Глава шестая (1/2)

Тепло, казалось, не наступит больше никогда. Стоял конец мая, но в лесу все еще кое-где держался снег, и от сырости, испускаемой его медленно разлагающимися в древесной тени болезненно-белыми тушками, становилось особенно зябко, так, как не бывает и в самые крепкие зимние морозы, пронзительно, до самой души, и без того дрожащей от опустошающего чувства безнадежности и бессмысленности серых дней, наступивших после лаконичного заключения Куртца: ?Все кончено?.Несмотря на этот извечный холод, Вера не могла назвать себя одинокой. Рядом всегда был Леопольд. Даже сейчас. Он шел впереди и, засмотревшись на компас, не заметил впереди кустарник. Получив веткой по носу, он тихо выругался, и Вера впервые за день улыбнулась, потрепав незадачливого друга по плечу. В общем-то, именно по его инициативе они пробирались теперь сквозь лес. Куртц вытащил ее из дома затем, чтобы отыскать лесной народец и помочь выместить на нем скопившуюся злобу, неминуемо ставшую преемницей ожесточившейся печали.

Они вышли на небольшую полянку, сырая земля хлюпала под ногами, но впереди лежала парочка массивных, тяжелых на вид, упавших стволов, а значит местность была не слишком заболочена. Осторожно пробуя на зыбкость почву, Куртц пробрался к коряге и сел, закурив, таким образом негласно объявив привал. Вера последовала его примеру, не доставая, однако, сигареты, все еще верная принятому решению бросить.– Здесь красиво, – заметил Леопольд, окидывая взглядом темные раскидистые лапы высоких сосен, со скрипом и шелестом движимые ветром. Вертикальные полосы света выделяли голые стволы, делая величественные деревья чуть более приветливыми, возможно, именно это бросилось в глаза Куртцу. ?– Здесь все такое… живое.– Имею ли я право теперь любить живое? – ответила Вера.Она посмотрела на кусочек свободного от крон деревьев неба, две тучи находили друг на друга, и зазор меж ними напоминал "молнию". Расстегнутая часть неба была пронзительно-голубого цвета, однако, судя по времени, на часах близился закат.Золотые лучи уже пробивались сквозь жиденькую хвою прилеска, они выползали из-под туч, а потому, преломляясь, светили особенно ярко, очерчивая контуры каждой ветки, каждого листа, на который падали.– Имею ли право любить то, что зовут красивым, то, что естественно? Я, пошедшая против природы, против законов этого мира? Едва ли. Бесчувственное, мёртвое, уродливое, несчастное – вот мой эталон. Вот олицетворение моей собственной души. И счастье этому миру, я не собираюсь его переделывать по образу и подобию своему.Куртц вытянул ноги и с интересом уставился на удлинившуюся вечернюю тень.– Легко пренебрежительно говорить о красоте, когда иного в отражении и не видишь, – сказал он.– Легко, когда видишь сквозь всякое отражение, сквозь всякий лик, – твердо ответила Вера и тише задумчиво добавила, обращаясь скорее к себе, чем к Леопольду: – И, если мне больше не познать тепла, я предпочла бы приумножить холод, вместо того, чтобы жечь костры.

– Ну-ну, и ведьме случается простудиться, – он протянул ей термос.Вера рассмеялась и, отпив чая, благодарно улыбнулась.– Ты действительно хочешь идти дальше? Тебе они ничего не сделали, – уточнила она, бросая короткий взгляд на помрачневшего Леопольда.– Они заставили страдать тебя, и это нельзя оставить просто так.– Спасибо. И все же мы не будем слишком агрессивны – нужно узнать, кто послал её.– Напротив, нет никакого смысла с ними миндальничать, они ничего не скажут, даже под пытками железом и огнем. Малограмотные. Умеют говорить, только если подучить. Бесполезный сброд, – на последней фразе Куртц неприязненно фыркнул. Вера невольно поймала себя на мысли, что когда-то он, вероятно, так думал и о русских. Он тем временем продолжил, все так же уверенно, но теплее: – Да нам и нечего опасаться. Кем бы ни оказался враг, мы всегда вдвоём, и ему не подослать шпиона.– Да, вдвоём, – неопределенно протянула Вера– Он ушел. Выбрось из головы, – верно истолковав ее интонацию, сказал Леопольд.– Ты не скучаешь?– Я перерос эту привязанность. Она была невзаимной.– В последнее я не могу поверить.– Ты ещё слишком молода сердцем, чтобы в такое верить, хотя и любишь изображать противоположное, – он потушил сигарету. Вера улыбнулась и уничтожила окурок, прицельно послав искру черного огня. Куртц вздрогнул и одернул руку, хотя Вера ничуть его не обожгла. – Другое дело, – он улыбнулся в ответ. – Хватит грустных мыслей, пора немного повеселиться.Они продолжили путь и вышли к болоту. Под ногами теперь была сплошная вода. Вера вскоре начерпала в правый ботинок и вынуждена была остановиться, привалившись к поросшему желтым накипным лишаем камню, вытряхивая ледяную жижу.– Говорил же, надень сапоги, – проворчал чуть вдалеке Куртц.Вера вздохнула, продевая ногу обратно в мокрый ботинок – походный, итальянский, отменное качество, но здешние болота оказались ему не по росту.– Догоняй, скоро совсем стемнеет.Заставив себя отлепиться от камня, Вера зашагала вперед, стараясь наступать на торчащие из болота замшелые камни и упругие кочки, едва различимые средь мутной воды в сумерках.

Пошел мелкий дождь. Вода запузырилась белесыми жемчужинами, и вскоре над ней нависла непроглядной моросью завеса усилившегося ливня. К запаху тины примешались другие болотные зловония, растормошенные избытком влаги. Вера остановилась, балансируя на скользком камне, возросшая сырость сделала продвижение на порядок труднее.

Куртц позвал ее и протянул руку, давая понять, что поможет перебраться на следующий камень. Перепрыгнув, Вера схватилась за его руку, чувствуя, как ноги съезжают на покатом выступе.

– Ты точно знаешь, куда идти? В сущности, у нас есть только старехонькая карта из книги, содержащей в себе лишь легенды и поверья.Он половчее перехватил ее, оттаскивая от края, затем свободной рукой достал вырванную из книги карту и подал Вере. Она спешно прикрыла лист от воды и всмотрелась в черные изгибы линий, затем, приложив пальцы ко лбу, взглянула вдаль, насколько позволял дождь: они почти миновали болото и впереди их ждал густой смешанный лес, подступавший к самой кромке трясины, так было и на карте, но это не значило ничего, подобных мест много, да и Вера не ощущала ничего необычного, хотя должна, ведь именно за этим болотом должны начаться угодья скрытого народца.– А что за поле рядом? Здесь что-то подписано, но буквы стерлись.– Какая разница? Мы почти пришли, – улыбнулся Куртц, забирая карту и таща Веру за руку вперед.Они переправились на противоположный берег и зашли за первые уродливые от бедности приболотной почвы деревья. Дождь все лил, приглушая посторонние звуки, смешивая запахи и застилая обзор, стирая смысл ее мести из мыслей, хотелось, чтобы все поскорее разрешилось и можно было наконец вернуться домой. Проскользнули ленивые мысли на обратном пути воспользоваться порталом, пускай это и опасно – никогда не знаешь, что можно подхватить из внепространственной ткани бытия – но зато она успеет до полуночи оказаться в теплой сухой постели, предварительно смыв с себя грязь и пот изнурительного похода.Рядом послышалось легкое, едва различимое за дождем шуршание, шелест на грани возможностей человеческого слуха. Куртц услышал то же, и в подтверждение тому выхватил пистолет, в тот же миг Вера, повинуясь мимолетному импульсу, потянула Куртца за шиворот. Хлыстом раздался щелчок, что-то с силой выбило пистолет из рук Леопольда, он сквозь зубы втянув воздух прижал руку к себе, и удивленно посмотрел на Веру.– Хульдры, – шепнула она, очерчивая вокруг них стену черного огня. – Это их поля мы видели на карте. Но почему они решили напасть на нас здесь?В темноте, сквозь черные языки пламени, показались четыре пары янтарно-желтых глаз. Вера оглянулась: сзади еще трое, их взяли в кольцо. Она могла их сжечь, но пока не видела на то причины.– В чем дело? – громко и четко спросила она.

Одна из хульдр подошла к самой кромке огня, вытянув костлявую когтистую человекоподобную руку. Вера опустила пламя и чудовище вошло. Особь была на две головы выше Веры, нервно била коровьим хвостом, словно недовольная кошка, а на сплюснутой морде блестел угрожающий оскал.– Зачем ты это сделала? – дрогнувшим голосом спросил Куртц.– Это какое-то недоразумение, когда мы успели насолить лесным фермерам? – ответила Вера.– Мне нужен человек, – сказала особь. Она говорила на норвежском, но из-за схожести с немецким Вера легко все поняла. Чтобы избежать иных трактовок, существо указало пальцем на Куртца и повторило. –En mann. Человек.Хульдра нагнулась и положила руку на плечо Куртцу.– Убери свою лапу! – брезгливо запротестовал он, стряхивая когтистую руку хульдры.– Возвращайтесь-ка к своим коровам, – разозлилась Вера, швыряя сноп искр в сторону хвостатой бестии, та взвизгнула и отошла в тень. Ее сестры глухо зарычали.– Высокие лучше маленьких, – обижено промямлила хульдра, поджимая хвост.– Проваливайте, – устало сказала Вера, метнув огнем в подбиравшихся сзади хульдр. – Мы вам не по зубам.– Человек, – со вздохом сказала хульдра, пропадая во тьме, янтарные огоньки исчезли.– И с какой, интересно, стати они вообще решили, что смогут тебя забрать? – возмутилась Вера, и тут же задумчиво добавила. – Здесь давно никто не селится, но они помнят язык. Может, их мелкие собратья помнят тоже? Или, может, этих хвостатых тоже кто-то подучил?– Хульдры всегда были более… человекоподобны, – ответил Куртц. – Связи между ними и людьми когда-то были нередки.– Ах вот оно что, ты им приглянулся, – рассмеялась Вера, доставая фонарь. Стемнело окончательно, а искать серых приземистых лесных тварей меж темных стволов деревьев да в черных бездонных дуплах и без того непросто.

– Не хочу даже думать об этом.Дождь вскоре прекратился, но подул холодный сырой ветер, пробирающий и без того насквозь вымокших Веру и Леопольда до костей. Они слонялись по темному лесу час или полтора, но никак не могли найти и следа тайного народца. Дождь ли тому виной или информация из книги безнадежно устарела, но все дупла и щели под выступающими корнями были пусты, никого здесь не было, кроме обычного зверья, не ожидавшего прихода человека в дикую глушь.Вера устало опустилась на мокрую траву, ноги гудели, а ведь им еще предстоит проделать ровно такой же путь назад. Сколько они шли от дома? Часов шесть или даже семь, не меньше.На нее что-то капнуло. Неужели снова дождь? Она и без того продрогла. Вера раздраженно швырнула порцию огня под ноги, хотя и помнила о его неспособности греть. На выжженную черную землю упала темная капля. Вера подняла голову и увидела развешенный на ветках выпотрошенный труп какой-то крупной птицы.Они не смогли найти выбитый пистолет, так что Вера молча вскочила и схватив Куртца за плечо подтащила к себе, ограждая огнем от возможных врагов.– Уж с ними я разберусь, – проворчал он, стряхивая с себя ее руку.

– Ты безоружен.– Доверься мне.Вера покорно опустила барьер, они прошли выжженную на земле черную линию. Кусты напротив зашумели – кто-то стремительно ломился к ним. Навстречу выбежало полдюжины серых приземистых тварей, в свете фонаря блеснули их желтые нечеловеческие глаза. Их рты синхронно разомкнулись, обнажая безобразные кривые клыки, раздался нестройный хор скрипучих голосов: ?Человек! Человек!?Куртц схватил какую-то палку и через миг сырое дерево вдруг обрело очертания люгера, отливая в искусственном свете металлическим блеском.– Мастер, – восхищенно отметила Вера.

– Человек! – тонко пролепетала одна из тварей и, отделившись от собратьев, побежала навстречу Куртцу, шустро перебирая короткими ножками. Он выстрелил два раза в голову лесному жителю, затем ранил двух других, стоявших ближе прочих.

– Человек! – простонал один из повалившихся уродцев. Куртц подошел к нему и склонился. Он злорадно улыбался. Вера неуверенно замерла на месте, остро вдруг ощутив некую неправильность происходящего, твари не казались агрессивными. А даже напротив, они выбежали к ним как к старым друзьям. Возможно, для них все люди на одно лицо, и они спутали одержимую местью парочку с тем или теми, из-за кого сегодня и был потревожен покой тайного народца.– Да, я человек, – приосанившись ответил Куртц, приставляя дуло пистолета к морде лесной твари. – В отличии от тебя.Раздался выстрел. Такой же, как и те, что были до и прогремели после. И все же что-то его выделяло, что-то особенно драматичное, заставившее Веру вздрогнуть и отшатнуться.Но этого не хватило, чтобы передумать. На пару с Куртцем она перебила всех, кто вышел навстречу. Вера не чувствовала облегчения, но все же жгла лесных тварей черным огнем, их телам суждено исчезнуть вопреки обычаям ночью, не под солнечным светом, но под пламенем зла, природы столь же древней, что и их народ.

И они исчезли. Ночной ветерок смёл пепел, так что не осталось и следа, лес был освобожден от их черного уродства. Вера села на землю рядом с порослями папоротника, она снова почувствовала себя уставшей, но не от долгой ходьбы.Расправа казалась бессмысленной, но только теперь, когда она воплотилась, а лесные твари плоти лишились. Где теперь их души? Что уготовано маленьким нелюдям? Недолюдям?

– Такие уродины, – прошептала Вера.

Перед глазами все еще стояли серые карлики с желтыми глазами без зрачков, лягушачьими, безобразно широкими ртами, мешковатыми дряблыми брюхами, едва не достающими до земли – столь коротки были их ноги – скрипучими невыразительными голосами, скандирующими одно и то же ?Человек! Человек!?. От них хотелось избавиться безо всяких причин, как от мерзких насекомых, снующих по садовой дорожке: знаешь, что этот вид безопасен, в дом не проникнет и культуры не пожрет, но давишь, ибо отвратительно само его существование.

Вера мягко поправила: но ведь проникла одна такая букашка? И другие, по поверьям, делали так же. Все же, это вредители, их вид не вводит в заблуждение, отвращение продиктовано самой человеческой природой, инстинктом сохранения себя и вида.

Это, конечно, пустяк, капля в море. Человеку бы наточить инстинкты против человека, ведь тот таит куда больше опасности. Взять Веру, кто ж к ней испытает брезгливое отвращение? Разве что провидец. А между тем она роду человеческому навредила куда больше этой стайки полудиких лесных страшилищ. Красота умело скрывает порок.– Давно не смешивали свою кровь с человеческой, – ответил Куртц. Он закурил.– И хотели это исправить, – кивнула Вера. – Но деградация дает о себе знать, притворщик вышел из той самки неважный. И как Карл сам не заметил, кого привел?– Ему подсунули знакомую оболочку – он и рад. Он склонен к поверхностным суждениям, когда дело касается старых знакомств. Не расплевался с прошлым и цепенеет, когда оно его вдруг настигает, пускай и лживым ностальгическим туманом, он тут же теряет всякую критику и становится холоден к настоящему. Сомневаюсь, что он вообще это настоящее ценит.В тот раз, когда он притащил эту плешивую башку фон Клемпта, мы здорово поцапались. Казалось, он готов был прирезать меня на месте за безумную голову старого друга. Я тоже тогда умом не отличался, слишком преданный Распутину. Но я изменился. А Карл нет. Он всерьез взъелся. Не за то, что ты сделала с Агнес, хотя и не без этого конечно. Но больше за то, что это оказалась не Агнес. Как Клемпт оказался не его другом, которого он когда-то знал, а одуревшей от одиночества и несбыточных мрачных планов глупой башкой старика.– Нет, – сказала Вера. – Может, он и болезненно реагирует на разоблачение оборотней, но дело точно не только лишь в этом.

– Это уже ваше дело, – сухо сказал Куртц.

– Твои обиды тоже мало имеют с настоящим, – заметила Вера, покорно отбросив тему ее с Карлом отношений.– Не совсем. Карл способен променять нечто настоящее и имеющее под собой твердую основу не только на эфемерные воспоминания, но и на нечто куда более неточное, зыбкое, переменчивое, – он докурил сигарету и сбросил на траву, туда, где упала последняя его жертва, жестом дав понять, чтобы Вера ничего не делала. Он оставил здесь свой след. След человека. След убийцы.– Я знаю, к чему ты клонишь, – упавшим голосом сказала Вера. – Но ведь мы были вместе. Втроем.– Не бывает ?втроем?, – устало сказал Куртц.Дорогу назад они шли молча. Поначалу Вера думала над тяжелыми словами Куртца, мысли эти были ленивыми, неспешными, бессмысленными, а потом и вовсе затихли, утонув в усталости. Вера и Леопольд так же медленно плелись полночи, на третьем часу начав спотыкаться о коряги и камни, ботинки Веры давно насквозь промокли, но она волочила ноги не останавливаясь, хотелось скорее добраться до дома. Она знала, что если сделает привал, обратно уж не встанет до утра.Вернувшись домой на рассвете, они разошлись по комнатам. Вера проспала до заката, а когда вышла из своей спальни, Куртца не было ни в общих комнатах, ни в столовой и, решив не беспокоить его, Вера спустилась вниз, туда, где стоял взвод жутких марионеток.Она никогда не спускалась к ним одна – зачем бы? Ее не интересовали войны, завоевания, да и солдаты, в общем-то, тоже, за исключением двух. Но сейчас все было иначе, она хотела хорошенько изучить ожившие, но все еще бесчувственные трупы и найти ответ, узнать, что она упустила, чтобы понять, можно ли это исправить.Солдаты встретили ее безразличием, не насторожились, но и не поприветствовали, им, конечно же, было объяснено: Веру атаковать нельзя, но и командовать она ими не смеет, такой вот нейтральный персонаж, она им все равно что безликие стены вокруг. На них ее ведьмовское обаяние действовать не должно, да и, в общем-то, любое другое, если Карл лишен лишь физической чувствительности, то эти несчастные – чувствительности вообще. По крайней мере, так ей объяснили.

– Кто из вас шестьсот шестьдесят шестой? – игриво спросила она.– Я, – от прочих отделилась стройная фигура в темной форме. Броня хранилась в конце подземной площади, было решено, что держать месяцами армию в полном обмундировании еще глупее, чем без.

– Похоже, ваша система дала сбой, мальчики, – со смешанным чувством: досады за друзей и гордости за свою пробивную харизму, заметила Вера. – Что ж, красавчик, пойдем-ка потолкуем.Мужчина в самом деле был красив: правильные черты лица, светлые, слегка вьющиеся волосы, яркие на фоне обескровленной пергаментной кожи синие глаза. Солдат с таким номером обязан походить на ангела, и только в бою доказать, что он падший. Или в постели: прощупав взглядом складное мускулистое тело, Вера одобрительно хмыкнула.– Садись, – сказала она, указывая на стул, который, вероятно, оставил здесь Куртц, утомленный дрессировкой марионеток. Он категорически не любил долго стоять, говорил, что вообще-то это вредно и он в свое время и так изрядно поиздевался над ногами, маршируя. Но Вера думала, что он попросту потерял форму, несмотря на его частые прогулки, сладкого он съедал в непомерных количествах и это, конечно, могло сказаться на выносливости.Шестьсот шестьдесят шестой подчинился. Вера наклонилась, близко-близко, обдавая бледную кожу своим дыханием, заглядывая ему в глаза. Она нежно положила одну руку солдату на плечо, ближе к шее, вторую опустила на его колено и плавно повела ее вперед, затем, неуверенными рывками, но все же твердо, по внутренней стороне бедра, продолжая смотреть в глаза подопытному. Он неотрывно смотрел в ответ, не шевелясь.– Чувствуешь хоть что-нибудь? – процедила Вера, продолжив откровенное движение, отмечая, что сама чувствует сейчас что угодно кроме возбуждения, и войти в роль не может, даже ради невинного эксперимента.– Нет, – сказал он бесстрастно. – Но могу развлечь вас, если угодно.Вера вздрогнула и отшатнулась. Она оглянулась – все прочие марионетки оставались безучастными, снова посмотрела на шестьсот шестьдесят шестого, он молча ждал. Или не ждал. Может, ей показалось? Прошлый день и ночь были изматывающими.

Краем глаза она заметила какое-то движение в воздухе, нервно покрутила головой – что-то маленькое и блеклое прокружило и село на черную форму солдата – мотылек.

Естественные, вовсе не стальные, а очень даже нежные белые крылышки подрагивали, раскрываясь и смыкаясь. Вера рассмеялась: она знала ответ.Вспыхнуло черное пламя, стальными молниями пронеслись лунные мотыльки, образуя клинок.– Это излишне, – сказал Тескатлипока. Ее оружие вдруг пропало. Он встал.