Глава VIII. Жизнь в письмах. (1/2)

*** Письма Шерлока Холмса. Письма Джона Ватсона.*** 8 мая, 1917 г. Приветствую, дорогой Джон. Сразу же я хотел бы извиниться за то, что выкрал Ваш дневник. Простите меня. Я бы мог оправдаться спешкой, страхом или растерянностью, но я совершил этот поступок, находясь в совершенно здравом и холодном рассудке. Просто мне хотелось забрать частичку Вас с собой, я не смог этому сопротивляться. Записи из дневника читаются в моей голове Вашим голосом. Это похоже на ироничную шутку больного мозга, но я так рад этому! Каждую строчку, написанную Вашей рукой, я жадно впитываю и запоминаю. Кстати, думаю, это пойдет мне на пользу. Находясь здесь, в госпитале, всё свободное время я собираюсь посвятить наведению порядка в собственном уме. Ваша рукопись поможет мне разобраться в себе получше. Это будет взгляд со стороны, который обнажит мои худшие качества и подчеркнёт достоинства. Я надеюсь, они есть. Например, Вы писали, цитирую: "Он притягательный, уверенный в своей правоте. И довольно опасный. Я так много с ним общаюсь, что почти не уделяю времени другим жителям нашей больницы...". Вы правда считаете меня притягательным? И опасным? В чём же заключается моя опасность? Или "опасность" Вас и притягивает? Простите за сумбур, я просто размышляю вслух. Так странно вести монолог на бумаге... Обычно я думаю про себя. Что ж, похоже, Вам интересно, как меня приняли здесь. Это было несколько странно.

Во-первых, с меня взяли расписку о том, что я добровольно отдаюсь на лечение и не имею право покидать территорию больницы без разрешения главного врача. Так что я должен подчиняться установленным правилам и соблюдать режим. По сути, обычная формальность, но, когда я поставил подпись и отдал лист, вдруг почувствовал себя в ловушке, которая только что захлопнулась. Стальной лязг клетки до сих пор звенит у меня в ушах. Это неврастения? Во-вторых, я встретился с Вашим профессором. Признаю, что Джеймс Мориарти производит впечатления умного и интеллигентного человека, но при этом внушает странную неприязнь. Вы уверены, что хорошо знаете его? Он больше математик и логик, чем психотерапевт и доктор. Мы коротко поговорили, и я передал ему Ваш конверт. Он даже не стал вскрывать его. Наверное, прочитает позже... Знаете, этот Мориарти похож на проповедника с худым лицом, седой шевелюрой и высокопарной речью. Наедине мы обсудили моё положение. Он заверил, что дело каждого пациента строго конфиденциально, никакой утечки информации. Я бы вздохнул с облегчением, если бы поверил ему. Но у него глаза садиста. Да-да. Можете судить меня за предвзятость, но я чувствую себя уязвимым во власти этого человека. А прощаясь со мной - подумайте только! - он положил руку мне на плечо, будто родной отец, благословляющий на встречу с жестоким, холодным миром... Что за лживая добродетель! В-третьих, мои вещи тщательно проверили. Книги и папиросы разрешили оставить, правда, в палате курить запрещено. Теперь, чтобы получить порцию никотина, я должен выйти в коридор, подойти к медбрату и попросить его проводить меня в специальный проветриваемый зал. За сегодняшний день я обратился с этой просьбой уже семь раз. Кажется, меня ненавидят. Но я приехал сюда для лечения, а не заводить друзей, так что мне плевать. Здесь можно навещать больных. Я теперь больной. Теоретически, меня можно навещать, с трех дня до пяти вечера. Я ни на что не намекаю, просто проинформировал. У Вас работа, я знаю. Вы - единственный доктор теперь... Собственно, на ближайшие полтора месяца я заперт здесь. Буду жить, читать и много думать. Жду ответного письма. Искренне Ваш, Шерлок Холмс.*** 11 мая, 1917 г. Как я рад получить весточку от Вас, дорогой друг! Я так скучаю, что прощаю Вам кражу моего дневника. Какой глупый пустяк! Читайте его сколько вздумается, можете даже перед сном. Надеюсь, мои сокровенные мысли убаюкают Вас и подарят интересные сны. Меня это ничуть не задевает... Должно быть, такой ответ Вы намеревались получить от меня?! ЭТО ЛИЧНОЕ, ШЕРЛОК! Для Вас хоть что-нибудь в этом мире имеет святость?! Вы взломали мой кабинет! Конечно, я зол! Дьявол! На счастье, Вы далеко от меня, иначе бы я не пощадил ни зубов, ни носа! Я бы спустил Вас с лестницы! А, впрочем, черт с Вами. Читайте. Развлекайтесь. Просто знайте, что мне стыдно, ужасно стыдно осознавать, с какой легкостью и доступностью Вы залезете в мою душу и будете хозяйничать там, перебирая содержимое... Проклятье! Это просто несправедливо, если Вы не откроетесь мне тоже! Я жду... Нет, требую, чтобы Вы писали всё, что чувствуете, и что происходит с Вами. Без уловок, Шерлок. Сарказм тоже оставьте при себе. И неужели профессор Мориарти Вам настолько не понравился? Больше похоже на мнительность и паранойю. Доверьтесь этому человеку, он поможет Вам, я уверен. Мистер Джеймс - специалист. Не знаю точно, какими методами он располагает... Кстати, напишите о курсе терапии, как он будет проходить. Я мало смыслю в психиатрии, но если дело касается Вас - я заинтересован.

Здесь, в Челмсфорде, всё по-старому. Много больных, но у половины случаи не серьезней весенней простуды или аллергии. Молли и Лестрейд хорошо справляются... Кстати, не волнуйтесь по поводу своего отсутствия. Любопытным пациентам мы говорим, что Вы отбыли по делам в Лондон. Больничный персонал знает, что Вы на лечении, и только я владею деталями, на каком именно лечении. Всё под контролем. А у Вас как? С братом или семьей связь не устанавливали, они до сих пор в неведении? Пишите мне всё. И, Бога ради, поменьше курите! Еще Лестрейд привез свежую газету... В Лондоне снова налёты, атакован Ист-Энд. До Вас шумиха еще не добралась? Может, стоит повременить с лечением и не оставаться в городе? Дайте мне знать, если надумаете.

p.s. Я действительно скучаю по Вам. p.p.s. Но я всё ещё злюсь. С любовью, Джон Х. Ватсон.*** 15 мая, 1917 г. Ваши письма - спасение для меня, Джон. В момент, когда я ненавижу себя и этот мир, когда обстоятельства складываются самым отвратительным образом, конверт с Вашим именем способен вернуть меня к жизни. Мне плохо здесь. Ужасно. Невыносимо. Но я не вернусь. Просто потому, что я не найду больше сил отправиться сюда. Немцы снова разбушевались, но, если честно, война перестала меня интересовать и быть значимой угрозой. У меня здесь и так настоящее пекло.

Абстинентный синдр... У меня ломка, черт возьми, самая настоящая ломка! Это ФИЗИЧЕСКАЯ БОЛЬ. Я ощущаю, как мои мышцы рвутся изнутри, а мясо отслаивается от костей. Несколько дней кряду меня привязывали ремнями к койке, сдерживая судороги... Я постоянно чувствую, что меня сейчас вырвет, или я усну, или накричу на того, кто этого не заслуживает... Хотя, этого заслуживают все! Каждый в этой проклятой клинике!

У меня отобрали папиросы! Отобрали, Джон! Ни крошки табака! Теперь я получаю не более пяти штук в день. Пяти! Ничтожное утешение! Дискриминация и деспотизм! А всё из-за чего? Из-за ожогов на руке. Они назвали это "аутоагрессией". Меня разрывает от бешенства, но я с трепетом и вожделением жду часа, когда врач позовёт на прогулку, и я смогу выкурить папиросу под присмотром... Как унизительно! Но это еще не всё. Вы просили рассказать о курсе терапии, так читайте же - это уменьшение процента раствора. Я понял, какова на самом деле жажда морфина, Джон. Это словно Великая Сушь. Она высасывает из меня все силы, все соки... Я труп. Ходячий, моргающий, дышащий труп, наполненный лишь тоской и страданиями. Оживаю, когда приходит время для укола в 0,005 морфия. Смешная, нелепая доза. Пузырек воздуха для утопающего. Им не насытиться, не спастись... С мучениями вспоминаю свой шприц с четырехпроцентным раствором... Вы его выкинули. Разбили стекло, пролили драгоценную маковую вытяжку... Всё зря. Когда я думаю об этом, почти ненавижу Вас. Но эта ненависть съедает и меня. Вы не виноваты. Вы хотели как лучше. ВЫ УПРЯТАЛИ МЕНЯ В ЭТОТ АДСКИЙ ГОСПИТАЛЬ! Я связан по рукам! Я умру здесь! Погибну, Джон! Раз в три дня проходит психологическая беседа с Джеймсом Мориарти. Он говорит, что я нестабилен. БУДТО Я САМ НЕ ЗАМЕЧАЮ ЭТОГО! Он говорит, что мое беспокойное состояние - нормально. Вот так это называется, дорогой Джон. Запомните. Весь этот ужас можно подогнать под одну дежурную фразу - "беспокойное состояние".

Я слушаю этот профессорский бред и еле улыбаюсь. Надеюсь, в приподнятых уголках губ отразится всё мое презрение и ненависть к этому месту. К морфию. К себе. Гниль выходит из моего тела вместе с потом. Я презираю себя.

Снова читал Ваш дневник. Там - не я, а некий блистательный гений, высокомерный врач, самоуверенный, но занятный юноша. Здесь, в палате, в грязной робе, на койке сидит падший человек. Опустившийся до низости вранья и кражи. Жалкий слабак. Зачем я Вам нужен? Просто смешно. Кстати, еще раз прошу прощения за дневник. Хотя, мне плевать, простите Вы меня или нет. За короткое время переписки с Вами я понял, что излагать мысли на бумаге куда проще, да и позволить себе можно больше, чем вслух. Мое настроение неустойчиво. Я могу трезво рассуждать, а через минуту метаться в подобии истерики. Боюсь даже перечитывать собственные строчки. Знаю, что ужаснусь и порву лист в клочья. Поэтому слова просто текут в полном произволе, следуя порыву... Прошу, не храните этих писем. Читайте и сжигайте их. Они достойны лишь огня в камине, не больше... С братом я не связывался и не намерен делать этого в дальнейшем. Я скучаю по Вам. И по морфию. Искренне Ваш, Шерлок Холмс.*** 18 мая, 1917 г. Вы разрываете мне сердце, Шерлок. Будучи свидетелем Ваших терзаний, я сомневаюсь, что поступил правильно, упросив Вас уехать лечиться. Вдруг, я бы справился сам? Не позволял бы Вам принимать морфий, чтобы Вы постепенно отвыкли... Но представляя, что Вы бы ненавидели меня как Джеймса Мориарти, я внутренне содрогаюсь.

Мне так жаль Вас, мой друг! Держитесь! Вы очень сильный человек! Воспряньте же духом! Может, мне приехать на выходных? Это бы отвлекло Вас. Я попрошу Лестрейда и Молли последить за пациентами, они справятся, я уверен. Кстати, я подсчитал недостачу морфина и перекрыл её, съездив в Челмсфорд. 47 грамм в кристаллах! Мне пришлось обойти три аптеки! Так много этой дряни накопилось в Вашем организме, естественно, оно с трудом и болью теперь покидает тело. А в моём дневнике как раз-таки Вы. Настоящий, истинный. Посмотрите, во что Вас превратил наркотик и отрекитесь от него! И, пожалуйста, не сомневайтесь в том, что Вы мне нужны. Вы - необходимы. Я понял это с первого дня и не уверен, смогу ли когда-нибудь отпустить это чувство. Не хочу обязывать Вас своим признанием, так что, читая эти строки, я прошу, не думайте, что должны отвечать мне тем же! Я просто выражаю мысли вслух. Точнее, на бумаге. Как Вы правильно заметили, это проще, чем говорить напрямую. Возможно, из-за того, что перед глазами нет Вашего лица. Часто оно бывает слишком холодно и невозмутимо. Это не плохо, но... Порождает во мне неуверенность, что какой-то искренний порыв не пробьет щита и не долетит до Вашего сердца. Поэтому я многого Вам не говорил. А сейчас Вы украли заменили мне дневник. Не обессудьте за откровения. Еще хочу Вам рассказать забавную новость! Вы не представляете, кто пожаловал в больницу! Помните женщину с истерией? Да-да, она явилась снова. И, кажется, пренебрегла Вашим наставлением обратиться к психотерапевту.

Она потребовала Вас в качестве врача. Пришлось ей объяснить, что Вы отсутствуете, уехав в Лондон. Уж не знаю с чего, но слова эти подействовали на больную чудодейственным образом! Она расцвела на глазах, заулыбалась и откланялась, отказавшись от того, чтобы я её осмотрел или хотя бы выслушал жалобы.

Признаюсь, Ирэн Адлер мне не нравится. Она не по-женски настойчива и упряма, а ещё пренебрегает любым мнением, кроме собственного... Надеюсь, она не принесёт нам проблем. Пишите мне скорее. Дни идут, Ваше состояние должно улучшаться. Я верю в это. От всего нашего скромного персонала Вам большой привет. С любовью, Джон Х. Ватсон.*** 22 мая, 1917 г. Не смейте приезжать, Джон! Приветствую, мой друг.

Я читаю Ваше письмо и уношусь мыслями туда, в свой кабинет. Будто я сижу в кресле, мне уютно и тепло, в комнате слабый запах кофе, а внутри крепкая уверенность, что Вы в своих апартаментах и до Вас - рукой подать. В любой момент можно встать и проведать Вас, составить компанию и выпить бурбона... Я моргаю и снова здесь. В своей палате. Меня перевели в более комфортные (по их мнению) условия: есть железная кровать с матрасом, обернутым в клеёнку, и тумбочка (в ней я храню книги и бумагу). Чем меньшими вещами больной располагает, тем меньше проблем у персонала. Я быстро раскусил их немудреную логику. Сегодня, обедая в общей столовой, я смотрел на вилку с засохшим яичным желтком между зубчиков и думал о том, как мне не хватает стряпни миссис Хадсон. И уж она-то умела чистить кухонные приборы... Еще я наблюдал за здешними пациентами и понял, что не похож на них. Они действительно не в себе, с дикими глазами. Я же вполне адекватен, Джон. Я был уверен в этом и засомневался в причине моего нахождения в клинике. Этим же днём я попросил сопровождения к профессору Мориарти и потребовал у него свою расписку, заявив, что совершенно здоров. А он отказался содействовать мне! Сказал, что курс ещё не окончен, а его очень важно довести до конца. Это вздор. Если я вернулся к нормальному состоянию, какой смысл мне гнить в этой больнице? Мне кажется, Джеймс Мориарти просто издевался. Надо мной и каждым здесь. Он находит удовольствие наблюдать за человеком, что, подобно насекомому в банке, жалко скребет лапками по стеклу, видя свободу, но не имея шанса вырваться. Это омерзительно. Но я обещал быть честным с Вами, поэтому признаюсь: я совершил не менее отвратительный поступок в ответ. Ночью я взломал постовую комнату медсестры, где есть аптечный шкаф, и сделал себе инъекцию морфия. Даже не знаю процента раствора, я просто набрал полный шприц и впрыснул себе в бедро. Нестерилизованной иглой, Джон. Не протирая спиртом кожу. Я колол прямо через больничные штаны, боясь, что меня схватят в любой момент. Я вёл себя, словно оголодавшее, дикое животное... Наркотик коварен, мой друг. Ты даёшь себе тысячу обещаний, зарекаешься забыть о нём, избавиться от пагубной нужды. Он кладёт тебя на лопатки, превращая в ничтожество, и ты полон раскаяния. Но стоит учуять его близость, ощутить иллюзорную власть над ним, и все клятвы забыты. Ты господствуешь минуты, а потом вновь становишься рабом... Конечно же зрачки и воспалённая шишка на ноге выдали меня. Профессор отреагировал на удивление спокойно. Он даже улыбался... А ведь я хотел сделать ему назло! Но, оказалось, я лишь поддался на провокацию. Провалил проверку, и теперь Джеймс Мориарти, с видом всепрощающего отца, указывает мне на то, как я жалок, зависим и нуждаюсь в тщательном присмотре. Я чувствую, что попался в сеть этого паука, и мне невыносима его насмешка... Можете осуждать меня, Джон. Я просто пишу Вам правду. Кажется, своей выходкой я продлил срок своего лечения. Или мучения. Меня поглощает дикая апатия ко всему окружающему, но я держусь. Поэтому, не приезжайте ко мне. Мне стыдно показываться Вам на глаза. А еще, думаю, стоит мне увидеть Вас - и я окончательно расклеюсь. Это уничтожит меня. Пообещайте, что не приедете. Ни за что. Не приезжайте. Меня не волнуют визиты истеричной женщины. Хотя, такая, как она, может добиться чего угодно. Если она знает, что я в Лондоне, она перевернет весь город и отыщет меня... Но когда я думаю об этом, мне плевать. Вот так, совсем не по-джентльменски.

Я не желаю получить от Вас ответа и с тоской жду письма.

Шерлок Холмс. P.s. Не приезжайте!*** 26 мая, 1917 г.

Здравствуйте, дорогой Шерлок.

Вот и закончилась ненавистная Вами весна, и наступило лето. Я стараюсь радоваться теплу и буйной зелени, но прогулки в одиночестве не проносят должного удовольствия. Раньше я не обратил бы на это внимания, но теперь, думая о том, что Вы бы могли шагать рядом, я ощущаю лишь прилив меланхолии и тоски.

Вам тоже приходится несладко, мой друг. Не подберу такого слова, чтобы передать сожаление из-за того, что не в моих силах Вам помочь.

Ваш поступок, Ваш срыв... О, не ждите от меня укора или сокрушений! Это было бы солью на свежую рану, а во мне нет желания причинить Вам боль... Я бы поставил на этом точку, но, простите, не могу... Шерлок, черт возьми, Холмс! Вы точно мазохист, а еще имеете наклонности садиста: Вам нравится мучить себя и других! Разве укол морфина стоил того, чтобы многонедельное лечение скатилось в бездну?! Вы делаете пять шагов вперед, а потом одним прыжком назад возвращаетесь к пустому началу! Таким образом выходит бессмысленное топтание на месте! Где Ваша сила воли, хваленое самообладание и стойкость? Я не верю, что Вы пропащий морфинист, готовый ради дозы пойти на преступление! Вы выбираете самые жестокие уроки для себя. Надеюсь, что хотя бы учитесь на них! Дьявол... Как выходит, что во мне объединяются два чувства: злость и любовь? Это попахивает абсурдом... Хотя, Вы тоже стоите на перекрестке несовместимых, казалось бы, качеств. В вас борются злая, гордая сила и доброта. Точно два человека уместилось в одном теле: у всех на виду один - с сухим, эгоистичным умом, а другой, скрытый, с нежным и страстным сердцем.

Можете отрицать. Я всё равно это знаю. Вам не разубедить меня.

И я почти ненавижу Мориарти, Вам удалось вселить в меня неприязнь к этому человеку, что ставит себя выше пациентов, которые нуждаются в помощи, и подло их провоцирует! Но Вы просили меня не приезжать... Честно - я удивлен. Я думал, Вас подбодрит мое общество, но если оно лишь причина для переживаний, то я, с тяжелым сердцем, остаюсь.

Мне хотелось бы увидеть Вас. Черт возьми, да просто сжать Вашу руку и сказать, что Вы на верном пути, непременно излечитесь и вернетесь в былой строй.

В нашей больнице ничтожный прием. Видимо, у всех дела и заботы... Привозят в основном ребятню с насморком. Серьезных случаев практически не было, только рабочий с переломом руки и барышня сомнительного поведения с намеком на вторичный сифилис.

Откровенно признаюсь, без Вас скучно.

Я скучаю. Я лю... Джон Х. Ватсон.

*** 1 июня, 1917 г.

Что действительно может подбодрить меня, так это Ваша ругань, Джон!

Вы так забавно ворчите, что это вызывает невольную улыбку. И даже я, будучи в таком убогом положении, читал Ваше письмо с добродушным лицом.

Но не подумайте, что я дразню Вас или же мои действия нарочны. Нет. Я просто озвучил свою реакцию, не больше.

И еще, простите меня за поздний ответ, но у меня были на то причины.

Можете порадоваться: мне значительно лучше. Я лично попросил Джеймса Мориарти полностью лишить меня морфина, в один раз, а из лекарств оставить только успокоительные капли и витамины. И что Вы думаете? Он сказал, что ждал от меня этого решения! Конечно, немного неприятно ощущать, что ты пляшешь под чью-то дудку, но мне важнее всего выбраться отсюда. Честным путем. Поэтому я не отказался от своей затеи.

Признаюсь, первые четыре дня показались мне сущим адом. Я пал так низко в молениях сделать мне впрыскивания (тошно вспоминать), я заклинал профессора отменить всё, но он не поддался уговорам. Предвидя ломку, я попросил мистера Джеймса игнорировать мои страдания. Нужно было обрубить концы раз и навсегда.

Мои истерики и судороги пресекались связыванием, но я все равно умудрился сорвать пару ногтей на правой руке, обзавестись четырьмя укусами, а еще у меня болит скальп на висках (оказалось, я рвал на себе волосы), и я охрип от крика в изоляционной комнате... Сейчас все это вспоминаю смутно, с удивлением и насмешкой. Я пережил агонию, я источал ненависть и проклинал всех, но потом стало внезапно легче. Знаете, будто человек, ползающий на коленях, вдруг поднялся на ноги и посмотрел на ситуацию сверху вниз.

Я теперь ничего не принимаю, слышите? Даже ежедневного укола в 0,005%. Прошлое кажется дурным сном, а я чувствую себя перерожденным и закаленным. Вот уже который день я наслаждаюсь возвращенным контролем над собой и восстанавливаю потерянные силы.

Снова читал Ваш дневник. Начинаю узнавать себя. И был несколько обескуражен, когда... Вы... Вы помните, как все началось? Между нами, естественно. Кстати, как бы ни было иронично, но морфий был толчком для сближения. По крайней мере, у меня (и я за это сполна расплатился). Так вот, страницы Вашей тетради полны терзаний совести и раздумий. Читая Ваши откровения, я и не думал, что Вы так внимательно следили за мной и подмечали каждую мелочь! "Он много курит, а табак хранит как попало, думаю, стоит подарить ему хороший кисет. Пусть что-нибудь из личных вещей останется ему от меня. Эта мысль согревает получше бурбона..." "Конечно, он несносен и упрям, а еще чересчур прямолинеен и бестактен! Но совершенно очарователен. Не могу понять, какой силой притягивается мой взгляд к его фигуре... Он смешно двигает скулами, когда недоволен. А когда рад, морщинка на его переносице разглаживается, и во взгляде появляется блеск..." "Мне так легко в его обществе, что это даже странно. Мы можем даже не разговаривать, а просто сидеть рядом в креслах. Кажется, в его молчании не меньше смысла, чем в словах..." "Это произошло. Не верю себе. Он решился на поцелуй, а я... Я зол, что не сделал этого первым. Я удивлен, что в нем вообще есть какая-то тяга ко мне! Все кажется розыгрышем, экспериментом, иллюзией... Но его тихие стоны были так реальны. Он был так ненавязчив, неопытен и растерян... Я бы мог вообще не дать ситуации развития, остаться на уровне дружбы и проводить его до кабинета... Мог бы, если бы так дьявольски его не хотел. Безумие. Это пугает меня. Потому что я не знаю, что будет дальше. Будет ли вообще что-то? Хоть что-нибудь. Я не отрекусь от своих чувств и готов стоять за них, а он?.. Он так молод. Его жизнь полна возможностей и перспектив. Кем станет для него хромой старый доктор? Обузой? Стыдом? Любовью? Пишу и страшусь своих слов. Но если..." "Ах, морфий. Дело в нем. Я разбит. Он уверяет, что наркотик лишь придал смелости для тайного желания. Я пытаюсь верить. Я верю... " "Почему я столько времени думаю о нем? Вечерами особенно, а сон и вовсе превратился в пытку. Я сдерживаюсь и не подаю никакого виду, до тех пор, пока не получу от него намёка. Не хочу оказывать никакого давления. Я утвердился в своих намерениях, а он еще нет. Так пусть чувствует свободу и самостоятельность в выборе. Я просто всегда рядом..." "Смерть мальчика так подкосила его... Но в жизни каждого врача должен быть момент, когда приходиться мириться с поражением. Наша цель - чтобы человек умер своей естественной смертью, но не каждую болезнь можно одолеть. Он пытается принять это, но в своем задумчивом уединении так сильно отдаляется от меня! Он слишком много работает, но со стороны это похоже на спешку без цели. Мою помощь - отвергает. Моей близости - избегает. Когда же ты наведешь порядок в своем сердце и перестанешь терзать мое, Шерлок?" На этом моменте у меня пробежал мороз по коже, я серьезно. Словно Вы были здесь и обращались ко мне. Удивительно, какое чувство единства могут подарить несколько строчек... Вы много думаете о "нас". И пугаетесь будущего. Расскажите, откуда этот страх? Я солгу, если скажу, что не испытываю его.

Пишите скорей, не вздумайте мстить и тянуть с ответом неделю!

Искренне Ваш, Шерлок Холмс.

**** 3 июня, 1917 г.

Словами не передать тот стыд, который я испытал, читая сноски из собственного дневника! Вы будто тащите из моего нутра органы, а потом с интересом рассматриваете их и показываете МНЕ ЖЕ. Я помню, что я писал, Шерлок! Признаков склероза за собой не замечал!

И все же, я рад Вашему письму, мой друг. Признаюсь, я не на шутку обеспокоился из-за перерыва, что Вы устроили. Могли бы и предупредить. А впрочем, Вы никогда ни о чем не предупреждаете. Я горжусь Вами. Вы преодолели себя, разорвали порочный круг ядовитой зависимости! Могу только представлять, что Вам пришлось вынести... Но это было верное решение. Малодушно признаю, что не уверен, смог ли бы я добровольно пойти на такое жесткое лечение... А Вы - справились. Надеюсь, Вас скоро выпишут. Что по этому поводу говорит профессор Мориарти? На счет страха, присутствующего в наших отношениях... Пугает неизвестность, я думаю. Ведь наша связь, признайтесь, не вписывается в обыденные рамки и преступает правила. Я писал об этом в своем дневнике.... Но повторюсь: мы боимся, потому что воспитаны в страхе. Перед Богом (в него Вы не верите, пусть), перед мнением света... Мы не хотим быть осужденными или осмеянными теми, кто состоит в стандартных браках или придерживается общих взглядов. Даже если возможные насмешки мне безразличны, я бы не допустил, чтобы клеветали на Вас. Если мы иные, то другие остаются прежними, Шерлок. Им никогда не понять нас.

Единственным выходом я вижу не афишировать нашу связь. И... Не знаю, это не те слова, которые бы я предпочел написать. Я бы желал говорить их вслух и смотреть Вам в глаза... Просто Ваша юность, она.... Я не смею забирать её, как и Вашу жизнь. Я хотел бы. Хочу. Но только если Вы позволите. Однако, не забывайте о последствиях: холостяцкий досуг и неодобрение общества... А Ваша семья? А брат? Они могут отречься, если узнают правду? Мне-то терять нечего, поэтому из-за Вас я так осторожен в шагах и не хочу спешки. Хочу, чтобы Вы понимали суть вещей и не торопились. Подумайте обо всём. Поделитесь своими мыслями.

И я даю слово, что если Вы захотели поставить точку, захотите прекратить... Я не стану злостно преследовать Вас. Я не испорчу Вам репутации и, если захотите, вовсе исчезну с Ваших глаз. Не думайте, что я так говорю и мне безразлично! Просто никто из нас не обязан идти против собственных желаний. Людям свойственно ошибаться в выборе. Это лишь человеческий фактор - Ваши слова. И если Вы посчитаете наши отношения ошибкой... Не притворяйтесь! Скажите сразу. Я имею право требовать честность и быть искренним в ответ.

Знайте, что моя любовь к Вам совершенно бескорыстна. Я не прошу от Вас вынужденной взаимности. Вам нравятся факты. Что ж, вот Вам железный факт (который, к смеху, не поддается логике).

С любовью, Джон Х. Ватсон.

*** Через несколько дней, после отправления письма для друга, случилась необычная встреча. Джон вышел в холл больничного здания и заметил человека, что стоял у не зажженного камина, покачивая зонтом-тростью. Мужчина был облачен в серый костюм из тонкой, дорогой шерсти, без плаща, в силу теплой весенней погоды. Когда он обернулся, Ватсон неожиданно узнал его, несмотря на то, что видел первый раз в жизни. Просто эта манера держать спину; эта стать, которой веяло от незнакомца; эти серо-зеленые проницательные глаза, с томно прикрытыми веками; ироничный изгиб бровей и высокий лоб мыслителя, характеризующий мощный интеллект... Таким мог быть только Майкрофт Холмс. - Здравствуйте, доктор Ватсон, - слащавая улыбка была лишь данью вежливости, ибо взгляд оставался обжигающе-холодным, - я - Майкрофт Холмс, старший брат Шерлока, как вы могли догадаться. - Я догадался, - Джон постарался говорить с тем же достоинством, как и его собеседник, - чем могу вам помочь?

- В ваших услугах не нуждаюсь. Мое здоровье в прекрасном состоянии, жаловаться не на что, -Майкрофт поигрывал зонтом, качая его из стороны в сторону, - помочь мне в силах только младший братец. Я приехал увидеться с Шерлоком. Сказав это, он стукнул концом трости о пол, этим резким звуком подытоживая свою фразу. У Ватсона словно все внутренности разом оборвались и грохнулись вниз. Он знал, что сейчас придется много, отчаянно и крайне правдоподобно врать. Да так, чтобы этот человек с крючковатым носом и цепким прищуром ему поверил. Ладони у доктора немного вспотели, но лицо пока ещё не подводило и сохраняло невозмутимость. - Мистер Холмс отсутствует, он отбыл в аптеку за пополнением медикаментов. Много пациентов, знаете ли... - Джон сокрушенно закачал головой, - сожалею, что вы разминулись.

- Какое странное совпадение, - слова Майкрофта звенели сталью и буквально резали, - в прошлый раз Антея, моя помощница, тоже не застала Шерлока. Это превращается в нехорошую закономерность. Вы так не считаете? - Всего лишь воля случая, - Джон пожал плечами, принимая рассеянно-скучающий вид.

- Слухи о том, что Шерлок Холмс отбыл из Челмсфорда по неизвестным делам, тоже случайность? - И не более того, - спокойно произнес доктор, внутренне испытав волну обжигающего стыда и страха. - Простите, я не могу вести беседу слишком долго, у меня пациенты. Мы можем встретиться с вами позже, если хотите. - При чем тут вы? - высокомерно и насмешливо переспросил мужчина. - Я должен увидеть своего брата. Какие-то проблемы с исполнением этой ничтожной просьбы? - Его в данный момент нет, - процедил Джон сквозь зубы. - Тогда я могу подождать. Час. Два. Три. Сколько угодно. - Майкрофт растянул тонкие губы в улыбке, которая порождала мурашки. Ватсон с лихорадочной быстротой перебирал в голове варианты, как спровадить нежданного посетителя и не разоблачить при этом друга, но тут вмешалась не иначе как судьба.

Из коридора вышла Молли Хупер, держа что-то в руках. Джон бросил в её сторону стремительный взгляд и помертвел. Это был конверт!

Семенящей, быстрой походкой девушка почти подплыла, шурша подолом, и услужливо прощебетала, прямо за спиной Майкрофта: - Господин доктор, вам письмо от Шерлока Холмса. Джон побледнел, страшно исказился в лице, и дёрнулся в сторону медсестры, чтобы вырвать несчастный конверт. Но Майкрофт уловил важность этой бумаги куда раньше. Он ловко развернулся, выхватил драгоценное письмо и плавным движением ушел в сторону, чтобы не столкнуться с Ватсоном. - Отдайте! - взревел доктор, и Молли, испуганно пискнув, отпрянула назад, хотя кричали вовсе не на неё. - Почерк братца... - Майкрофт близоруко прищурился, читая заполненную графу адресата. - Джону Ватсону...

- Что-то не так? - девушка перевела недоуменный взгляд с одного мужчины на другого. - Возвращайтесь к своим обязанностям! - рявкнул доктор. - Живо! Медсестра явно оскорбилась, потупила взор, но послушно исчезла. А Джон остался. Тяжело дыша, он исподлобья смотрел на гостя и еле сдерживал пробивающуюся дрожь.

- Может, объясните мне, почему Шерлок шлёт вам письма позавчерашней датой, находясь в "аптеке"? - Майкрофт не спрашивал, скорее, требовал ответа.

- Это личное! - одернул его Ватсон, находясь на грани, в отчаянии собираясь пускать в ход кулаки. - Если дело касается моего брата, Шерлока, который пропал неведомо где, да еще в такое неспокойное время, это не может обойти меня стороной. Вы понимаете, что я умышленно настоял на его отъезде из Лондона, а выходит, он там! Без моего ведома! -Высокий мужчина угрожающе навис над Джоном, и ноздри его трепетали, расширялись при каждом вздохе, как у хищника, почуявшего слабость жертвы. - Либо вы сейчас же проинформируете меня обо всём, либо я прочитаю содержимое этого конверта и поеду по адресу отправителя. Ну же!

Доктор мученически вздохнул и, расслабляя кисти рук, уступил натиску, коротко кивнув. Он знал, что, раз уж дело вылезло наружу, нужно с достоинством признаться, а не трусливо отрицать всё подряд. Тем более, Холмс был почти здоров. Хорошо, что до Майкрофта дошли слухи только сейчас, и он не увидит младшего брата в плачевном, жалком состоянии. Думая, откуда могли поползти сплетни, Джон вдруг вспомнил Ирэн Адлер и слова Шерлока о том, что такая женщина может перевернуть целый город вверх дном. Возможно, в своих поисках эта леди добралась до Холмса-старшего, тем самым озадачив и насторожив мужчину. И вот, теперь Майкрофт прибыл лично, чтобы прояснить туманную ситуацию.

- Мистер Ватсон, я жду. - Да-да. Я всё вам расскажу, - доктор пришел в себя, отвлекаясь от невеселых мыслей, - только, для начала, отдайте письмо.