Часть 4 (2/2)

Данте замолчал. Он сидел спиной: на его истертом плаще красовалось несколько дыр от пуль, и сквозь них проглядывала такая же изрешеченная майка с пятнами крови. Вергилий смотрел на них и думал, насколько больно это было: Данте, держа Кэт на руках, ведь даже с бега не сбился, когда по нему вели стрельбу.

Совершенно чудовищный болевой порог и адская выносливость. Однако Вергилий не завидовал: затягивая дыру в груди, он думал, что готов заплатить цену временем и упорными тренировками, чтобы научиться отбивать мечом даже пули. Но платить собственной кровью и приучать себя к боли, чтобы без колебаний вот так лезть под огонь автоматов — нет.

— Прости, братишка, — вдруг тихо произнес тот, не оборачиваясь, — хреновый у тебя получился первый раз.В его голосе звучало столько обезоруживающе-неподдельной вины, что Вергилий чуть улыбнулся. В мире мало было вещей, которые могли его тронуть, но извиняющийся Данте — одна из них.

— Ты ведь меня почти убил, — сказал он со вздохом. — Думаешь, такое прощают?

На самом деле Вергилий даже не знал, что чувствовать. Того Данте, который на предложение разделить мир, воткнул в него меч и с упоением вгонял его по самую рукоять, прощать не хотелось совершенно. Этого, который, ссутулившись, сидел на краю кровати, таскал ему воду и только что не скулил побитой псиной — очень даже.

Как это типично для брата: сначала натворить дел сгоряча, а потом подумать. Одно и то же с самого детства — с годами и без того взрывной характер спрогрессировал только в худшую сторону.

Вергилий сам толком понимал, чего он ждал в ответ на свои слова, но Данте неожиданно вспыхнул злостью и прорычал:— Да мне нахуй не упало твое прощение, понятно?! Можешь себе его в задницу засунуть, ублюдок ты лицемерный! — он вдруг опустил голову вниз и сцепил руки на затылке. — Блядь, Вергилий, если ты с самого начала планировал все это, то зачем вообще потащил меня в ?Рай?? Зачем заставил вспоминать? Если тебе просто нужно было прикончить Мундуса, то предложил бы, не знаю, сделку какую-нибудь — я бы, может, и согласился даже. И все бы, сука, были довольны: тебе бы не пришлось изображать любящего брата, мне — ненавидеть себя за то, что в какой-то момент я в это поверил.

От этих слов рана на груди будто бы снова расползлась, и вместе с привкусом крови на языке осела жгучая обида.Конечно, ведь только ради этого он несколько лет искал своего брата — единственную, черт побери, настоящую семью. Засыпал и просыпался в тревожных кошмарах, в которых обрывки собственных воспоминаний смешивались с образами, которые рождало воображение. Терял надежду, обретал её вновь, проклинал отца, Мундуса и весь остальной мир за то, что они с братом оказались разделены.

Даже забавно, что единственное, в чем он был до конца честен с Данте, тот посчитал за грязную ложь.

И совсем не забавно, что самое искреннее в Вергилии только что обесценили и бросили ему под ноги, назвав фальшивкой.Можно было стерпеть даже клинок в сердце, но не это.Он резко поднялся на кровати, игнорируя боль, и, глядя в глаза обернувшегося к нему Данте, отвесил тому звонкую пощечину. Прямо как последнему подлецу, об которого даже не хочется пачкать руки, разбивая нос и губы в кровь кулаком.Данте мог бы легко увернуться от удара, если бы захотел. Но он не захотел — может, осознал, что именно ляпнул.— Изображать?! — дрожащим от злости голосом проговорил Вергилий. — Ты за кого меня держишь?

— За того, кем ты, блядь, и являешься! — рявкнул Данте в ответ. Впрочем, его голос не звучал уверенно — скорее как-то надрывно-истерично.

Он поднялся на ноги и отошел к окну, вцепившись в подоконник. Вергилий смотрел, как ветер треплет края его плаща вместе с тонкими занавесками и думал, что не обязан разубеждать Данте. Если тому нравилось быть слепым идиотом и не замечать очевидного, то это — только его проблемы. И вообще, если его что-то не устраивает, то пусть катится к черту, Вергилий не собирался умолять и просить — с него и так на сегодня достаточно боли и унижения. И уж тем более он не собирался меняться в угоду чьим-то желаниям.

С другой стороны, после всех ошибок у него оставался едва ли не единственный шанс хоть раз сделать что-то правильное.

Вергилий тяжело вздохнул, наконец определяясь с выбором, и поднялся с постели на ноги. Комната не пошла кругом, колени не подкосились, и даже не потребовалось хвататься за стену в качестве опоры. По телу все ещё текла слабость, а рана на груди побаливала, но в остальном он был почти в порядке — путь до окна он уж точно сможет преодолеть, и даже не упадет к ногам брата в конце него.

Поколебавшись, он решительно стянул печатки и в несколько шагов оказался за спиной Данте. Прижался к нему, запуская ладони под грязную майку, касаясь подтянутого живота, и сказал: — Это не так.Данте весь сжался в напряженную пружину, словно был готов отшвырнуть Вергилия к противоположной стене, а то и вовсе выкинуть в окно. Но он лишь ударил кулаком по подоконнику, от чего тот пошел трещинами, и остался стоять как прежде.С улицы тянуло гарью, бензином и кровью. Где-то совсем рядом послышался звон бьющегося стекла, и завизжала сигнализация. В окнах дома напротив то и дело показывались люди: они высовывались наружу, что-то кричали, выбегали на балконы; внизу по припаркованным машинам прыгала особь гнева, царапая блестящий металл когтями. Вергилий мог бы её прикончить прямо отсюда, выпустив несколько иллюзорных клинков, но не шевельнул даже пальцем.Ситуацию в мире можно будет поправить потом. На то, чтобы поправить её между ним и Данте была только одна попытка.

— У тебя руки холодные как у трупа, — произнес тот, наконец ощутимо расслабляясь.

— Я и был без пяти минут труп.— Зато кретином ты остался. Какого черта ты выполз из кровати? Мне тебя опять на ручках туда отнести?Вергилий усмехнулся ему на ухо:— Если хочешь.

Данте вздохнул, а затем, присев, вдруг подхватил его за бедра и взвалил себе на спину. Вергилий достаточно болезненно ударился грудью о его лопатки, но не позволил себе обронить ни звука.

Его дотащили до кровати, а потом скомандовали:— Выгружайся. Если я брошу тебя на постель, будет больно.Вергилий слез с его спины улегся сам. На самом деле они могли уйти хоть сейчас — рана ещё ныла, и усталость никуда не делась, но ничего такого, что нельзя было бы перенести на ногах. Второй раз пойти на Мундуса он был однозначно не готов, но отбиться от низших демонов по дороге — вполне.

Однако уходить не хотелось. Потому что за порогом этой чужой квартиры лежала неизвестность. И тяжелое решение, которое не хотелось принимать. Поэтому Вергилий без зазрения совести решил использовать представившуюся отсрочку и потянул Данте за руку к себе.— Полежать рядом? — спросил тот. — Блядь, Вергилий, что с тобой не так, а? У тебя была шикарная спальня в Ордене, нормальная кровать в том убежище, даже старый, но вполне приличный диван там же, но меня ты потащил валяться в чужою койку, вымазанную в крови.

— Обстоятельства такие — ничего не поделаешь.

Вергилий отодвинулся в сторону, освобождая место для Данте. Тот тут же снял перчатки, оплел его руками и ногами словно осьминог щупальцами и недовольно буркнул на ухо:— Грейся, придурок мерзлявый.

И Вергилий грелся. Об пахнущее табаком дыхание в собственную шею, о забравшиеся под драную водолазку ладони, которые заскользили по спине и пояснице, о сам горячий воздух, исходивший от Данте. Грелся и с каждой секундой все отчетливее понимал, что зря это затеял.

Как мог он забыть, что его заводит уже один лишь этот сухой жар, от которого собственный лед самообладания таял и теплыми каплями позорно стекал к паху. Вергилий с досадой прикусил губу.Какой позор. Какой стыд.

Он был грязным с головы до ног — и Данте ни разу не чище — лежал на таких же грязных простынях, в квартире, в которую в любой момент могли вернуться владельцы. И это не говоря уже о том, что он буквально только что воскрес из мертвых, а на груди до сих пор заживала рана.

Боже, а он ещё думал, что трахаться в ванной было неуместно. Какой же он идиот, раз решил тогда поиграть в самоконтроль вместо того, чтобы послать его ко всем чертям и просто нагнуть Данте прямо над раковиной.

Напоминание о той сцене, естественно, сделало все только хуже. Вергилий хотел бы выбросить её из головы как гранату с сорванной чекой, пока она не взорвалась в руках, но, во-первых, память, издеваясь, подкидывала картинки смуглых плеч и блестящей от воды спины, а воображение легко достраивало собственные губы и пальцы на них.

Во-вторых, телу было глубоко плевать, чего там хотел сам Вергилий: оно хотело Данте, и совсем немного — сдохнуть от усталости.

И, разумеется, первое желание не могло остаться незамеченным. С мягкой тканью брюк и с чужим бедром, прижатым к его паху?

Без шансов.

Данте завозился рядом, приподнялся на локте и заглянул ему в лицо.— Серьезно? — спросил он и тут же добавил с восхищением: — Ебать, ну ты и конченный!

Вергилий глубоко вдохнул: как бы ему ни было стыдно перед самим собой, он не собирался вести себя словно подросток, застуканный за просмотром порно. Поэтому он лишь прищурился и едва качнул головой, как бы говоря: ну да, видимо, конченный. И что теперь?

В глазах Данте зажглись те огоньки, которые, возникая на болотах, увлекают путников в трясину. Он велся на чужое безрассудство и безумие как хищник на запах крови и вспыхивал от малейшей искры.

По сравнению с ним порох и нитроглицерин были просто детскими игрушками.

— Не думал, что тебя возбуждает валяние в собственной крови, — проговорил он, не отводя взгляда.Вергилий хмыкнул, схватил его пальцами за подбородок и уперся коленом между его ног. Оборону перед собственными желаниями он уже не удержал, так почему бы не ринуться в атаку?

— Не это, — ответил он в чужие губы.

— Черт, знаешь, я так-то не особо привередлив, но под фразой ?время и место получше? я однозначно понимал что-то другое.От этих слов внутри заскреблась тревожная и горькая обреченность: у них было немного времени сейчас, но потом придется принимать решение. Да, собственно, Вергилий все уже решил, и от того, что брат его точно не поддержит, обреченность горчила вдвойне.

— Я не уверен, что у нас оно вообще будет, — он дотронулся до волос Данте, провел по ним пальцами, ощущая, что они мягкие как его собственные.Данте закатил глаза, поджал губы и раздраженно выдохнул:— Блядь, лучше бы ты молчал. Иди уже сюда, ебаная королева драмы.Касаясь его, Данте осторожничал — не поднимался к лопаткам, не дотрагивался до левой стороны груди, не прижимал к себе слишком сильно. Хотя, судя по тому, как впивались его пальцы в кожу, ему очень хотелось вжаться в Вергилия всем телом. Сам Вергилий мог позволить себе куда больше: он скреб ногтями по горячей спине с каплями пота в изгибе позвоночника, сжимал жесткую и очерченную грудь, перекатывал под пальцами затвердевшие соски.

Они целовались торопливо, смазанно, не раздеваясь, а лишь шаря под одеждой руками. Точь-в-точь малолетки на вечеринке, втиснувшиеся в ванную, чтобы перепихнуться по-быстрому — настолько нетерпеливые, что даже не потрудились закрыться на замок. Впрочем, непосредственно о сексе речи не шло — уж точно не здесь и не в таком состоянии — а вместо орущей музыки у них на фоне играли звуки апокалипсиса: грохот, взволнованные крики, искаженный громкоговорителем голос, визг шин и выстрелы.

Впечатляющие декорации.Данте опустил руку на ремень его брюк и потратил целых пять попыток, чтобы расстегнуть пряжку, и ещё две, чтобы разделаться с молнией — Вергилий справился с его джинсами куда быстрее. Зато, приспуская на нем белье и вытаскивая член наружу, Данте тут же притерся к нему своим и опустил взгляд вниз — боже, он их что, сравнивал?— Так и знал, что ты мне напиздел, — произнес он решительно.Вергилий едва не рассмеялся: кто бы мог подумать, что его невинная шуточка породит в брате комплексы. Но раз так, то глупо упускать возможность поддеть его ещё раз.— Вовсе нет, присмотрись получше, — он поднес пальцы к лицу Данте. — Ну или хотя бы открой рот.Тот, не споря, обхватил их губами, вылизывая языком, заглатывая до самых костяшек и вымазывая слюной так, что её белые ниточки липли к подбородку. Вергилий на мгновение забыл, как дышать, потому что Данте смотрел прямо ему в глаза и уж точно прекрасно осознавал, насколько горячо это выглядело.

— Я так понимаю: для того, чтобы ты сделал с моими пальцами тоже самое, мне придется вымыть руки и десять раз протереть их антисептиком? — поинтересовался тот, когда Вергилий наконец положил руку на его член, размазывая слюну по головке.— Верно понимаешь.

— Я почему-то другого и не ожидал, — Данте сплюнул себе на ладонь. — Пиздец, ну ты… — договорить Вергилий ему не дал, затыкая его рот своим языком.Он дрочил Данте как самому себе — быстро, грубовато, не оттягивая плоть вниз полностью. Ему было не до угадывания чужих предпочтений и желаний, но, судя по хриплому дыханию, переходящему в негромкие хриплые стоны, брату было вполне по вкусу то, что он делал. Сам Вергилий не стонал — лишь часто сглатывал и непроизвольно выгибался навстречу руке на его члене, особенно когда та сжималась крепче у самой головки.

Вергилий никогда не занимался ничем подобным — секс он предпочитал в более-менее подходящей обстановке, без риска быть застигнутым и уж точно не будучи при этом вымазанным в крови и грязи. Так что спешная дрочка на адреналине в кабинке общественного туалета или в подсобке со швабрами была абсолютно не в его духе.

Но сейчас он чувствовал даже не адреналин, а настоящий абсурд, от которого возбуждение вдруг выкрутили на полную.Сюда могла войти Кэт, могли вернуться жильцы, в выбитое окно могла влететь какая-нибудь гарпия с копьем в руках; рядом со зданием могло что-нибудь взорваться или вспыхнуть, опаляя огнем легкие занавески — да само здание могло начать рушиться, потому что Лимбо, вырвавшись на волю, все ещё перекраивал реальность.

И во всем этом хаосе они с Данте исступленно целовались и дрочили друг другу.

Вергилий запрокинул голову, не сдерживая короткого стона сквозь сжатые зубы, и кончил в руку Данте: несколько капель попало на рукав его плаща и на окровавленную простынь под ними. Пробивший разрядом оргазм заставлял все тело дрожать, сначала взвинчивая напряжение до предела, а потом резко отпуская его.

Хватая ртом воздух, Вергилий думал, что ему мало. Мало вот так — быстро, скомкано, без возможности растянуть удовольствие. Он хотел ещё: дольше, со вкусом, обстоятельно.Лучше.

— Так и знал, что ты спустишь первым, — услышал он довольный голос сквозь стук собственной крови в ушах.

— Это не было соревнованием, Данте.

— Было. Проигравший отсасывает победителю. Так что…Вергилий не стал его слушать: просто зажал рот ладонью и, глядя в совершенно наглые глаза — пусть даже не надеется ни на что подобное, пока не примет душ — задвигал рукой по чужому члену ещё быстрее. Слюна почти высохла, и Вергилий хотел было вновь сунуть пальцы в рот Данте, но тот вдруг выгнулся в спине, больно укусил его ладонь и кончил ему прямо на водолазку.Потрясающе, теперь она будет не только в засохшей крови, но ещё и в засохшей сперме. И если кровь на черном хотя бы не видно, то белые пятна — очень даже.

— Боже, блядь, как я хочу потрахаться с тобой по-нормальному, — произнес Данте, сбрасывая его руку со рта и пытаясь отдышаться. — Короче, подъем, давай отсюда сваливать, но как вернемся в эту твою секретную конуру, хера с два ты от меня отвертишься: клянусь, отымею так, что ты охуеешь.

— Какие громкие слова, — Вергилий хмыкнул. — Кто бы тебе это ещё позволил.

Он сел на кровати, вытер испачканную ладонь об одеяло и им же попытался оттереть пятна с водолазки. Её все равно придется выкидывать, но для начала хотелось бы переодеться во что-то другое. Щеголять в одном пальто на голое тело не входило в его планы.

Тянуть время дальше не имело смысла: нужно было вставать, приводить себя в порядок — хотя бы в его подобие — и убираться отсюда. Но Вергилий продолжал просто сидеть на кровати даже не застегнув брюки, отрешённо пялился на противоположную стену в бледно-голубых обоях и по-прежнему все оттягивал и оттягивал неизбежное.

— Да давай уже, говори, — Данте вытащил изрядно помятую пачку сигарет со вложенной в неё зажигалкой, — заебала эта твоя трагичная пауза.Вергилий вздохнул и отбросил со лба растрепавшиеся волосы:— Ты ведь понимаешь, что нам, очевидно, не по пути?— Похуй.— Вот только давай без этого, хорошо? Если ты сделаешь вид, что никаких непримиримых разногласий у нас нет, то они от этого никуда не денутся.— Значит, сделай их примиримыми, — закуривая, Данте дернул плечами и уставился в окно.От сказанного хотелось рассмеяться в голос: это что, ультиматум? Неужели Данте и вправду надеялся, что Вергилий вот так просто махнет рукой на то, что планировал годы? На себя, на собственные цели, взгляды — на все это — только потому, что брат попросил? Брат, который только и делал, что перечил ему и упирался рогом даже в мелочах. Который вместо того, чтобы хоть раз прислушаться к нему — да хотя бы пойти на какой-то диалог — решил его прикончить.

После этого он вообще не имел права ни о чем его просить. И уж тем более — требовать.— Знаешь, стоило бы тебе отвесить вторую оплеуху уже за одни эти слова, — Вергилий криво усмехнулся. — Ты даже не понимаешь, о чем просишь.— Нет, — вдруг мрачно отрубил Данте, — это ты не въехал, о чем я прошу.

Он замолчал и уставился на Вергилия пристальным взглядом: курил, иногда выдыхая дым через рот, и ждал. Однако, чувствуя, что тишина непонимания затягивается, добавил:— Давай, братишка, покажи класс, как ты умеешь.

И Вергилий наконец понял, чего от него хотели.

Данте нужны были те самые формулировки: правильные, нужные слова, причина, по которой он мог остаться рядом, а не убить его прямо здесь. В какой-то степени — сделка с совестью и собственными принципами. Он знал, что ему могут солгать — да буквально даже сам предлагал сделать это, и Вергилий скривился от такой убогой и кривой заплатки на их отношениях.Это не то, что он хотел. И явно не то, чего хотел Данте, но ничего иного они друг другу дать не могли.— Тебе ведь не за что любить человечество, — тихо произнес он. — Так почему?..— Да ты же сам убедил меня в том, что люди — лучше, чем кажутся, — Данте хмыкнул, — и нужно всего-то освободить их от демонического контроля. Ну вот, освободили — и уж точно не для того, чтобы их взял под контроль кто-то другой, пусть даже ты, — он затянулся и добавил: — И я, типа, хочу, чтобы каждый решал сам за себя — так будет правильно. Дать людям шанс самим разобраться со своей судьбой. И мне нахер не упала власть над миром. А ещё я ненавижу, когда мне лгут, и жадных до власти ублюдков, которые своими мудацкими порядками имеют всех в хвост и в гриву.— Данте, порядок — это... — начал было Вергилий, но от него отмахнулись как от мошки.— Завали, братец, тебе этого не понять. Ты — из тех, кто держит дубинку в руках, а я — из тех, кого ею били. Здесь мы не сойдемся во мнениях.Данте подул дымом в вверх, и сквозняк из окна тут же отнес его в сторону. Вергилий смотрел, как серебристые струйки тают, рассеиваются в воздухе, и думал, что это будет сложно. Даже не переубедить брата, нет, а хотя бы доказать ему, что у медали есть другая сторона — не та, которую всегда видел он.

Однако Вергилий любил трудные вызовы — они делали жизнь интереснее, добавляли в неё азарт.Но сейчас он мог разве что предложить Данте сладкую пилюлю вместо горькой, а потому решил не скупиться на сахар.— Кое в чем мы сойдемся: думаю, нас обоих не устраивает то, что творится на улице, — начал он. — И — согласись со мной хоть раз, Данте! — люди одни не справятся. Они ничего не знают о демонах, не умеют с ними бороться — кто-то должен показать им, направить. К тому же Мундус хоть и был самым жирным клещом, впившимся в тело человечества, но далеко не единственным, — Вергилий дотронулся до его плеча. — И разбираться с этим должны мы, брат — в конце концов команда из нас неплохая.От слов было тошно: это не было ни ложью, ни правдой в полной мере — опять что-то среднее, безликое, как введение в плохую научную работу, в котором больше воды, чем сути. Но Данте накрыл ладонь Вергилия на плече своей и проговорил:— Как всегда перебор с пафосом, но сойдет.Вергилий кивнул: что ж, он старался. И вряд ли стоило говорить это вслух — Данте, конечно, тот ещё кретин, но розовых очков был лишен напрочь — однако он не мог не соблюсти формальность:

— Я не позволю вить из себя веревки.— Значит, буду вить из тебя что-нибудь другое, — Данте подмигнул, но тут же сник и опустил голову. — Я знаю, Вергилий, знаю, — добавил он устало. — И я не так хорошо мелю языком как ты, но тоже что-нибудь придумаю. А пока, — он резко сменил тон, — давай застегивай брюки, потому что со спущенными портками ты точно на повелителя человечества не тянешь. Подбирай свое барахло, — он поднялся с кровати и небрежно бросил Ямато Вергилию в руки, — и думай, как будем добираться до убежища. А я схожу за Кэт.И Данте вышел из спальни, забрав с собой сигаретный дым. Вергилий уставился на закрывшуюся за ним дверь, а затем улыбнулся.Похоже, брат любил трудные вызовы в точности как он сам.