12. Его маленькая террористка (1/1)

Несмотря на то, что часть плана по отпугиванию армии провалилась и, вместо предполагаемых охранников с красными ящиками на улицу вышел Денвер, все остальное, в целом, прошло достаточно хорошо. Теперь у грабителей было немного времени для того, чтобы перевести дух и навестить слепого Мартина в библиотеке, а также дать властям принять первое поражение в этой войне.Хельсинки аккуратно развязывал тугой бинт на голове Палермо — сейчас его главной задачей было, если не полностью, то хотя бы частично вернуться в строй. Раны на лице аргентинца постепенно затягивались, оставляя после себя алые шрамы, но о полном выздоровлении, все прекрасно понимали, говорить было еще рано.Как бы Багдад сейчас хотела вместо Хельсинки самой снимать повязку с израненного лица Берроте, чтобы после долгой темноты перед собой первым, что он мог увидеть — лицо девушки, искренне переживающую за его здоровье, а не огромного бородатого серба с массой татуировок. Но Алондра не могла. Мартин ясно дал ей понять, что теперь они по разные стороны отношений, объединенные лишь одной общей целью — созданным совместными усилиями планом, от которого зависело не только освобождение Рио, но и все ограбление в целом, а также жизни каждого находящегося в заточении стен Банка Испании.— Посмотрим… Палермо, ты что-нибудь видишь этим глазом? — Закрывая большой ладонью левый глаз аргентинца, Хельсинки внимательно проверял зрение своего руководителя.На секунду, обеспокоенные зрением командира, грабители перестали дышать. Багдад же, в свою очередь, нервно грызла наманикюренный ноготь большого пальца, что ей было совершенно несвойственно, и дергала ногой.— Я вижу твою ортодоксальную русскую бороду, сраный ты серб, — несмотря на оскорбления, которые посыпались изо рта Берроте в сторону Хельсинки, присутствующие в библиотеке довольно улыбнулись. — Или это борода Джерри Джонсона? Я прекрасно вижу, толстяк.Облегченно вздохнув, Алондра встала с кресла, на котором сидела, и подошла ближе к мужчинам, вставая в один ряд с наблюдающими Денвером и Токио. С ее груди только что упал огромный груз, благодаря которому она теперь могла дышать немного свободнее, но оставался левый глаз…— Проверим второй глаз, — закрывая правый, Хельсинки всмотрелся в левый глаз, шевеля перед ним своей ладонью. — Вот так.Не получив ответа от заметно расстроенного пациента, бородатый мужчина с обреченностью взглянул на Рамирес, которая уже отворачивалась от него, не в силах сдерживать эмоции.— Не волнуйся, — успокаивая непонятно кого: себя, Палермо или Багдад, начал Хельсинки. — Он должен зажить, завтра тебе станет легче. Наденем повязку.Взяв с тумбочки маску, предназначенную для заложников, которую Хельсинки заботливо разрезал пополам, мужчина аккуратно надел ее на левый, невидящий глаз Палермо. Теперь, в этой черной с белым крестом повязке, Мартин выглядел еще более устрашающе и безумнее. Багдад всегда любила плохих парней, а если они еще и психопаты с черной повязкой на одном глазу — вызывайте скорую, иначе ее сердце рискует остановиться от переизбытка любви в крови.— Я пошел за тростью, — хлопая аргентинца по груди, серб улыбнулся и вышел из библиотеки.Теперь, когда Мартин снова мог видеть, пусть и частично, Алондре придется тщательнее скрывать свои неоднозначные взгляды в его сторону. Девушка искренне надеется, что кроме нее никто не замечает этого, хотя, из-за недавних откровений Палермо, лежа на операционном столе, кажется, все уже давно все поняли.Не стоит также забывать и о заложниках, которые с легкостью смогут выдать небольшой секрет Багдад при удобном случае, надеясь на помилование со стороны грабителей. Она до сих пор не сделала тест, держа его во внутреннем кармане комбинезона и продолжая оттягивать этот момент по причинам налета на банк армией и прочих других выдуманных отмазок. В конце концов, сейчас Рамирес находится на задании и думать о своих личных проблемах — верх непрофессионализма. Ей достаточно одного Мартина, который постоянно дезориентирует ее своим поведением.?Багдад, ты меня слышишь??Из динамика рации послышался родной голос Серхио. Подойдя к столу, Алондра взяла в руки средство связи и внимательно вслушалась в голос мужчины.— Я слушаю, Профессор.— Токио с вами? — Присутствующие в комнате, от услышанного вопроса, обратили свое внимание на брюнетку, которая автоматически напрягла тело.— Да, она здесь, — жестом подзывая коллегу к себе, Багдад передала рацию в дрожащие руки Токио.— Профессор?— Токио, Рио в Испании.От таких, пожалуй, долгожданных новостей, грабители глубоко выдохнули, поднимая головы к потолку. Не сдержав эмоций, Палермо одной рукой обнял Багдад за плечи, крепко прижимая ее к себе. Обняв его за талию в ответ, девушка уткнулась носом в мужскую грудь и вдохнула его запах, не желая расставаться с этим моментом и стараясь как можно отчетливее запомнить детали и кровавые пятна на комбинезоне аргентинца и его прикосновений.Неужели для того, чтобы обнять ее, нужны только такие случаи?Тело Токио задрожало, ее глаза наполнялись слезами. Облокотившись руками о стол, девушка звонко стукнула кулаком по деревянной поверхности и улыбнулась.— Спасибо! Надеюсь, я смогу вас обнять и поблагодарить лично.— Конечно обнимешь. Токио, осталась последняя, самая сложная часть, но мы с ней справимся.Закончив разговор, брюнетка повернулась к коллегам и, переполненная радостью, кинулась в объятия Денвера, запрыгивая на него словно коала на дерево. Парень кружил ее, крепко прижимая к себе.Наверное, это был самый счастливый момент за все время ограбления.Но расслабляться было нельзя — Серхио был прав, говоря о том, что теперь грабителям оставалась самая сложная часть операции. Помимо вызволения из заточения властей Рио, команде необходимо было переплавить все золото, находящееся в хранилище банка, иначе никто не сможет выбраться из этого здания живым, как бы Багдад не хотелось обратного.Медленно шагая по пустому коридору, Алондра одной рукой держалась за низ живота, внутри которого, не прекращая, болезненно стягивало все внутренности. Подняв голову к потолку, девушка вздохнула, поглаживая больное место подушечками пальцев.Это не может быть беременность. Ведь Палермо и Багдад предохранялись, а других мужчин у блондинки не было уже очень давно. Но если беременность стопроцентно невозможна, тогда почему она до сих пор тянет с тестом? Намного проще быстро сделать его и, убедившись в отрицательном результате, забыть об этом как о страшном сне. Это как сорвать пластырь с зажившей раны одним резким движением.Но если Рамирес действительно ждет ребенка? От Берроте…Тогда это будет самый худший кошмар в ее жизни. Вспоминая слова Мартина о семье и детях, и о том, какая для него это мерзость, мужчине нельзя знать правду, поэтому, в случае положительного результата, Алондра сбежит сразу же после ограбления. Несмотря на свою полнейшую эмоциональную неготовность к потомству, Алондра не хотела для своего потенциального ребенка отца, который будет ненавидеть его еще до появления на свет.Как же Багдад завидует Токио. И Стокгольм.Да, сейчас у девушек не самый лучший период в отношениях, но они стопроцентно уверены в чувствах своих партнеров, которые не пытаются скрывать их по отношению к ним. Что же касается Палермо, то тут все очевидно — может, он и не ненавидит ее, но то, что мужчина к ней равнодушен — это очевидно. Как бы он ни старался перестать видеть в Багдад мертвого Берлина, он никогда не простит ее, не говоря уже о таком глубоком и сложном чувстве, как любовь.Мартин любил всего однажды, и это был Андрес. Алондре же в этой битве совершенно нет места.Ладно, оттягивать больше нет смысла. С этим нужно покончить раз и навсегда, каким бы ни был исход. В конце концов, Рамирес продумала все возможные варианты событий.Собрав всю волю в кулак, которая жила внутри Багдад, девушка решительным шагом направилась в одну из уборных, чтобы воочию увидеть отрицательный тест на беременность.***Уставшие после первой битвы, заложники удобно расселись в несколько рядов прямо на холодном полу холла банка. Теперь следить за беззащитными зверушками подошла очередь Найроби и Стокгольм, которые тихо проплывали между красными пятнами словно по подиуму, наблюдая за каждым из них.— Эй, шавка! Принеси мне воды! — Наглый голос Гандии нарушил тишину и спокойствие всего первого этажа.— Как ты меня назвал? — Не веря своим ушам, Найроби искала поддержки у Стокгольм, которая испуганно смотрела на главного охранника, привязанного к перилам.— Шавка. А еще могу назвать Донер-кебаб, цыганкой или продавщицей арбузов.Вооруженная Найроби, что до этого стояла рядом со своей напарницей, уверенно подошла к мужчине, заглядывая в его наглую хамскую рожу.— Ты хочешь пойти против меня и разозлить? — Смотря на Цезаря с высоты своего роста, брюнетка начинала злиться.— Не-е-ет, — смеясь, протянул Гандия. — Я даже не хочу знать, сколько задниц понюхал этот нос.В этот момент, когда отношения между грабителем и одним из заложников дошли до накала, воздух разрядил резкий и звонкий звук металла. Подняв глаза на главную лестницу, присутствующие в лобби увидели почти пришедшего в себя Палермо в сопровождении Денвера и его трости, которой он бил по напольному торшеру, привлекая к себе внимание.— Ты Гандия, да? — Сиплый голос Палермо нагло вторгся в разговор Найроби и Цезаря. Мужчина еще не мог видеть достаточно хорошо, поэтому его одноглазый взгляд был расфокусирован, смотря куда-то в пустоту.Крепко сжав плечо кучерявого парня, Берроте подал ему знак, чтобы тот подвел его к заключенному для того, чтобы мужчина смог поговорить с ним лично. Они медленно шли сквозь сидящих заложников, направляясь в сторону охранников.— Мне кажется или тут много негатива? Вроде, тут негативная атмосфера.Подойдя ближе, Палермо кивнул и попросил коллег оставить их наедине с главой охраны.— Он сидит перед тобой, — отходя от руководителя, пояснил Денвер, на что получил утвердительный кивок.— Пахнет серой, — принюхиваясь к воздуху, по-светски начал Мартин. — Я плохо вижу, но я развиваю другие чувства. И моя интуиция говорит, что ты нас не уважаешь.Не отрываясь от Цезаря расплывчатым взглядом, аргентинец медленно проводил кончиком своей трости по силуэту мужчины, мысленно представляя позу, в которой он сидит.— Козлы в масках заслуживают этого, — развязно ответил Гандия, усмехаясь над беззащитностью Палермо. — Они не вызывают уважения.— Логичная мысль от человека в твоем положении, — Мартин усмехнулся в ответ. — Но ты ошибаешься на мой счет. Телевизор плохо на тебя влияет. Думаешь, мы Робин Гуды или милые медвежатники в масках Дали?— Я считаю, что ты долбанный одноглазый сукин сын.Терпение одного из руководителей ограбления подходило к концу. Трясясь от собственной злобы, аргентинец насмешливо посмотрел на связанного мужчину, сидящего перед ним.— Да, я сукин сын, это правда. Но я из немецкой школы, из Берлина.Шумно выдохнув, Палермо замахнулся тростью, готовый взорваться от собственной подгоревшей задницы. Первый удар прошелся мимо, отчего Гандия победно усмехнулся.— Я обожаю пиньяты! — Замахиваясь для второго удара, прошипел Берроте.В этот раз аргентинец попал прямо в ребра Цезарю, заставив того шумно простонать сквозь зубы.— Сукин сын!Но Палермо уже было не остановить. Он хаотично размахивал своей тростью из стороны в сторону, наугад попадая Гандие в висок, челюсть, ребра и шею. Его кровь разлеталась вверх, вниз, вправо и влево, забирая с собой последние силы для сопротивления. Эта кровавая сцена, появившаяся так некстати, все время сопровождалась испуганными криками заложников, которых Стокгольм с трудом пыталась успокоить, борясь внутри себя со своим внутренним оцепенением.— Палермо! — Найроби повышала голос, чтобы докричаться до капитана. — Денвер, останови его!— Чертова ты рептилия! — Взгляд Палермо, вкупе с его кровяными пятнами от недавних ран, стал ужасен и отвратителен.— Прекрати! — Подбежавший Денвер подхватил Мартина на руки, оттаскивая его от Гандии, который только входил в азарт, продолжая выводить руководителя из эмоционального равновения.— Убей меня! Иначе я выверну твои кишки и достану их из задницы! — Крича на весь зал, Цезарь психовал. — Я убью тебя! Убью!— Уведи этого ненормального в библиотеку! — Разозлившаяся Найроби отдала приказ Денверу, который, пыхтя, пытался утащить полное агрессией тело Палермо.И чем дальше грабители отходили от холла банка, тем спокойнее и тише становился Берроте, но даже несмотря на это, крепкие руки кучерявого парня не выпускали это злобное, пропитанное агрессией, аргентинское тело.Заметив в коридоре висевшего на Денвере руководителя, Хельсинки, который до этого момента направлялся в холл к остальным, завернул следом за коллегами в библиотеку.Дойдя до кожаного кресла, стоявшего по центру комнаты, парень резко опустил Палермо на сидение и брезгливо ударил кулаком по его спинке.— Да ты ставишь нас на один уровень с талибаном! — Не сдерживая эмоций, Найроби кричала. — Что ты пытаешься доказать? Авторитет? Избивая связанного парня? Ты доказал только, что ты ублюдок!— Тогда развяжите его и я побью его одной рукой! — Не выдержав такого тона по отношению к себе, Палермо ответил ей тем же криком. — Приведите этого мудака сюда. Давайте!— Не могу поверить, что Профессор назначил этих психов главными! — Поддерживая общую атмосферу, кричал Денвер, жестом указывая на усмехающегося Палермо. — Сначала истеричка-Багдад стреляет по заложникам, теперь этот!— Нет-нет-нет! Послушай, Палермо, — перебила кучерявого брюнета Найроби. — У нас есть план и правила. Правила Профессора и Он здесь главный! Ты понял меня?— Где этот Профессор? — С язвой в голосе спрашивал Берроте, вальяжно развалившись на кресле. — Где этот сеньор Профессор? Его с нами нет. Поднимите руки, кто хочет скипетр власти? А скипетр власти у меня! Я тут главный!Резко встав с сидения, Палермо начал яростно размахивать тростью в разные стороны, вглядываясь в глаза коллег, тем самым отпугивая их.— Тихо-тихо!— Я хочу объяснить вам кое-что насчет правил, — спустя несколько секунд молчаливого пристального взгляда на Найроби, аргентинец продолжил. — Я проломлю череп любому сыну тысячи сук, кто оскорбляет кого-то из команды. И ты, шавка, молчи, поняла меня? Если только не хочешь открыть рот, чтобы поблагодарить меня за то, что я заступился за тебя. Что скажешь?Найроби презрительно окинула взглядом довольного руководителя. Ей было противно находиться вблизи с этим человеком.— Мне не нужно, чтобы такой кусок дерьма меня защищал. Понимаешь, что так же, как ты избивал беззащитного, я могу взять свою винтовку, взорвать тебе череп, бросить тебя и стать главной.— Серьезно? Хельсинки, свяжи ее, — обращаясь к молчаливому сербу, серьезно произнес Берроте. — Свяжи ей руки и ноги и отведи ее в кузницу за бунт.Что за странная судьба у Хельсинки? Почему его постоянно заставляют кого-то связывать? Сначала Токио, теперь Найроби.— Даже не думай, Хельси. — Видя замешательство на лице близкого друга, Агата пыталась достучаться до его сердца. — Хельси!— Хельси? — Палермо не скрывал своего восторга и издевку от услышанного. — Хе-ельси… Простите, но, по-моему, ты обращаешься к нему со своим эмоциональным багажом, верно? Ты что, правда думаешь, что можешь быть его женщиной?Мартина искренне забавляла та интимная ситуация, свидетелем которой он стал. Он высмеивал такие отношения, не пытаясь скрыть правды. Бедная Найроби, вроде бы, умная женщина, а так глупо позволила своему сердцу влюбиться не в того человека.И лишь Денвер устало закатил глаза, поскольку за один день он стал свидетелем сразу двух интимных историй, о которых он бы предпочел не знать вовсе. И все они были связаны с чертовым засранцем Палермо. С него было достаточно.— Что, Найроби выбрала невозможную любовь? Зачем тебе это? Ты ведь лжешь сама себе или ты хочешь поиграть в мамочку?Понимая, что совсем скоро Палермо рискует потерять свое последнее человеческое, переходя всякие границы, Найроби горько усмехнулась и направилась к выходу из библиотеки.— С прискорбием сообщаю тебе, что ты можешь быть только подругой пидора, — крикнул в спину девушки Берроте. — Ты просто подруга пидора! Прости, но Хельсинки любит меня. Прости! Позволь сказать то, что тебе нужно знать, ведь ты уже взрослая девочка.Не веря своим ушам, Агата качала головой, пытаясь сдержать непрошенные слезы. Она не могла набраться храбрости, чтобы повернуться к Палермо и отхлестать его рукояткой винтовки по его наглой роже.Если раньше Мартин мог держать себя в руках, то сейчас он переходил все возможные дозволенные границы. С каждым словом он лишь ниже падал в глазах окружающих.— В любовных отношениях есть любящий и любимый. Любящий живет в отношениях со страстью, преданностью и романтичностью. А любимый наслаждается тем, как ему поклоняются. Я не говорю, что любящим быть плохо, но знаешь, что? Любящие много страдают, а я развлекаюсь. Я получаю только секс, таков закон любви, Найроби. Прости, но это так.Задумчиво наклонив голову вбок, Найроби переваривала грязные слова, произнесенные одним из ?пидоров?. Ей хотелось скорее уйти отсюда и смыть ту грязь и дерьмо, что так бестактно и внезапно обрушились на нее.— Единственный несчастный в этой истории тут только ты со своей речью про любовь и ?бум-бум, чао?, — поворачиваясь к мужчинам, произнесла заплаканная девушка. — Боже, это потому что ты слишком труслив, чтобы признать правду.— Единственная правда — это реальность. Я все тебе объясню: ты любишь толстяка, — указывая на Хельсинки, начал аргентинец. — Толстяк любит меня, а я никого не люблю. И именно за это ты ненавидишь меня.— Ты никого не любишь? Серьезно? — Подходя ближе к мужчине, Найроби горько улыбалась. — Конечно нет, дорогой, у тебя не хватает смелости. Для любви нужна смелость. Я смелая, смотри.Повернувшись лицом к Хельсинки, Найроби посмотрела на мужчину глазами, полными слез и нежности.— Хельси, я люблю тебя. Я тебя так люблю, что завела бы с тобой семью. Видишь, — обращаясь к Палермо, — это храбрость. Я говорю то, что чувствую, а ты так не умеешь. Сколько времени прошло? Десять лет ты был влюблен в Берлина и не осмелился ему сказать об этом. А сейчас ты пытаешься скрыть свои чувства к Багдад за маской этого дерьма, что сочится из тебя непрекращающимся потоком. Вы поклонялись Берлину и ползали за ним как собачки, и теперь боитесь снова оказаться в подобной ситуации. Но уже все видят вашу любовь друг к другу, но вы боитесь признаться в этом сами себе. И единственное, что вы можете сделать, это скрыться за агрессией и ненавистью, разрушая собственные жизни.— Ты ничего не знаешь обо мне и Багдад, — хрипло и устало прошипел Мартин, отрицательно качая головой.— Как же, конечно… Ты обвиняешь эту маленькую девочку в убийстве Берлина, — с отвращением ответила Найроби. — Только она любила его не меньше тебя и внутри у нее такая же боль после его смерти, если не больше. Но он был болен, и когда смерть пришла за ним, Багдад была рядом. Берлин умер у нее на руках, и когда мы увидели это, она с истерикой не могла выпустить его мертвое тело. По-твоему так поступают жестокие убийцы?Каждое новое слово, произнесенное Найроби, словно пуля летела в сердце Палермо, заставляя его ухмылку смениться на серьезное лицо, крепко стискивая зубы. Он вцепился в трость и внимательно слушал то, что потоком лилось из уст коллеги.Словно пощечина, слова били Мартина по самому больному, отрезвляя его голову. Он не собирался спорить с тем, что говорила брюнетка, ведь все, что слышал мужчина — было абсолютной правдой.Между грабителями повисла тишина, которая нарушалась медленными шагами Багдад. Она вошла в библиотеку, прижимая винтовку к груди, и вопросительно посмотрела на стоявшую лицом к лицу четверку, будто сейчас между ними проходит какой-то важный консилиум.— Что здесь происходит? — Не отрывая обеспокоенный взгляд от заплаканной Найроби и побледневшего Палермо, Багдад нарушила воцарившуюся паузу.— Ничего, дорогая. — Качая головой, ответила брюнетка. — Просто Палермо снова натворил херни, которую нам теперь расхлебывать. Возвращаемся к работе.Первой комнату покинула Найроби, жестом давая понять своему руководителю, которая обеспокоенно смотрела на нее, что все в порядке. Следом за девушкой вышли Денвер и Хельсинки, бросая на Багдад сочувственные взгляды.— Что это было? — Указывая пальцем на странно ведущих себя мужчин, спросила Рамирес.Но Палермо не торопился с ответом, поднимая усталый взгляд в потолок и садясь обратно в кресло. Сейчас он был опустошен, один на один встречаясь с кровоточащими ранами, которые он так долго старался не замечать.Это больно. Это практически невыносимо.Медленно подойдя к аргентинцу, Алондра присела на край кресла рядом с ним, ожидая получить хоть какую-нибудь реакцию на свои слова.— Ты стреляла в заложника? — Хрипотца Берроте заставила блондинку непроизвольно вздрогнуть.— Да, он отказывался выполнять мои приказы, — в голосе Багдад не было сожаления, лишь гордость и довольство от проделанной работы. — А ты что натворил?— Избил Гандию тростью, — показывая кончик деревянной палки, мужчина кивком указал на следы крови, оставленные главным охранником.Усмехнувшись собственному безумию, парочка психопатов тихо засмеялась.— Серхио нас за это по головке не погладит, — констатируя данный факт, произнесла Алондра.— Плевать. Его здесь нет и он не видит, что творится внутри банка.В какой-то степени Палермо был прав, поэтому Багдад лишь молча кивнула головой.— Ты была знакома с Гандией до ограбления? — Неожиданный вопрос заставил девушку в ужасе замереть. Она не была готова к такому разговору, поэтому ей было нечего сказать в ответ аргентинцу. — В холле, когда мы окружили охранников, мне показалось, что вы знакомы.— Да, — после недолгого молчания, Рамирес решилась на ответ. — Это еще со времен ЦРУ.К лицу подкатила разгоряченная краска, ведь она совершенно не умеет врать близким людям. Но она совершенно не может сказать Мартину правду о том, что когда-то Алондра и Цезарь находились в одной ?киллерской? компании, периодически соперничая друг с другом. В сердце неприятно защемило и блондинка выжидательно посмотрела на своего собеседника, который лишь молча кивнул на услышанное. В ее памяти хранится еще один секрет, раскрывать который она не была готова даже самой себе, будто, если об этом никогда не говорить — этого никогда не было.— Почему Найроби была в слезах, когда я пришла? Снова твои сексистские штучки?Немного расслабившись после обоюдного молчания, которое, кажется, заглушило дальнейший интерес аргентинца к Гандие, девушка расстегнула замки на кожаных ботинках и довольно вытащила ноги из заточения тесной обуви — постоянно ходить в берцах в душном помещении было очень трудно. Как же она мечтала сейчас оказаться в горячей ванне, с бокалом красного вина, расслабляя тело под легкую ненавязчивую музыку. Закрыв глаза, Багдад облокотилась на спинку кресла, как почувствовала на своих щиколотках мужские холодные руки.— Что за хрень, Палермо? — Алондра была готова прибить его рукояткой винтовки за такую наглость, но почувствовав расслабляющий массаж, о котором она давно мечтала, лишь тихо замурлыкала. — Это какая-то наивысшая точка оргазма.Ухмыльнувшись такой реакции, Палермо тщательно мял аккуратные ножки своей коллеги, раздумывая над недавними словами Найроби.Как бы мужчина ни старался скрывать своих чувств, но брюнетка оказалась права. С первых минут, как Мартин увидел на территории монастыря эту миниатюрную разбойницу спустя столько лет, он был искренне рад ее видеть, ведь они прошли через слишком многое. А его злость, что заглушала истинные эмоции, не были подкреплены логикой. Да, возможно Алондра и хотела когда-то навредить Андресу, но время лечит даже такие бездонные раны, образовавшиеся в ее сердце.Она любила своего мужчину и Берроте был благодарен ей за то, что именно она, как кто-то близкий из окружения Берлина, был рядом с ним во время наступления его смерти.Но что касается его чувств к Багдад… Действительно ли он любит ее?Скрывать больше не было смысла. Даже банда уже давно все поняла, только вот до самого Палермо это доходило чертовски долго, обменивая истинные чувства на выдуманную злость.Слушая легкие стоны коллеги, Мартин улыбался. Ему нравилось доставлять удовольствие этой девушке, но как насчет его желаний?— Прости меня, — неуверенно начал Берроте, тяжело сглатывая появившийся в горле ком. — Я действительно вел себя как последняя мразь. Я думал, что если буду игнорировать тебя, то так я смогу обезопасить тебя во время ограбления и огражу от двусмысленных взглядов и сплетен со стороны банды. Но я всегда приглядывал за тобой.— Боже, Берроте, ты действительно хочешь, чтобы я кончила? — Удивившись такому откровению от аргентинца, Багдад усмехнулась. Мало того, что он помогает ей расслабиться своим массажем, так еще и произносит такие слова, которые, казалось, у мужчины напрочь отсутствуют в лексиконе.— Да, — гортанно произнес мужчина, крепко хватаясь за женские щиколотки и тяня их на себя так, чтобы блондинка оседлала его.— Что ты творишь, Палермо? — От такой неожиданности тело Алондры машинально напряглось, упираясь кулачками аргентинцу в грудь и бегая блестящим взглядом по его затуманенному окровавленному глазу.— Замолчи. Ты забыла, как меня зовут? — крепко сдавливая ладони на талии Багдад, Палермо прикоснулся своими губами к длинной шее девушки. — Я хочу тебя.— Я это чувствую, — пытаясь вырваться из цепких объятий, Алондра ничего не понимала, чувствуя, как член мужчины постепенно становился тверже.— Я хочу тебя, Багдад, — отстранившись от женской шеи, Мартин серьезно взглянул на Рамирес, сидящую у него на коленях. — Хочу во всех смыслах, понимаешь?— Кажется нет…— Не только физически. Я уже потерял одного близкого человека в своей жизни, и не хочу терять еще и тебя. — Взгляд, с которым Берроте смотрел на Багдад был серьезным и, кажется, действительно искренним. — Я не умею говорить об этом, и за это я поплатился смертью Андреса, а теперь я не хочу терять тебя, Лондра.— Ты что… В любви мне признаешься? — Изо рта девушки вырвался нервный смешок.— Заткнись, иначе я придушу тебя.Мартину было чертовски сложно произнести эти слова, переступая через высокие каменные заборы собственной неуверенности и бесконечных страхов, но он пытался донести их смысл другими, более привычными его мышлению фразами.Да, Багдад была права, — Палермо действительно только что признался ей в любви, по-своему, может быть, неумело и глупо, но он это сделал.Заметив, что Берроте совершенно не шутит, по телу Рамирес прошелся электрический заряд, подавший ее мозгу резко вздрогнуть, после чего крепко обнять аргентинца, требуя от него долгий и глубокий поцелуй. Она мечтала об этом, представляла, как это могло бы быть, но то, что произошло сейчас, было в несколько раз лучше и ценнее любых визуализаций.Иногда, чтобы что-то получить, что ты действительно хочешь, нужно свободно отпустить, чтобы потом, совершенно неожиданно, оно вернулось в трехкратном размере.Палермо отозвался на призыв Багдад сразу же, покрывая ее губы своими и крепко прижимая хрупкое тело к себе. Он чувствовал огромную ответственность за эту девушку, которая совсем недавно готова была застрелить заложника за неповиновение, а уже сейчас она была всецело его. Она стала его маленькой террористкой, которую он ни за что не даст никому в обиду.Аргентинец жадно целовал женские щеки и шею, бегло расстегивая молнию на ее комбинезоне и опуская верхнюю часть красной униформы через плечи.— Стой, Мартин… — Тяжело дыша, Алондра нехотя отстранилась от мужчины. — Я не хочу залететь от неуравновешенного психопата, который палками избивает невинных людей.— Думаешь, я хочу, чтобы у меня появился ребенок от истерички, стреляющей по беззащитным заложникам? — Смеясь, ответил Мартин. — Не переживай.Этот небольшой диалог, скорее, был лишь формальностью перед близостью этой пары. Они не пытались скрыть своего желания, поселившееся в их телах и подкрепленное чувствами, которые они только что открыли друг другу. Они мечтали как можно скорее почувствовать эту близость и целостность между друг другом.Улыбнувшись, Мартин дотронулся до щеки Алондры и, мягко потянув ее голову назад, нежно, почти невесомо, касался губами женской длинной шеи. Закрыв глаза, Рамирес замерла, наслаждаясь мужскими прикосновениями и выдыхая скопившийся кислород через полуоткрытый рот. Ее пальчики блуждали по сильным аргентинским плечам, изредка впиваясь ногтями в окровавленный комбинезон.Палермо не торопился раздевать блондинку, наслаждаясь ее телом, гладя бархатную кожу, покрытую многочисленными бугорками мурашек. Он медленно стянул с острых плеч верхушку красного комбинезона и нырнул горячими пальцами под черную футболку, аккуратно снимая ее через голову.Сбросив верхнюю одежду на пол, Алондра впервые взглянула на Мартина своими блестящими зелеными глазами. Несмело улыбнувшись, она аккуратно дотронулась подушечкой пальца до свежих ран на лице аргентинца, после чего точечно продолжила покрывать их своими губами. Из-за этого мужское тело мгновенно напряглось от воспоминаний о недавнем инциденте, крепко сжимая кожаное кресло.— Не бойся, — Рамирес внимательно вгляделась в единственный зрячий глаз Берроте. — Доверься мне.Девушке хотелось покрыть каждый миллиметр его окровавленных ран, будто они — панацея, всеисцеляющее средство, способное затянуть алые шрамы. Она жалела Мартина и хотела забрать хотя бы толику его боли, чувствуя соленый привкус засохших на коже порезов.Мартин тяжело вздохнул, но, все же, доверился нежным прикосновениям, полноценно растворяясь в них. Прежде мужчина никогда не позволял себе подобного, поэтому заглушал свою внутреннюю и внешнюю боль грубостью и доминированием над партнерами. Сейчас же он всецело доверял Алондре, отдавая ей самое ценное, что было в его жизни — себя.Он искренне верил, что Рамирес способна излечить его.Их губы снова прикоснулись друг к другу, осторожно, мягко и нежно. Улыбаясь, пара освободилась от оставшейся одежды, чтобы, наконец, полноценно почувствовать близость их тел.Алондра двигалась медленно, томно, в наслаждении запрокидывая голову назад.Берроте крепко обнимал выгнувшееся от истомы женское тело, сладко целуя грудь и шею. Для него Рамирес была прекрасной и невероятно красивой женщиной, первой в его жизни, так повлиявшей на его настоящее, оставляя следы в будущем.Они не занимались сексом, нет. В этот раз они позволили друг другу, наверное, впервые в жизни, заняться любовью. Ласковой, нежной, наполненной искренними чувствами, как настоящая пара влюбленных. Эта любовь окрыляла, открывая двери в совместное будущее, в котором и Мартин, и Алондра, были оба твердо уверены.