Глава 37, воскресная. (2/2)

-- Пригревает уже. - он сел на землю рядом с ней, привалился к ее коленям, потерся лицом о шелк ночной рубашки. - Я тебе накидушку твою принес. А то оно такое прозрачное все...

-- М-м. Это оскорбляет твое нравственное чувство?..

-- Скорее, это пробуждает чувства, несовместимые с сырниками...

Фил встала, надела тапочки, Снурре подал ей халат. Задержал руки на ее плечах.

-- Может, ну их, сырники, а?.. - шепнул он ей прямо в ухо. - Подождут?..Солнце ушло из спальни, и Фил осталась досыпать, а Снурре все-таки спустился на кухню заняться завтраком. Людей кормить надо, а сваливать все хозяйство на Муми-мамудействительно западло. Ну, допустим, сырники это слишком заморочно, и чертова лангетка на руке мешается. Но творог пропадет. Тоже не дело. Ладно, будут им сырники. И каша. Варенья еще достать, ну и нормально. Надо бы конечно чего-нибудь вроде сосисок или бекона, но, блин, это уже слишком роскошно. Хотя воскресенье. Проверить в погребе, вдруг кто-то что-то такое принес, я просто не знаю?...так писать мне или не писать это чертово заявление...

Снусмумрик рылся в погребе.Так, яиц аж две дюжины. Значит, сделаем еще яичницу. Вот, сала кусок. Яичница на сале. Отлично. Каша, яичница на сале, и сырники с вареньем. Шикарный завтрак....ну вот, допустим, я не напишу, и что? Что это изменит? Линд уже здесь, Форсберг уже решил что-то сделать. Но хрен знает, что он там намерен предпринять. Им легче будет спустить все на тормозах без заявления. Надо все-таки писать. А если Полссон совсем озвереет?..-- Ты уже встал, дорогой? - Муми-мама заглянула на кухню по пути в ванную. - Какой молодец. Сейчас я тебе помогу. Как ты себя чувствуешь?-- Гораздо лучше, вроде все нормально.

-- Дай лоб потрогаю. Наклонись сюда. - Муми-мама тронула его губами. - Горячий, Снурре. У тебя небольшая температура, сядь, я найду градусник.

-- Это лишнее.

-- Тебе надо пить антибиотики.

-- Нет, не надо.

Муми-мама вздохнула и пошла умываться. Фил вчера убрала ванную комнату, и даже сменила полотенца. Умница! Но это последние,сегодня придется устроить стирку. Как там мои, интересно,справляются, или ждут меня?.. Нет, ни за что не поеду проверять. Пусть убедятся, что дом полностью на них. Надо дать им возможность почувствовать самостоятельность.

-- Ты собирался жарить сырники на сале? - Муми-мама зашла на кухню и огляделась.

-- Нет, хотел яичницу еще сделать. - Снусмумрик завернул кастрюлю с кашей в старое махровое полотенце, чтобы не остыла.

-- Хорошо. Давай, ты займешься ею, а я — сырниками. Знаешь, в тесто хорошо бывает добавить немного крахмала, он возьмет лишнюю воду, и они получатся плотнее, примерно вот столечко...

-- Буду знать.-- Открой дверь пошире, пока будешь жарить яичницу, пусть вытянет.

-- Ага.

Когда к завтраку все было готово, Снусмумрик вышел на кухонное крыльцо, присел на ступеньку и вытащил губную гармошку. Муми-мама вышла за ним следом, села рядом.

-- Что ты играешь? Что-то новое?-- Да... не знаю, пока толком не складывается, - он опустил гармонику. - Все думаю, писать мне это заявление, или не писать... С Линдом, что ли, посоветоваться?

-- Попробуй. Кажется, он довольно опытный человек. Вчера вечером мы немного поболтали. Он рассказал про вашу... политическую деятельность.

-- Да ну. Я там был лишним.

-- Он так не думает. Считает, что ты был героем.

-- Врет, Муми-мама. Просто хотел сказать тебе что-то приятное. Героем я никогда не был, всегда был блохастым юксаре, подзуживающим других из безопасного места. Просто немного просчитался. Пойду зверски разбужу его за такой поклеп. - Снусмумрик резко поднялся с места и пошел в дом.

Муми-мама вздохнула и пошла ставить кофе.

За завтраком все вместе обсуждали планы на день.

-- ...первым делом надо разобраться со шторами...-- Разве что старые простыни повесить, но их тоже еще прошить надо будет, они рваные.

-- И на веранде тоже. Надо ее разобрать, перенести хлам в сарай, помыть окна...-- Половину вообще выбросить пора. А еще лучше, сжечь!-- Там хорошие вещи, Снурре!

-- Какие?! Подборка журналов ?Сельский учитель? за пятидесятый год?-- Это на растопку! И потом, там печатали хорошие рассказы... Я хотела их вырвать и собрать в отдельную папку.

-- Хорошо бы еще обкосить дорожки, Мумрик, - вмешалась Муми-мама прежде, чем он успел высказать свое мнение об относительной ценности подобной литературы, - а то крапива мешает, когда идешь к сараю. Особенно после дождя. Мне она вообще почти до макушки.

-- Тогда сначала прокошу, потом займемся шторами и верандой...

-- И надо обязательно полить то, что посадили вчера. - напомнила Муми-мама. - Но это вечером. Да, и стирка же еще...

-- Отдохнули, называется. Но до рынка, получается, мы уже сегодня не дойдем, придется обойтись без картошки.

-- Давайте я на рынок схожу, - предложил Линд. - Только составьте список, что надо купить.

-- Вы же собирались идти на хутор к Хендрикссону?

-- А это далеко?

-- Очень даже прилично.-- Я отвезу! - предложила Фил.

-- А автобус там не ходит?

-- Да там и от остановки идти прилично. Но, Фил, тебе лучше не ехать, Хендрикссон может дать реакцию на молодую женщину... - с сомнением сказала Муми-мама.

-- Чувствуется, там интересная история... - оживился Линд.

-- Весьма и весьма драматичная. Хендрикссон, видите ли, убил свою жену... - начала Муми-мама.

-- О, Фил, ты не едешь, - сказал Снусмумрик.

-- ...на почве ревности. Срок он получил небольшой, так как убийство совершил в состоянии аффекта, застигнув их с любовником. Да еще и вышел несколько раньше, за примерное поведение. Его направили на учкомбинат, потому что он фермер, но за время в тюрьме дела у него на ферме, конечно же, пошли плохо. А человек он был упрямый и вспыльчивый... И трактор, вообще-то, водить умел и так, но только прав у него не было. И с инструктором Полссоном, он, надо полагать, не сошелся характером...

-- ...удивительное дело, и как такое могло быть...

-- Хотя была и другая версия. Потому как отец убитой так Хендрикссона и не простил. Тоже... такой угрюмый бирюк. Хотя и семейный. И ходили слухи, что Полссону он приплатил. А то странно, как Полссон решился на такое, Хендрикссон, гм, довольно... Ну, вы сами увидите. И вот Полссон как-то случайно вышиб ему глаз. Конечно, его отвезли в больницу, возбудили дело... Но тут на Хендрикссона что-то нашло. Из больницы он вышел совсем другим, стал ходить в церковь все время, на коленях просил прощения, полз за свекром через всю площадь... В общем, он решил, что это наказание свыше, и заслуженное наказание, и отказался кого-либо обвинять. Ферму ему удалось сохранить, живет он там один, ни с кем особо не общается, кроме свекра со свекровью, на них он батрачит, те уже старенькие, в общем, вытягивает как-то два хозяйства. Но женщин очень сторонится.

-- В общем, сошел с ума мужик, - подытожил Снусмумрик рассказ Муми-мамы. - Довели.

-- Может быть, он и впрямь раскаялся! - возмутилась Фелис. - Он же человека убил!

-- Достоевщина какая! Интересно, - сверкнул глазами Линд. - Но, пожалуй, фру Викстрём, я и впрямь лучше съезжу к нему на автобусе. Ничего, пройдусь.

-- Кстати, с тем любовником тоже несчастье случилось. Утонул зимой. Но решили, что случайно. Хендрикссон был в тюрьме в то время. Но... - пожала плечами Муми-мама.-- Думают на отца погибшей, да? - предположил Линд. - Ведь любовник, надо полагать, сбежал...

-- Да. Но ничего не доказали.

-- Жутко интересно. Жутко, и интересно... А по расам кто они? Все хемули?

-- Хендрикссон — хемуль, жена и ее семья — хомсы, любовник — снифф.

-- М-да... Они живут рядом?

-- Да, на соседних хуторах.

-- Тогда я сначала наведаюсь к семье жены, наверное...

-- Только и с ними лучше поосторожнее.

-- Само собой. А на обратном пути куплю продукты.

-- Так, а что делать с Форсбергом? Мне надо заявление написать и пойти, ему отдать. - встрял Снусмумрик.

-- Для начала, дорогой мой, - вздохнула Муми-мама, - надо еще раз рассказать нам все, ничего не утаивая.

Габбе Блумквист все воскресенье провалялся в саду с книжкой. Из дома его не выпускали, от телефона отгоняли. Отец вообще не разговаривал. Х-ха. Стр-рашное наказание, конечно. Он спустился на кухню, и застал Марту, кухарку, за вытаскиванием противня спирожками. Спер парочку прямо так, обжигающе-горячими, и Марта даже не стала ругаться.

-- Отпуск мне господин Блумквист дал, - радостно сообщила она, выкладывая пирожки на тарелку и протягивая ему, – летом, наконец-то, дожила до светлых дней, уж сколько просила...-- Отпуск?.. - разочарованно протянул Габриэль, жуя пирожок. Марта была единственной, с кем из прислуги у него были хорошие отношения. - А кто же вместо тебя будет?

-- Карин поручили готовить, хотя куда ей...

-- Да уж... Ей до тебя как до неба. И когда ты?-- С понедельника.

-- Везет.

Габриэль ушел, прихватив всю тарелку, и бутылку пива из холодильника. Кажется, в доме у него союзников не остается... Он потоптался у комнаты матери, но у нее было тихо. Да, в общем, и о чем разговаривать... В любом случае, она не станет противоречить отцу. Но хоть бы сказала, что тот задумал. Может быть.Он читал, запивая пивом пирожки, потом подремал, потом сходил на задний двор, немного позанимался на турнике, принял душ, попробовал снова добраться до телефона, был изгнан бдительным Бергквистом, заглянул к матери — но та, одетая к вечеру,уже, судя по всему, приканчивала не первый коктейль...

-- Наверх не суйся, будут гости, - бросил ему на ходу Альфред, старший брат. Он все еще не отозлился из-за машины, но, в общем, никогда теплых чувств к нему особо и не проявлял, да и разница в возрастеу них была слишком велика. - Отец тебя видеть не хочет.-- Взаимно, - огрызнулся Габбе.Ну, можно подумать, я очень хочу сидеть весь вечер с лощеными дураками, и вести пустопорожнюю светскую болтовню. Он зашел в библиотеку, прихватил очередную книгу и вернулся в сад.

Утро понедельника началось грустно. Марты не было, на столе ждал завтрак, состоящий из каши, жидковатого кофе без молока и пары кусков хлеба. Порция каши была немаленькой, нонаестся ею как-то не удалось.

-- Спасибо, Карин, - Габриэль решил на всякий случай быть вежливым. - А вы не могли бы поджарить мне яичницу?-- К сожалению, нет, она не значится в вашем меню.

-- А есть и меню?

-- Можете ознакомиться.

Габриэль почесал в затылке. Что-то как-то маловато. Нет, ну, в общем, жить, конечно, можно, но смахивает уж на какую-то совсем мелочную месть... Отца он поймал в гараже.

-- Это типичный рацион рядового работника, Габриэль. Не понимаю, что вызывает у тебя такое недоумение. Ты ведешь себя недостойно своей семьи, так почему ты должен пользоваться незаслуженными привилегиями? С твоими оценками идут в рабочее училище, так вот и питайся, как рабочий! Может, хоть это заставит тебя проводить время не за романами, а за учебниками! Не доходит через голову, дойдет через желудок.-- И долго мне сидеть на голодном пайке?

-- Пока я не передумаю. Ну или до тюрьмы. Возможно, там тебя будут кормить сытнее.

-- Мне собираться в контору?

-- Зачем ты там нужен? Сиди и жди вызова в полицию, раз уж ты так настроен на сотрудничество со следствием. Готовь себя к жизни взаперти.

-- Спасибо, так и сделаю.

Габриэль вернулся в сад, но пища духовная без физической усваивалась плоховато. Впрочем, днем он воспользовался отсутствием на кухне Карин и совершил набег на холодильник, разжившись остатками вчерашнего воскресного ужина. Это было вкусно.

Он поднялся наверх — но его комната стояла запертой. Ах, какая предусмотрительность. Захочу — залезу в окно. Вместо этого он зашел в библиотеку за новыми книгами.

У директора Сандберга был очень, очень плохой день. Он начался слишком рано, со звонка чертова моралиста Форсберга, который устроил ему форменную истерику по поводу Полссона, и гребанного юксаре, и закончил ударной дозой матюков из-за подлого перебежчика Тофта. Советовал никуда его не брать. А потом порадовал новостью про журналиста. Это было уже само по себе отвратительно, а в связи с юксаре и вовсе не лезло ни в какие ворота. Потом звонило начальство. Осторожно интересовалось, что там у него происходит. Потом позвонил Сундберг. Сказал, что он на себя ничего брать не станет, и если его спросят, где чертов юксаре получил травму, то он расскажет всю правду. Потом звонил Блумквист. Вежливо интересовался, как дела. Как настроение. По сути ничего не сказал, но что-то намекал про своего сыночка. Потом снова Форсберг. Сказал, что журналист поднял на свет историю Хендрикссона, и поехал с ним пообщаться. Дескать, ждите гостей. Потом телефону, наконец, дали остыть. Сандберг безо всякого удовольствия пообедал, наорал на жену и детей, и, хлопнув дверью, ушел к себе в кабинет. Немного выпил, и только расслабился, как позвонил Полссон. Сказал, что слышал про журналиста, и сообщил, что будет валить все на Сундберга. Наорал на Полссона. Тот пообещал взять больничный. Сандберг предложил брать сразу инвалидность, и пообещал поспособствовать. Благо, желающих принять горячее участие в деле инвалидизации Полссона в поселке найдется немало. После этого Сандберг уже сам позвонил Форсбергу, и долго, горячо благодарил за организацию таких развлечений. Некоторое время они обменивались взаимными уверениями в любви и преданности. Потом, наконец, перешли к конструктивному диалогу, и стали вместе думать, как безболезненно сплавить журналиста. Ни к каким выводам не пришли. Ладно, повесил трубку, выпил еще. Через час позвонил снова Форсберг, сообщил, что к нему приперся подпаленный юксаре с журналистом и заявлением. Сказал, что послал обоих нахрен, но предупредил, что если юксаре будет настаивать, тозаявление все же примет. Советовал дать юксаре диплом и выгнать пинком под зад как можно быстрее. Ну, быстрее гос.экзамена все равно не получится, что уж. Снова звонил Полссон, заявил, что точно будет брать больничный. Снова обсудили перспективы инвалидности. Набрал Нильссена, сообщил ему, что если Полссон возьмет больничный, то его отпуск откладывается до момента чудесного исцеления Полссона. Пусть сами между собой порешают. Выдохнул. Еще выпил. Подозрительно посмотрел на телефон. Понедельник обещал быть занятным. Прикинул, не стоит ли юксаре сразу закопать в яме с отработанным маслом, как только он появится на комбинате завтра с утра. Мысль отмел как заманчивую, но нерациональную. Журналист-то останется. Позвонил снова Форсбергу. Расспросил поподробнее, что за журналист. Выслушал. Много думал. Немало выпил. Снова позвонило начальство. Предупредило, что к нему может заявиться журналист. Велело быть вежливым, доброжелательным и очень осторожным, показать комбинат с лучшей стороны, провести экскурсию и всячески ублажить. А так же показать много-многосчастливых перевоспитавшихся курсантов.Чуть было не послал начальство.Пусть Полссон проведет экскурсию, ага. И покажет своих курсантов. Очень счастливых и вдрызг перевоспитанных. Выпил, и еще раз позвонил Форсбергу. Снова от души поблагодарил. Форсберг благодарности выслушал молча, сочувственно посоветовал проспаться и повесил трубку. Вот и день прошел.Снова какой-то бесконечный день. Фил лежала на кровати и смотрела, как ветер колышет простынь, занавешивающую окно. Летний день стремительно угасал. Снурре свернулся рядом с ней клубком — он отходил после перевязки. Она попыталась дотянуться до него, перекатилась поближе, прижалась к нему со спины, положила руку сверху.

-- Может, все-таки не пойдешь завтра? - спросила она.-- Не начинай опять, - попросил Снусмумрик. - Я уже больше не могу.

Фил вздохнула.

-- Так страшно.-- Уже всё обсудили. Не один раз. Там будет Тофт. Линд — дополнительная подстраховка. Без работы нам не выжить. О чем ещё говорить?!

-- Но ведь врач может...

-- Фил!.. - Снусмумрик повернулся к ней. - Пожалуйста! Тебе страшно, я понимаю... Но... По-другому нельзя.