Глава 42. После боя (1/2)
Бывает такой вид усталости, когда даже сон не идет. Измученная сутками почти непрерывных боев, Энид не могла заснуть. Физическое измождение было ничтожным по сравнению с моральным опустошением.
Вырванные куски скал с обломками скайхолдского нижнего двора, бывшие платформами для битвы с Корифеем и его демонами, некоторое время по инерции еще висели в воздухе, но без противоестественной тяги Бреши, рухнули обратно на землю как раз в тот момент, когда Энид металась Шагами в Тень, пытаясь выйти на след Соласа.
Дальнейшее прошло как в тумане – как она пробирается по руинам, как натыкается на юного пухлощекого мага и пожилую целительницу – последних выживших из Первого магического отделения. Как слушает про гибель верного Риона, ставшего между ними и моровым драконом, который в тот момент выпускал свой последний агонизирующий залп. Как карабкается по каменному крошеву, бывшему когда-то стеной нижнего яруса Скайхолда, как слышит стоны раненых из-под завалов. Как добирается до уцелевшего верхнего яруса и встречает Вивиен и Дориана – раненых, но живых. Как падает на руки слуг, которые несут ее в покои под непрерывный аккомпанемент ахов Жозефины. Как ее освобождают от покореженных доспехов, укладывают в магически подогретую ванну, омывают, умащают бальзамами.
И вот она одна, облаченная в чистую пижаму из тончайшего антиванского шелка, лежит в постели и не может уснуть. Рой мыслей заполонил голову многоголосым хором, и эту битву она проигрывала – выгнать их не получалось, даже мобилизовав всю волю.
Сколько погибших? Сколько раненых? Материальный ущерб? Сколько придется восстанавливать крепость? Потом, это потом. Первое магическое... Героическое. Нужен памятник, монумент. Статуя Риона-драконоборца. Выжившим – предложить почетную пенсию с большим выходным пособием. Очень большим, чтобы навоевавшиеся на всю оставшуюся жизнь маги смогли купить не то, что ферму, а приличное поместье со слугами и угодьями. Если захотят, потом… Потом. А что потом? Прости, мать Жизель, но Инквизицию распускать еще рано. Она с радостью бросила бы здесь все и вернулась домой, если бы не метка.
Вот она и пришла к самому поганому в этой истории. Метка! Она не только не исчезла с победой над Корифеем, но и ожила. Энид ощутила смутный толчок в кисти еще там, наверху, но подумала, что это могла быть реакция на Брешь, Сферу, взрыв – на все, что угодно.
Но метка ожила. Там, под шрамом, зародилась пока слабая пульсация. Наивно было бы рассчитывать, что старая магическая рана исчезнет, как по волшебству. Но что она откроется вновь – это стало настоящим ударом.
Солас… Какая ошибка, какой просчет! Как она могла так глупо спугнуть единственного мага, который мог помочь ей с меткой? Где его теперь искать? Как убрать эту дрянь с руки без Соласа? Ответ один – Инквизиция с ее армией, шпионской сетью, алхимическими лабораториями, деньгами и политическим влиянием. А после победы над Корифеем ее орден станет первой силой на континенте. Нет, господа, закрывать орден еще рано. Мы еще побарахтаемся!
Мысли, мысли, мысли… Как избавиться от них хотя бы на время? Как очистить голову, чтобы не сойти с ума? Разве что медитацией. Энид решительно встала с кровати, взяла посох и ногами придвинула друг к дружке два стула. Растянулась между ними на поперечном шпагате. Поставила посох вертикально прямо перед собой, стремясь к полному равновесию. Получилось с четвертого раза. Наконец, нащупав гармонию и не дыша, она осторожно отняла руки от оружия и положила их на бедра ладонями вверх. Сосредоточила взгляд на посохе, стараясь мысленно коснуться каждого своего напряженного мускула.
Тысячелетние тренировки сделали ее тело послушным инструментом. Мышцы, благодарно откликнувшись на ментальную команду, подарили ей, наконец, освобождение от сиюминутных забот. Не сразу, но постепенно она обрела долгожданное расслабление разума через максимальное напряжение своей физической оболочки. С облегчением вздохнула и закрыла глаза. Очистившийся разум наполнили уже не мысли, а образы из далекого прошлого. Умение контролировать каждый мускул своего тела воспитывался долгими годами, начиная с раннего детства. Девочкой родители отвели ее в валинорскую Академию высоких искусств, желая узнать, что более всего привлекает растущую личность. Как и любой здоровый любознательный ребенок, Энид интересовалась всем – ее в равной степени привлекали живопись, вокал, владение музыкальными инструментами и стихосложение. Но, увидев выступление учениц школы Порхающего танца, она пропала. Да, в бесконечно длинной и праздной жизни валинорских эльфов находилось время для разных искусств, и Энид позже обрела навыки каждого, чтобы достойно смотреться в приличном обществе. Но танец стал главной страстью ее юной жизни.
Кажущаяся легкость, с которой танцовщицы взлетали над сценой и бесшумно приземлялись, достигалась часами изнурительных тренировок и глубоких медитаций, в ходе которых каждая мыщца, связка, сустав и сухожилие становились сильными, прочными, эластичными инструментами, идеально послушными своему хозяину. Высшим мастерством считалось умение задержаться в воздухе, используя лишь контроль над мускулами – левитация без магии. Этим владели примы валинорского Храма порхающего танца, чьи выступления юная Энид старалась не пропускать, очарованная слаженной работой сильного, свободного духа и совершенного тела. Умения, полученные в танцевальной школе, очень помогли намного позже, когда отец стал учить ее ближнему бою. И хотя он беспрерывно ворчал и насмехался над ней, гордость в его глазах не могла обмануть дочь. Отец и мама – Энид помнила их в зрительном зале на своем первом концерте. Рядом сидел ее сводный брат с женой – славные воины, чьи имена обросли легендами еще в Средиземье. Множество родных и близких, любимые лица, которые пришли восхититься маленькой танцующей принцессой. Впрочем, в Валиноре средиземские титулы уже не имели значения и употреблялись только в рамках вежливого обращения. И отец был уже не король. Свое королевство он оставил на старом континенте, вместе с мамой погрузившись в изучение стихийной магии, к которой позже приобщится и Энид. А пока она – счастливое дитя, танцует свой первый показательный танец под нежные трели струнного оркестра, и весь мир восхищается ею. Позже в ее честь будет устроен чудесный праздник, на котором будет даже присутствовать ее почтенная бабка из ваньяр. Отец так оттаял, что соизволил пригласить свою мать, чье имя он никогда не произносил ранее и которую, собственно, не помнил. Прекрасная ванья, в пылу юношеского авантюризма прибывшая в Средиземье в середине Первой эпохи с каким-то нолдор, потеряла своего нареченного в бою с орками, но, не позволив себе долго горевать, тут же влюбилась в знатного синдара – родственника короля Элу Тингола. Однако, родив ему сына, она быстро остыла и к своему суженному, и к материнству, и к Средиземью в целом, сочтя, что это слишком тяжкие испытания для ее тонкой натуры. Безо всякого сожаления, она бросила младенца на попечение отца и отбыла обратно в Валинор. И вот, после тысячелетий забвения, эта дама появилась, чтобы выказать восхищение внучкой, и все окружающие хором сказали, что юная Энид унаследовала ее ваньярскую красоту. Отец лишь усмехался, поглядывая на свою супругу – он-то видел, в кого у дочки такие гордые скулы, диковатый разлет низко посаженных бровей и чувственный изгиб верхней губы. Как он позже выразился, от бабки в ней была только ?масть? – сияние белоснежной тонкой кожи, густого золота волос и прозрачной голубизны глаз.
Все эти семейные байки, с годами обрастающие все новыми подробностями, Энид послушает еще не раз. Хотя она больше предпочитала слушать истории своей матери – авари с майярской кровью, потому что они были связаны с магией и приключениями. Самыми же любимыми были рассказы о совместных путешествиях родителей по Средиземью, освобождением племен авари из рабства в Хараде, поиски Вод Пробуждения и находки чудесных артефактов. Интересовалась она и историей Средиземья, хотя та была не в почете в Валиноре. Как и во всех успешных метрополиях, жителям внушалось, что все, происходившее вне благословенных земель – не важно и второстепенно. И здешние эльфы считаются высшими по сравнению со средиземскими, и науки более развитыми, и искусства более утонченными. Энид не придавала этому значения, но не могла не слышать ноток недовольства в разговорах родителей. Они были в самой последней группе эльфов, с неохотой покинувших далекую родину.
Все это проносилось в голове медитирующей Энид в форме не мыслей, но эмоций и чувств. Она вытащила из глубин памяти ту чистую радость, которую испытывала, танцуя свое первое падеде из ?Феи утренней зари? маэстро Ливандреля. Волшебство нежных звуков, похожее на тихий звон от россыпи хрустальных шариков, рождало головокружительную волну, что уносило ее юное, до прозрачности тонкое, но при этом сильное и гибкое, как ивовый пруток, тело в порхающий полет над сценой. Волнение и восторг теснили ее грудь, незамутненная любовь к такому прекрасному и доброму миру, ко всем его живым обитателям, словно давали крылья для очередного прыжка-полета, она растворялась в порыве девственной страсти к жизни, когда кажется, что центр вселенной находится в собственном сердце… Из транса ее вырвал звук открывающейся двери. С неохотой отпуская ощущение детского абсолютного счастья, что подарило ей воспоминание, Энид вернулась к реальности.
Глаза были все еще закрыты, но она безошибочно определила посетителя. Опытная шпионка не пользовалась духами, но слабый запах птичьих перьев и чернил узнавался сразу. К ним еще добавилось явственное амбре лошадиного пота. - Лелиана, – констатировала Энид и открыла глаза. – Ты быстро. Тайный канцлер еще не сменила пыльного дорожного платья, но уже успела где-то прихватить бутылку вина. Она была само благодушие, однако Энид было не провести – визит был непростой. Учитывая хотя бы тот факт, что Лелиана вскрыла запертую дверь в спальню Инквизитора. - Получила ворона от Жози и сразу поскакала до ближайшего элювиана из Бриаловой сети, – объяснила бард и вкрадчиво добавила: – Надеюсь, ты извинишь меня за вторжение. Не хотела будить. - Полно, если бы я занималась здесь чем-то секретным, то заперлась бы магически, – благодушно успокоила ее Энид. Она мягко взялась за посох и одним плавным движением опустила ноги на пол. Выпрямилась, но посох из рук не выпустила, держа его как можно более непосредственным жестом. Как была, в пижаме, подошла к столу и с интересом глянула на бутылку. Было бы безумием принимать угощение от Лелианы. Поэтому она легким движением посоха призвала бутылку из своего буфета, а заодно и два бокала. Когда все это эффектно опустилось на стол, она жестом пригласила Лелиану сесть и уселась сама, прислонив посох к столу на расстоянии вытянутой руки.
- Винтаж, ?Блондинка на солнце?, – похвалила Энид Лелиану, – у тебя хороший вкус, однако ж, в это время дня я предпочитаю что-то менее сладкое и терпкое. Пожалуй, я приму ривейнского розового, урожая двенадцатого года. Мне нравится его тонкий букет.