Глава 14. Воспоминания и вопросы совести (1/1)

Шарапов.Завтра был выходной, и народу в электричке было немало – женщины с корзинами, лопатами и авоськами, мужчины с удочками и саженцами – они равномерно распределились по вагону, заняв почти все сиденья. Профессор сидел далеко впереди, в другом конце вагона – мне было видно только его обросший седыми жиденькими волосами затылок. Кира сидела рядом со мной, отвернувшись к окну и уперев ногу в своем обшарпанном ботинке в сиденье. Мне, наверно, стоило думать о деле – о пистолете, Фоксе, и Груздеве, о Черной кошке, про которую я толком и не знал ничего. Или о таинственном Рыжем, что знал ходы к подземной реке Неглинке и был как-то связан с профессором МГУ.Или о Вареньке – вспоминать прогулку, ее ясные глаза и плавные движения в такт музыке вальса, о том, что мы хотели навестить найденыша. Но я не думал о них. Я смотрел на людей в вагоне. На светленькую девчушку лет шести, что прижимала к груди розовоносого полосатого котенка. На ее мать – красивую, но очень печальную женщину с аккуратной прической и тоненькой сеточкой на волосах. На клевавшего носом старичка с обветренным лицом. На интеллигентного вида мужчину, что внимательно читал газету. Смотрел на них, переживших войну, живых, счастливых, верящих, что впереди мир. Жизнь, замечательная, потому что больше нет войны. И не знающих, что будет война новая, другая, о которой я не хотел знать, не желал думать, и все равно эта мысль засела в мозгу, словно заноза.Поезд в который раз замедлил ход, мелькнула платформа с табличкой ?Монино?. Поднялись со своих мест девчонка с котенком и ее мать, старичок с удочками, немолодая женщина с туго обернутым в тряпицу саженцем. Я заметил, как профессор тоже торопливо продвинулся к дверям, напрягся, бросая взгляд на Киру. Та уже не смотрела в окно – бросила на меня короткий взгляд и чуть кивнула.Держать дистанцию на проселочной дороге, что шла через светлый сосновый лес, было очень трудно. Я даже подумывал, не проще ли сойти с нее – затеряться среди деревьев, вспомнив боевые навыки, благо моя гимнастерка была бы не так заметна среди них, как и Кирина темная куртка. Но профессор, кажется, не слишком беспокоился о возможной слежке – торопливо шагал вперед, пока лес не прервался небольшим поселком. Он свернул с дороги на более узкую, прошел мимо нескольких низеньких заборчиков, снова свернул и скользнул в давно некрашеную приоткрытую калитку, что терялась среди кустов сирени и калины.Кира замешкалась, а я огляделся и заметил на противоположной стороне, невдалеке от дороги, канавку. Возле нее как раз не было домов, так что укрытие было почти идеальным. Я молча поймал Киру за рукав куртки, пересек дорожку, приземлился на дно, почувствовал, как хлюпнула под подошвами сапог вода.- Здесь же ничерта не слышно! – возмутилась Кира, высовываясь из-за борта.- Пригнись, - посоветовал я и добавил, почувствовав странную, почти злую веселость, - я, может, и не смыслю ничего в оперативно-розыскной работе, но языков через линию фронта таскал. Жди здесь!- Куда?! – возмутилась она, но я освободил рукав из ее цепких пальцев, выбрался на дорогу, пригибаясь, быстро пересек расстояние до заборчика и, выбрав ту его часть, где был промежуток в сиренево-калиновых зарослях, перемахнул на профессорский участок. В окнах, не прикрытых штоками, маячили две фигуры – чуть сутулая профессорская, и длинная худая. Я пригнулся к земле, прикидывая, как бы лучше подобраться к окнам, и снова, уже второй раз за этот день настигли меня непрошеные воспоминания. Деревенька в Западной Белоруссии, под Лидой. Высокая некошеная трава. На бревнах едва различимые уже сколы от пуль, и несколько -навсегда застрявших в дереве. Две фигуры в окне видны очень отчетливо. Мужская, рослая и худая, в пятнистом кепи инашивкой на вороте – две белые молнии на черном фоне. И невысокая девичья, с пушистым облаком кудрявых волос вокруг хорошенького личика, тянет тонкие белые руки, обнимая загорелую шею, прижимается губами к подбородку, щеке, шепчет что-то неразличимое. Немец вышел из дома, и Левченко быстро метнулся к нему, оглушая, валя на землю. Я поспешил к ним, и тут невысокая девичья фигурка выскочила из двери, налетела на Левченко, крича, вцепляясь в волосы – чтобы оттолкнуть ее, он распрямился, и тут же ?язык?, воспользовавшись этим, вывернулся и пнул Левченко в колено, одновременно выхватывая из его рук пистолет. Я подлетел к ним за мгновенье до того, как грохнул выстрел, успевая только ударить по держащей пистолет руке, и одновременно Левченко таки сумел отпихнуть налетевшую на него девчонку. Короткий вскрик резанул по ушам. Я навалился на ?языка?, не давая ему подняться, окончательно выбивая из рук оружие, и с земли видел, как скребет по земле узкая ладошка с грязными ногтями, а вторая зажимает булькающее кровью горло. Левченко присел возле нее, глядя как-то растеряно и виновато, а немец подо мной вдруг ткнулся лицом в землю, глухо взвыл, и я разобрал только ?Janka Janka, meine lieblings M?dchen!?Я быстро провел рукой по лицу, отгоняя воспоминания, плюхнулся на землю и, не жалея ни гимнастерки, ни галифе, по-пластунски пересек расстояние до окна и прижался спиной к крашеным бревнам.- Пашенька, я тебя прошу, только не возвращайся в Москву. Ты ведь сам должен понимать – этим архаровцам лишь бы дело закрыть, - узнал я голос профессора.- Вы уверены, что Галя не станет возмущаться насчет реагентов? – второй, негромкий и как будто шипящий тенор был мне не знаком.- Не станет конечно! – уверенно говорил профессор, - ей ведь еще у меня кандидатскую писать… Ты главное, как следует подготовься, я узнал, повторный прием будет через месяц.- Спасибо, дядя Сережа, - с приторной любезностью отозвался шипящий, - только все равно, вы больше не рискуйте. А того, что есть, мне для опытов хватит.Голоса стали стихать, удаляясь, скрипнула дверь дома, и я быстрым перекатом переместился за угол. Профессор попрощался с невидимым мне собеседником и быстро зашагал к калитке, помахивая явно полегчавшим саквояжем. Дверь хлопнула снова. Я выждал еще некоторое время, снова ползком пересек расстояние до забора, бросил взгляд на окна, ловко перемахнул через забор и бегом пересек расстояние до канавы.- Блин… - в голосе Киры я услышал заметное облегчение, - я уж боялась, что ты профессуру как языка брать будешь.- А что, хорошая идея, - я чуть усмехнулся и быстро пересказал ей услышанный разговор.- Так, - Кира потерла переносицу, зачем-то полезла в карман и чертыхнулась, пробормотав что-то про мобильник, - Рыжий тут – я его на крылечке видела. Судя по твоим словам, менять место он пока не планирует. Значит надо установить наблюдение…. Черт, ведь уйти может…. Значит так, дуй на станцию, найди рабочий телефон, позвони на Петровку – пусть кого из наружки пришлют потолковее. Этот Рыжий слежку жопой чует – он три раза от наших уходил.- Не высовывайся, - велел я, - я быстро, через лес ближе.Я выбрался из канавки, но не на дорогу, а в сторону поля с зарослями кустарников, что огибало поселок и шло в сторону леса. Не успел пробежать и пятисот метров, когда что-то словно толкнуло меня. Я обернулся и увидел, как Кира, неловко выбравшись из канавы, держа в опущенной руке оружие, чуть пригнувшись, крадется в сторону профессорского домика. Я не знал, не понимал, что толкнуло меня, но так быстро я не бегал еще никогда – я успел нагнать ее почти у забора, заломил руку с оружием, протащил обратно до канавы, и только прижав ее к глинистой стенке, сумел отобрать пистолет.- Сдурела?! – уточнил я, глядя на красное лицо Киры с прилипшими к нему растрепанными волосами, - а если у него оружие?!- А я и не собиралась его брать, - резко и глухо отозвалась она после паузы и почему-то отвела глаза. Замолчала и снова заговорила быстро, тихо и отрывисто, - мне надоело бегать за этой мразью! Он столько баб убил, он Андрюху убил! Я пристрелю эту тварь - и всё, и меня здесь не будет, в этом гребаном мире, потому что этой мрази не станет ни здесь, ни там!

- Кира… - ее отповедь меня огорошила. Я был уверен, что она собирается брать Рыжего в одиночку. Но она…. – Кир, мы работники МУРа, мы не может так просто стрелять в людей. Пусть даже он гад, мерзавец, убийца, но…- Работники МУРа, - зло передразнила она, - да что ты знаешь вообще о работе МУРа, что ты знаешь, сопляк! Когда одну суку ловишь, а ее выпускают, потому что у тебя в протоколе допроса ручка кончилась, и ты другой написал половину! Да что ты знаешь о работе МУРа, когда вечером домой возвращаться страшно, потому что ждешь, что тебя там, в подъезде караулят, а ты оружие сдал, оно в сейфе… Да что ты знаешь, разведчик хренов, кретин, ты…Она говорила быстро, резко, отрывисто, блестя глазами и почти задыхаясь, и я впервые в жизни не сдержался. Пощечина была не сильной – да и не пощечина вовсе, а легкий шлепок, но она резко замолчала, сползла на корточках на дно канавы, ткнулась лбом в колени, сжавшись, сгорбившись, и все во мне вдруг мгновенно сжалось. Секундная злость на нее превратилась в жгучий стыд – я наклонился, притянул ее к себе, чувствуя, как упираются в грудь ладони, как лихорадочно стучит – мое или ее сердце. А потом она тихо то ли выдохнула, то ли всхлипнула, вцепилась в мои плечи и ткнулась в грудь горячим лбом.- Кир, прости… - внутри жгло и почему-то щипало в горле. Я осторожно скользил руками по быстро вздымающимся лопаткам.- Ты прав, - глухо отозвалась она, не поднимая головы, - ты прав, Шарапов, во всем прав. Нельзя так, даже если хочется не по закону. Прав… Прости, - она так же быстро отстранилась от меня и быстро выглянула из канавы. Я тоже запоздало испугался, что Рыжий заметит нашу возню, однако дом словно бы вымер – ни фигур в окне, ни звука.- Пошли к станции, - сипло проговорила Кира, не глядя на меня, - никуда он не денется отсюда. По крайней мере сегодня.