17 - Прозрачная пыль (1/2)

Прозрачная пыль-Звучит неприятно-И не только звучит(В. Панов)Лаари с трудом оторвался от текста. Он прекрасно понял, что именно держит в руках – кусок дневника Диаса. Как тот попал к Лиору, его уже не волновало. Он ощущал негодование, он хотел ответить, и, придвинув к себе клавиатуру, настучал несколько коротких, экспрессивных строк. Что же это такое, почему, за что?! Да, он недоволен их странными «отношениями», да, у них все не гладко, но он же старается!.. Он говорил, просил, требовал, в конце концов, чтобы ему сказали: «я тебя не отпущу». Так почему же каждый раз повторять обратное? В этой фразе эльф слышал «ты мне не нужен», а вовсе не обещание свободы…Ответ не заставил себя ждать«Есть много вещей, о которых люди совсем не думают. Это не плохо. Просто им некогда. В те редкие моменты, когда они могли бы, они стараются сделать все, чтобы это не получилось. Одевают плеер на улице, чтобы не думать. Читают объявления в транспорте, чтобы не думать. Болтают с неинтересными попутчиками – чтобы не думать.

Это не плохо. Но люди просто разучатся, и им будут казаться необычными и странными достижения тех, кто старше их хотя бы на десяток лет.

Я знаю людей по буквам. То, что они пишут, открывают мне дорогу к их мыслям. Хотя бы к тем, которыми они не против делиться. Людям вообще это не свойственно – делиться.

И я говорю «люди» так, словно не причисляю себя к этому виду. На самом деле я не понимаю простых вещей, естественных для них, и копаюсь в вопросах, обычно им неинтересных.

Страх убивает жизнь. Мы страдаем потому, что боимся, желаем избавиться от страха. Но не можем, и потому страдаем. Страдание называют путем совершенствования, тем не менее, это путь к познанию только одной части себя. Самые мудрые верно говорят, называя путем истины радость. Эта дорога доступна немногим и только изредка. Страдать куда проще, чем радоваться. Наш мир стоит на слезах, как Париж на Сене. В нашем мире куда больше того, что рождается из боли, чем из радости. Боль возведена в ранг искусства. На ней возводят культы, о ней говорят, как о душевной тонкости и психологической организованности. Предполагаю, что корни этого странного увлечения уходят в ошибку логики второго порядка, которую допускают не приученные думать рассудки. Испытавший боль – это получивший опыт. Опытный – это имеющий право рассуждать, авторитетный. Авторитетный – получающий внимание и\или уважение окружающих. Простая система, построенная в акцентуации на едином субъекте.

Философия никогда не помогала в решении вопросов социологии. Я сейчас читаю любимую мангу моего ангела, пытаясь понять, где я допустил ошибку, но вижу только боль, на которой автор строит сюжет. Когда красного цвета много – он теряется на картине, перестаешь замечать детали. Отмечать оттенки. Нельзя перегибать палку. Ангел сочувствует всем, и героям истории, как я понимаю, тоже.

Ангел не хочет меня видеть, и я понимаю его. На его месте я бы тоже не хотел. Это ничего не меняет. Я все равно люблю его и все равно жду. Через неделю ли, через месяц, или через год. Но он вернется, потому что не в его правилах уходить не прощаясь.

Сегодня позвонил брат. Он не знал, что ко мне нельзя, а Энрико посчитал недопустимым отказать в связи члену дома. Как Дебора, мой врач, только не уследила?.. Мы говорили всего несколько минут. Я сказал, что с Коридором все в порядке. Он ответил, что плевать на Коридор хотел, главное, чтобы были в порядке те, кого мы зовем «семьей». Я уже не знаю, кто входит в это понятие, а кто нет. Не знаю, когда он виделся в последний раз с родителями, и имеет ли хоть какое-то представление об их состоянии. Дебора сказала, мать приезжала, пока я был отрезан от мира. Брату безразлично, или он и правда что-то задумал. Он ждал ангела и племянника в Японии, но так и не дождался. Ну да там свои тонкости, Атрей не торопится меня в них посвящать. И правильно делает, иначе я бы и туда нос сунул.Думаю, с них хватит моего вмешательства.Если оно приносит только неприятности, полагаю, этого не стоит делать.

Все дорогие мне люди находятся далеко. Многих из них я никогда не видел. Я не знаю их лиц. И ничего, в сущности, о них не знаю, кроме того, что наши мысли и взгляды сходятся. Поэтому я и не умею обращаться с людьми в пределах своей досягаемости. Я не знаю, что с ними делать, и оттого, вероятно, совершаю ошибки, о которых узнаю слишком поздно, когда уже нет возможности исправить.

Никому из них не нравилось то, что я договорился с Зэрирэлем. И я обещал племяннику, что более не буду делать этого. Не стану связываться с этим существом. Племянник беспокоился, а для меня это слишком дорого. В этом мире всего четыре человека, о ком я могу сказать то же самое, и никто из них не связан со мной родной кровью.

Дебора заставила оборвать все пути сообщения с миром, так что мне не осталось ничего, кроме Коридора,из того с чем бы я мог работать.

Я потерял способность видеть сны. Все их до остатка я отдал Коридору. За крылья. Они будут существовать хотя бы во сне. Но они будут.Бэльфегор очень переживал, что утратил свои настоящие, и все, что я могу ему дать – это ощущение полета в коридоре. Оно останется с ним надолго, как память. Племянник будет жить долго. Мне осталось что-то около десяти месяцев, если ничего не изменится.Мне не нужно это время, потому что мне некуда его деть. Не на что потратить. Разве только закончить дело с Коридором. Но на него не нужно столько.Не хочу, чтобы кто-то знал. Все будут об этом думать, а я этого не желал бы.Когда моя мать приезжала в Памплон, она думала, что моя болезнь так некстати отрывает ее от важного визита, от которого, возможно, будет зависеть положение дома.Ангел думает о другом человеке, бывшем с ним, когда я не мог. Племянник думает о том, что я лгу ему. Энрико думает, что следует дать указания отключить интернет-связь по всему поместью, чтобы у меня точно не было соблазна. Он все еще считает меня пятнадцатилетним подростком. Дебора думает о своей докторской диссертации.Теодор думает о Жюстине. Жюстина думает о новом платье. Жизель думает о стихах Буонаротти. О чем думает брат, я не знаю. Это – их жизнь, у каждого своя.

Пишу сумбурно, потом разберу записи. Неудобно печатать на телефоне, сохраняя в заметки. И капельница мешает.Это все проклятый страх. Никогда не чувствовал одиночества, но сейчас начал. Я хочу слышать человеческие голоса, и снова почувствовать людей вокруг. Тех, кого я знаю. Они живые. Не принадлежащие к миру таблеток, шприцов, трубок, не имеющие отношения ни к чему, чем я заниматься обязан. Есть такое выражение «быть из другого теста». Но иногда, кажется, что речь идет не о тесте, а о куда менее невинных материалах. Которые, к тому же, никак между собой не сочетаются. Человек-лед не сможет, как бы ни хотел, прикоснутся к человеку-пламени. Им обоим будет больно, но и только. А я не хочу, чтобы моим близким было больно.

«Мои близкие» тоже очень удачное словосочетание. Не указывает на родственные связи, не демонстрирует уровня отношений. Лишь подчеркивает, что те, к кому обращаются с подобными словами, близки говорящему.

Мои близкие странные. Наверное, больше нигде нет таких. Только мне так повезло с ними. А им, соответственно, не повезло со мной.

Мой ангел – существо без пола, побывавшее в обеих ипостасях, и не остановившееся ни в одной. Ему это и не нужно.Одинаково комфортно ощущая себя в обоих случаях, он просто живет своею жизнью.

Мой племянник жил долго, с точки зрения человека, но видел мало. Вернее, много, но все однотипное. Насилие, убийства, принуждение, работа по найму, чужие постели, мимолетные знакомства, посторонние истории – ничего, что бы касалось его. Здесь, меньше чем за год, он обрел слишком много, чтобы к этому привыкнуть. Но ничего, вроде, справился. Наверное, это я что-то делаю не так. У него есть\были приемные родители, и муж-куро, а еще он любит шутить на темы личных отношений. Даже говорит иногда вещи, балансирующие на грани приличия, и я знаю, что это далеко не предел того, что он мог бы сказать. Он думал о потерянных крыльях каждый день. Вспоминал их, сожалея. Я же долго размышлял над тем, как можно было бы их вернуть. Пока они не отправились в Коридор в этот, последний свой, раз. Последний по времени, а не в том смысле, что им туда дорога нынче заказана. Я видел в последнем своем сне Лаари-ангела. Но ангел не хочет видеть меня. Значит, я не имею права на встречи, пусть и такие. Когда мы только переписывались, я сказал, что постараюсь стать им другом. Не стоило торопиться с определением. Как и говорилось, стать им не просто. У меня вот не получилось. А жаль. Впрочем, я и не умею. Я не знаю, что нужно делать. Не понимаю, зачем делается то, что делается. А спрашивать как-то не всегда удобно. У меня больше никогда не будет снов. Как-нибудь обойдусь без них десять месяцев, а там, глядишь, и не понадобятся уже.

Никто не знает об этом, и, я надеюсь, и не узнает. Я не перекидываю эти записи в дневник, потому что теперь знаю, что и он не приватен. Пишу лишь потому, что больше мне нечем заняться, а не заниматься ничем для меня недостижимое умение.

Мы выстраиваем свою жизнь по заданному сценарию, задумывая каркас еще с раннего детства, и далее лишь следуя ему, теша себя иллюзиями, что все еще можно изменить. Не буду спорить, можно. Но это не легче, чем превратить воды мирового океана в желе – теоретически достижимо, но настолько трудоемко, что и подумать страшно.***************************************

«Благодарю за приглашение, Диас.Яприеду в Испанию ближе к 25 сентября.Видеозаписиготовы. И сканыкниг.Люблю,Жизель» Жизель устало потерла переносицу и отложила очки в сторону.Онадаже приблизительно не моглапонять, как ей поступить. Приглашение Диаса было ответом вежливости на ее собственное. Вне всякого сомнения, Диасей нравился, какмужчина. С ним ей было очень интересно.Интересно говорить с ним. Жизеликазалось, что за счет ее рассказов Диас смотрит на мир, или путешествует по нему.Она была не против.Сама по себе Жизель была скрытной натурой. И не в силускромности, а скорее из-захолерического темперамента. Она рано начала понимать, какраздражает критика в ее адрес, если человекне разбирается в вопросе.Маленькой, она моглапрочесть настоящую лекцию по истории или географии, скажем, древней Палестины, и утереть нос многимвзрослым. Но когдаей, как ребенку, указывали на место среди менее образованных сверстников, она взрывалась. От темперамента страдала в первую очередь она сама.Ей просто было скучно сдетьми, если конечно выпадалавозможность с ними пообщаться.Лет так до двенадцатиЖизель постоянно находилась в дороге, меняя города и страны. Учиться в обычной школе с таким темпом жизни было невозможно. Поэтому она училась дома.Мама и отец училиее чтению и письму. Все остальное познавалось по книгам и с учителями. Из-за подобной изоляции от социума Жизель выросла с весьма специфическими взглядами на жизнь, мораль, добро и зло, и прочие подобные понятия.Изолированная от всех, она постоянно находилась среди людей – странный пародокс, однако никогда ты не бываешь так одинок, как в центре толпы.И она не имела возможности стать частью какой либо социальной группы. Это безумно раздражало.Да, она выросла довольно таки замкнутой. Поэтому сама для себя она решила, что при возможности исправит, насколько это можно, свое поведение.Для нее это значило одно: перевернуть свою жизнь. Бросить родной Кобург, и семью, и привычный устой жизни. 30 мая1996 года она собрала в походный рюкзаксамые необходимые вещи,и рванула в Новую Зеландию. Ей было тяжело, но онане собиралась сдаваться. Она нашла себе работу. Такую, что бы было больше свободного времени. И работала. А когда накопила достаточно денег, сделала первуютатуировку.Жизель сильно сомневалась, стоит ли ее делать. Она долго не решалась. А потом,в последний момент согласилась. Она сделала рисунок,крылья летучей мыши на спине.Это было больно – и освобождающее одновременно.Потом, вместе с болью ушлои сомнение.Жизель перестала сомневаться в каждом шаге. И ей стало проще работать с людьми. Оставаясь замкнутой, она терпимее относилась к критике.Научилась выслушивать ее безвозражений, и отвечатьна нее.Она проживала свою жизнь без конкретной цели – пока в одной из поездок совершенно случайно не попалась на пути какой-то ячейке Института. Эта организация всегда ратовала за то, что лишних свидетелей лучше вербовать, чем устранять. К тому же, у Жизели была тяжелейшая аллергия на амнезин, и просто почистить ей память не удалось. Она начинала работать как оперативник, но ее ячейка распалась и ее перевели в информационный отдел, разведку. Там от немки толку было больше.

О своей работе в этой организации она никому не рассказывала, согласно инструкции – не из уважения к оной, а из соображений собственного комфорта. Не собиралась говорить и теперь…***************************Жизельвсе еще думала над приглашением Диаса.Она опять начала сомневаться в себе, а собственное сомнение бесило ее больше прочего. Жизельникак не могла придумать, какую манеру поведения ей выбрать для общения с Диасом и его семьей.По его рассказам, родители очень строги к правилам этикета. А его мать еще и весьма религиозна.Правда, сам Диас живет отдельно, в своем поместье на берегу моря. Но родители могут решить навеститьстаршего сынав любое время.Хотя, она ехала к Диасу, а не к его семье…Ох, Валорис, Валорис…Жизель улыбнулась своим мыслям.В конце концов, это всего лишь визит вежливости.И отличнаявозможность проверить почву. Жизельнекоторое время назад вышла на связь с Институтом и подала официальный запрос на перевод в центральную Европу. Ей очень не хотелось возвращаться в Украину. Она не привыкла сидеть на одном месте, но сейчас обстоятельства изменились. И онаготоваработать и учиться новому, но только здесь, в Кобурге.Отсюда ей легчедобраться в любую часть света.К тому же,сейчас в Потсдаменаходятся ее родители. Отецвряд ли куда-то поедет, а мать не оставит его.Что доЖизели, ейперепало огромное наследство – фамильное имение с прилегающими землями, бесценная историческая библиотека исотни старинных статуй, которым нет, и не может быть цены. Доживдо 32 лет, Жизельнаучилась любить своей дом и таковым это место вообще считать.Онапотянулась на кушетке, где до недавнего времени лежала.На дворе стояла глухая ночь.Сегодня уже 20 число. Через 5 дней она будет в Испании. А там ее ждет… Да, там ее ждет мужчина, которого она зовет «Любимый». Она объяснилатогда Диасу, в каком значении использует это слово. Для нее Диас действительно любимый мужчина. Любимый, как хороший собеседник; любимый, какпросто близкий человек. Понятием «друг» она уже не оперировала давно. До понятия «любовник»Жизель пока не дожила.К тому же, зная вкаком состоянииздоровье«любимого», она догадывалась, что он просто не ляжет с ней в одну постель. Жизель посетилапрепротивная мысль:Диас вел довольно замкнутую жизнь, но не был не аскетом там или отшельником, и уж точно не был монахом. А человеческая природа склонна к реализации своих природных инстинктов.От подобной мысли Жизель позеленела. Нашла о чем думать...В любом случае, ехать к нему в гости в джинсах и кроссовках будет некрасиво. Значит, порадоставать из сейфа фамильные бриллианты. ЛюбопытнаяЖизель навела некоторые справки о семье Ирфольтеиз Испании.Родовая знать.Богатые люди,немного надменные и холодные. Родители жили отдельно от старшего сына и очень редко виделись с ним. Что они, интересно, делали в свободное время, не в шашки же играли?Еще быланевестка со статусом «бывшая», жена его младшего брата.Диасзавел разговор о ее вотчине - небольшом поместьев Лангедоке. С очень необычной архитектурой здаине, украшенное статуями андрогинных ангелов. Навести справки об этом участке земли у Жизели пока не было возможности. Если его цена меньше 200 тысяч,вряд ли оно представляетхоть какую-то историческую ценность.С недавних пор Жизель начала штурмоватьинформационный сайт ЮНЕСКОна предмет подачи туда заявки. Предложение Диаса ей понравилось. Онане противпревратить свой дом в настоящий музей. Ведь это не только очень красивое историческое здание, оно обладает просто таки уникальнойисторией… Жизель решила, что восстановит полный дворцово-парковый комплекс, от которого собственно осталось основное здание, конюшня и старинная усыпальница.Раньшебыло крыло с комнатами прислуги (они никогда не жили вхозяйском доме),была закрытая оранжерея идальше в лесу – небольшой охотничий дом.Изучаясвою же библиотеку, Жизель нашлачертежии схемы старых построек. Оранжерея пострадала от пожарав19 веке, и ее снесли. А флигель для прислуги убрали, когда делали новый подъезд к дому. За парком никто не следил лет сто.Почему-то, рассматривая старинные планыпарка, Жизель подумала, что моглапочувствовать спящая красавица, когда увидела свой замок после 100 лет сна. У нее ощущение было «сказочное». Разросшиеся за столетие кусты розпревратились в дикие заросли. Все дорожки, выложенныекогда-то изразцами и смальтой,заросли травой ичертополохом. Радовало то, что деревья не погибли. В саду было высажено свыше сотнидекоративных пород деревьев икустарников. Пусть они запущены, но еще ведь живы.Радовало и другое: в парке обнаружилосьсемь фонтанов. Один, крупный и шесть поменьше размером, все они находились в разных уголках парка, отвечавших за различные страны света. Фонтаныбыли, теоретически, в рабочем состоянии. Вода в них поступала изреки, протекавшей в лесу.На чертежахсада было указано, где находятсявентили для подачи воды.Пробовать пока Жизель не решалась. Но онадля себя решила, чтоуже весной эти фонтаны будутблистать во всей красе.Жизель снимала дом на видео, каждую комнату в отдельности. И делала снимки на цифровой фотоаппарат. Она понимала, что Диасесли не поможет, то хотя бы подскажет, как ей поступить дальше с таким сокровищем. Она сняла все надземные и подземные этажи дома, но катакомбы не тронула. Как то при Аредэлеонапроговорилась, что там тоже есть на что посмотреть…Мысль об Аредэле отдалась глухим холодом внутри, и немка поскорее ее прогнала. Это была скорбная страница ее биографии. Лучше поскорее вернутся к снимкам.Что касается подземелий – то сейчас она не хотела выдавать фамильной тайны Валорису.Еще рано. Аналогично она поступила и с усыпальницей. Сделала снимкитолько охранников – мраморных ангелов.

*******************************

Рано утром 25 сентября Жизельзакрыла крышку последнего из чемоданов и отдала его в рукигорничной. Для поездки в гости к Диасу онаскупила, наверное, несколько бутиков одежды,скромно надеясь, что из этого вороха она сможет в непредвиденной ситуации (только бы такая не произошла)найти что надеть. Кроме багажа с одеждой Жизель везлаподарки Диасу.

Как она и обещала, она сняла дом на видео и фото. И отсканированный полностью старинный манускрипт на неизвестном языке. И еще кое-что. В библиотекехранились не только книги, но и свернутые свитки. Некоторые –из папируса, другиеиз бумаги, а еще – написанные на коже. Жизель везла в подарок Диасу старинную карту звездного неба, нарисованную на коже то ли барана, то ли козы. Он, судя по всему, такие редкости должен любить… Самолет сел в предместье Сатандера. Жизель не стала ожидать погрузки багажа и просто села в машину. Нанятый ею «роллс-ройс фантом» плавно тронулся с места и повез ее в сторону Памплоны.Она уже стала забывать, как выглядит Кантабрия, хотя и провела тут не один летний месяц. Правда и лет с тех пор прошло немало.Автовъехало в открытые ворота и вскоре показалось поместье.«Фантом» мягкозатормозил у центральноговхода.По ступеням спустилсяслужащий и открыл дверь…************************************

Диас знал – ему говаривал младший брат – что он бывает слишком сух и официален при первом знакомстве. От того, дескать, ипроистекает большинство проволочек в общении. Диас не придавал этому значения, пока о том же, хотя и другими словами, ему не сказал Лаари. Лишь это заставило его задуматься, и попробовать что-то изменить.

25 сентября в его персональном календаре стало днем общения. Живого, настоящего. Такого редкого, ожидаемого, и недостижимого зачастую, невозможного. Общения по скайпу Диас не признавал. Не любил и не понимал смысла. Оно напоминало ему неумелую интермедию, неловкий фарс двух бездарных актеров.Жизель приехала точно вовремя – очевидно, сказывалась немецкая точность. Это Диас был вполне в состоянии оценить – пунктуальность в его понимании была серьезным достоинством.

Его гостья выплыла на свет божий – он как раз мог оценить ее выход во всей красе, так как встречал Жизель, стоя на верхней ступеньке террасы первого этажа. Конечно, вежливее было бы спуститься и подать даме руку, но Диас чувствовал, что не потянет еще одну лестницу.

Жизель выбрала для визита довольно строгое закрытое платье цвета морской волны в штормовой день, и гарнитур из турмалинов. Все предельно прилично и, надо признать, очень ей шло. Впрочем, его гостья сама по себе очень привлекательна, так что ей наверняка идет практически все. Невысокая ростом, с бледной кожей, волной крупно-вьющихся черных волос, из которых одно удовольствие составлять сложные прически, и с серыми глазами. Сама себя Жизель любила звать «снежной королевой» - и с этой ролью, надо признать, часто неплохо справлялась.