Глава пятая (1/2)

Вера проспала до обеда, а когда наконец проснулась, то оказалось, что Карл ушел сегодня утром. Ему нужно многое обдумать, и он не велел ходить за ним, так сказал Куртц. Началась самая долгая для Веры зима.Январь и даже короткий февраль протянулись вечностью, зима выдалась чрезвычайно снежной, но Вера исправно расчищала после каждого снегопада дорожку к крыльцу с первыми лучами солнца, затем ложилась обратно спать до обеда. Она теперь спала подолгу, в попытке хоть сколь-нибудь ускорить течение времени.Наступил март, но в горной местности приход весны не ощущался, дули порывистые холодные ветра, все так же лежал снег, и душа все так же была скована льдом. Вера проснулась полпервого и тут же ощутила острое нежелание находиться наедине с собственными мыслями, а потому поспешила одеться и выйти в общие комнаты. Каждый день она неразлучно проводила с Куртцем, и только ночью оставалась одна, однако, приняв снотворное, тут же погружалась в крепкий сон, чтобы не подпустить к себе ни одной тоскливой, разъедающей сердце мысли.Так и сегодня, первым делом она решила разыскать Куртца. Она звала его, но безуспешно. Обычно он откликался тут же, вставая намного раньше, он всегда ожидал ее появления в эти часы.Вера перестала звать и привалилась к стене, ее вдруг охватила нервная дрожь – что если и он ушел? Немыслимо. Но что если? Руки потянулись за сигаретами, но Вера строго одернула себя – она бросила курить с того самого дня, как ушел Карл.– Леопольд? – уняв дрожь, повторила попытку Вера.– Да, я здесь.Он отозвался из большой комнаты, к стене которой и привалилась Вера. Именно там она когда-то вместе с Карлом переводила кодекс черного бога. Снова дрожь. Эта зима никогда не кончится, а Вера не отогреется.Комнату заливало яркое солнце – день значительно прибыл, хотя и был все так же морозен, как и в начале зимы.– Доброе утро, – улыбнулась Вера, прикрывая рукой глаза и щурясь в попытке разглядеть хоть что-то сквозь слепящий свет после тьмы коридоров.– Доброе, – кивнул Куртц, хватая ее за руку и подводя к одному из столов.Они встали спиной к солнцу и, поморгав, Вера наконец восстановила четкость зрения. На столе оказались белые цветы. Вера поморгала снова, не слишком веря едва проснувшимся глазам. Но все было именно так, точнее, почти так. Белые цветы произрастали из стола. Белоснежные крокусы с идеальными округлыми, слегка вытянутыми нежными лепестками и солнечно-желтой сердцевиной. Осторожно поднеся руку, Вера погладила кончиками пальцев гладкие лепестки – настоящие.– Я каждый год дарил весной дикие крокусы своей матери. Но ты не любишь мертвые, срезанные цветы, я знаю.– И ты вырастил их здесь, – продолжила Вера, – это ошеломляет. Ты в самом деле неплох в искусстве метаморфоз.– Не стану скромничать, – согласился Куртц.

– Это так красиво! – восхищенно выпалила Вера. – О, из тебя вышел творец не хуже самой природы, – она обернулась, ловя на себе его внимательный взгляд. – Спасибо!– Я решил, что слишком жестоко держать тебя среди серых стен без всякой красоты. Мы никуда не выбираемся, замерли в безрадостном ожидании, разве можно так жить? Весна давно пришла, и нам следует выйти из спячки.– Ты прав, – улыбнулась Вера, поглаживая цветок шафрана. – Они такие нежные, хрупкие и светлые. Жаль, я не умею быть такой.– Это и не нужно, век нежных созданий краток.– Но все их любят, и возможно, именно поэтому. Спешат любить, пока эти лучики надежды не угасли.– У них просто не хватает терпения любить вечное и сильное. Но холодная, твердая, неприступная скала может хранить куда больше сокровищ, чем весенний луг, полный пускай и самых нежных цветов и теплого солнечного света. Пусть луг даст отдых и мимолетную радость, но на этом все. Он прост, поверхностен, ничего не скрывает, ведь и скрывать-то нечего.– Значит, тебе ценнее горные породы, – улыбнулась Вера.– Мы оба знаем, что в пещерах и расщелинах можно найти что-то куда более ценное, чем любые породы.– Да, осколок меча Сурта был неплох, – мечтательно протянула Вера. – Как же давно это было. Но, знаешь, это могущество, несгибаемость воли… Неминуемо несут потери. Ты погиб тогда, в той шахте.– Я был слаб, – поправил Куртц. – Теперь это не так и я могу находиться рядом.– Ты можешь, – кивнула Вера, отводя взгляд и часто заморгав, вяло улыбаясь.– Он вернется, – твердо ответил Куртц, поворачивая ее к себе. – Ему просто нужно время разобраться в себе. Он не был готов, ты же знаешь, он отличается от нас. Чувствительный мечтатель, склонный к сантиментам.

– Что если он не вернется? – тихо спросила Вера. – Я не настолько каменная, как тебе кажется, Леопольд. Меня разрушит одиночество, и песчинки не останется.– Ты преувеличиваешь, ты шла через сам ад совсем одна, без всякой надежды на спасение, ты сильная и уж точно тебя не сломил бы его уход. Но об этом и говорить не стоит, потому что он точно вернется.– Я должна отыскать и вернуть его.– Глупости, просто дай ему время.– Но ты выходишь наружу каждый день. Зачем, если не в поисках Карла?– Люблю бродить в одиночестве, и только. Верь мне, я жду Карла не меньше тебя, не могу начать захват без него. Но торопить его не стоит.Вера медленно кивнула и подошла ближе, Леопольд ободряюще сжал ее руку и заглянул в глаза.– Эта зима была такой длинной, спасибо за то, что всегда был рядом.– И я буду, – улыбнулся Куртц.– Вы оба мне безмерно дороги. Прежде я никого не подпускала к себе, люди были чужими, и я для них всегда оставалась чужой. Но встретив вас, все во мне изменилось, пусть это и не видно на первый взгляд... Конечно, насчет тебя у меня поначалу были сомнения, – Вера легко рассмеялась.– Я был слеп.?А теперь он не может отвести от тебя глаз?, – раздался мужской голос где-то в комнате, совсем рядом. Вера осторожно осмотрелась, но не увидела никого постороннего.– Ты слышал?– Что именно? – переспросил Куртц.– Голос.– Нет.– Кажется, опять нервы сдают, – задумчиво пробормотала Вера, отпуская его руку и подойдя к окну. – Должно быть, со мной ужасно скучно.– Вовсе нет, мне, к примеру, нравится, когда ты читаешь вслух старинные романы.Он подошел и вместе с ней, щурясь, посмотрел в окно: солнце приветливо играло на блестящем снегу, заставляя его искриться, будто россыпь драгоценных камней. Вера вспомнила, как в детстве любила любоваться холодным великолепием сверкающих на солнце сугробов, и как ей не хотелось, чтобы зимняя пора кончалась. Утешали лишь мысли о столь же белых, хотя нежных и совсем не холодных подснежниках, на поиски которых она каждую весну отправлялась в лес одна, втайне от родителей. Она любила наслаждаться красотой в одиночестве. Но так было прежде.– Я делаю порой нелепые ошибки и часто спрашиваю значение архаичных слов, – отогнав беспечные мысли о детстве, с усмешкой заметила Вера.– И это очень мило, – заметил Леопольд. – Приятно наблюдать, как немецкий становится тебе все более родным.Вера тепло улыбнулась.

– Мне отчего-то захотелось сладкого. Знаешь, то вино отлично подошло бы. Еще осталось? – спросила она.– А как же страх перед его приворотной силой? – усмехнулся Леопольд.– Даже не начинай, мне все еще стыдно за ту ночь, – опустив глаза, неловко рассмеялась Вера, – надо же, никогда не думала, что могу так опьянеть с одной бутылки вина. Так что, наверное, мне стоит попросить тебя не наливать мне слишком много, – смущенно заключила она.– Не переживай, я не позволю тебе выпить больше, чем полбокала, – пообещал Леопольд, заботливо похлопав ее по плечу. – К тому же, ты не завтракала.– Завтракала, сразу после расчистки дорожки, – ответила Вера, потягиваясь. – Когда Карл вернется, пусть первым, что он увидит, будет расчищенный проход до крыльца. Он поймет, что его ждали, я знаю. Он всегда замечает мелочи.– Надеюсь, так и будет. Но я знаю его дольше, чем ты, и… Просто будь готова, что, возможно, он не воспримет расчищенную дорожку на свой счет.Куртц вышел и быстро вернулся с привычной уже булкой и двумя бокалами. Вера ощутила прилив тревоги, но тут же одернула себя, бросив короткий взгляд на крокусы: она в безопасности и это всего лишь вино. Да, чрезвычайно сладкое, но она слышала, будто домашнее вино бывает куда слаще заводского, словно нектар пьешь. К тому же, оно могло казаться даже слаще, чем есть, ведь Вера в принципе редко ела сладкое, в отличие от того же Леопольда, которого она видела за поеданием булок с конфитюром чаще, чем за мясом.

Выпив, Вера вновь почувствовала странное замешательство, сквозь туман неясных мыслей она подивилась: неужели ей вообще нельзя пить, когда хотя бы мало-мальски нервничает?– Все в порядке? – уточнил Куртц, легко касаясь ее плеча.– Не знаю, – задумчиво протянула Вера, помассировав пальцами брови. – Иногда меня посещают странные мысли. Красивые, причудливые, но неправильные. Это как смотреть в калейдоскоп. Изменчивая, обманчивая и до крайности бессмысленная картинка, но она красивая, а оттого завораживает, несмотря на всю свою алогичность. Глупые стекляшки пускай и на миг, но становятся дороже неприглядной реальности. Цветное стекло в полом цилиндре дороже далеких холодных звезд, – задумчиво заключила Вера и внимательно посмотрела на Куртца.Он ответил таким же взглядом, молча ожидая продолжения.– Ты знаешь… Твои глаза, – скомкано начала она. – Я видела в черном небе Миктлана помимо прочего два крупных сияющих сапфира, и они ничтожны по сравнению с…Дверь внизу с грохотом открылась. Вера вмиг протрезвела и стремительно выбежала на лестницу, затем проскользила по перилам, не тратя время на ступеньки.

В проеме стоял Карл, солнечный свет вместе со снежным ветром ворвался в коридор, мешая разглядеть черную фигуру, он что-то нес в руках.– Скорее, принеси что-нибудь теплое и воды! – вместо приветствия выпалил он, подходя ближе.

Вера ошарашенно замерла на месте, наконец разглядев молодую женщину в руках Карла.– Ну не стой ты столбом! Или хотя бы отойди, – раздраженно проговорил он, подходя ближе.

Он был снова в своем проклятом противогазе, и Вера не могла видеть его глаза. Полностью растерявшись, не зная, что делать, она молча отошла от лестницы и закрыла дверь, заставляя воющий ветер умолкнуть, по крайней мере, в этом тихом доме, где никто не дает себе воли и каждый упрямо прячет за маской внутреннего зверя. Ветер обиженно проскулил за дверью, но, вероятно, осознав, что немногое теряет, устремился прочь, обдав на прощанье стены ворохом шуршащего снега.Карл уже поднялся наверх, Вера слышала, как Леопольд говорит с ним, они поднялись выше, вероятно, в столовую или большую спальню, а Вера так и стояла у дверей, отчего-то чувствуя, что лучше бы ей немедленно уйти вслед за свободным ветром, чем наблюдать дальнейшее развитие событий. Но покорно поднялась за мужчинами, все же она ждала Карла и не хотела новой разлуки.Девушку уложили на кровать. На их с Карлом кровать. Вера жестко поправила себя: дело прошлое, возможно, это уже дело прошлое.

– Это действительно она, – удивленно выдохнул Куртц. – Как это возможно? Ты говорил с ней?– Немного, она быстро заснула. Слишком долго бродила по лесу. На нее напали какие-то местные лесные твари и она совсем обессилела, так что не смогла даже добыть огня, – пояснил Карл, накрывая девушку одеялом.

Вера теперь смогла ее рассмотреть. Это была молодая, лет двадцати, миниатюрная блондинка с белоснежной, словно фарфор, кожей, тонкими чертами лица, изящными руками, стройным станом, она походила скорее на хрупкую куколку, чем на человека. Ее глаза были закрыты, но воображение исправно дорисовало: они большие, как у лани и наверняка ясные, как небо в этот солнечный воскресный денек. Перед ней лежал сущий ангел, слепленный из снега и света, и нежная красота крокусов меркла по сравнению с ним.– Кто это? – наконец нашлась Вера.– Агнес. Агнес фон Клемпт, – ответил Карл, продолжая неотрывно смотреть на спящую.– Племянница Германа, – пояснил Куртц. – Сколько ей? Лет восемьдесят, да?– Она нашла способ продлить молодость тела, – тепло сказал Карл, – никогда не думал, что она увлечется тайной наукой.

– И что она, черт возьми, делает в Норвегии? – вспылила Вера. – Редкие корешки для зелья ищет?– А как ты думаешь? – он наконец посмотрел на нее и от этого взгляда Вера вздрогнула, столько в нем было злости. – Она искала меня.– Что ж, нашла, – энергично кивнула Вера. – Добро пожаловать.Вера вышла и, к ее удивлению, за ней вышел и Леопольд. Они вернулись в общую комнату, Вера устало привалилась к подоконнику, бегло осматривая комнату. На глаза попалась блестящая дорожка стеклянного крошева и разлитое вино.– Задел, когда побежал к двери, – виновато пояснил Куртц. – Я уберу.– Давай вместе, все просто грандиозно разлетелось по всему полу и на добрую сотню осколков. И как так вышло?

Собрав большую часть осколков мокрой тряпкой, они принялись вылавливать оставшиеся, поблескивающие на солнце. Проползав так с десять минут, им удалось собрать все и Вера сожгла кулек со стеклом, пропитанный вином.– Жаль, конечно, – вздохнула она, сбрасывая туфли и забираясь с ногами на диван, который они недавно перетащили сюда из нежилой комнаты.– Тебе все равно на сегодня достаточно, – рассмеялся Леопольд.– Похоже, мне вообще не стоит пить.– Но про глаза мне понравилось, – он улыбнулся.– Не издевайся, – фыркнула Вера. – Я никогда не говорила так прежде… Это ты у нас мастер красиво изъясняться. Видимо, сказывается практика.– О чем ты?– Ну, ты же тот еще сердцеед. Ты ведь рассказывал о своих похождениях, помнишь?– Каждое из которых закончилось полным провалом, – мрачно напомнил Куртц.– Это все ерунда. Пустые прихоти сердца, – пожала плечами Вера.– Вот как? И что же, ты совсем не ревнуешь Карла к Агнес?– Карл в целом неравнодушен к Клемптам, что с того? Это же его прошлое, его молодость.– Это так. Вот только Агнес бегала за ним. Я не знаю, видела ли она его без маски, но то, что она трепетала перед ним, как листик на ветру, это точно, – рассмеялся Леопольд. – Всегда тащила еды на двоих, когда приносила обед дяде, хотя Карл никогда не ел при ней.– Откуда ты все это знаешь, вы же не были тогда знакомы?– Карл часто вспоминал ее, когда мы служили вместе.– Но ты никогда прежде не рассказывал…– Я думал, она давно мертва и это не имеет значения.Вера кивнула и уставилась в пол, рассматривая трещину в плитке. Оттуда вылезло черное продолговатое насекомое и Вера испепелила его единой искрой.– Мерзость, – глухо сказала она.– Мне она тоже не нравится, – кивнул Куртц. – Помню, как Карл показал мне ее фото, я тогда подумал, мол, точно из детской сказочки принцесса вышла. До того она… приторная. Слишком правильная, насквозь добренькая, услужливая, без вредных привычек, вегетарианка – чистый ангел. И как она отвернулась от церкви?– Так у него и фото ее есть? – сухо спросила Вера.– Было, – неуверенно ответил Леопольд. – Это дело многолетней давности, я не могу утверждать, что он до сих пор хранит ее фото.Вера отрешенно кивнула.– Посиди здесь, хорошо?Она снова кивнула. Куртц вышел из комнаты, а Вера бессмысленно уставилась в плитку, надеясь, что из щелей снова выползет какое-нибудь гадкое насекомое, чтобы встретить свою смерть.Наконец, решив, что это крайне глупо, искать безобразное и думать о плохом, когда можно заняться ровно противоположным, Вера встала, поставила пластинку, прошлась по комнате, рассматривая крокусы – разве они не заслуживают любви и восхищения? – и, сделав круг, вернулась на диван, спокойная и готовая принять будущее. В конце концов, той странной ночью, Леопольд совершенно верно подметил, она не может утверждать, что будущее будет хуже прошлого, так зачем бесполезные грезы и переживания? Que será, será.

Он вернулся с чашкой в руках и протянул Вере.– Что это?– Чай. Зеленый, другого не нашлось.– Не знала, что у нас вообще есть чай, – удивилась Вера, принимая горячую чашку.

– На самой верхней полке, слева, – пожал плечами Куртц.– И как ты до него дотянулся? – улыбнулась Вера.Леопольд сел рядом, нарочно легонько ткнув ее в бок.

– Подпрыгнул.Вера рассмеялась и с легкой улыбкой уставилась на светлую горячую жидкость, отражающую повеселевшие глаза. Хотелось раствориться в тепле и уюте момента, но мысли о Карле неизменно холодили сердце, не давая подчиниться настоящему, заставляли думать. А где избыточность мыслей, радости нет, счастье вообще бездумно.– Карл достал тебе пачку.– Да, Карл, – вздохнул Куртц. – Я расскажу, но ты пообещаешь хотя бы на остаток дня забыть об этих двоих. Пустые волнения, помнишь?– Обещаю, – тихо согласила Вера.– Агнес и правда изменилась, пускай и выглядит такой же хрупкой куклой с овечьим взглядом. Сейчас Карл готовит ей мясо. И кажется, намерен как всегда не дожарить.