Часть 2 (1/1)

Вечером того же дня Элеанора думала о том, как на протяжении всего года, что она жила здесь, она никогда не слышала, чтобы Михаил Петрович пел. А звуки гитары, которые ей изредка приходилось слышать, она никак не ассоциировала с ним. Они просто смешались вместе с остальной музыкой ее жизни – свистом машин, доносящимся с шоссе, спорящими голосами людей этажом ниже и бесконечным шепотом каштана за окном. Но сегодня весь день напролёт она думала о соседе, прокручивала в голове их встречу на лестнице между этажами и отчаянно пыталась вспомнить слова из песен, звучавших в ее сне (или не совсем сне, как уже выяснилось).На улице уже стемнело и Элеанора пошла в кровать. Она лежала, закрыв глаза, и думала о Михаиле Петровиче и его песнях под ее окном. За насыщенный день от сегодняшнего сна в ее голове остался только смутный образ, но в редкие моменты, когда у нее получалось сконцентрироваться на нем, по ее груди разливалось тепло. Это было то же самое ощущение, что приходило к ней, когда она была еще способна напеть что-то из услышанного. С приятным чувством на душе она отвернулась к стене."Приходи ко мне на чуть-чуть…И оставайся навсегда…"

Элеанора открыла глаза. Сквозь открытую форточку приглушенно доносится знакомый голос. Невозможно поверить. Девушка вскочила с дивана и на носочках подбежала к окну. Там лишь темный двор, освещенный приглушенным, мерцающим светом фонарного столба. У подъезда никого нет. Пространство застелила тишина. Всматриваясь в темноту двора, Элеанора видела лишь свое стеклянное отражение. И могла наблюдать, как огонек надежды гаснет в ее глазах, и былое выражение сменяется печалью. Так глупо было чего-то ждать. Где вы видели, чтобы красивые мужчины в возрасте распевали серенады под окном самой простой девушки из региона? Девушки, которая нихрена из себя не представляет. Которая живёт в квартире почившей бабушки своей подруги вместе с той самой подругой. И работает целыми днями, не отнимая телефон от уха (кроме выходных). Впрочем, немного все же она из себя представляла – она была из тех девушек, которые знают себе цену, и она себе нравилась, а этим в наше время может похвастаться не каждая. Элеанора выпрямилась, все еще наблюдая за своей полупрозрачной близняшкой. Но почти сразу опустила плечи, то ли от навалившейся усталости, то ли от отчаяния.Звуки гитары снова нарушили тишину, и Элеанора быстро открыла окно. Сейчас она осознала, что звук совсем близко и доносился он из форточки через два окна справа от нее. Девушка не успевает подумать. Она натягивает свои плюшевые пижамные штаны, сует ноги в тапки и выходит из комнаты.

"Только бы соседку не разбудить".Она проскальзывает в коридор и бесшумно выходит на лестничную клетку. На этаже приглушенно горит свет, темнее, чем на других. Тут прохладно. Внезапно Элеанора почувствовала себя совсем беззащитной. Что если она нажмет на звонок, и полдома повылезает из своих квартир, чтобы увидеть ночную гостью?"Какого хрена я здесь делаю? Решайся”.Элеанора нажимает на дверной звонок квартиры напротив.Слышатся шаги, потом пауза и звук задвижки.Дверь распахивается, и Михаил Петрович встречает соседку удивленным взглядом. Его волосы были растрепаны суетой этого дня, но все также завлекали коснуться их. На носу мужчины сидели большие очки, и сейчас он выглядел так, будто его отвлекли от скрупулезной работы, будто всего минуту назад он точил алмаз и это порядком утомило его.– Элеанора?Элеанора замерла, надеясь, что это все сон, и она, как дурочка, действительно не пришла сюда. Но чувство сквозняка по голым плечам и твердого бетона под ногами вынули ее из астрала.– Я услышала, как вы играете и… – она замолчала, стараясь подобрать слова в оправдание того, что она здесь делает, но это было сложно, и она помедлила.“Мой лимит отговорок исчерпался еще в обед, так что, пожалуйста… чёрт тебя дери, скажи что-нибудь!”– О, так странно, готов поклясться, я еле коснулся струн… – он виновато улыбнулся.Элеанора взяла себя за плечи – ей стало не по себе от того что она пришла, и холод лестничной клетки только нагнетал."Боже, как это глупо. Но прошу, не прогоняй меня", –подумала Элеанора, топчась на одном месте.– Может... может, хотите зайти на чай?– Да, хочу, – ответила она без сомнений.Он определенно не ждал, что она согласится, на его лице появилось удивление, спустя секунду сменившееся теплой улыбкой.– Хорошо, прошу, проходите, – он отошел, чтобы она могла пройти внутрь, – щелкните там.Элеанора послушно щелкнула задвижкой.Когда она оказалась в квартире, ее встретил теплый поток воздуха. Элеаноре стало легче, беспокойство отступило. Девушка обвела взглядом коридор: по левую руку висело зеркало, под ним стоял комод, дальше по стене расположилась штанга, увешанная маленькими металлическими крючками, внизу на полу стояла полочка для обуви. На комоде лежали старые газеты, пара шапок и теплый шарф. На крючках висела одежда: длинное черное пальто и две ветровки. На шкафчике для обуви в ряд стояло несколько пар начищенных туфель. По всей видимости, часть вещей была подготовлена к тому, чтобы ее убрали в кладовку на время теплого сезона. Михаил Петрович извинился за беспорядок, они прошли на кухню.Взгляд Элеаноры привлекли два маленьких блюдца, стоящих на полу.– У вас есть кошка? – сказала девушка, и милая улыбка появилась на ее лице. Что-то очень приятное было в том, что у Михаила Петровича есть домашний питомец. И Элеанору охватило то чувство умиления, которое возникало в ней, когда она пролистывала короткие инстаграмные видео с щеночками или как в тот день, когда она набрела на ютуб-канал парня, который в каждом видео играл своим котам песни на синтезаторе. Каким бы глупым Элеанора это ни считала, она не могла перестать умиляться при виде этих вещей. И, глядя на эти блюдца, Элеанора представляла, как Михаил Петрович, подобно всем, болтает со своим питомцем, и, как непохоже на всех, играет ему на гитаре.– Кот, Его зовут Шон, – произнес старик с нежностью в голосе.– Как Шон Мендес?Михаил Петрович нахмурил брови в попытке вспомнить такого.– О, не напрягайтесь так. Это современный артист, тоже играет на гитаре.Михаил Петрович понимающе кивнул.– В честь Шона Коннери. Любите бондиану? “Так, о чем там?.. Шпионаж и горячие женщины”, – подумала Элеанор. – Да, люблю.Михаил Петрович поставил чайник.– Какой будете чай? Есть черный и зеленый, ещё есть мята и бергамот.– Обычный черный сойдёт.– Отлично. Может, хотите что-то еще?– Нет-нет, спасибо.Михаил Петрович, явно о чем-то раздумывая, потер лоб.– А! У меня есть варенье! Сливовое!– Правда, не стоит...– Не спешите отказываться! Домашнее. А к чаю будет мм… просто шарман! – губы Михаила Петровича расплылись в сладкой улыбке. Его бодрый, но при этом удивительно успокаивающий тон звучал убедительно.Элеанора хихикнула странному словечку, что он использовал:– Уговорили!Отношение Михаила Петровича заставляло расслабиться. И Элеанор почувствовала, что от той тревоги, что она испытала на лестнице, уже не осталось ни следа.– Спасибо Вам, – произнесла Элеанора негромко.– Пожалуйста, Элеанора. Чувствуйте себя как дома, – отвечал он очень искренне.

Каждое его слово и действие заставляло Элеанору погружаться в безмятежность этого вечера. Тот факт, что проведя в этой квартире менее десяти минут, Элеанора уже чувствовала себя даже лучше, чем у себя дома, казался нереальным.

– Вот, – поставил он банку на стол, – сам закатывал, – произнес он с каплей гордости.– Хах, есть на этом свете то, чего Вы не умеете?Михаил Петрович благодарно улыбнулся в ответ на комплимент. Он достал пару блюдец и ложек из шкафа над мойкой и открыл банку.– Накладывайте себе сколько душа пожелает.– Спасибо! – Элеанора взяла ложку в руку, черпнула ею варенье и положила на тарелочку перед собой.Чайник закипел, и Михаил Петрович залил кипяток в кружки. Теперь он присоединился к Элеаноре за столом.Девушка подхватила на ложку крупный кусочек сливы и отправила его себе в рот.– Мм! Очень вкусно! Я вкуснее сливового варенья в жизни не ела.“Не уверена, что я его вообще ела раньше, но оно правда обалденное".– Мне приятно, что вам нравится.Желтый свет кухонной люстры обволакивал обои и настенную плитку теплом. Фиалки на подоконнике были убаюканы скорлупкой месяца, возвышающейся над домом. Холодильник тихо сопел за спиной. Элеанора с искренним аппетитом уплетала варенье и жадно запивала чаем, чтобы растворить приторную сладость на языке.– Расскажите что-нибудь о себе что-нибудь, Михаил Петрович.– Что вам интересно?– Ну, кем Вы работаете, например?– О, я гитарный мастер. Раньше я занимался музыкой, даже в группе играл, – он сделал паузу и улыбнулся, будто ему вспомнилось что-то приятное, – молодой тогда был. Мы не долго выступали и не были шибко знамениты. Раньше я много чем занимался и помимо музыки, но из всех дел только с ней мне не захотелось расставаться насовсем. По жизни она меня очень выручала.– У Вас совсем никого нет? Может, внуки?– Нет-нет. Так получилось, что ни жены, ни детей у меня нет. Что насчет Вас?– Ну, жены и детей у меня тоже нет.Михаил Петрович отпустил легкий смешок, и Элеанора, довольная его реакцией, нежно улыбнулась.– У меня довольно скучная работа, не то что у Вас. Я работаю в колл-центре. Работа жуткая, такую только врагу и пожелаешь. Никто не любит работников колл-центра. Если повезет, успеваю говорить полслова, а потом слушаю гудки по ту сторону телефона. И так сто раз на дню. Иногда и нагрубить могут...Михаил Петрович внимательно слушал,не отводя от нее взгляд. Он пил чай смелее Элеаноры, и она удивлялась, как ему удается не обжечься.–…В общем, злятся они справедливо, – закончив рассказ, девушка громко, устало вздохнула и откинулась назад. Оперевшись спиной на холодильник, она вытянула ноги вперед и случайно коснулась ног Михаила Петровича. Она сразу поджала их и извинилась.– Ничего, не переживайте, – тихо произнес он и махнул рукой, – расслабляйтесь, вижу, вам это нужно.Его лицо было таким спокойным и понятливым, и все равно Элеанора помешкала.Она не могла объяснить того доверия, что она чувствовала по отношению к Михаилу Петровичу. Это было чем-то, что появилось из ниоткуда, что-то гипнотическое. Она снова выдвинула ноги вперед, но на этот раз аккуратно, чтобы не мешать ее соседу.Они еще долго разговаривали, забыв о времени. Им было очень легко друг с другом, и Элеанора уже не чувствовала себя глупо из-за того что пришла. Михаил Петрович заставил ее почувствовать, что она там, где должна быть, и что тут ее хотят видеть. Элеанора все смотрела на Михаила Петровича и пыталась разгадать, о чем же он думает. Она надеялась, что все, что с ней происходило сегодня, – не просто влияние весны. Ей не хотелось думать, что ее чувства ограничены одной похотью, потому что они явно отличались отличались от тех, что просыпались в ней, когда она смотрела на чью-то красивую задницу или симпатичное лицо. Сейчас все было иначе. Михаил Петрович не был похож ни на одного из ее бывших любовников. Он был сильно старше, его лицо было скуластым и с парой глубоких морщин на щеках. С глубоко посаженными глазами и прямыми седыми бровями. Вся эта угловатость добавляла его лицу грубости, но когда мужчина улыбался, в лице не оставалось и капли жёсткости. Его руки были покрыты яркими объемными венами и тонкой, полупрозрачной кожей с пятнышками, как это бывает у старых людей... Но что-то не давало Элеаноре оценивать его, как других. Его хотелось слушать, хотелось видеть его улыбку, чувствовать его взгляд. Чувствовать, как под маленьким кухонным столом его ноги касаются ее ног.

– И всё же, как же так вышло, что раньше я не слышала, как Вы поете?– Что ж, я действительно редко пою под гитару, но могу вас заверить, что мычу себе под нос я постоянно.– Могу я услышать? – Элеанора наклонила голову, стараясь поймать его взгляд.Михаил Петрович усмехнулся.– Ну зачем же я буду мычать, давайте я вам лучше сыграю.– Я уж думала, Вы не предложите, – Элеанора улыбнулась.– Сегодня будет поздновато? – спросил он риторически, глядя на настенные часы.Элеанора была не готова расстаться с этим вечером.– А мы тихонечко, как мышеньки, – сделала еще одну попытку она.Уговорить его не составило труда.– Если я разбужу еще и других соседей, точно разорюсь на чае с вареньем. Идемте.

Они прошли в дальнюю комнату. Тут было светло. Девушка сделала пару шагов и замерла в центре, разглядывая все вокруг: слева вдоль стены стояли шкаф и сервант. За стеклянными дверцами серванта Элеанора заметила несколько черно-белых фотографий, помещенных в рамки на ножке. Рядом с фотографиями стоял набор из хрустальных рюмок. Маленьких, в форме перевернутых конусов. Еще там стояли книги, широкие альбомы и какие-то то ли дневники, то ли ежедневники – их выдавала специфичная обложка. Девушка взглянула направо: тут стоял диван, рядом с ним стул с синим халатом на спинке и гитарой на сидушке. Возле самого окна располагался рабочий стол с разложенными на нем инструментами и еще одной гитарой, но без струн. Под окном, перед батареей стояла коробка, на ней тихо-мирно сопел кот. Он свернулся калачиком, поджав под себя хвост. Его брюшко слегка поднималось с каждым вздохом.– Спит проказник, – Михаил Петрович нарушил тишину.– Такой хороший, – неосознанно и тихо произнесла Элеанора.Михаил Петрович взял в руку свою гитару и развернул стул, на котором она стояла до этого, чтобы девушка могла сесть перед ним.– Прошу на место в первом ряду.Элеанора села. Сам Михаил Петрович устроился на диване.

– Что вам сыграть?Элеанора глянула на сладко спящего кота, и ей в голову пришла мысль.– Может, колыбельную?Михаил Петрович кивнул и перевел взгляд на гриф. Его брови пару раз дернулись к носу – он пытался вспомнить аккорды, – а затем провел пальцами по струнам. Он заиграл. Звучание каждой задетой струны стало рассыпаться по комнате. Оно напоминало звук, с которыми блестят драгоценности в старых мультфильмах. Слова стали слетать с губ мужчины. Неторопливо, тихо. Его голос был равносилен нежному касанию по спине.

"Вечер тает голубой,Спи, я посижу с тобой,Спи и ничего не бойся…".Элеаноре казалось, что она знает эту песню – почувствовала это с первых нот. Что-то в песне было до боли родным и заставило всё её тело покрыться мурашками. Голос Михаила Петровича был сильным и ласковым, и он пел тихо, и окончания фраз перетекали в новые строки, и все точки с запятыми будто перестали существовать. Песня лилась также естественно, как облака плывут по небу.

“День ещё один прошёл,Что-то было хорошо,Что-то, может быть, не вышло —Никому не расскажуИ твой сон посторожу,Он уже идёт по крыше,Сон к тебе идёт по крыше…”Михаил Петрович поднял взгляд на Элеанору, он пел для нее… и может, даже о ней. Пока он смотрел ей в глаза, Элеаноре казалось, что они одни во всей вселенной. Этот момент принадлежал только им двоим. Есть что-то особенное в том, чтобы делить приятное воспоминание с одним-единственным человеком. Будто у вас есть своя маленькая тайна. Что-то общее, что создали только вы вдвоем. Что-то неизвестное больше никому.В какой-то миг Элеанора забылась, она видела только нежный взгляд человека, сидевшего перед ней, и его слова глухо доносились до нее, будто их пели из-за стены."Споет ли он для меня когда-нибудь снова? Или это все, что останется у меня?"Михаил Петрович отвел взгляд, чтобы найти очередной аккорд, и Элеанора продолжила его слушать.“Спи, моя хорошая,Боль твоя непрошена,Пусть уходит восвояси.Я её заколдовал,Произнёс любви слова,Боль сказала: ?Мир прекрасен!?И умчалась восвояси…”Элеанора чувствовала, что Михаил Петрович знает о ней гораздо больше, чем она успела ему рассказать. Хотя скорее это просто была удачная песня, но… он выбрал эту колыбельную из, наверное, десятка колыбельных, которые он точно знал. И поэтому Элеанора не переставала чувствовать, что он заботится о ней."Когда мы встретимся снова, что он мне скажет? Будет ли он думать об этом вечере? Потому что я буду".Желтый свет люстры освещал Михаила Петровича, как прожектор освещает артиста на сцене. Его волосы растрепанные и разделенные пробором посередине спадали ему на лоб и виски. Поцелованные светом, они слегка подрагивали в такт его правой ноге, носком которой мужчина едва заметно помогал себе сохранять ритм. Большие руки невесомо парили над струнами охристой гитары.

“Усни, я буду рядом,Всегда я буду рядом,В жизни или в смерти…Всё, что есть, поверь, тебе…Всё, что есть, отдам тебе.”Последние куплеты оказались самыми пронзительными – они заполнили собой все вокруг.Проходя сквозь тело Элеаноры, они застревали в ее груди, обрастали вокруг сердца и разума. Все внутри нее расцветало белыми цветами каштана, будто голос Михаила Петровича был теплым весенним солнцем и давал им силы.

"Может ли быть что-то между нами? Правильно ли это?"Девушка завороженно глотала каждую фразу. С каждым новым словом, слетевшим с губ мужчины, в Элеаноре возрастало необъяснимое чувство. Кажется, еще чуть-чуть она не выдержит. Еще чуть-чуть и она сорвется с места, как сегодня утром, когда она выбежала навстречу Михаилу Петровичу. Только теперь это чувство еще сильнее, еще опаснее от того, что дистанция, которую ей предстоит сократить, представляет из себя один-единственный шаг.“Уходить не стану я,Спи, моя желанная,Сон уже прилип к ресницам…Тает вечер голубой,А моя любовь с тобой,Пусть она тебе приснится,Сон прилип к твоим ресницам…”(А. Розенбаум – "Колыбельная")

Элеанора встала. Михаил Петрович, продолжал касаться струн – чтобы она не делала, он не хотел ее спугнуть.Элеанора подошла к нему ближе и коснулась рукой его плеча. В тот момент пальцы мужчины замерли на грифе гитары, и он медленно поднял свой взгляд на девушку. И Элеанора смотрела на него со слегка приоткрытым ртом, будто что-то вертелось на кончике ее языка, но она не говорила этого, потому что нашла способ получше, чтобы передать то, что она сейчас чувствует. Она плавно перенесла руку с плеча ему на щеку, едва касаясь его скулы большим пальцем. А он, в тупом ожидании, непрерывно смотрел ей в глаза. Она сделала еще один маленький шаг к нему и обняла его, заставляя прижаться головой к ее телу. На несколько секунд Михаил Петрович замер. Он неторопливо убрал с ног гитару, и, отложив ее на кровать сбоку от себя, обнял Элеанору в ответ. Она стояла возле него и обнимала его голову, пропуская ершистые седые волосы между своими пальцами, пока он сидел, уткнувшись лицом ей в живот и обвив ее талию руками, будто их отношения были ближе, чем они думали. И Михаил Петрович все не мог отпустить ее из своих рук, а она была не против, и обнимала его так же крепко. Он дышал ее запахом и слышал, как бьется ее сердце под его ухом. Оно то ускоряло, то замедляло бег, и Михаил Петрович догадывался, что происходит с ее сердцем и отчего оно так беспокойно.Вынырнув из сказочного мгновения, Элеанора нехотя столкнулась с мыслью о том, что стоит ей раскрыть руки, и дальше должно будет последовать ее объяснение, какого хрена это было. И это объяснение не должно содержать упоминание о каких-нибудь мифологических ангелочках, и, не дай Бог, отцовской фигуры, потому что ни первое, ни второе не было бы правдой. Но этот момент должен был закончиться, и Элеанора это знала, и она не хотела портить его, в попытке обойти острый угол. Даже если сейчас все полетит к чертям, у нее будет хорошее воспоминание об этом вечере. Она раскрыла руки, и Михаил Петрович последовал за ней.