Глава 52, где приходится продолжать начатое (1/1)

Снусмумрик вышел к морю. Это был совсем дикий берег, узкая полоса песка завалена ветвями и мусором, застрявшим меж камней, сосны спускаются почти к самой воде. Он снял ботинки, присел на камень так, чтобы вода время от времени доставала до ступней. Вот ведь. Нет работы — плохо, есть работа — еще хуже. Или наоборот. Что ж так тоскливо-то!.. Он встал и побрел вдоль кромки воды, глядя на море и небо так, будто видел их в последний раз. Ну ты же не в тюрьму идешь, в конце-то концов! Ни море, ни лес, ни небо никуда не денутся. Всё останется на своих местах. Кроме меня. Я не на своем месте! Хорошо, а какой выход? Никакого. Ну не бывает так, чтобы не было никакого выхода! Снусмумрик наступил на какой-то острый камень, охнул и сел на подвернувшееся бревно. Вроде не поранился. Вот еще не хватало. Раньше с ним такого вообще не бывало, чтобы наступить на что-нибудь не то, как-то вот интуитивно всегда обходил... Он пошел, глядя под ноги, боясь напороться на что-нибудь типа осколка стекла или ржавой банки. Бывают выходы, которые не устраивают. Надо домой идти. Фил волноваться будет.От этой мысли скулы свело, как оскоминой. Он надел ботинки и так и остался сидеть, не обращая внимания на поднимающийся прилив. Наконец, когда ноги стали намокать, он поднялся. Пора идти. Его ждут. От этой мысли все равно никуда не деться. Теперь ты уже никуда не денешься. Даже когда кончится УДО. Даже если бросить все и уйти. Все равно. Тебя ждут, в тебе нуждаются. От этого и плохо, и хорошо одновременно. И так теперь будет всегда. Вляпался, как же я так вляпался... Снусмумрик застонал в голос. Да не хочу я! Какая разница, хочешь ты или нет. Так есть, и всё тут. Он вышел на дорогу и пошел по ней, глядя, как постепенно наливается рыжим закатное солнце, золотя траву и полевые цветы. Он сошел с обочины в летнее разнотравье и бросился навзничь. Небо такое высокое, и стрижи еще кричат... Пахнет нагревшимися за день полевыми цветами, ромашками, и медом, и клевером. Какая-то букашка заползла за ворот. Он сел, вытряхнул непрошенного гостя, вздохнул. Дурак, на тебе же костюм твой единственный. Брюки если зазеленил, Фил отстирывать придется. Снусмумрик встал, отряхнулся, достал из кармана перочинный нож и принялся яростно срезать цветы. На Еловой, как всегда, было уже темно и прохладно, и даже в жаркий день из-под елей тянуло холодком. -- Привет! - Фил стояла у плиты, что-то помешивая, Муми-мама чистила на полотенце фасоль.-- Куда цветы положить, может, на крыльце лучше оставить? -- Ух ты, красота какая, вот это запах! - Фил сунула нос в букет, подняла голову, нашла его глаза. - Давай на веранду лучше. Там стол разложен. Мы тебя ужинать ждали. Снусмумрик протянул руку и стер желтую пыльцу у нее с носа. -- Хольм уже, наверное, оголодал и злится. -- Я ему сделала целую тарелку бутербродов персонально, и он милостиво принял подношение. Иди, переоденься... Снусмумрик положил охапку цветов на стол, и обнял Фил. -- Немного полегчало? - спросила она, погладив его по спине, уткнулась носом ему в волосы. -- Немного. На следующий день те же самые цветы, что сейчас благоухали, расставленные по всему дому, он безжалостно срубал в кашу вдоль обочины роторной косой.Как и было велено, Снусмумрик пришел на работу к семи, и был одним из первых. -- Смотри-ка, юксарик, а не опоздал, - сказал кто-то ему в спину.Снурре пошел проверять и заводить трактор. -- Сначала — летучка, - сказал ему другой тракторист.Летучку проводил не Нюберг, а главный инженер. Его Снурре еще не видел, но так вроде показался нормальным мужиком. Снурре исподтишка огляделся. Ну конечно, опять сплошные хемули. Хотя вон, есть еще хомса какой-то, снифф... Хоть я не один мелкий. В конце главный механик его всем представил. -- Ладно, это не надолго, - сказал один мастер участка другому, скривившемуся как от кислого.-- Дурит директор, - сплюнул тот. - Нахрена нам юксаре. Мне его не ставь! - выкрикнул он. -- Убьешь машину, - сказал ему на ходу какой-то мрачный гафса в натянутой до ушей кепке, - я тебя сам прибью. -- Чего убью-то сразу? Там уже убивать нечего, - хмыкнул Снусмумрик. -- Старший по ремонтному цеху. И сварщик наш, - представил их главмех. - Тракторист новый. Свенссона ученик. -- Подкузьмил нам Свенссон, - сплюнул сварщик. Снурре вздохнул. Другого, он, впрочем, и не ожидал. -- Так, значит, наряд у вас будет на обкос, - к нему подошел, немного переваливаясь, здоровый и с виду благодушный хемуль, мастер участка. - У тебя, Алекса и Херманссона. Значит, твоя задача не убить никого, не загубить косу, да столбы и знаки не сносить. Если получится, - хохотнул хемуль. - А покосят ребята. Меня Таге звать. -- Понял, - сказал Снусмумрик. - Снурре Юханссон, - и протянул руку. Хемуль руку, к счастью, пожал, не побрезговал. Уже хорошо. -- Сколько сможете за день, столько и прокосите. Значит, обкашиваешь самый бурьян, препятствия обходишь, их ребята вручную пройдут. Прокосили, потом собрали. Под вечер возьмешь прицеп, и вывезешь траву. Ребята покидают, но и ты в машине не сиди, помогай... Сколько сможешь, - Таге вздохнул и смерил Снусмумрика взглядом. Подошли двое дорожных рабочих с косами и граблями, один уже старый гафса, почерневший и весь дубленый от солнца и ветра, а другой — молодой парень с перевязанным плечом, высокий и белобрысый, похожий на Блумквиста — только бы если тот как следует загорел и раскачался, и носил бы жилетку дорожного рабочего на голое тело.-- Алекс, - представился парень. -- Снурре. Старик-гафса только губами пожевал и сплюнул. ...и вот теперь Снусмумрик медленно, обливаясь потом, вел трактор вдоль обочины, гудела роторная коса, через каждые 50 метров завывала сирена предупреждения, а дорожные рабочие шли следом, обкашивая сложные места и дорожные знаки, и время от времени переставляли заборчик со знаком ?дорожные работы?. Впрочем, по этому проселку никто особо и не ездил.Сладко пахло скошенной травой, гудели мухи, солнце медленно ползло к зениту. -- До лесочка доедем и перерыв сделаем, - Алекс на ходу забрался на трактор, прихлопнул слепня, впившегося ему в шею. -- Ты меня так не пугай, - выдохнул, облизав пересохшие губы, Снурре. - Договорились. Во второй половине дня к ним заехал мастер участка. -- Все, баста, карапузики, давайте, собирайте что наработали. Ну что, юксаре... - мастер прищурился, - никого не убил, ничего не снес, то есть поставленную задачу выполнил... А то, что не наработал нихрена, так этого и не ждал никто. Все, сворачивайтесь, давайте. Поезжай, бери прицеп и вывози накошенное. Чертово белье не желало отстирываться. Габбе рысцой приближался к комбинату, и уже чувствовал, что толком не высохшая за ночь в комнате рубаха начинает снова противно вонять от проступившего пота. Ну и пятна от смазки спереди тоже нихрена не отошли. Он уже и взял у Карин таз, и оставлял чертовы шмотки замачиваться на ночь в мыльном растворе, но, кажется, от этого становилось только хуже. А брюки он заносил вообще до жирного блеска, потому как что с ними делать не понятно. Придется все-таки рискнуть и залезть в свою бывшую комнату за чистыми вещами. Авось никто из домашних не заметит, переодеваться можно по дороге... -- Опять ты как свинья, фрёкен Блумквист, – сморщился Полссон, – окно открой, невозможно с тобой рядом находиться... Сколько раз повторять, чтобы за собой следил?!Полссон раз за разом бил по одному и тому же месту. В начале, после первого удара, когда Габбе заявил, что не боится боли, и что он не имеет права, Полссон только рассмеялся. Как обычно. -- Да тебе еще никогда в жизни по-настоящему больно-то не было, барышня, - сказал он, отсмеявшись. Габбе промолчал и подумал, что маловато о нем Полссон знает. Но по всему выходило, что маловато о Полссоне знал Габбе.Потому что это было больно, очень больно, но он пока еще держался, и не плакал, как ему посулил Полссон, и не ходил за ним собачкой. Но чувствовал, что это уже не то чтобы совсем исключено. Потому что, как частенько повторял Полссон, времени у них впереди еще много. И Габбе потихоньку начал осознавать, что времени-то действительно еще очень, очень много. Ну что такое, казалось бы, каких-то полгода. Сейчас, когда еще даже двух полных недель не прошло, полгода начинали казаться вечностью. После занятия по вождению мыли трактора. Вымыть машину и привести ее в порядок, все проверить, отчистить и смазать — Габбе даже находил бы в этом что-то успокоительное, если бы это можно было бы делать в одиночку, а не в компании злобных дегенератов. Еще и Монссон рядом крутился, как всегда, шнырь поганый. Зарабатывал подачки от других курсантов. То, что с него взять нечего, Монссон с разочарованием убедился еще в первые дни, обнаружив, что Блумквист не курит, раз, и кроме хлеба, у него с собой ничего не бывает перекусить, два. С одной рукой помощничек из сниффа был так себе, но он все равно старался, подтаскивал шланг, носил ведро, подавал тряпки, инструменты, рассказывал всякие шуточки, задирал тех, кто не особо умел ответить, порой получая по ушам, передавал сплетни, и таки зарабатывал и пару-тройку сигарет, и чего-нибудь пожрать. Вот и сейчас сначала Монссон подбежал пару раз сам по себе, прихватил у него железную щетку, цапнул тряпку... -- Щетку отдай, - поймал его Габбе.-- Сейчас, - отмахнулся Хуго. -- Не сейчас, а сейчас же, - процедил Габбе. Хуго увернулся от пинка, и через некоторое время вернулся с щеткой, тряпкой, и в компании еще двоих придурков. -- Чо, фрёкен Блумквист, без щетки отмыться не получается? - сказал один из них, швыряя ему инструмент.Габбе повернулся, чтобы достойно ответить, и тут его окатили из ведра щелочным раствором для мытья тракторов. -- Ну-ка, отмоем вонючую фрёкен!От попавшего в глаза раствора Габбе на какой-то момент ослеп, а потом в него ударила струя холодной воды из шланга. Габбе попробовал было вырваться вслепую, но не увидел подножки, его свалили с ног и уже не давали подняться, опрокидывая обратно в лужу... -- Чего тут за веселье опять?!Пара замешкавшихся курсантов получили от Нильссона пинка, остальные споро разбежались. -- Блумквист, опять ты?! - Нильссон помог ему подняться, поднял извергающий воду шланг, прикрутил напор. Огляделся. - В чем дело, Габбе?!-- Упал, господин старший инструктор. Поскользнулся в луже и упал. -- Он просто вымыться хотел, - крикнул кто-то из курсантов, все остальные заржали. -- Ща посмеемся все вместе, дебилы. Упор лежа принять! Монссон, а ты убери тут пока... Ведра, инструменты разбросали... Отжались десять раз! Ну-ка, не халтурь... - Нильссон подошел к одному из зачинщиков, поставил ногу ему на спину, оперся, прижимая к земле, - давай, давай... -- Я не могу, господин инструктор... -- А ты через не могу. -- Не получается, господин инструктор... Нильссон поднажал еще, ткнув курсанта в грязь, подошел к Габбе. -- Еще по десять! Хорошо у тебя получается, Блумквист. - Нильссон подошел к нему, поставил ногу ему межу лопаток, нажал. Габбе отжался, и смог опуститься, не падая в грязь. - Ну, давай еще. – Нильссон оторвал вторую ногу от земли. - Молодец, Габбе, двести кило отжал. Не то что вы все, тряпки, - Нильссон прошелся вдоль распластавшихся, кто во что горазд, курсантов. -- А я тоже могу! - сказал кто-то. -- Ну давай, - Нильссон подошел, встал обеими ногами ему на спину, – ну, пошел! Да нихрена, дебил, не пыхти, грыжу заработаешь, - Нильссон спрыгнул, - кто еще? Ты? Да брось, пупок развяжется! Даже вставать не буду. Ладно, все, поднялись и по местам! И чтоб тихо! - Нильссон на прощание дал кому-то пинка по задранной жопе, и повернул к главному зданию, - Блумквист, за мной. -- Вы мне как-то подыграли, - сказал Габбе тихо, догоняя его. - Я бы не смог отжаться с вами на спине... -- С чего бы это мне тебе подыгрывать, дебил, - хмыкнул Нильссон. - Стой. Спина цела? -- Да... -- Погоди, пойдем, грязь смоем, а потом в медпункт тебя сведу. Глаза промыть. Некоторое время они шли молча, Габбе, у которого до сих пор слезились глаза, будто в них перца сыпанули, пару раз споткнулся. Нильссон подхватил его под руку. -- Почему вы мне помогаете? - спросил Габбе его уже в медпункте.-- Иди сюда, - Нильссон подвел его к раковине и промыл глаза смоченным в физрастворе куском ваты. - Пусть ты и дрянь, Блумквист, но я не люблю, когда всей стаей на одного. Даже на такого, как ты. -- Какого? Богатого, да?-- Жестокого. Ты же ведь любитель над беззащитными поиздеваться, так? Габбе повернул голову, и поднял взгляд на Нильссона. -- Почему вы так думаете?-- А за что тебя Форсберг прижал? За то самое. Запомни, Габбе. Сила не есть то, что побеждает другую силу. Сила есть то, что защищает слабость. -- Чья это цитата? -- Какая-то древняя восточная мудрость. Не важно, главное, правда. Давай, раздевайся, вытирайся, и посиди здесь, согрейся, обсохни. Можешь тут и обед свой съесть. Ключ потом мне занесешь, в дежурку. Фил ждала Снурре у ворот ДРСУ на стоянке. По такому случаю она опять надела платье поприличнее, на случай встречи с Нюбергом, но тот уехал еще в середине дня на совещание в Умео. Ей показалось, что Снурре вышел вообще последним, вот уже все разъехались, прошла толпа на автобус... -- Снурре! - выдохнула она, рванулась ему навстречу, обняла. - Живой?-- А что мне будет, - тускло отозвался он, прижал ее к себе. Честно говоря, до сих пор потряхивало, то ли от напряжения, то ли просто, от вибрации трактора и агрегата... -- Устал? -- Есть чуток. -- Поехали скорее домой. -- Погоди... - ему не хотелось ее отпускать, физически требовалось стоять вот так вот, прижимаясь горячим лбом в основание её шеи, втягивая запах... Фил сняла с него шляпу, запустила пальцы во влажные волосы, погладила по голове. Припоздавшие работники косились на них скорее недоуменно, чем неодобрительно. -- Ты весь взмок, - прошептала она. - Хочешь, на море съездим, окунешься?-- Хочу... Только подальше куда-нибудь. Где никого нет. Берег был совсем диким, вокруг ни одной души, камни, ракушки, выброшенные морем водоросли и плавник... -- Тут в воду-то не зайти, - поежилась Фил, - может, еще куда-нибудь...-- Нет, хорошо, - Снусмумрик начал раздеваться. - Пойдем тоже. -- Я купальник... -- Брось уже. -- Между прочим, если нас увидят, могут арестовать за непристойное поведение. -- К черту. Мы сейчас еще и не так непристойно себя поведем. -- Что, прямо на берегу?! -- Зачем, в машине... -- На берегу-то удобнее. У меня коврик в багажнике лежит. -- В машине мягче. Но как скажешь... -- Тебя всего искусали. - Фил лежала и гладила его по спине. - Какие огромные волдыри! Шея, спина... И грудь тоже. Кто это?-- Слепни. Жарко сегодня, мы траву косили, они поднимаются, летят на трактор, он же горячий. А окна в кабине не закроешь, задохнуться можно. -- Ужас... -- Да ладно, вот ребят покусали так покусали, кто с косами шел. Ладно, поехали домой, что ли. Холодно что-то становится. -- Ты хоть чуть-чуть ожил? -- Да я как заново родился. За ужином Снурре выглядел почти веселым, и рассказывал о прошедшем дне так, что смеялся даже Хольм. Фил тоже улыбалась, но на душе было все равно неспокойно. После ужина Снусмумрик с Вилле вышли покурить в сад. -- Расскажи завтра мне про ДРСУ, - попросил Линд.-- Я же только что рассказывал. -- Это ты публику смешил. А я хочу правду. -- Я не врал. -- Не врал, конечно. Но это был, знаешь ли... стенд-ап. Такое, немного... как тебе сказать. Выступление на публику. -- Да блин! Я не врал, честно, и даже не сильно приукрашивал! -- Понимаю. Но что-то ты утрировал, о чем-то умолчал, где-то специально сделал акцент, чтобы было смешно... Ведь так? -- Но это как-то само собой... -- Да, ты талантливый. У тебя такие вещи действительно выходят сами собой. Ты умеешь весело и интересно рассказывать даже про обыденные вещи. Это особый дар, Снурре, и это здорово. Тебя интересно слушать, выходит живо, даже банальные события в твоем изложении выглядят занятными или забавными. Но я-то имел в виду реальность без прикрас. -- Ну... Спасибо, конечно, но мне не кажется, что я сильно что-то приукрашиваю... -- Нет. Просто делаешь так, чтобы было интересно. Сегодня конкретно ты просто хотел, чтобы Фил и Муми-мама не переживали, что тебе пришлось нелегко. Так? -- Ну, в общем... -- Ну в общем так. Но я-то особо за тебя переживать не стану. И осуждать тебя тоже не стану. Так что мне можно рассказывать, как есть. -- Ладно. Если тебе действительно интересно слушать про будни ДРСУ, чего ж нет. Могу хоть прям сейчас. -- Тебе бы спать лечь пораньше. Завтра, - Линд докурил и ушел в дом, а Снусмумрик остался сидеть с трубкой на крылечке сарая. Просыпаться по утрам стало той еще задачей. Тофту казалось, что он уже давно приучил себя к таким вещам, но теперь ему каждый раз приходилось делать над собой серьезное усилие, чтобы встать сразу после звонка будильника. Он не отступал от привычной утренней рутины, но с каждым разом ему это давалось все труднее. В понедельник Эка должны были официально уволить, и Полссон предупредил, что ключи от квартиры он передаст в тот же день, так что надо будет въезжать без оглядки на то, успел Эк вывезти все вещи, или нет. -- Он небось там где-нибудь под кустом валяется, а ты будешь ждать, пока он просохнет, и свое барахло заберет, - сказал Тофту Полссон, - не выдумывай. -- Однако инструктор Эк тогда сможет предъявить претензию, если что-то пропадет... - возразил Тофт. -- Да что он там предъявит! Он в штопор сорвался наверняка, - фыркнул Полссон, - удивлюсь, если он сможет за документами придти. Пришлось Полссону удивляться. Эк явился на комбинат, и выглядел лучше, чем на протяжении последних лет трех, если не пяти. Не то, чтобы это вышло само собой, Форсбергу пришлось ехать за ним в воскресенье вечером и брать из больницы под личную ответственность, обязуясь перед врачами точно не дать ему сорваться. -- Я смотрю, тебе увольнение на пользу пошло, - сказал Полссон, подписывая бумаги.-- Да просто одним воздухом с тобой не дышал две недели, - хмыкнул Эк. -- Что, на курорт отправился? - прищурил глаза Полссон. -- К сестре, давно не видались. А что? -- Физический труд на свежем воздухе... - покивал Полссон. - Это отлично. Ну удачи. -- Спасибо. Увидимся еще. -- Возможно. С комбината полицейская машина увезла Эка сразу в участок Иварсбод, где он и сидел, как привязанный, пока Форсберг не закончил с работой. -- Надо куда заехать? - поинтересовался Форсберг у Эка, когда они вечером садились в машину.-- Да на квартире хлама полно осталось... - сказал Эк, - но там быстро не разберешь. -- Тофт занялся. Сам все сложит. Нильссон отвезет к себе пока, куда-то там в сарай. Вернешься, разберешь. -- Пусть там берут чего, если пригодится, мне это всё добро без надобности. -- Хоронить-то себя брось раньше времени. Хочешь, к Нильссону заглянем? -- Зачем? -- Ну так, повидаться. -- Виделись же сегодня на комбинате, - Эк уставился в окно. -- Заедем, - решил Форсберг. Нильссоны припозднились с обедом. Ну или сели пораньше ужинать, что, впрочем, в их доме случалось нередко, когда и что есть — это чаще было спонтанным решением, чем результатом тщательного планирования. На этот раз соседи щедрой рукой презентовали Нильссонам ящик подгнившей клубники. Не отказываться же от такого подарка! То, что получше, дети съели так, из остального фру Нильссон сварила кисель. Им-то теперь и обедали, заедая белым хлебом. Гостям тоже щедро налили по кружке. -- Больше ничего нет, - развел руками Нильссон. - Щас пацанов в магазин сгоняем. -- Да не надо, - Эк отпил киселя. - Мы на минуту. -- Пойдем, покажу тебе, куда мы вещи сложили. -- Вы берите, если что глянется. Мне оно все без надобности. Вернусь, все равно... -- Вот вернешься, разберешь, тогда и посмотрим. Юхан замер. Не так давно он изрядно полазил по складированным коробкам — из чистого любопытства. К его чести следует сказать, что интерес его был вполне бескорыстен, он даже почти ничего не прихватил, не считая расшитого кожаного чехольчика, очень подошедшего под перочинный нож. Перед ним он устоять не смог. Он уткнулся в чашку с киселем, и когда отец с гостями вышел из-за стола, тихо выскользнул вслед за ними, а потом порскнул в кусты, намереваясь на всякий случай отсидеться где-нибудь подальше от родного дома. Однако заблаговременно раскачанная доска в заборе оказалась намертво прибитой. -- И куда это ты намылился? - поинтересовался бдительный Нильссон.-- Погулять, - потупился Юхан. -- Во дворе погуляешь. Иди сюда. Юхан неохотно подошел. -- Чего щемишься по углам? Что натворил? - Вигго присел на корточки.-- Ничего, - Юхан отвернулся. - Чего сразу натворил... -- Ты кисель не допил. -- Я допил... -- Там в кастрюле еще оставался, - Вигго достал носовой платок, послюнил и принялся стирать красные усы, оставшиеся от киселя над губой у Юхана. - Чтоб ты с кухни смылся, пока там еще сладкое осталось? Давай, признавайся. Юхан молчал, но из глаз у него потекли слезы. Нильссон забеспокоился. Ревел Юхан, по сравнению с другими детьми, очень редко. -- Папа, меня в тюрьму посадят, - наконец, сказал он.-- Это точно. Но еще не скоро, - вздохнул Вигго. - За что? -- Нет, сейчас... Эк ведь полицейский. -- И что? -- Я в его вещи лазил. -- Тааак... И что прихватил? -- Вот... - Юхан предъявил чехол. -- Красота. А попросить не мог? Юхан молча сопнул носом и коротко глянул на отца. ?Такую вещь разве ж кто отдаст?? - читалось в его взгляде. -- Что я тебе говорил насчет воровства? - грустно спросил Вигго.-- Что за него в тюрьму сажают, - прошептал Юхан, - особенно юксаре. -- Ну, пойдем просить прощения. Может быть, инструктор Эк над тобой и сжалится. -- Лучше спрятаться! Я хорошо спрячусь. -- Нет. Пойдем. - Нильссон поднял Юхана на руки прежде, чем он предпринял попытку бегства. Эк курил рядом с накрытыми рубероидом коробками. -- В сарай все не влезло, извини... - Нильссон ссадил с рук обмякшего Юхана. - И тут вот... нашелся мародер. Юхан должен тебе что-то сказать.Юхан уткнулся лбом отцу в ногу и молчал. Нильссон вздохнул. -- Прости нас, пожалуйста, - начал он сам. - Давай, Юхан. - он развернул его к Эку. -- Пожалуйста, не отправляйте меня в тюрьму, - сказал Юхан. - Я верну, - он вытащил из кармана чехольчик с ножом. - Можете ножик взять! -- Что надо сказать? - поинтересовался Нильссон. -- Простите меня, пожалуйста. -- Извини, Эк. Не уследил, - добавил Нильссон. - Перепакую, и засранца этого накажу. Эк повертел в руках чехол с перочинным ножом. Достал, отщелкнул лезвие. Попробовал на палец. -- Хороший ножик-то. - Он откинул рубероид, посмотрел на коробки. - Им взрезал?Юхан молча кивнул. -- Понятно. Да нахрен перепаковывать, Вигго. И так сойдет. Лето же, дождей особых вроде нет. Спасибо вам, что перетащили. - он открыл один из ящиков. - Еще и упаковали как тщательно все... Посуду-то возьмите. У вас, небось, быстро идет. -- Тофт возился. С девочкой своей. Мои все сразу побьют, даже не стану пытаться. -- Ну пусть Тофт возьмет. - Эк присел, посмотрел на Юхана, поднял ему голову за подбородок. - Что, стыдно тебе? -- Угу, - Юхан зажмурился. -- Нормально отвечай, - сжал ему плечо Вигго. -- Стыдно, господин Эк. Я больше не буду. -- Честно больше не будешь? Смотри, воровство до добра не доводит. -- Честно не буду... -- Ну ладно, - Эк протянул ему нож в чехле. - Держи тогда. Не надо его наказывать. Если что нравится еще... у отца вон, спроси. Эк поднялся, накрыл коробки рубероидом, сделал пару шагов, а потом вернулся, снова раскрыл, залез в ящик с посудой и вытащил оттуда завернутую в газету вазу. -- Как бы так... Фрёкен Бенгтссон передать бы, - сказал он подошедшему Форсбергу. - С извинениями.-- Выйдешь, сам отдашь, - ответил Форсберг по дороге к машине. -- Да стыдно и на глаза-то показываться. Ей, наверное, смотреть на меня противно будет.-- Все равно, извиняться лучше самому. -- Не решусь я. Форсберг пожал плечами. -- Еще будет время смелости набраться.Ваза так и валялась некоторое время на заднем сидении машины, пока однажды сестра Форсберга не взялась там прибраться. -- Что это, Оскар? - поинтересовалась она. - Опять вещдок забыл?Он поднял глаза от газеты. -- Черт, забыл про нее совсем.-- Не чертыхайся в доме, Оскар! - Магда развернула газету. - Красивая. И совсем новая. Даже этикетка осталась... -- Это не тебе. Эк забыл в машине. -- Хм. Зачем это ему ваза в больнице? Врачу подарить? -- Ну почти, - Оскар перелистнул страницу. - Заверни обратно и положи куда-нибудь ко мне. -- Положу тебе обратно в машину. Поедешь его забирать, отдашь, пусть подарит. -- Положи ко мне в комнату. -- Ты забудешь! Положу в машину. -- Не нужна она мне в машине! -- Но и не мешает. Ты с ней неделю ездил. -- Повезу кого-нибудь, возникнут вопросы... Наши кумушки из одной хрустальной вазы могут придумать целый роман. -- Так кому эта ваза? Признавайся, это ты ее купил?! -- Магда. Нет. -- Кому ты купил вазу, Оскар?! -- О, святые небеса. Причем здесь я! -- Ты что-то от меня скрываешь! -- Эк собирался подарить ее фрёкен Бенгтссон. -- О-о... -- Хотел извиниться. -- О-о? -- Пожалуйста, не выдумывай себе ничего! -- М-м... На следующий день Форсберг взял вазу с собой. После работы он заехал к Йосефу Бенгтссону. -- Я насчет вашей сестры, фрёкен Ингрид, - после приветствий сказал Форсберг. - Мне очень жаль, что все так вышло с инструктором Эком. -- Ну, что поделать. Главное, что все хорошо кончилось. -- Он чувствует себя виноватым, и вот... Просил передать фрёкен Бенгтссон свои извинения. Я решил спросить вас, Йосеф. Не будет ли это для нее... неприятно. -- Да нет, - пожал плечами Йосеф. - Наверное, нет. Старшие дамы были, конечно, в шоке, и ругали нас, но Ингрид, кажется, восприняла всю эту историю, как... скажем так, некоторое яркое событие в череде однообразных будней. Хотя и не совсем приятное. -- Ну что ж, хорошо, если так. Тогда не могли бы вы ей передать? - Форсберг с облегчением вручил вазу Йосефу. -- Ингрид, у меня кое-что для тебя есть, – заговорщицким шепотом сообщил сестре Йосеф. - Подойди в гараж.-- Что это? Ваза? - Ингрид развернула газету. - Очень симпатичная! И довольно дорогая, Йоссе! С чего бы вдруг?! -- Это не от меня. Это инструктор Эк просил передать тебе вместе со своими извинениями. -- Его выпустили из больницы? -- Нет еще, но, видимо, Форсберг его навещал... В общем, это он мне передал. Если ты не хочешь, я откажусь и верну ему.-- Нет, ну почему же... А как сам Колин? -- Кто? -- Ну Эк, Йосеф, Колин Эк. Его зовут Колин. -- А-а. Можно спросить у Форсбега. -- Ой, ну я поняла. Хорошо. - Ингрид взяла вазу, повертела её в руках. - Наверняка, стояла у него где-нибудь на полке тысячу лет, - фыркнула она. - Как мило. -- Вы, женщины, все-таки ужасны, - вздохнул Йосеф.