надписи (1/1)

Каждое утро Баки просыпается с какой-нибудь идиотской надписью на теле. После откровенно тяжелого подъема с мягкой, теплой и уютной постели он первым делом подходит к большому, во весь рост зеркалу. Крутится минут пять, внимательно рассматривая себя, взглядом цепляя проступившую за ночь надпись.Чаще всего это было что-то уже привычное для Джеймса, простое, вызывающее легкую (почти смирившуюся) улыбку. Что-то из разряда ?пни меня?, ?отмороженный? или ?открывашка? (Баки не виноват, что у него вместо нормальной левой руки стоит протез; Сэм не уставал шутить над этим уже много лет подряд, постоянно придумывая новые и новые шутки). И писал их Уилсон где-нибудь на торсе, чаще всего на животе или на спине, чтобы можно было скрыть одеждой. Случалось, конечно, и так, что надписи были видны на руках или ногах (пару раз даже на шее, но Баки быстро пресёк на корню попытки Сэма разукрасить его шею таким способом), но такие дни были редкостью. Всё-таки его парень не был таким уж идиотом.Надписи не сходили почти сутки. Они светились мягким белым светом, незаметным сквозь одежду, и Джеймс иногда (если во время обеденного перерыва удавалось остаться где-нибудь одному на работе) рассматривал их в зеркале, проводя пальцами по коже, почти повторяя контуры буквы, всегда с улыбкой на губах?— довольной, счастливой, искренней.Уилсон стабильно обновлял свои ?шедевры?. Каждую ночь, когда Джеймс уже спал, укрывшись мягким одеялом едва ли не с головой или обнимая подушку в цветастой наволочке, Сэм аккуратно, стараясь не разбудить, открывал себе участок светлой кожи и писал что-то, вкладывая в свое творение множество усилий. Баки каждый раз удивлялся, как Уилсону удается провернуть это так, что сам он не заметил, ведь спит Джеймс чутко, просыпаясь почти от каждого шороха, который улавливает его слух. В моменты таких размышлений частенько мелькала мысль, что Сэму он просто-напросто доверяет как самому себе, поэтому и не просыпается. Сложно, на самом деле, не доверять своему родственному, с которым ты прожил под одной крышей почти шесть лет.И если так подумать, то Баки ещё повезло: у Роджерса, например, на всём теле постоянно были какие-то математические и физические формулы, иногда какие-то заумные термины и пояснения, редко?— самые обычные человеческие фразы и слова (может, они были у него и часто, просто Стив не распространялся об этом). А у Брюса вообще всё тело были исписано словами на каком-то непонятном языке. Джеймс вообще ни слова не понимал, зато Беннер широко улыбался каждый раз, если кто-то спрашивал его об этих надписях.Сам Джеймс оставлял на темной коже Сэма всего лишь пару слов, и то достаточно редко. Почти всегда это было простое ?люблю? вдоль позвоночника, короткое ?мой? на пояснице или ?моя любимая пташка? на лопатках, пока Уилсон дрых без задних ног, обняв руками мягкую подушку. И он всегда писал эти слова с каким-то трепетом в душе, с быстро бьющимся сердцем в груди, с чуть подрагивающими пальцами живой руки, вкладывал в самые обычные слова все свои чувства, иногда, поддаваясь порыву, пририсовывая несколько сердечек рядом. И он знал, что Сэм видел это, ведь если бы не заметил ни разу, то скорее всего спросил бы, почему его кожа всё ещё девственно-чистая, без единого намека хотя бы на какой-нибудь корявый смайлик, не то что слово.Каждое утро Баки просыпается с какой-нибудь дурацкой надписью на своём теле, светящейся мягким белым светом. Вот и сегодня он первым делом пошел к зеркалу, оценить труды своего парня. Первое, что бросилось ему в глаза?— достаточно большое сердечко на ребрах, один край которого был больше другого. И чуть ниже коротенькая надпись: ?люблю тебя, моя замороженная картофелина?. А ещё там было несколько маленьких сердечек рядом с последним словом.Джеймс тихонько смеется и проводит пальцами по надписи, чуть дольше задерживаясь на первых словах. И думает, что ему тоже нужно придумать для Уилсона какую-нибудь кличку, чтобы тот не скучал.