Глава 65, умиротворяющая (1/1)
Сегодня матушка Монссон встала ни свет, ни заря, да и Хуго проснулся рано, от заливистой ругани: матушка выясняла отношения с соседкой, пенявшей ей на то, что Монссон с утра пораньше затеяла жечь помойку, и теперь дым от паленых тряпок, пакетов, газет и какой-то еще невообразимой дряни задувает прямо ей во двор. Впрочем, для Монссонов и их соседей подобное начало дня было обычным делом. Маленькие коттеджи стояли окно-в-окно, и жизнь в них шла коммунальная. Хуго счастливо потянулся. Больше ему ничего не грозит. Его распирала радость бытия. Он быстро перехватил на кухне гренку, намазав ее селедочным паштетом, натянул майку и штаны, и выскочил на двор. -- Ма, я гулять.-- А ну стой! - фру Монссон ловко ухватила его за здоровое ухо. - Куда гулять?! Сегодня ж экзамен у вас! Марш завтракать и одеваться. -- Так ведь, мам, - Хуго огляделся и понизил голос, - экзамен-то не для меня... И какой экзамен-то теперь?..-- А нам-то это откуда знать, - хихикнула фру Монссон, - мы люди маленькие... Быстро одеваться, Хуго, негодник! Да умойся хорошенько! - взвизгнула она. Хуго прянул ушами, что-то сообразил, и пошел надевать единственный приличный костюм. Так что скоро они уже стояли в толпе взволнованных курсантов и их родственников, и фру Монссон возмущалась громче всех. По крайней мере, ее высокий голос разносился далеко. Из дверей вышел бочком Магнуссон и стал что-то блеять, пытаясь объяснить, что экзамен переносится на неопределенный срок в связи с отсутствием директора Полссона... Блеянье Магнуссона ни к чему путному не привело, толпа не расходилась, и инструктор счел за лучшее скрыться. Во второй раз вышел Сандберг. Он был в штатском, но говорил уверенно, четко, хотя половину того, что он наобещал жаждавшим диплома курсантам, придумал на ходу, и люди, еще немного пошумев, стали расходиться. -- Слыхал, Монссон? - к нему подбежал один из приятелей, - Полссона-то на нож взяли! Говорят, и Тофта вместе с ним...-- Туда им и дорога, - буркнул Хуго. -- Что ты говоришь, горе-то какое, а, совсем распоясались, никогда у нас в Норфьярдене такого не было, все люди были порядочные да благочестивые, а ну пойдем домой, Хуго... Хуго терпеливо вел мать под руку — среди курсантов ему стало страшно, и казалось, что все непременно знают обо всём, что случилось, так что отходить далеко от мамы даже уже и не хотелось. По дороге их встретил господин Вильгельм Линд. -- Давайте выпьем по чашечке кофе, фру Монссон. Нам с Хуго надо бы кое-что обсудить.Хуго испуганно присел и огляделся по сторонам. Мамаша Монссон уставилась на Линда в упор маленькими слезящимися глазками. -- Ну, вы моего сыночка-то не подведете, ведь так? - даже с некоторой угрозой сказала она.-- Ни в коем случае. Уезжать до боли не хотелось. До ночи Алекс просидел в университетской общаге, пытаясь наговориться обо всём на свете, про запас, на будущее, с теми из однокурсников, кто уже вернулся с каникул, — но, конечно, куда там. Хорошо, хоть она еще не вернулась с югов... На вокзал его пошли провожать все вместе, шли ночными улицам, хохотали, горланили песни под гитару, тревожа сон обывателей, потом еще наспех выпили пива в станционном буфете. На поезд он сел веселым и еще слегка под хмельком, но радость быстро улетучилась вместе с алкоголем. В кармане лежали бумаги на академ, разрешение посещать лекции вольнослушателем, и предписание об освобождении комнаты в общежитии. Книги он раздал по друзьям, а остальное заняло не так много места, почти все уместилось в старый армейский рюкзак, который он когда-то прихватил с собой на дембель. Итак, опять всё сначала. Конечно, возможно, за год Габбе сумеет придти в себя и поступить на стипендию в какой-нибудь приличный колледж с хорошим общежитием, но твердо рассчитывать на это нельзя. Ранним утром Алекс сошел с поезда на вокзале в Умео, подхватил свои пожитки и зашел в станционный буфет, выпить перед электричкой кофе с пирожком. Может, перевестись в Умео? В общем-то, здесь неплохой университет... Надо будет обмозговать. Погода стремительно портилась, еще стояла жара, но мощный ветер наносил с моря тучи. Кажется, конец ?гнилому месяцу?... Ветер закружил и бросил ему в лицо пригоршню пыли, пока Алекс пересекал безлюдную в этот час привокзальную площадь, и свистел под высокими сводами пустынного вокзального павильона, покуда он покупал билет на электричку. Впрочем, в Иварсбоде еще стояла глухая знойная тишь, начинавшие желтеть листья деревьев безнадежно обвисли, и падали, мешаясь с мусором. Алекс жался к обочине, в тень, и сухие листья хрустели под ногами, рассыпаясь в пыль. Станционный магазин был закрыт, жирная муха лениво и безнадежно билась о витрину. Он пересел с электрички на автобус, и, пропитавшись насквозь потом и бензином, наконец-то добрался до поселка. Отчаянно зевая и предвкушая прохладный душ, Алекс вошел в холл общаги. -- Письмо тебе, - вахтерша мыла пол и косилась неодобрительно. - Братец-то твой опять не ночевал. Алекс вздохнул, взял толстый, коричневой бумаги конверт, с интересом повертел в руках и пошел к лестнице. -- Фру Мортенссон, а камеру хранения не откроете?-- Сейчас, домою только. Бросай пока добро своё здесь, присмотрю. -- Тогда через полчасика, я сейчас с вещами разберусь, что куда, и сдам, хорошо? -- Ну ладно. Однако, не прошло и десяти минут, как Алекс выбежал из общаги, хлопнув дверью, ни слова не сказав изумленной вахтерше. Алекс бежал к полицейскому участку. Можно было, конечно, уже не торопиться и вообще позвонить, но надежда оставалась. Мелькнула подлая мысль, что поторопился он с академом и выселением из общаги, Габбе уже всё решил за него, и от этого стало еще хуже. Ну задержался я на пару дней против обещанного, но что ж из-за этого срываться, но, может, это не то, что я думаю, не может быть, чтобы то самое! Убийство полицейского — выходящее из ряда вон событие не только для такой дыры, как Норфьярден, или, скажем, даже Умео, это событие для всей страны. -- Откуда только у тебя такое чутье, Линд, - говорил довольный господин Энгстрём, выписывая ему премию за исчерпывающее и наиоперативнейшее освещение всех событий.-- Откуда только у тебя такое чутье, Линд, - завистливо повторяли ему все коллеги, примчавшиеся позже, и плотно заселившие обе общаги — и в Норфьярдене, и в Иварсбоде, и вообще всё, что только можно. - Заранее поселился в самом центре событий, и в ус не дуешь. Линд только усмехался. -- Просто надо видеть знаки и не проходить мимо того, что кажется обыденным. Ну подумаешь, в полиции отмудохали какого-то очередного юксаре, ну кто бы из вас этим заинтересовался?– Никто, - соглашались криминальные репортеры, уничтожая запасы пива в злачных местах Норфьярдена. Даже телевидение приехало. Тридцатисекундный сюжет вышел в общенациональных новостях. В нем и Снурре показали — он давал интервью на фоне своего трактора, секунд десять экранного времени. Телевизионщики ему сказали, что он хорошо смотрится в кадре, и даже смутно намекнули, что, может быть, приедут еще... Но тут Линд вмешался, и заявил, что новости это, конечно, хорошо, а всё дальнейшее — по согласованию с господином Энгстрёмом, владельцем, кстати, и местного телеканала лена Вестерботтен. Ибо у господина Юханссона договор. -- Какой договор? - удивился Снурре.-- Кровью подписанный, - хмыкнул Линд, когда телевизионщики свалили. - Ты что, не понимаешь, что папаша Энгстрём тебя сожрет, если ты его кинешь? Тебя сестра не предупредила, что ли?! -- Ну, она сказала, что я в долгу буду... -- Вот это и значит ?быть в долгу?. Теперь все эксклюзивные права на тебя, как на медийного персонажа, у него. Захочет — раскрутит, захочет — под сукно сунет. Не ссорься с ним, Снурре, это тип похуже Блумквиста, уж поверь мне. -- Тебе — верю, - с чувством сказал Снусмумрик. Ему вообще вся эта суета уже давно поперек гора встала, радовало только то, что Фил в больнице, и там стоят стеной, не пуская к ней никаких проныр. А так тут журналисты уже весь поселок прошерстили частым гребнем, но уже по Линдовым следам, и ничего особо нового-интересного отыскать, конечно, не могли — ну разве что душераздирающую историю фру Ханссон о разорении ее фруктового сада... Расследование шло своим чередом. Конечно, история с пистолетом долго оставаться тайной не могла. Слишком много народа о ней знало прямо или косвенно, не говоря уж о дурачке Эмиле. Хотя в его заявлении пистолет и не упоминался — ибо заявление за него писал как раз таки весьма неглупый господин Хоканссон, а Эмиль только подписывал, - столичные следователи вытрясли всё как было. Ну почти всё как было. Однако, дабы не раздувать скандала — а Линд барражировал вокруг акулой, скалил зубы и готов был оный скандал раздуть, так что даже SAPO, тайная полиция, вмешалась, - решили эту часть истории замять для ясности. Однако зверства Полссона на комбинате смаковали в прессе на все лады. Так что и Сандбергу досталась его минута славы, пришлось оправдываться, как он такое допустил. Конечно, он пытался вывернуться, дескать, при мне такого не было, но тут уж Линд, вцепившись в холку, соскочить ему не дал, так что Сандберг тоже скрылся на больничный. Комбинат стоял закрытым, комиссия перетряхивала его вдоль и поперек, и что теперь с ним будет, оставалось совершенно неясным, но, к счастью Нильссона и всего его семейства, жалованье все-таки платили. Хотя и меньше обычного, так что Вигго Нильссон пошел таки пока на комбайн подработать. Как раз уборка была в разгаре. Итого, отвечать по комбинатским счетам приходилось Магнуссону. Эк служил себе патрульным в Иварсбоде, и тихо радовался, что он здесь вообще не при чем. Тофт, отлежав свое в больнице, написал рапорт об увольнении. Его изрядно потрепали все — от следователей и SAPO до проверяющих комбината, которым, он, кстати, подкинул немало материала для изысканий, но последней каплей стало появление Альвы, вернувшейся из поездки. Оказывается, она была в Ницце. Оказывается, даже успела и на кинофестиваль. Почти как раз к его закрытию, на торжественную церемонию которого ее пригласил совершенно случайно встретившейся ей там режиссер Хольм. О чем она, захлебываясь от восторга, и рассказала лежащему в полицейском госпитале Тофту. Вот тут-то он и подал рапорт, заявив, что пойдет служить в армию. По образовательному контракту, чтобы потом поступать в университет, на юридический факультет. Остался только один вопрос, возьмут ли его на службу после черепно-мозговой травмы, по поводу которой он всё это время и находился в госпитале. Габбе избежал пристального внимания прессы, отлежавшись в тюремной больнице. Туда к нему журналистов и прочих интересующихся не пускали. Только следователей. Габбе стоял на своем до последнего, утверждая, что никакого пистолета вообще ни разу в глаза не видел, потому как колония-малолетка его здорово пугала. Настолько, что в больнице он предпринял пару небезуспешных попыток навсегда избавиться от любых неприятностей, но ничего, кроме пореза на шее от разбитого стекла (довольно-таки глубокого) и серьезной укушенной раны языка, которую даже пришлось зашивать, этим не добился, помимо того, что его перевели в психиатрическое отделение и накачали лекарствами так, что он глаза открытыми держал с трудом и недолго. В таком состоянии ему устроили очную ставку с Монссоном, хотя это было и вовсе не по правилам, но SAPO не очень-то уважает всякие там формальные правила, и, так как Габбе с утра таблеток все-таки не дали, то он не смог не возмутиться наглым враньем Монссона и не рассказать всё как было. На том эту тему и закрыли, тайная полиция интерес к ним потеряла, а обычная решила вообще этот аспект дела не афишировать. От обвинений, выдвинутых от лица Эмиля, Габбе спасла Фелисия, встречным заявлением о похищении, побоях и угрозах убийством. Точнее, заявление от ее лица писал, конечно, Снурре. И представлял её интересы он. Так как Эмилю все равно грозило только принудительное лечение, и ничего больше, то дело решили взаимным отзывом заявлений. Ну и компенсацией морального и прочего вреда, конечно же. Тут уж битва развернулась нешуточная: на стороне Фелис сражались Алекс Блум, окончивший когда-то три курса юридического, и Линд со своей информационной поддержкой, а со стороны Блумквистов — нанятый адвокат. Снурре его сниффья рожа сразу показалась до боли знакомой — и впрямь, это оказался тот самый Снифф, что полдетства провел в Муми-доме. Это ли сыграло свою роль, или правда восторжествовала — но с Блумквистов удалось стрясти приличные деньги. А самого Эмиля отправить в психушку до весны, правда, в его любимую, куда он и сам так стремился. В проигрыше остался один Даниэль Блумквист, которого еще ждало судебное заседание по определению опеки над Габбе. Впрочем, тот пока был в больнице и рисковал встретить там день рождения, так что вопрос мог отпасть сам собой. По крайней мере, Даниэль на это очень, очень рассчитывал. Но нет. Как только органы суда и следствия потеряли к Габриэлю всяческий интерес, его вытурили из тюремной больнички в госпиталь Красного креста, да и там особо задерживать Габбе не стремились. Так что ему в скорейшем времени грозило возвращение обратно в иварсбодскую общагу, которую уже успели покинуть последние представители прессы, досиживать свой условный срок. Убийство же Полссона, о котором потихоньку все забыли, так и осталось не раскрытым. Конечно, на трупе нашли множество биологического материала от фру Монссон, от волос до соплей, — но все видели, как несчастная женщина хваталась и цеплялась за него прямо перед воротами комбината. Орудие убийства — заточку из отвертки — нашли сразу, что указывало, скорее всего, на криминальный элемент — но в Норфьярдене было изрядно тех, кто имел отношение к уголовной среде нынче или в прошлом, и точил большой зуб на Полссона. Пока место происшествия осматривали местные копы, они затоптали всё, что могли, так что высоколобые эксперты из столицы ничего особенного не обнаружили. У основных подозреваемых было алиби. Так что эта тайна так и осталась покрыта мраком... хотя, может быть, и не для всех. Линд сидел в своей комнате на Еловой у окна, за пишущей машинкой, и задумчиво смотрел на проблески паутинки в прозрачном осеннем воздухе. Солнце еще не ушло, и закрывать окно не хотелось, хотя и было прохладно. Снурре сегодня после работы зайдет к Эку, который нынче в день, покататься на машине. Он пытался побыстрее получить права. Так что ждем их только к ужину. Ингрид на кухне что-то громко и немелодично напевала, и слышно её было аж здесь, наверху. Значит, скоро обедать... И точно, прогремели по лестнице пятки, и зычный голос Ингрид оповестил о том, что пора есть. -- Ингрид, это слишком уж щедро, - остановил ее Линд на третьем половнике супа. - Мне более чем достаточно.-- Еще котлеты гороховые будут, - посулила она, - надо съесть! Линд вздохнул. Различие порции для хемуля и для хомсы никак не укладывалось в голове радушной Ингрид. -- К рождеству вы откормите меня как индейку.Ингрид заливисто засмеялась. -- Ну вы скажете, Вилле. Кушайте на здоровье.Деньги, полученные в виде премии от Энгстрёма, и настоятельные рекомендации офицера тайной полиции убедили и без того сомневающегося Линда, что зима на Еловой — это неплохой вариант. Может быть, он вообще впадет в спячку, как в детстве... Тут вообще то и дело накрывало ощущение безвременья и какого-то особого каникулярного счастья, несмотря на кровавые драмы вокруг. Жизнь всё равно шла себе и шла неспешным кругом, не особо-то меняясь, и никуда не торопясь... Удивительное место, все-таки. -- Поехали в Умео, - как обычно предложил Снурре.-- Ну давай, - Эку было примерно все равно, к тому же Ингрид вручила ему список всякой всячины, на тот случай, если их занесет в город. - Но с заездом в большой ICA на окружной. -- У тебя опять список? -- Ага. Снурре вздохнул, но от комментариев воздержался. Хозяйствование Ингрид его порядком раздражало, но что делать? Когда Фил выйдет, ей будет необходима помощь. Да и они вроде ладят, к тому же, Фил все-таки хозяйка, Ингрид придется с этим смириться... Когда, несмотря на возражения доктора Стрёма, Снусмумрик настоял на том, чтобы везти Фил в больницу, в Умео, он оказался глубоко прав. Мало того, что у нее была трещина в нижней челюсти, так еще и в височной кости, и серьезно поврежден лицевой нерв. Гематома и отек спали, но глаз до сих пор открывался не полностью, оставалась нечеткой речь, да и вообще половина лица была застывшей. Фелис расстраивалась и переживала, конечно же, и Снурре старался ее надолго вообще не оставлять. В Умео он сначала ездил каждый день, несмотря на всех следователей на свете, а потом — почти каждый день. Все прошлые страдания по поводу свободы-работы-долгов теперь казались ему фигней какой-то. Сам бы себе тогдашнему в морду дал бы за такое нытье. -- Ладно, давай я пока в магазин сгоняю, - предложил Эк, когда они доехали до университетской клиники, где лежала Фил, - куплю все, а потом за тобой зайду.-- Здорово, спасибо! - толкаться в очередях в супермаркетах Снурре ненавидел. Колин же, который, конечно, слепым не был, и чувствовал, что Ингрид с юксаре друг друга на дух не переносят, лишний раз обострять не хотел. И так положение их было крайне шатким, и держалось только на стопроцентной терпимости дома на Еловой. Другого такого места, где они могли бы жить, не расписываясь, в округе нет, а регистрировать брак Ингрид отказывается, пока он год не продержится трезвым без срывов. А без нее он сорвется сразу, понимал Эк. Так что надо как-то крутиться. Довольный Снурре побежал к проходной, а Колин, скрепя сердце, поехал отоваривать список. Еще бы уложиться по деньгам! Заботливая Инни прикрепила к списку купоны на скидку. Ну, будем надеяться, что хватит... Фил ловила последние лучи солнца в больничном скверике. Она взяла с собой книгу, чтобы никто не вздумал приставать к ней с разговорами, больничные душевные излияния ей уже поднадоели, и от чужого голоса, особенно громкого, быстро начинала болеть голова. Листва золотилась, тихо журчала вода в фонтанчике, хрустел гравий под ногами больных. -- Фил? - Снурре негромко ее окликнул, сел рядом. - Как ты сегодня? Она с готовностью обернулась. -- Сегодня хороший день, - Фил положила голову ему на плечо, Снурре приобнял её за плечи, - никто меня не дергал. И голова почти не болит. Как ты меня нашел?-- Подумал, что солнечно, а до ужина еще полчаса. Наверняка, думаю, прячется от людей в кустах где-нибудь... Эта тетка противная, как ее, Фрида, не выписалась еще? -- Нет, представляешь, опять сегодня скандалила с постовой, а на посту сегодня Агнета, она такая хорошая... Господи, как хорошо, что у меня палата одноместная, молодец, что настоял, а то вот положат такую рядом... Я ее прям слышать не могу, эту Фриду, голос, как электролобзик. -- Врач чего новое сказал? -- Не-а. Я уже домой хочу. Там же ведь всё стихло?-- Ну да, - вздохнул Снурре, - чужие разъехались. -- Муми-мама не звонила? -- Пока нет. Она обычно вечером в пятницу отзванивается. -- Юхан всё еще с ними? -- Ну а как. Нильссон закончит сельхозработы, и только тогда сможет съездить забрать, да и надо ли... Пусть уж все вместе вернутся. -- Муми-маму жалко. -- Юхан – это забота Туу-тикке. Пойдем-ка в отделение. Холодает, и ужин вот-вот начнется. -- Не хочу... Снурре погладил Фил по голове, осторожно прижался губами к больному виску. -- Пойдем, родная. Простудишься — дольше в больнице просидишь. Пойдем.-- Пусть все сначала поедят... -- А, я ж тебе привез пироженку. Суфле лимонное. -- Ой, давай! -- Нет, после ужина. -- Ну дай сейчас, гад! -- А ты потом есть не будешь. Нет уж. После ужина. -- Зачем тогда сказал?! -- Чтобы был стимул поужинать. -- Не хочу я ужинать, - надулась Фил, - хочу пироженку. -- Вот пойдешь, съешь свою пюрешечку, а я пока чайник поставлю, придешь в палату, и будет пирожное. Фил вздохнула, засмеялась. -- Разрешаешь мне капризничать, да?-- Да. Тебе надо. Капризничай от души. -- А ты потерпишь?-- Даже терпеть не придется. -- О-о, это ты еще не знаешь, какой противной я могу быть... -- М-м. Ну покажи. -- Потом. Неохота. Ладно, пойдем есть противное пюре. Тыквенное, небось. -- Очень даже полезно, - Снурре подхватил Фил под руку, помог встать и на секунду чуть не задохнулся от острой жалости и негодования, когда она пошатнулась и неуверенно сделала первый шаг. Все-таки надо было отправить чертова Эмиля в тюрьму, не соглашаться ни на какие деньги, ну что это за хрень... Убью сволочь, подстерегу и убью... Когда-нибудь. Не сейчас, сейчас главное – Фил. Дать ей восстановиться спокойно. -- Так, дорогой, ну-ка. А ты себя сегодня хорошо вел? С Ингрид не ругался? -- Ни в одном глазу. -- А со страшим по ремцеху? -- Был паинькой. -- Полиция? -- Не появлялась. Или ты Эка имеешь в виду? Так мы с ним душа в душу живем! -- Ну ладно. Тогда тебе тоже положена половина пироженки. -- То-то же. В отделении к Снурре привыкли, как и к тому, что выгнать его, пока он сам не уйдет, практически невозможно — поганый юксаре быстро изучил все ходы и выходы, и взял за привычку появляться, когда ему заблагорассудится, наплевав на все расписания на свете. Местной охране тягаться с ним было не по силам. Единственный, кто мог призвать его к порядку — сама фру Викстрём. Впрочем, какой-никакой толк от Юханссона был — он никогда не отказывался помочь постовым сестрам, надо ли было кого-нибудь привязать, или просто сводить на обследование, пока все бегают в запарке. А еще он умел убалтывать и усмирять дементных, за что даже самые суровые сестры прощали его вольности. Так что пока Фил ужинала, Снурре зашел в сестринскую за чайником. -- О, волонтер наш явился, - хмыкнула постовая.-- Я сегодня ненадолго. Голова у Фил вроде не болит, так что чайку попьем и пойду я. -- Крепкий ей нельзя, помнишь? -- А как же. Фил уже неплохо справлялась с мягкой пищей, по крайней мере, изо рта больше все не валилось, как в первые дни, и жевать было уже почти не больно. Ну, по крайней мере, такие вещи, как пропитанный сиропом тонкий слой бисквита. -- Вкусно, - Фил облизнулась.-- Ешь, - Снурре подвинул ей свою почти нетронутую половинку. -- А ты? -- Карамельку пососу. И вообще, я ж курильщик, на что мне такие изыски... Фил вдруг расплакалась. -- Приеду домой, испеку пирог твой любимый, вишневый, большой... - с трудом разобрал бросившийся ее обнимать и баюкать Снурре.-- Чш-ш, Фил, испечешь, конечно... Они еще посидели, Фил все-таки доела пирожное, и захотела спать. Снурре принес ей с поста вечерние таблетки, проследил, чтобы она выпила, еще немного посидел, и пошел к выходу, искать Эка. Конечно, врач обещал выписать Фил, когда снимут скобы с челюсти, но, кажется, лучше еще подождать. Штормит ее пока еще вовсю. Но уже все-таки не так, как в начале, когда ее кидало от слез к эйфории каждый час, а от головной боли помогал только морфин... -- Ну чего, как она там? - спросил Эк. Все заднее сидение было завалено пакетами.-- Да неплохо. Голова вроде не болела, поела нормально... Давно ждешь? Ну ты и набрал! -- Там, оказывается, сегодня распродажа, скидки, все дела, поэтому Инни меня и командировала. Но хорошо, что ты не пошел, очередюги бешеные были. Вообще жуть. Чуть до драки не дошло. -- Да, я бы там точно кому-нибудь врезал... Колин сидел хмурый, поджимал и облизывал губы. Выпить хочет, значит. Терпит с трудом. Когда эта Ингрид поймет уже, что нельзя ему такие развлечения устраивать, да еще после работы?! -- Что ты рычаг дергаешь?! - вызверился на Снурре Эк, - до конца сцепление дожимай! Сорвешь так! И поздно переключаешь, вообще, это ж не трактор! Да куда он лезет, ну-ка, - Колин крутанул руль, не давая кому-то перестроиться, а потом опустил окно и еще и наорал на попробовавшего было возмутиться водителя. - Развелось ненормальных... - сказал он, откинулся на сидении и закурил. -- Попустило? - спросил Снурре. Колин вздохнул. -- Чего-то я устал.-- Это нормально. Сейчас приедем, поужинаем, и ничего. Отпустит. -- Да ну. Что-то жизнь какая-то... Не такая. -- Да брось. Вроде пронесло же. Всё налаживается. Колин тяжко вздохнул, выбросил окурок в окно и прикурил следующую. Впрочем, дома Ингрид так радовалась, что Эк закупил все по ее списку, и так восхищалась его добычливостью, что Колин и впрямь оттаял, у него даже складка на лбу разошлась. Поужинали вообще мирно, даже почти весело: Снурре радовался, что у Фил вроде был хороший день, Колин размяк от похвалы Ингрид, а она была довольна, что все в хорошем настроении. Вилле читал отрывки из своего детектива, который взялся писать по горячим следам, и все от души хохотали над тем, какими они там выходят. Уже совсем под вечер заглянул Алекс. -- Габбе в пятницу выписывают из ?Красного креста?. Только что дозвонились. Поможете забрать?Ингрид, относившаяся к Алексу со смесью материнской жалости и восхищения, тут же поставила ему тарелку, и принялась от души накладывать все, что осталось. Он, впрочем, не возражал. Голодным Алекс был постоянно. -- Ну а чего не помочь... - протянул Эк. - Так, на сутки я завтра, потом отсыпной, в пятницу, выходит, в день... После работы и съездим.-- Днем не выйдет? -- Никак. Да и тебя, поди, особо не отпустят. -- Эх... Они же его с утра, небось, вытурят. Будет там сидеть один, голодный, до вечера. -- Ну давай я ему накануне закину вещи и все такое, - предложил Снурре, - я все равно в Умео мотаюсь почти каждый день. -- Как фру Викстрём? - тут же поинтересовался Алекс. -- Да вроде ничего сегодня. Надеюсь, скоро дома будем наконец. Кстати! Надо бельевую переделывать. По лестнице Фил лучше пока не ходить, упасть может. Ингрид тихо выдохнула. Расставаться с гостевой спальней и большой кроватью в ней ей очень не хотелось. От Снурре это не укрылось, и он криво усмехнулся. Алекс, естественно, тут же вызвался помочь, и они сели прикидывать на бумажке, что и как надо будет сделать. -- Я бы ванную вообще перестроил, - предложил Эк, когда дошло до поручней рядом с унитазом и сидения для самой ванны.-- На следующий год можно, - согласился Снурре. - Побольше можно сделать. И колонку заменить на помощнее. -- Лучше тогда пристройку, - подал голос Вилле. - Котельную и большую ванную комнату. -- А на второй этаж поднять не удастся? -- Это надо с инженерами нашими советоваться... - почесал подбородок Снурре. - Да и дороговато... -- Так, спать пора, - скомандовала Ингрид, - Алекс, доедай быстренько, и домой. Колин, иди мыться. Тебе завтра на сутки. Снурре... -- Спокойной ночи, - опередил ее Снусмумрик, поднимаясь из-за стола. -- Спокойной ночи, - согласилась Ингрид. Напрягшийся было Колин выдохнул. Кажется, сегодня день и впрямь прошел мирно до самого конца.