means to protect what we love (1/1)

2007.У Бена закрыты глаза. Он сидит в свете заходящего солнца за окном и представляет, будто находится на сеансе спиритизма у какой-нибудь гадалки в непонятном, но очень загадочном месте. Вместо этого Бен сидит на кровати у себя в спальне, скрестив ноги и протянув руки вперёд, и медленно, но вдумчиво говорит. Так что глаза его закрыты.Пружины большой кровати тихо скрипят под внушительным весом. Не слышно звуков улицы, не слышно дыхания слушателя, только голос Бена и то, что он говорит. Антуража, может, и хватает. Сердце в груди отсчитывает ровные удары, и Бен почти спокоен, даже если понимает, что говорит.— У Аарона Соловонюка абсолютно холодные руки и ноги, — произносит он и на ощупь находит чужие длинные пальцы. — Иногда настолько холодные, что боишься дотронуться до всего Аарона. Он совершенно не слушает, что ему говорят по этому поводу. Его жена, его семья, я — кто угодно, он ничего этого не слышит, и ему действительно плевать. Совсем плевать. — Бен, хоть и глаза его закрыты, опускает голову. — Вообще, у Аарона холодные только ладони и только ступни. Особенно пальцы. Совершенно ледяные, не говоря уже о том, что с ними случается зимой. И Аарон из-за этого вечно мёрзнет, но не хочет признавать. Даже сквозь перчатки его ладони холодные, и он долго не может прийти в себя, когда оказывается в тепле.Бену нравится говорить подобное. Ему очень жаль, что он сейчас не видит лица напротив, но понимает, что это, может, и к лучшему. Кончиками пальцев он чувствует чужой пульс на запястье, почти такой же ровный, как и у него, потому что Бен, конечно же, говорит одни лишь глупости. Тем не менее, Бену очень нравится их говорить. В нём нет волнения, лишь титаническое спокойствие, совершенно не свойственное ему, и довольная улыбка, которую никак не получается скрыть.— Но у Аарона, Аарона Соловонюка, горячая шея, — понижает голос Бен и, едва касаясь кожи и одежды, переносит пальцы на чужую шею. — Горячая шея, тёплые плечи, всё как полагается. И ледяные руки. Бывает, когда перегреваешься, дотрагиваешься рукой до своей шеи или лица, и получается яркий контраст, который даёт понять, что сейчас ты не просто перегрелся, а весь горишь. Я хочу почувствовать то, что чувствует Аарон, потому что это, наверное, каждый раз невероятно. — Чужие руки накрывают руки Бена. — Наверное, — повторяет он тихо и вновь возвращается к привычному, чуть сбивающемуся тону. — Если хочешь напугать Аарона, то дотронься его холодными руками до его горячей шеи, и если это пройдёт незаметно, то он как будто отключится на несколько секунд... Не слушай, что я здесь говорю.Бен замолкает ненадолго, не знает, что ещё и говорить, но вдруг вспоминает, и вспоминает с той радостью, с какой люди вспоминают об отложенном куске пицце в холодильнике, о невыполненной работе, когда бездельничать дальше нет сил, или о прекрасном человеке, которому они давно не звонили. Бен открывает глаза и смотрит ровно в глаза напротив.— У Аарона Соловонюка холодные губы. — И он медленно касается его губ пальцами одной руки. — Не совсем ледяные, как руки и ноги, но холодные всегда и везде. Тонкие, холодные, даже если невыносимо жарко или он болеет. Хотя откуда мне знать? Совершенно неоткуда. Но у Аарона ледяные руки и ноги, холодные губы, тёплые плечи и очень горячая шея. Я, может, и не должен говорить этого после стольких лет, но он ведь и сам чертовски горяч, так ведь? — Бен вдруг вспоминает, что глаза его не закрыты, и смеётся, чтобы сгладить то, что он наговорил. Бен переносит свои руки на чужие плечи. — Да ладно тебе, парень. Как будто ты не знал, что я это скажу.Он едва сдерживает себя, чтобы не сказать ещё чего-то, что точно всё испортит. Это ведь его идея. И сейчас Бен готов испортить всё, как никогда.— Хорошо. — Он убирает руки. — Теперь твоя очередь.Аарон картинно тяжело вздыхает, опускает голову, едва отслеживает учащающийся ритм сердца в своей груди и произносит:— Начнём с того, что Бен Ковалевич просто невыносим.