63. Огонёк (1/1)
Под пальцами пляшет яркий тёмно-зелёный огонёк. Извиваясь в самых причудливых формах, изредка застывает, превращаясь в нечто, отдалённо напоминающее птицу – то ли ворон это, то ли обычный воробей.Исчезает и появляется так быстро, что не уследить.Когда-то это было тяжело.— Снова ты здесь.Эвинн улыбается, когда Валевский, вздрогнув, но ничуть не изменившись в лице, поворачивается к ней. Фурию давно перестало раздражать это равнодушие. Оно всё равно никогда не было – вот ирония – по-настоящему настоящим.— Он вернётся, — говорит девушка спокойно. Зелёный огонь в ладони палача гаснет, и единственным, что освещает холм, остаётся свет от магических узоров на накидке Эвинн.— Не знаю, — говорит он.— Это был не вопрос, — посмеивается фурия. — Зима в этом году рано наступила, да? Пойдём, ты замёрз.— Я не…Валевский не замечает, как Эвинн успевает подойти ближе и прикоснуться тыльной стороной ладони к его щеке. Прикосновение обжигает, и от этого тепла становится тяжело физически. Потому что тогда…— Пойдём, — повторяет она.Палач не спорит. Послушно идёт за Эвинн, которая приводит его к церкви. Миновав всех любопытных служителей, девушка приводит его к своей комнате. Валевский не помнит уже, как она её тогда назвала: то ли это келья, то ли ещё что… Суть от этого всё равно не меняется.— И что ты собралась делать? — интересуется он.— Уложить тебя спать, — абсолютно спокойно отвечает Эвинн, и палачу рассмеяться хочется. Нервно так, скрывая лёгкую дрожь, пытаясь не сжимать кулаки. А Эвинн только посмеивается мягко. — Домой ты всё равно не пойдёшь, да? Будь здесь. Я сегодня в ночном рейде, утром вернусь.
У Валевского в голове слишком много мыслей, чтобы он мог за несколько минут озвучить хотя бы треть из них. Слишком много вопросов, но от ответов на них легче жить не станет. Он растерянно смотрит на фурию, убирающую длинные волосы в пучок. Она цепляет на правую часть груди крест ордена Богини, после чего надевает капюшон и направляется к выходу. Остановившись возле двери, фурия поворачивается и смотрит на палача сочувствующим взглядом.— Раз уж ты всё равно не будешь спать, — говорит она медленно, тщательно подбирая слова, — дам тебе возможность занять мысли…От её тона, сочувствующего и мучительно нерадостного, палачу становится не по себе. Таким тоном сообщают о смерти близких.Нет. Твою мать, нет же?— Он… — Эвинн вздыхает тяжело. — Пытался уйти из жизни.— Пытался? — Валевский не узнаёт свой голос. — Он…— Жив, жив, — фурия останавливает грядущий поток вопросов. — Будь… осторожнее с ним, ладно?Палач кивает и, когда Эвинн выходит, усаживается на её кровать. Закрывает лицо руками. И думает, много думает, совершенно не замечая наступающий рассвет. Далёкое солнце греет спину через маленькое окошко, и Валевскому кажется, что кто-то его обнимает.Лишь через несколько часов, даже не думая о том, чтобы поспать, он отправляется в Колизей.
А дойдя до арены, едва заметно улыбается, подавляя в себе желание наброситься на Трисгиля с объятиями. Тот резво скачет по полю боя, сражаясь с каким-то гладиатором. С высокого зрительского места видно плохо, но Валевский знает, что пилигрим почти не моргает, следя за движениями своего противника.Сражение заканчивается победой Трисгиля.— Привет, — говорит он абсолютно спокойно, оборачиваясь к подошедшему палачу. И тут же исправляется. — Доброе утро.Не доброе оно, это утро, вообще ни разу не доброе, даже отдалённо. Валевский старается не смотреть на руки пилигрима, скрытые за длинными рукавами тёмной рубашки. Старается вообще изгнать мысль о том, что сказала Эвинн.
Трисгиль смотрит на него молча, то ли с какой-то странной гордостью, то ли со слишком безумной радостью во взгляде. Воздух холодеет слишком быстро.На пальцах зажигаются крохотные зелёные огоньки.Валевский совершенно не знает, с чего начать. Слишком многое хочется узнать, слишком много вопросов скопилось за месяц…
А Эвинн просила быть осторожнее.Валевский тяжело вздыхает, подходит ближе и, облокотившись на плечо напарника, спрашивает:— Куда ты пропал?