Глава пятая (2/2)
Настало время исполнить свою почти еженощную практику. Вера воззвала к Луне затем, чтобы та явила ей во сне образ Карла, если только тот все еще жив. Такой фокус Вера проворачивала с тех пор, как научилась ему, перед каждым засыпанием. Сон всегда оказывался мучительным и истощающим – такова плата, но Вера готова была отдать и куда больше за столь дорогую для нее информацию, знание о том, что с Карлом все в порядке само по себе возвращало утраченные во время сна силы, а потому этот бесхитростный обряд никогда не тяготил ее.Из тьмы появился образ Карла, едва, впрочем, выделявшийся из нее. Вера облегченно вздохнула и подошла ближе, заглядывая в черные стекла, чтобы уловить в них неверное зыбкое отражение того, что он сейчас видит. В темноте стремительно пронеслось гигантское длинное тело.
Видение пропало, рука инстинктивно скользнула за осколком, Вера открыла глаза: рядом сидел Хеллбой и курил короткую толстую сигару.
– Что такое? – раздраженно спросила Вера, садясь.– Ты так дергалась, что я решил удостовериться, все ли в порядке. Все же сегодня полнолуние.– Ты видел хотя бы одного оборотня? – Вера усмехнулась и стремительным движением вытащила из кармана Хеллбоя портсигар.
– И даже убивал, – резко ответил он. – Не припомню, чтобы ты спрашивала разрешения, – он кивнул на портсигар.
– В следующий раз не стоит так дымить, если захочешь у кого-то что-то стянуть, – усмехнулась Вера, вытаскивая на счастье оказавшиеся внутри две простые сигаретки – от сигары она только закашлялась бы. – Так сложно поверить, что я всего лишь хочу исправить собственную оплошность и мне глубоко плевать на все остальное? – спросила она, щелчком пальца поджигая сигарету.Хеллбой промолчал, продолжая курить, сверля ее взглядом.– Геката схватила его по моей вине, – медленно произнесла Вера, выпустив бледный дым, – когда я хотела скрыть от нее свои истинные намерения, то не придумала ничего лучше, как прикрыться чувствами к нему. Я сообщила ей свою единственную слабость по недомыслию, тебе же открываю затем, чтобы доказать – я не держу никаких тузов в рукаве, я в бедственном положении и доверять приходится мне самой, ты же – ничего не теряешь, ничем не рискуешь, пока Карл Крёнен остается в живых.
– Незачем изображать благородство, даже если ты идешь туда ради него. Ваша любовь омерзительна.– И является слишком громким словом для обозначения моих чувств, – усмехнулась Вера. – Считай это… зависимостью, – Вера показательно покачала в пальцах сигаретку, – и горе тому, кто решится устроить мне ломку.Хеллбой вытянул из ее руки портсигар и вернулся к воде, напряженно вглядываясь в шуршащие волны. Завтрашней ночью они отступят, открыв вход в подземное убежище Гекаты.Отведя взгляд от демона, Вера продолжила курить, всматриваясь в одинокое око луны. Всего один лунный цикл назад они так же смотрели в ночное небо через окно вместе с Леопольдом, травясь сигаретным дымом и тихо переговариваясь. Обычно в той комнате спали он и Карл, так как в ней стояло две кровати, а в комнате со столом всего одна, но в те ночи, когда Карл засиживался до рассвета над своими изысканиями, Вера уходила к Леопольду. Так случилось и в ту ночь. И, как обычно это бывало, они вовсе не спали, оба мучаемые бессонницей.– Что-то он зачастил, каждую третью ночь прогоняет меня и возится с чертежами.– Словно тебя не устраивает моя компания, – усмехнулся Куртц.– Напротив, ты мое единственное утешение и радость с тех пор, как я попала в немилость.– Он и раньше предпочитал профессора Клемпта женщинам, – тихо рассмеялся Куртц, но, по-видимому, осознав двусмысленность шутки, добавил: – Его всегда увлекали идеи, а не хорошенькие девушки, и многие из этих идей пришли во времена их с Клемптом работы. Я и сам думал прежде, что, убив голову, ты уязвила Карла столь сильно, что он никогда не сможет тебя простить до конца.– А теперь считаешь иначе? – равнодушно спросила Вера, словно это ее не касалось.– Да. Не нас одних мучает беспокойный сон.– Одержимость проектами, – отмахнулась Вера.– Если только один из них назван твоим именем, – шепнул Куртц. – Пусть он и не может больше тебе доверять, это не спасает от мыслей о тебе. И если бы только кто-то из нас знал чуть больше о нормальных человеческих отношениях, может быть, это что-то бы значило, что-то меняло.
– Хотя бы кто-то из нас?– Карл и до всего этого, – Куртц растопырил пальцы и помахал ладонью перед своим лицом, – не знался с женщинами, загруженный учебой, затем работой, службой в СС. Моя судьба не слишком отличается.
Вера кивнула, всматриваясь в яркую луну до рези в глазах. Что они оба – Карл и Леопольд – в сущности знают об одиночестве?
Куртц перечислял красивых женщин, которых встречал, но все никак не находил времени познакомиться или, даже если решался, никогда не встречал взаимный интерес, и даже начал что-то невнятно и робко бубнить про отталкивающую внешность. Вера слушала вполуха, иногда ободряюще трепля его по плечу и в тон сочувственно вздыхая, сама же продолжала мыслями снова и снова возвращаться к новому для нее и удивительному факту – Карл ночами называл ее имя.– Так что ты думаешь, Вера? – громче, чем прежде, обратился к ней Куртц. Вера вздрогнула и перевела на него растерянный взгляд – она давно потеряла нить разговора.
– Прости, я, кажется, задумалась. Время позднее, – виновато признала она. – Повтори последнее, о чем ты говорил.– Неважно, это пустяк, – скомкано сказал Куртц, отходя от окна. – А время, и правда, позднее. Пора спать. – Он затушил окурок о дно пепельницы и, не раздеваясь, залез на кровать.
Вера пожала плечами и отошла от окна, оставив его приоткрытым – они изрядно продымили воздух в комнате. Пора избавляться от этой дурной привычки, но каждый раз, когда они вот так курили, болтая о всяком вздоре, Вере становилось легче, а потому от этого непросто отказаться. И все же, ложась в соседнюю кровать, ближе к прохладе окна, Вера подумала, что сделать это нужно, ведь их разговоры подбираются все ближе к сокровенным темам.Ее в ту ночь не заботило, что же такого хотел спросить Куртц, но волновало сейчас, когда он был мертв, а прах его безвозвратно рассеян.Тот разговор явно касался Карла. Вера напрягла память, ведь, хотя и погруженная в свои мысли, все же слуха в ту ночь не была лишена, а значит, вся информация сидела где-то в мозгу. Всплывали отдельные отрывки, роящиеся беспорядочно, не давая общей картины. Он говорил: ?У вас есть общее, эта музыка, в которой я, к примеру, ничего не смыслю?, но тут же вспоминалось: ?Мы говорим намного чаще?. И что-то про апокалипсис. Куртц сказал: ?Если он наступит, то кто, как не ты?.
Кто, как не она будет едва ли не единственной девушкой, способной выжить в аду? Будет глотком надежды, любви и красоты для всех прочих. Но, что важнее, для кого-то одного, ведь когда все кончится, не останется других дел, и она сможет сделать выбор. Вера сосредоточенно потерла переносицу, вспоминая. Вопрос, который она так снисходительно пропустила мимо ушей, шел о выборе. Вот только Вера не помнила, чтобы ей назывались варианты.Она была далека от романтичных настроений не меньше, чем Куртц или Карл до встречи с ней. И даже теперь не чувствовала необходимости провести всю жизнь с тем, кого так жаждет спасти. Он должен жить – это теперь неотъемлемое условие для спокойствия ее духа – но где он будет жить не имело никакого значения.Пошел мелкий дождь, Вера плотнее укуталась в плед, хотя не чувствовала холода. Она расфокусированно уставилась вперед, задумчиво сминая потухшую, но еще теплую сигарету. Пришла на ум очевидная, но поражавшая простотой и правдивостью мысль: а ведь никто на всем свете не знает ее. Ни культ луны, ни боги, ни демоны, ни люди. Даже те, кто был или все еще ей дорог. Так совершенна ее ложь, так прочно срослась с кожей маска, что Вера и сама не была уверена, помнит ли еще правду. Помнит ли, ради чего совершается каждый шаг? Действительно помнит?
И есть ли в этих планах место другому человеку?
Она обхватила пальцами осколок и уничтожила окурок – нездешнему куску адского обсидиана все равно, что стереть из бытия неодушевленное или живое. Пока он с ней, о возможности неудачи не стоит и тревожиться, но ее отчего-то не покидало чувство полнейшей неуверенности в завтрашнем дне и всех последующих, столь знакомое и обычному, лишенному всяких магических сил, человеку.Вера слабо улыбнулась: да, виной тому слабость, и у этой слабости даже есть имя.