Глава 5. Прощай, Эрменгарда (2/2)

- Наверное, отпустит, - задумчиво роняла Сара.

- Знаешь, Сара, я подумала... пока я училась, у меня родился младший брат Джонни. Ему уже почти пять лет, а я его ни разу не видела. Но мама писала, он очень смышленый и скороего начнут учить азбуке. Может быть, если тебе предложат быть его учительницей, ты приедешь ко мне?

- Приеду, если меня позовут, - улыбалась Сара.

По правде сказать, она сама не знала, будет ли рада такой перемене или совсем наоборот. Пансион мисс Минчин стал для нее привычным маленьким мирком. Здесь она знала все: людей, комнаты, распорядок дня, чужие мнения и характеры, убеждения и предубеждения, привыкла к ним.Как-то будет в другом месте, в другом доме?

Но она ничего подобного не говорила Эрменгарде.

***Когда мистер и миссис Сент-Джон приехали за своей дочерью, Сара даже не успела хоть в двух словах проститься с ней: семейство спешило на поезд.

Саре хотелось бы взять один из чемоданов Эрменгарды и донести его до кареты, чтобы хоть там успеть перемолвиться с Эрменгардой, но мисс Минчин, руководившая сборами, заметила вполголоса:

- Сара, я бы не советовала вам этим заниматься. Если вы станете носить чемоданы, вас примут за горничную. Тогда мистер Сент-Джон может и запретить вам переписываться, а ведь вы этого так желали.

- Благодарю вас, мисс Минчин, - задумчиво сказала Сара. – Вероятно, вы правы. Но тогда я должна пойти попрощаться с ней.

- Хорошо, Сара, но недолго. Если они опоздают на поезд, вина будет ваша.

И Сара поспешила к карете, дверцу которой уже был готов захлопнуть слуга.- Эрми, дорогая Эрми! – задыхаясь, позвала она.

- Сара, - Эрменгарда просветлела лицом и протянула Саре руку.

Их пальцы переплелись в дружеском пожатии, и Сара проговорила:- Желаю тебе счастья, Эрменгарда, самого большого счастья.

- И я тебе, - шепнула Эрменгарда. – Ах, постой, постой...

Она рванула завязки своего новенького ридикюля и вытащила оттуда что-то белое:- Возьми, Сара, скорее. Это платок. На память. Я сама его вышила.

Сара подхватила маленький батистовый платок, украшенный по краю тонкой вышивкой из плодов и цветов.

- Спасибо, - начала она.

- Ну хватит, хватит, - заметил толстый джентльмен с усами, который сидел в карете подле дочери. – Кто эта девица? – обратился он к мисс Амелии, которая тоже сидела в карете и была провожатой семьи Сент-Джонов.

- Это Сара, - с охотой заговорила миссАмелия. – наша бывшая ученица, а теперь учительница.

- Очень хорошо, но нам надо спешить, расскажете по дороге. Трогай, - приказал он, и дверца кареты захлопнулась.

Сара постояла, глядя карете вслед, потом взяла платок в правую руку и стала им махать.

Когда карета скрылась из виду, девушка вытерла глаза и вернулась в школу.

***Следующая неделя показалась Саре необычайно долгой. Хорошо, по крайней мере, что у нее были обязанности, исполняя которые, она ненадолго отрешалась от ожидания. Бывало, когда звонок возвещал о конце занятий, или о завтраке, или об отходе ко сну, Сара отмечала про себя, что еще какая-то часть срока миновала. Значит, письмо должно прийти не через пять дней, а лишь через четыре и две трети... одну треть... три с половиной.

Письмо пришло, но Саре не пришлось прочесть его сразу: нужно было провести уроки, подготовиться к завтрашнему дню, проверить сочинения, написанные накануне. Только вечером, при свече, ей удалось развернуть заветное письмо и погрузиться в чтение.

Письмо было коротким и сухим, и пришло оно не от Эрменгарды, а от ее отца. Он писал, что много наслышан от дочери о Саре, а кроме того, мисс Амелия кое-что ему поведала. Он узнал, что Сара – натура романтическая и мечтательная, а кроме того, любит сочинять истории и выдумывать волшебные сказки. По его мнению, это неуместно даже в раннем детстве, а для взрослой девицы тем более. Кроме того, положение Сары весьма двусмысленно, поэтому, а также принимая во внимание некоторые обстоятельства...Нет, он не запрещал переписку прямо, но предупреждал, что она будет проходить исключительно под его надзором и наблюдением, причем мисс Кру ни в коем случае не следует писать, пока она не получит весть от Эрменгарды.

Что ж, Саре пришлось с этим примириться. Через месяц Эрменгарда написала, ее письмо пестрело описаниями приемов, праздников, балов, семейных вечеров...

Наверное, теперь ей больше были не нужны рассказы о призрачных чудесах и воздушных замках, и Сара написала лишь одну-две страницы о том, что здорова, занята своей работой, Лотти передает привет, а в школе произошло то-то и то-то, но ничего особенного.

Так и продолжалась переписка: робкая, с оглядкой на постороннего чтеца, сначала еще постоянная, потом все более вялая, прерываемая долгим молчанием. Каждое новое письмо казалось суше и холоднее предыдущего.

А на Рождество пришла открытка с забавным рисунком. По заснеженной улице гуляли малиновки в нарядных человеческих костюмах, ни дать ни взять семья. Одна из птичек, наверное, изображавшая папу, была даже в цилиндре. К ним подходила другая малиновка, в отрепьях, и протягивала крылышко, а папа подавал ей монетку.

На другой стороне открытки были только вежливые поздравления – и никаких приглашений.

Сара не стала плакать и горевать, когда поняла, что дружба с Эрменгардой окончена, но все-таки была в тот день более рассеянной и менее приветливой, чем обычно.

Она больше не приходила к мисс Минчин за почтовой бумагой, и та, заметив это обстоятельство, была вполне довольна, потому что все устроилось, как директриса и желала, и почти без ее участия.