Глава 3. Ирландская ваза (1/1)

?Прежде чем что-то делать спроси: что есть данный предмет сам по себе, по свойственному ему строению? Каков он со стороны сущности? Каково его назначение в мире? Сколько времени он существует?? 20 февраля. Вторник — день второй. Дом миссис Аддерли. Утро.

Маленький коттедж миссис Аддерли с приездом гостей наполнился давно забытыми запахами и звуками доселе неизвестными: мелодичные сигналы сотовых телефонов, полностью отличающиеся от петушиных голосов, послышались в седьмом часу утра. Тёмный коридор, где едва ли в этот час гуляло тепло, осветила тонкая световая линия. Ванная комната преобразилась, окутавшись во влажное облако горьковато-сладких благоуханий можжевелового мыла. Разлепить глаза Май помог звон старого механического будильника, подобный оглушительному хохоту он вышвырнул Танияму из пут мутного сна, и покрасневшие от недосыпа очи с прожорливым лютованием объяли зеленоватые, вибрирующие изо всех сил часы. Она через силу уронила руку на медные, потемневшие от времени тарелочки, по которым со скрежетом бил металлический язычок и сражённая этим звоном, как пулями повышенного поражающего действия, посмотрела на циферблат. Толстая стрелка на серо-бежевом табло указывала на римскую цифру семь, а более тонкая и длинная едва начала свой шестидесяти минутный отсчёт. Месса… Нару сказал, что мы должны на ней быть… — Май вспомнила ночной разговор и оставила мысли, гогочущие о погибели жестокого механического часового механизма, на потом. — А где же он сам?.. Как ни странно, а кровать пустовала, да и судя по её холодности, давно. Одежда, сложенная им на стул, исчезла, как, в общем-то, и сам её обладатель. — Нару? — она осторожно позвала своего с натяжкой мужа и так же опасливо оглядела пёструю из-за цветастых обоев комнату. Ничего! Кроме мало слышной ходьбы за дверьми, которая точно звуки органных труб достигала пика и затихала; кто-то разгуливал по коридору взад и вперёд, самую малость подпрыгивал и до зажёвывающих металлических позвякиваний дёргал ручку в ванную комнату. — Монах… — в той самой продолговатой проходной комнате, которую именовали коридором, Танияма засвидетельствовала муки утренних позывов одного из коллег, а именно Хосё Такигавы, бедный, ожидающий своей очереди в святую обитель не меньше часа, ненароком начинал двигаться вприсядку. — Май! — он нервно хихикнул и закрутил головой. То, что его заметят, никак не входило в его планы. — Ты рано, уж лучше ещё поспи… — Там Аяко? — Танияма указала пальчиком на белую дверь в ванную комнату, уточняя лишь оттого, что в их компании был ещё один самолюбивец. — Она самая! Нару даже умнее, чем кажется, на первый взгляд. Вот ты поднялась, а он и носа не показывает, так как смысла прыгать у дверей нет, как, в общем-то, и тарабанить в них же. Эта вольнодушная женщина не знает пощады, — пожаловался он. Приятного нашлось мало, когда Май вышла в коридор, пришлось осадить стул, а в таком положении пояс на джинсах врезался в живот и напоминал о проблеме насущной. Так и знал, что из-за совмещённого туалета с ванной будут проблемы! — Монах старался не подавать виду, когда на самом деле потели ладони, горели ступни и словно протыкаемый ядовитыми жалами, мочевой пузырь грозился вот-вот взорваться. — Я его не видела этим утром, — озадаченный вид Май привёл Такигаву в чувства. — Спать легли вместе, потом я долго ворочалась, поэтому не слышала, как он ушёл. Разбудил меня, оставленный им будильник. Что это чудовище оставил именно он, я и не сомневаюсь… — на её лице нарисовалась та кошачья моська полного ошеломления, появляющаяся ввиду непонимания, как так можно поступать с милым спящим существом, и крепчайшей уверенности перед фактами, уличившими нарушителя её спокойствия. — Стало быть, он ушёл в период где-то с трёх до шести… — Хосё задумавшись, вскинул глаза к потолку. — Ни ты, ни мы, не видел его. Надо будет ещё у Джона спросить, он, похоже, по многолетней привычке поднялся куда раньше нас. Быть может, он раскроет тайну исчезновения нашего неразговорчивого профессора. И после всех его мук, золотой свет из святых чертог пролился на серые ковровые дорожки, разнося запахи горьковатой хвои и насыщенные примеси тропических фруктов. — Нечего ломиться, словно в штаны муравьёв налезло! — Аяко, как после долгой релаксации, выплыла из запотевшей комнатки неторопливо, показывая всем своим видом, что нынче утром в её теле превалирует усталость и лёгкая лень от расслабления. Розовый махровый халат, аккуратно сложенное полотенце, болтающееся на левой руке и блестящие, уложенные волосы. Хорошо, что маникюр не удумала сделать… — Монах с кое-каким облегчением выдохнул, порой и в самой плохой ситуации следовало находить плюсы, да и брюзгой в таком возрасте становиться никак не хотелось, однако одна злорадная ужимка накрашенных губ, мокрый блеск длинных ногтей, и Такигава полностью изменил своим клятвенным обещаниям. — Космы можно и в комнате посушить! Посторонись же! — еле сдерживая себя от произвольных зажиманий руками, он кинулся в комнату, распускаемую чарующие ароматы. — Тоже мне недержание! Достаточно уже того, что я делю одну комнату с тобой! — Матсузаки приподняла подбородок, говоря прямо — к таким условиям она не привыкла. — О, Май, и ты здесь… — она заметила девушку, с подёргивающейся нижней челюстью и вот тогда окончательно унялась. — Как спалось на новом месте? — Да не особо… — не успела она тщательно обдумать ответ на её вопрос, расспросить об исчезновении Нару, который вполне вероятно растворился посреди ночи, как Такигава, всплывший на поверхность точно давно не видавший воздуха водолаз, выпрямился и с важностью достопочтенного сэра, уступил Май право на быстрый душ. — Видишь, поступать по совести не так уж и сложно! — Монах принял румянец на лице Таниямы в счёт благодарности и излился на нравоучения. Впрочем, рукоплесканий он не удостоился. Аяко захлопнула дверь в их общую комнату перед самым носом Хосё. Он зигзагом отшатнулся и приземлился на стул. Как же я скучаю по времени, когда мы, пятеро мужчин, ночевали в маленьком кабинете со сломанным обогревателем… Пустившись в затеиватые дорожки четвёртого измерения*, Такигава шустро зачесал свою взъерошенную шевелюру, страшась из-за сладких воспоминаний периодов опустошённости, которые подступили вчера, во время подготовки ко сну. Время близилось к завтраку. Собравшиеся жильцы дома миссис Аддерли, как и было оговорено ночью, встретились в холле. Туда же, как истинный англичанин, в обещанное время, а это значилось восемью часами утра, явился припорошенный снегом Нару. — Нашёлся! — Такигава всплеснул руками. — Вскоре мы бы перешли к теории о твоём похищении инопланетянами! Миссис Аддерли и Джон — ранние пташки, они в один голос заявили, что в шестом часу утра не наблюдали твоего уединения. Так вот, вопрос налицо: где же ты всё это время был? — Если говорить о твоём времени, то наши пути никак не пересекутся, как ты знаешь, я занят в плане формальном и сердечном, — ответом послужил нехитрый сарказм. — В плане же общем всё проще, чем кажется вам, простодушным зевакам. У меня появились дела, по этой самой причине я был вынужден отлучиться. Это значит, что объяснений мы не дождёмся! — Монах не ожидал получить удар под дых, но припоминал, что подобное происходило и раньше, увы, что бесчинствующая в этих случаях простота Май не ссудит его снисхождением. — Миссис Аддерли, рад приветствовать вас, — Оливер наклонил голову, здороваясь со старой женщиной. — Аромат ваших яблочных пирогов встретил меня с порога. — В доме, где пахнет пирогами, живёт уют и любовь, — старушка подступила к Май и легонько коснулась её локтя своим. — Да… — Танияма очнулась от долгих раздумий. — Миссис Аддерли переписала мне рецепт и по возможности, то есть не сильной нашей загруженности, обещала дать пару уроков… Это следовало сказать воодушевлённо, но я расстроена оттого, что не могу уловить то, о чём он задумался… — Май поджала губы и глазами широкими, точно от ужаса, изучала румяное от мороза лицо Нару, его обсыпанную снегом одежду и казалось, промокшую едва ли не насквозь обувь. — Спасибо. Май не помешают ваши уроки по домоуправлению, — он освободился от верхней одежды, влез в коричневые тапки и продолжил. — Ваш головной убор так же мил… — Боже святый! — старушка охнула, схватившись за спрятанную под белым кружевным чепчиком голову. — Память у старых людей шалит. Ты, дорогой, такой любезный мальчик… — она закачала головой, отправляясь в верхнюю комнату для того, чтобы переодеться. — Любезный мальчик… — Монах задорно захихикал, подбивая Джона к тому же несложному процессу. — А нам с Май ты ничего подобного не скажешь? — Матсузаки попробовала напроситься на комплимент, однако добилась зубоскальства. — Май выглядит подобающе, — он оценил её скромное, пепельно-розовое шерстяное платье до колен с трёхчетвертными рукавами и красно-зелёной вышивкой вдоль ворота, раскритиковав в то же время вычурный наряд Аяко. — А вот расфранченным девушкам в приходе будут не рады! — Смотри-ка ты, Оливер назвал тебя девушкой! — Монах подтрунил над жрицей, дрожащей от злости, упиваясь местью через небрежный тон Нару. — Чего тебя в моей одежде не устраивает?! — остерегаясь нервных припадков, выкрикнула она. — Скромная синяя блузка и юбка до колен! — артикулировала она рьяно.

— Блузка станет приемлемой, если три верхние пуговицы застегнуть. Юбка узка, а яркий лак и губная помада — недопустимы! Моё мнение может остаться моим, однако когда начнётся литургия и пастор Куинси попросит встать на колени, то богобоязненные люди этой деревни сочтут это беспутством. Втереться в доверие местных жителей стоило немалых усилий. Я не допущу сумятицы в стенах прихода или за его пределами, — он без запинки выдал все претензии и требования, круша утренние старания Аяко в пух и прах. Минута на раздумья и полная гордости и напыщенного неповиновения, она ушла к себе для пересмотра гардероба. Нару же переборов любую возможную радость за перевоспитание догматически настроенного человека, по всей видимости счёл, что до уровня эклектика Матсузаки ещё далеко. — А что такое литургия? — Май наклонилась к Джону и потихоньку спросила, чтобы усталое лицо Оливера не дай бог злостью не обагрилось. — Богослужение и причастие… — с той же осторожностью подсказал он. Ааа… Это тот обряд с телом Христовым и вином… Хорошо что рядом Джон, — она чуть слышимо вздохнула. В дальнейшем, за завтраком, разговор какое-то время крутился вокруг странных выстрелов, как оказалось, многие, а это Джон, Матсузаки и Такигава слышали их не единожды, как они сами признались, до четырёх утра раскаты, похожие на искромётный грозовой прибой, тревожили их некрепкий сон. — В мои планы не входит крушение твоей теории об охотниках, но, Оливер, ты уверен, что люди, живущие здесь, в безопасности? — Монах навострил взор ради если не достижения правды, то хотя бы уверенности в светлом будущем дня завтрашнего. — Это охотники. Я сказал вам правду. Люди их ни в коем разе не интересуют, — Нару закончил с яблочным пирогом, плавно меняя тему для разговора. — Миссис Аддерли, эти яблоки с вашего сада? Вы храните их в погребе? — Да, ты такой внимательный мальчик, Оливер, — Агата Аддерли прямо-таки засветилась от счастья и нехитрыми стараниями профессора Дэвиса, вся команда SPR слушала и мотала на ус советы, как сохранить яблоки зимой. Рассказав уже достаточно, Миссис Аддерли принялась за то, что старые люди очень любят делать — давать советы и задавать вопросы. — А всё же вам с Май очень нужны детишки… Ты только не обижайся на меня, мой милый, но тебе надо больше радоваться этой жизни. С печалью в твоих глазах одна Май не справится, — её покачивания головой, напоминающие маятниковые движения, перестали действовать на Нару душераздирающе в первый же час знакомства, а тут, ни с того, ни с сего, он взял и согласился с доводами старой женщины. — Вы правы, миссис Аддерли. Моя работа предполагает не частые визиты домой и полную занятость в нём же. Будь у Май заботы подобного плана, моя бы голова перестала болеть, — горячий чай смочил его горло, расслабил натянувшиеся связки и звук мягкий, полился из него. — По правде, мы задумаемся над этим сразу же, как приобретём собственный дом… Кто-нибудь скажет мне, как ему удаётся выдумывать эти сказки?! — иногда Танияма с не малым, без преувеличения, можно сказать, с неоценимым трудом, находила в себе силы, чтобы стратегическая ложь босса не лопалась со скоростью мыльных пузырей. — Свой дом вам непременно понадобится, — с этим миссис Аддерли согласилась. — Аяко, дорогая, не посчитайте меня назойливой старой бабкой, но мне всё утро не даёт покоя одна деталь — вы с мужем не носите обручальных колец, я, конечно, практически ничего не понимаю в современных нравах, но разве кольца — это не символ вашей любви? Не сочтите мой вопрос грубым, я не подвергаю сомнениям ваши слова, вы красивая молодая пара, прошу лишь удовлетворить мой интерес… Как же нам это объяснить?! Нару! Вмешайся же поскорее! — Май от испуга заметалась во взгляде, чуть было не поднялась, и вот тогда вмешался Такигава. — Наш образ жизни может показаться вам немного странным, миссис Аддерли. Видите ли, я музыкант-басист. Менеджер утверждает, что популярность группы будет куда выше, если её участники не состоят в каких-либо официальных отношениях, — сказал он тоном серьёзным, чуть ли не удручённым. — Что же касается Аяко, то она не носит кольца назло мне! — после этой фразы его пробрало на смешки и любвеобильные объятия, коих Матсузаки предпочла бы избежать, будь ситуация немного другой. Здесь же с подёргивающимся левым глазом и той же бровью, она сжимала накрахмаленную белую салфетку и мысленно пересчитывала рёбра Нару. — Трудоустройство женщин в Японии также имеет свои особенности, миссис Аддерли, — Оливер включился в дискуссию покуда чай ещё оставался. — Нанимая сотрудницу работодатель предпочтёт взять особу незамужнюю, так как декретный отпуск начинается с того момента, как женщина заявляет о факте беременности. Директор или руководитель подразделения должен быть уверен, что затраты на обучение и адаптацию нового сотрудника окупятся, поэтому нанять девушку свободную — выгоднее. — Как непросто приходится японкам, — миссис Аддерли всё покачивала головой, неукоснительно следуя велениям церкви — ближним надо помогать! А кстати сказать, семейство Дэвисов вот-вот станет частью их закоренелой общины. Агате Аддерли стало бы неудержимо досадно, если бы эти милые, образованные люди передумали обосновываться в их деревушке из-за каких-то там старческих нравов, а ведь она знала какие люди в их деревушке: гордые, богобоязненные, некоторые чрезмерно открытые, а другие, как мамонтова кость изборождены глупейшими предрассудками. Английская сельская местность — это территория, где чудачит погода. Доверие к прогнозам и временам года никак не характеризует местных жителей; здесь всё в точности да наоборот. Пошёл дождь в феврале, так это дело привычное; внезапно выглянувшее солнце заволокло тучами и осел туман — нормальнее явление, как впрочем, и порывистый ветер. Снег же — редчайший феномен. Непредсказуемость погодных условий обязывает жителей деревни носить водонепроницаемую обувь, тёплые свитера и непромокаемую верхнюю одежду.

Начавшаяся в девять часов утра служба, держала в напряжении, по меньшей мере, сорок человек. Женщины с покрытыми головами, мужчины в заправленных под тёплые жилеты и свитера галстуках и гости пастора в первом ряду. Группа студентов из Тринити-колледжа, образовавшаяся почти в полном составе, стояла и склоняла головы, как и все глубоко верующие люди. Спустя четверть часа, через узкие длинные окошки, вытесанные в толстой церковной стене, Май увидела золотые проблески солнца. Выходя из дома миссис Аддерли, Танияма, как и другие члены лаборатории, обнаружила два пугающих и в то же время удивительных факта: на улице и по сей час, а это почитай девять утра, господствовала сине-голубая мгла и под ногами, прямо как на отдалённых северных островах Японии, хрустел до белизны ослепляющий снег. Деревья укутались в богатые меха, дома как игрушки из стеклянных шаров преобразились, пуская в мутное, ещё не проснувшееся небо, клубья серого дыма. После дела с рёканом прошло полгода. Нару вроде бы прежний, правда, я не совсем понимаю хорошо это или плохо… — Май потеряла из вида пастора Куинси, слова молитвы, которые она понимала едва и его белое, надетое поверх чёрного одеяние. В рёкане она сильно тревожилась из-за бдения, обуревавшего Оливера. В таком состоянии он терял способность мыслить рационально, допускал ошибки и выходил из себя. По прибытии в Англию она обнаружила иного Нару: уравновешенного, острого на язык, но притом дипломатичного (она и думать не решалась, скольких людей он ещё намерен потчевать красивыми романтичными небылицами, которые касались не их одних), материалистичного, временами по-пуритански сурового и… внимательного. Всю дорогу до прихода он придерживал её руку на своём локтевом сгибе, легко кивал знакомым прохожим (видимо, за неделю, проведённую здесь, он успел обзавестись ими) и даже сейчас обратил внимание на её взгляд. Одно тёплое касание, мягкое давление на её пальцы, задрожавшие на той же впадине его левого локтя, и не кроткий поцелуй руки. Почему я не могу догадаться, о чём он думает?! — Май зажмурила глаза, понимая, что ей невмоготу смотреть в лицо Оливера, находящееся так близко к её плоти. То непосильное возбуждение, теснившееся и приближающее его к апоплексическому удару там, в рёкане, ушло, настало время благоговения, но если всё хорошо, то отчего эти душевные оклики, почему, видя его здесь, сердце не на месте?.. — Я взываю к имени Господа Бога нашего! — пастор Куинси с истинным смирением прикрыл глаза и перекрестил своих прихожан. — Господи, я недостоин, чтобы ты вошёл в мой дом, но прости меня грешного и исцели мою душу… Начиналось причастие. Не желающие очищения, а такие, как правило, занимали места ближайшие к выходу, удалились, исполнив этим утром свой гражданский долг, явившись на мессу. — Кровь нашего Иисуса Христа сохрани мою душу и вечную жизнь, — с этими словами пастор Куинси окунал тонкую просвиру в чашу с белым вином и клал её на язык, стоящему на коленях прихожанину. Вся процессия завершилась к половине одиннадцатого, словом, исследование трансцендентальных явлений, а именно сбор данных, директору SPR так или иначе пришлось бы отложить. — Оливер, уже все разошлись, чего же мы ждём? — Нару настиг чуть меньший трудоголик, чем он сам. Монах подступил и, задав вопрос, нетерпеливо внимал. — Подождите меня снаружи, — попросил он вполне вежливо, позабыв состроить какие-нибудь аллегорические фигуры, не придав словам многозначности. Коллеги дружно переглянулись и, не доискавшись скрытого смысла, прислушались к просьбе руководителя. — Мистер Дэвис, у вас, верно, есть ко мне разговор?.. — пастор закончил свои дела в комнате за алтарём, вернувшись в зал в повседневном одеянии служителя церкви. Гладвин Куинси понимал, отсутствие прихожан — цель юного профессора. Воздев глаза к небу, Май умиротворённо расправила плечи. Небесная лазурь нещадно томила зрение, ещё не успевшее от возраста притупиться, а мороз, иссушивший большую часть влаги, сделал воздух приятным и свежим. Время, проведённое за прослушиванием мессы, привело огненный шар на небосводе в движение, и на улице совсем рассвело. Временами всё заволакивали сероватые, отливающие грязно-розовым тучи, казалось, что вокруг этой низины, вроде бы защищённой от ветра холмами, собирается обильный снегопад. Последние люди расходились… — Что ж, этот пастор действительно знает, как найти нужные слова, — Монах подобрался поближе к отставшей от их компании Май и завёл беседу. — Волнений среди деревенских много, хотя и нареканий в сущности нет. Как не посмотри, а эти пенсионеры счастливы, — Такигава поджимал губы, изрекая важную мысль: в приход шли, словно на праздник, а теперь покидали его стены со спокойной душой. — Насколько я могу судить, всё дело в полном отсутствии иного досуга. Эти люди привыкли так жить… — Да неужели, а кем вы приходитесь этим людям, раз берётесь судить? — уже не юный, чем-то искорёженный мужской голос застал врасплох двоих иностранцев. — Вы не первые азиаты, которых я повстречал в этой деревне… Дайте-ка я сам угадаю, вы из Лондона!

Кто этот человек?.. — Май с немалым подозрением осмотрела с ног до головы высокого, небритого джентльмена с сигаретой в зубах. Он стоял на холме возле каменного могильного креста, и чуть возвышаясь над ними, торопливо докуривал. Аяко с Джоном ожидающие под горкой, завидев незнакомца, подошедшего к их коллегам, заинтриговано возвратились. — Нет, в Лондоне мы мельком изучили аэропорт, — сказал Такигава, сохранив в словах шуточный тон. — Мы прилетели из Токио. — Токио… — курил и кивал он, будто всё хорошо понимал. — Вот оно как значит… А здесь за какой надобностью? Он начинает действовать мне на нервы… — Май искренне желала сохранить самообладание, а на деле в ту же минуту сорвалась. — А вам-то чего до наших дел?! Мы и имени-то вашего не знаем! Почему мы должны вам душу изливать?! — она отчитала незнакомца, по возрасту годящегося ей в отцы, как какого-нибудь фигляра. — Какой забавный акцент! — мужчина, не жалея чувств Май, рассмеялся. — Да, я ещё учусь, и нет здесь ничего смешного! — она нервно пробурчала это оправдание на японском, не надеясь на понимание. — Не хмурь лица, деточка! В деревне у всех акцент и неважно, родной для них английский язык или приобретённый, — смешки этого мужа стихли, настало время нравоучений. — Речь лондонцев тягучая, поэтому те же ньюйоркцы будут сильно контрастировать на фоне жителей Лондона. Что же до образа жизни этих несчастных людей, то вы крупно ошибаетесь, если считаете, что Бог живёт в сердце каждого из них, человек так устроен, он вспоминает о Боге лишь тогда, когда встаёт перед чем-то страшным или необъясним, впрочем, некоторые уповают на бессмертность души в старости, знаете, страх — самый древний инстинкт. Он глух и слеп. Поддаваясь ему, мы превращаемся в существ немощных. Как думаете, кто их светлый луч? Пастор… — Май прошибло от макушки до пят. — К чему клонит этот человек?.. — ветер взметнул её волосы, обдал морозцем пульсирующее от внутреннего жара лицо, и её кровь в жилах застыла, словно слова, сказанные этим невоспитанным человеком, — это замогильный стон призрака. — Таковы уж служители церкви, — мужчина скосил свои карие глаза на полупустую пачку от сигарет и продолжил говорить. — В таких вот местах, как это, пасторы и священники — это главные люди, даже странно, что сейчас двадцать первый век, а не период инквизиции! Непохоже, чтобы пастор Куинси желал этим людям зла… — она вскинула взор к стенам прихода, где священнослужитель подбадривал какого-то осунувшегося мужчину, подавая ему белый узел (чаще всего в таких хранилась еда). Заметив этих двоих, собеседник, размахивающий фамильярностями, как флагом, олицетворяющим победу, смял мягкую пачку от сигарет и сунул её обратно в карман. Странное напряжение… — Май не ошибочно обратила внимание на незнакомца, то же сделали и другие члены команды SPR. Этот человек, делящийся ранее видением мира, прислушивался к беседе пастора Куинси и его бледного соотечественника. Танияма ещё никогда не видела таких угнетённых тел. Серо-коричневое пальто на нём болталось, причём настолько сильно, что она едва могла различить, каким этот человек был когда-то. Тёмно-каштановые волосы как пакли торчали. Должно быть, он стриг их самостоятельно, причём нервно, болезненно, словно их рост доставлял ему нестерпимую боль. И вот это всё оказалось совсем близко! Торчащая в разные стороны и к тому же немытая шевелюра, сгорбленная тощая спина и дрожащие пальцы. Мужчина неровными шагами, вприхромку, прошёл мимо, тогда-то она воочию разглядела его впалые щёки, выбритые, видимо, чужой рукой. Его кожа шелушилась, а глаза опустели. Май видела, как бесцельно и опустошённо он смотрит на землю, себе под ноги, делая так оттого, что к этому приучили с раннего детства. — Этого мужчину зовут Барри Олдридж. Запомните это имя и держитесь от него подальше, — молчавший какое-то время незнакомец вновь взялся за сигареты и советы. — Почему? Что с ним не так? — Май кинула ошеломлённый взгляд на коллег, а те в ответ сохранили уважительное молчание. — Вы не знаете?.. — у неё замирало дыхание. Не впервой кто-то нуждался в их помощи, разве что руки опускались не каждый божий день. — Май, это деликатная ситуация, понимаешь?.. — Аяко попыталась подойти к вопросу мягко, даже приняла меры, чтобы успокоить Танияму, однако та вырвалась, продолжая требовать ответов своим уничижительным взглядом. — Зрение может подводить, без знания нюансов в это дело не следует вмешиваться, — Такигава как на похоронах, соболезнующим голосом обрисовал то, о чём думали все. Монах… — ей стало жалко этого Барри Олдриджа, и если бы она знала, что ему совсем недавно исполнилось тридцать шесть, то сделала бы всё, что могло быть в её силах. — Вам знакомо такое понятие, как полтергейст, барышня? — их занятой (судя по недельной щетине) и безымянный собеседник выпустил столбик горьковатого дыма, готовя почву для нового нравоучительного разговора. — Я знакома с понятием электромагнитных колебаний! Критерии Тизана мне тоже знакомы! — Май вспомнила умные слова, сказанные когда-то Нару во время расследования происшествий в их старой школе, и мысленно показала небритому зазнайке язык. И нечего здесь умничать! — если она и хотела услышать объяснение, то уж точно не от него. — Тизан? Вы знакомы с исследованиями Эмиля Тизана? — мужчина удивился не на шутку. Сигарету и ту недокуренной на земле растоптал. Не то чтобы знакома, скорее мне о нём рассказывали, но кто в подробности будет вдаваться?! — Май приняла свой излюбленный глуповато-наивный вид. Минутная пауза дала ей почву для раздумий. Что здесь делать: уйти от разговора или нападать, это-то она и обдумывала. — И что с того? Почему это вас так удивляет? — в итоге она собралась, решив нападать. — Тизан не был исследователем, — вскрывшаяся правда чуть не размазала Май, как этот мужчина только что расправился с сигаретой. — Эмиль Тизан — полковник французской жандармерии. Он нашёл много фактов существования полтергейстов, изучая ?заколдованные дома?, однако пришёл к выводу, что хоть потусторонний мир реален, рационально он необъясним. Кроме того, он опубликовал всего одну книгу на эту тему. Я удивлён, что вам знакомы его труды… Как бы это сказать, вы ещё слишком молоды для этого… Чтоб тебя, старый идиот! — про себя Май не стеснялась ругаться. — Строит тут из себя умного! У нас уже есть один умный! Вот только где его носит?! — Если вам знаком Тизан и его классификация ?шумных домов?, то с исследованиями Скотта Рого вы так же должны быть знакомы… — прилипший ни с того, ни с сего мужчина начал задавать компрометирующие вопросы. Не имею понятия, о чём он говорит… — Май заметно теряла интерес, моля всех праведников этого мира послать ей благодать в виде горделивого профессора Оливера Дэвиса, уж он-то знал бы, что с этим всем делать! — Барышня, о знаниях молиться не надо. Их лучше приобретать! — Танияму тотчас как клещами выдернули из скучающе-гневных мыслей. — Скотт Рого — это американский исследователь, который разделил полтергейсты на два типа: классические или подростковые, когда речь идёт о возвратном спонтанном психокинезе и ?демонические?, вот именно у вторых он отметил наличие высокого интеллекта и агрессивности. У явных полтергейстов наблюдается высокое электромагнитное излучение, отсюда в деревне аномалии в напряжённости электромагнитного поля. С демоническими дела обстоят очень сложно. Здесь три фазы: инфицирование, подавление и одержимость. Я полагаю, что наш друг Барри инфицирован, однако помочь я ему ничем не могу. Слова этого мужчины и тихие, сочувствующие лица друзей, не поддержали Танияму в минуту раскола. Когда стало совсем страшно и тошно, никто не протянул руку, так как они знали нечто такое, чего ей не следовало знать. Птицы, собравшиеся у старых могил, клевали брошенные для них крошки. Май смотрела на сизых голубей, оставляющих следы, и едва ли моргала. Мысли, кровь и приток кислорода к голове — внезапно всё это остановилось, обагряя снег и серые кресты чёрными иллюзорными пятнами, проецируемые её зрением. Кость у переносицы заломило, свело и когда носовую перегородку закололо, она пришла в чувства. Показалось… — Танияма забегала глазами по коллегам, подозревая откуда подобного рода молчание. Нару где-то гулял, а заводить знакомства с подозрительными личностями без его ведома — чревато последствиями. — А вот и пастор Куинси! Мне нужно с ним переговорить… — незнакомец заметил, что на него наконец обратили внимание, с чем ответно махнул рукой. — Простите, если наговорил вам лишнего, но раз вы неместные, то это для вашего же блага. Мужчина, нагнавший ужаса, ушёл, и вскоре, как голубь вспорхнувший с капители, явился Нару. — Что случилось? — он обратил внимание на бледные лица, в особенности отстранённое лицо Май, из-за чего испытал напряжение сам. — Где ты был? — Аяко грозно спросила прямо в лоб. — Май здесь напугали до полусмерти! — А сама-то чего дрожишь?! — Хосё ради справедливости, усмехнулся, излившись в шутке. — Замёрзла! — резко ответила она. — Ага… — сомневаясь в каждом созвучии её голоса, подыграл он. — Какой-то непонятный человек сказал, чтобы мы избегали мужчину по имени Барри Олдридж. Он сказал, что он одержим полтергейстом… — голос Май дрожал и делал это сильно, в конце концов, она нашла утешение на груди Оливера, бросившись к нему с объятиями вместо представляемых кулаков. — Диссоциативные расстройства идентифицировать непросто, — Нару задумался сразу же, как услышал тревожные вести. — Я бы хотел поговорить с этим человеком. Он должен быть либо хорошим специалистом, раз диагностирует вещи такого рода, либо вас попросту надули, напугав ради забавы или иной нехитрой шалости. Сразу видно, что сейчас со мной говорит Нару… — Май по инерции отпрянула, взяв себя в руки. Оливер ни много, ни мало, а снова посмеялся над её легковерием. — Э-м, а он не представился… — Танияма, чувствуя, что её рассказ теряет в глазах босса убедительность, начала побаиваться результата. Фальсификация! Обман! Развели и напугали, как малых детей! Насмешек подобного плана она бы ему с лёгкой подачи не простила. — В таком случае… — по закатившимся глазам Нару следовало ожидать безжалостного вердикта, по правде, он намеревался сделать выговор всем, молча, но люто беснуя на неосмотрительность с виду взрослых, и, как выяснилось, инфантильных людей. — Да, но мы видели этого Барри Олдриджа… — Аяко перебила его, уверяя в том, что они не поверили на слово какому-то незнакомому сэру, хотя было бы правильнее сказать, бродяге, а лично убедились в странностях одного из местных мужей. По затаившейся паузе в голосе Матсузаки и прячущихся взглядах Брауна и Такигавы, Оливер предположил, что дело необычное, требующее осмотрительности. — Специально для Май поясню, что под диссоциативными расстройствами личности понимаются психические расстройства, характеризующиеся изменениями или нарушениями ряда психических функций: сознания, памяти, чувства личностной идентичности, осознания непрерывности собственной идентичности, — полившиеся из Нару речи перевернули с ног на голову, вымышленную всеми картину мира; никто не сомневался, что профессор Дэвис не воспримет их слова всерьёз. — В 1992 году члены Всемирной организации здравоохранения ввели новую диагностическую категорию — ?транс и одержимость?. В настоящее время в мировой медицинской практике применяются две системы классификации психических нарушений: ICD-10 и DSM-IV. В обеих этих классификациях одержимость рассматривается как разновидность диссоциативного расстройства. В классификации ICD-10 существует отдельная категория — F44.3. ?Транс и одержимость?. Характерные особенности транса и одержимости: временное сужение сознания, узкая и избирательная концентрация на стимулах окружающей среды, состояния овладения, когда больной убеждён, что в него вселился дух. В классификации DSM-IV дано схожее определение. Особенность ?транса и одержимости? заключается в том, что они не могут протекать одновременно с шизофренией или другими родственными нарушениями психики. — Май, это правда, — речи Оливера поддержал Браун. — Сибуя прав. Перед страхом, будучи больными, люди слепы. Некоторые учёные… — он посмотрел на Нару, запамятовав видные фамилии. — Пфайфер… — с толикой нежелания подсказал он. — Да, Пфайфер, — кивнул Джон благодарно, — отмечали, что больше половины людей, страдающих шизофренией, считают себя находящимися под демоническим влиянием. И даже если речь касается демонического полтергейста, то воздействие на фокальное лицо может быть различным… Май крутила головой, глядя то на добродушного Джона, то на нахмурившегося Нару. — Дайте и мне сказать! — вмешался Такигава. — Май, фокальное лицо или агент — это человек, призвавший полтергейст. — Именно! — настала очередь и Аяко сказать пару слов. — Май, полтергейсты немного сложнее, чем обычные духи. Они не появляются сами по себе. Их призывают! — Да! — полностью согласился Монах. — Поэтому либо в этой деревне завёлся сильный медиум, либо мы имеем дело с подростковым психокинезом. Они такие умные… В такие моменты я понимаю, что совершенно не вписываюсь в их компанию… — у Таниямы голова шла кругом, может быть, этим объяснялось её внезапное головокружение, из которого она вышла сухой по воле житейского случая. — Май, осторожнее! — Хосё придержал её худенькое тело, подумав, как и все, что виноват во всём снег. — Поскользнулась… — она чуть-чуть посмеялась и забыла. — Простите, продолжайте… — Упоминание о воздействии есть и в Библии, — Нару лично взялся подвести итоги этого разговора. — Там говорится о двух видах воздействия: бесноватость, то есть внедрение и оккультная обременённость — это неполный контроль над разумом, поэтому говорить о воздействии демонического полтергейста на человека — сложно, ошибки же в диагностировании недопустимы. Скорее всего, мы имеем дело с детским и подростковым психокинезом. Слова Нару меня немного успокоили… — она, как оставленный всеми ребёнок, хваталась за его тёплое пальто, всем своим видом показывая, как сильно ей нужна его поддержка. — А если тот человек не ошибся, и Барри действительно одержим? — вопросы Май, на несчастье Оливера, не заканчивались. Ему пришлось подумать. — Джон, что ты скажешь? — он решил уточнить у того, кто практиковал экзорцизм. — Для проведения Римского ритуала требуется согласие епископа. Простите, что ничем не могу помочь, но если дело обстоит так, то добиться даже устного разрешения очень непросто… — Браун искренне извинялся за свою бесполезность. — Но почему? Почему на сей раз нельзя помочь? — Май бы кинулась на Джона, да не смогла. Нару слишком крепко держал её руку. — Обряд сложен. И часто, после ряда отчиток, одержимый умирает… — Брауну за это и в глаза-то смотреть было стыдно. Почему? Почему на этот раз всё именно так?! — Танияма не желала сдаваться. — Я знаю, что чётких ответов нет, но я не могу согласиться с этим вот так просто! — Я узнаю у пастора Куинси, о каком человеке идёт речь, — Нару нашёл в себе силы не спорить с Май, а пойти ей навстречу, пообещав не опускать рук. — Хорошо, — её намокшие добрые глаза прекратили панически бегать, ведь Оливер дал слово со всем разобраться, а он никогда не оставляет дела недоделанными. — Нару, а где ты был? — внезапно, когда наболевшая проблема разрешилась, на ум пришёл самый обычный и логичный вопрос. — Я давал исследовательской группе задание, — ответил он без лишнего утаивания скучной информации. Точно… Я совсем забыла, что он до смерти занят… — совестливые чувства короедами засвистели в её маленькой, милой головке. — Пастор Куинси не сможет занять миссис Аддерли, — Оливер начал делиться и другими результатами. — Джон, я попрошу тебя заняться этим. Нас ждут пустующие дома… — Хорошо. Я быстро справлюсь с этим, — Браун не сомневался в себе, как и Нару в полученных ранее результатах. — Эй, лондонский мальчик! — уйти по-тихому никто не дал. — Ты не уехал… — вышедший из прихода мужчина, сбил всю команду SPR с мыслей и рабочего настроя. — Кажется, вчера я недоглядел. Ты же тот выскочка из Ассоциации! — Нару, это тот самый тип, который предупреждал нас о Барри Олдридже! — Май, чувствуя грядущую перепалку, ткнула пальцем в незнакомца. — Нару… — мужчина сомнительно воспроизвёл услышанное. — Какое странное имя, — задумался тот неожиданно. — Ну, неважно! Моё имя Норвуд Гейт. Я охотник на привидений! Рад с вами познакомиться! — он бы смело потянул руку, но застопорился, не зная, кому лучше подарить крепкое рукопожатие, решив, что этой чести здесь недостоин никто. Как-никак, а пожимать мозолистую руку такого героя, как он, следовало заслужить. — Так, когда утром ты говорил об охотниках, то не лгал?! — монах, отбросив сомнения, закричал во всё горло. — Как это понимать?! — Аяко как по цепной реакции излилась на крики. — А это твоя команда? — Гейт, придерживая гиканье и свист, чисто из любопытства оглядел всех мужчин и женщин, работающих этой зимой вместе с Оливером Дэвисом. — Ты им ничего не сказал, да? Я догадывался, что ты станешь ещё той занозой, но не был уверен, что заявление, озвученное тобой на собрании членов Ассоциации, — это не результат высокомерия. В общении этот человек ужасен, но признать надо — он догадливый! — Май закрыла глаза и насупила брови. — Да, да, этот Нарцисс всем даст прикурить, и если вы думаете, что ходите где-то с краю, то ошибаетесь! Вы и не заметите, как окажетесь в его эпицентре! — она нечаянно вспомнила свою несчастную судьбу использованной и с преподавательской укоризной закачала головой. — Подождите… — сказал Такигава. — В офисе ты что-то говорил о других… — он вспомнил разговор в Токио, почти за неделю до вылета. — Неужели это они? — Да, — Оливер не мог винить себя в согрешении. Обвинения Гейта являлись беспочвенными. Своим людям он сказал правду! Ну и почему всё так скверно?! — Май оценила заносчивое выражение лица Нару, его поджавшиеся из-за попранного достоинства губы, с чем издала кроткий вздох. — Эй, старый, ты умом тронулся? — от противоположных стен прихода повеяло куда большим неодобрением. — Как можно было забыть этого щёголя?! — появившийся юноша смотрел на окружающих не то что презрительно, Май показалось, что в его серо-голубых глазах они предстали в образе пустых бутылок, среди которых есть симпатичные, забавные, однако от того не менее безразличные. — Пацан, скройся! — Норвуд Гейт хрипловато закричал. — Из-за тебя я статус теряю… — Тоже мне! Нашёл проблему! Особенно, когда терять нечего! — от откровенного пренебрежения к старшему, Май рот приоткрыла, ей, конечно, хотелось окунуть этого Гейта лицом в холодный снежок, с тем, чтобы он поумерил свой пыл, но это… Это переходило все границы! — Не обращайте внимания на этого парня, — Норвуд сделал то, чего Танияма никак не ожидала, он невозмутимо махнул на поведение этого парня рукой. — Он мой помощник. Литон Фейн. — Терпеть не могу, когда меня так называют! — паренька перекосило. — Давай шустрее! Пора завтракать, работы ещё много! — Да осталось-то тут… — Гейт потёр шею. — Почти всё доделали! Ах да, по поводу Барри Олдриджа, можете расслабиться! Пастор Куинси сказал, что он уезжает к матери через два дня. С одержимостью я, похоже, тоже погорячился. У него случилось горе в семье, вот его и склонило. Барри с лета работает в приходе, а одержимые, как правило, недолюбливают святыни, поэтому, ребятки, отбой! Как снег на голову… — Май провожала двух охотников на привидений как отъявленных шарлатанов. Да, поначалу этот Гейт произвёл на неё впечатление, не шибко хорошее, но близившееся к положительному. — Нару, и что теперь? — когда два человека скрылись из вида, монах бесхитростно спросил Оливера о судьбе дальнейших решений. — Первым делом займёмся пустующими домами, — сказал он, не воспринимая ни слова из предыдущих сетований. — Затем надо опросить местных жителей. Здесь разгорается самая настоящая конкуренция! — Май немножечко поняла, откуда в помощнике Гейта столько безразличия. — Этот мужчина, Ногрвуд Гейт — он хорош! Конечно, он не подзадорит Нару, и жаркой битвы мы не увидим, однако Нару настроен серьёзно! — Пастор Куинси назвал имена семей, в которых летом жили дети: Стивенсоны, Шелдоны, Фоксы, Статфилды, Хортоны — ещё здесь, в деревне. По оставшимся трём он предоставил контактные номера. Они покинули деревню, но их дома мы проверим. Ключи есть. Май, — Оливер протянул ей листок с номерами телефонов. — Этим людям необходимо позвонить. Расспроси о подозрительных шумах, жалобах детей, быть может, кто-то просыпался с отброшенным к противоположной стене одеялом или двигалась мебель… — Хорошо, я всё сделаю! — с подлинным энтузиазмом она приняла его приказ к сведению и скорому исполнению. — И ещё, — продолжил он, — мы проверим пустующие дома в деревне, однако это не раскроет нам причины появления полтергейста, поэтому будьте очень внимательны! Списки умерших за весь прошлый год я не получил. Придётся обходиться без них… — А с остальными что? — Такигава, внимательно слушающий, уточнил. — Чтобы не подвергать опасности миссис Аддерли, навестим их лично. Завтра займёмся живыми, а сегодня нам хватит работы! — после этих слов Нару вынул целую связку ключей. — Не понимаю, для чего нам опрашивать этих стариков?! — Аяко возмутилась. — Это же деревня! Здесь всё на слуху и даже если не знает наша любопытная до всего миссис Аддерли, то этот пастор Куинси точно в курсе всех дел! — Есть такое понятие, как тайна исповеди, — кажется, Нару и сам был этим недоволен, по какой-то причине он ожидал большего сотрудничества от церкви. — Нам бы очень повезло, если бы этот приход относился к Римской католической церкви, однако всё намного сложнее… Не существует единой ?Англиканской церкви?, которая бы обладала абсолютной юрисдикцией над всеми англиканскими церквями, так как каждая из них является автокефальной, то есть пользуется полной автономией. Говоря ближе к делу, скажу следующее: пастор Куинси не скажет ни слова, если те прозвучали от пострадавших на исповеди, и нет такого вышестоящего органа, который заставит его это сделать. — В общем, мы сами будем всё это расхлёбывать! — Монах сделал неутешительный вывод. — Да… — сухой ответ Нару обещал груду собирательной, скучной работы. Ну вот и началось наше расследование! — Май бодро готовилась засучить рукава, принять успокоительного, чтобы не получить нервного расстройства по вине этого вольнодушца Нару, после чего её огульное видение парапсихологического мира, благодаря чистым помыслам, приобретёт более устойчивую, ярко выраженную форму. Деревня Дэнжи, находящаяся в юго-восточной части графства Эссекс, лежала в укромной ложбине, среди широколистных лесов, пустых в это время года полей и тонких, ранящих землю речушек. Глядя на бескрайнее небо, простирающиеся над Англией в ясные, светлые дни, казалось, что небосвод пуст и безбрежен и те немногие облака — это морская пена, собирающаяся возле скал. Стоя на горе, где убаюканный колыбелью самой жизни не кручинился приход святого Джеймса, Май взывала к тихой благодати этого места; к холмам, уходящим к самому небу и скрывающимся за горизонтом, к темнеющим, словно проталины по весне тропкам, изгибающим всю деревушку и редким, сверкающим ручейкам. То было время уединения… Спустившись под гору, миновав дорогу с не вписывающейся во всю эту сельскую жизнь пластиковой остановкой, она вместе с Аяко, Монахом и Нару погрузилась в царство беспредельной тишины. Розовато-грязные домики, стоящие плотно друг к другу, обзавелись внушительными белыми шапками. Зеленовато-серый ручей, тянущийся от горы, облагородился болотными травами посеребрёнными крупицами инея, а крапива и наперстянка, растущая возле домов, потемнела и пожухла от резко ударившего мороза. — Нару, а ты уверен, что следовало оставлять Джона одного? Вдруг дух этого старика проявит излишнее сопротивление? — Монах заговорил, когда они стояли у дверей, на улице, скрипя свеженьким снегом. Профессор Дэвис в это время отпирал навесной замок, посматривая на Такигаву исподлобья, да ещё неодобрительно. Никак не могу привыкнуть обращаться к нему по имени… — Хосё понял, где оплошал и оттого отвернул голову, словно его ни с того, ни с сего заинтересовали местные виды.— Только подумать, я работаю с Оливером Дэвисом! Конечно, это не первое наше дело, но всё же, мы в Англии… Я волнуюсь… Чёрт! Как же стыдно и под ложечкой сосёт… Ей-богу, старею! — Такигава покрутил головой какое-то время и от тщетного усмирения пыла, засвистел. — Джон профессионал, — поскольку Нару не соизволил заговорить, слово взяла Май. — Я уверена, он справится с тем, что ему поручил Нару! — её поднятый к небу указательный пальчик символизировал нерушимую веру в Брауна. — Да там и делать нечего! — Аяко не осталась безучастной. — Подумаешь шумовой дух* старого деда, умершего даже ненасильственной смертью. Вот нам не позавидуешь! Изгонять неизвестно кого, да ещё и в неотапливаемом помещении! — они вошли в непримечательный домик, где внутри ощущалось холоднее, чем на улице. — Ничего! У нас есть тепловая пушка и восемь домов в два этажа, то есть каждому по четыре, главное, чтобы от тебя был хоть какой-то толк, а ни то я вечером спины не разогну! — обвешавшись пакетами с ритуальными одеждами, кое-какими инструментами и маленьким обогревателем, он тщетно надеялся на массаж в знак благодарности, покуда на полезность Матсузаки рассчитывать вовсе не приходилось. — Посмотрим, кто ещё из нас окажется бесполезным! — заносчивый возглас мико, её смех, перекривил несчастное лицо Такигавы. Сплошное дежавю! — его бровь нервно подёргалась. — Отлично! — Монах громко вскрикнул. — Силы мы распределили. Осталось решить, откуда начинать. Что скажешь, Оливер? Да почему же я так волнуюсь?! Как девственница в первую брачную ночь! — Хосё травил себя за излишнюю эмоциональность, чувствуя, что от одного произношения имени Оливер, его внутренне подкидывает и пот скапливается в тёплых ладонях. — Начнём со спальни, — он сказал о своём решении, когда осмотрелся, находя на первом этаже кухню, столовую и кладовую. — Вот так сразу! Я к такому не готов… — добивался ли Такигава внимания или ждал, что Оливер начнёт беситься — непонятно, женская часть команды SPR не разделяла его хорошего настроения. Аяко с прискорбием смотрела на нищету и забытость этих розово-серых домиков, втайне испытывая брезгливость, а Май, переступив порог этого дома, начала замечать за собой лёгкое недомогание. Голова потяжелела, веки налились холодным свинцом, и оттого завертелась мысль о диване и мягкой подушке. — Кончай ломать комедию! — Матсузаки не обликла замашки своего взыскательного вкуса в учтивую форму, заглушив его возгласы звонким подзатыльником. — Я не намерена кувыркаться в этих кущах до ночи! Покончим с этим засветло! Аяко в хорошей форме! — Май случайно позабыла о себе и, погрузившись в случившееся, приоткрыла рот. — Или сказалась её заносчивость и презрительность… — недолго думая, она рассмеялась. — Хоть кому-то здесь весело, — Монах добродушно улыбнулся, ещё потирая свой задетый затылок. — Где вы там бродите? — со второго этажа послышался голос Матсузаки. — Здесь всего три помещения. Несите скорее пушку! — Смотри-ка, наша мико уже вскарабкалась! — Такигава ещё чуть-чуть пошутил. — Пойдёмте… — единственный человек, сохраняющий спокойствие, напомнил о работе. Выкрашенная в жёлто-коричневый цвет деревянная лестница ещё не успела попасть в поле обозрения Май, как её ноги в коленях дали ощущение странной слабости. — Что случилось? — перила с четырьмя угольными балясинами дрогнули, и Такигава, следующий за Нару, тревожно оглянулся. — Ты снова поскользнулась? — Ага… — Танияма виновато почесала щеку, продолжая обнимать перила. — Снег налип на подошву, и я поскользнулась, — она посмеивалась над своей неуклюжестью. — Аккуратнее! Не хватало тебе перед экзаменами в больницу загреметь, — Монах закрыл глаза и с наставлениями покачал головой. Да я и сама бы этого не хотела… — подумала она про себя, неосторожно посмотрев на Нару и его сомневающиеся лицо. Май солгала не намеренно, по незнанию, и он тут же заметил недосказанность. — Идёмте, Матсузаки что-то обнаружила, — он опять-таки проигнорировал повод для разговора, настраивая всех на работу. Благо, что вот так закатывать глаза — это не мой удел, я бы не выдержала! — Май выдохнула из грудной клетки весь собравшийся там страх, оставив себе щепотку напряжения. — Что здесь у тебя? Для чего крик поднимать? — Монах освободился от поклажи и размял плечи. — А ты не видишь? — Аяко закричала и указала на две белые двери, расположившиеся вдоль одной стены с той лишь разницей, что одна находилось неподалёку от лестницы, а другая уходила в самую глубь коридора. — Это бумажный скотч, — Такигава подошёл ближе и увидел, что двери запечатаны, а внизу, у порога, лежала примёрзшая к полу тряпка. — Её кто-то намочил, прежде чем сюда положить. Оливер, не думаешь ли ты, что здесь побывал этот Гейт? — Отдирайте! — вопреки всеобщему мнению, Нару приказал вскрыть. — А что за другой дверью? — Май заметила, что третья дверь нетронута и спросила. — Там ванная комната, — сказала Аяко. — Я уже проверила. — Стало быть, они опечатали жилые, — Монах, прежде чем что-то сделать подумал, и после этого в доме послышались рваные звуки. Чем-то пахнет… — Танияма заметила за собой странную реакцию на горьковато-сладкий запах, медленно распространяющийся по второму этажу, с чем быстро замотала головой. Под языком собиралась слюна, желудок напрягался, хорошо, что к горлу ничего не подступало. — Ты что-то почувствовала? — Нару спросил скорее, чем она смогла понять. — Запах какой-то… — ответила она, не скрывая от него правды. — Запах? — он зажал пальцами подбородок и задумался. — Я не чувствую ничего… И что теперь? Думаешь, я вру?! Этот человек невыносим! — Май разозлилась, не успев выплеснуть негодование на обидчика, Хосё сказал, что отдирает тряпку, и они заходят. Танияме не почудилось. Стоило распахнуть дверь и остатки едкого, тяжёлого запаха вырвались наружу. — Боже мой! Это ладан! — Монах спрятал лицо в локтевом сгибе, проходя в маленькую спаленку первым. В полупустой комнате, где стены были побелены, стояла небольшая деревянная кровать, ночной столик с запылённой Библией, узкий цветной полосатый коврик и полка с плохо стоящими книгами. На окошках виднелись глиняные горшки с увядшей геранью, а круглый стол с ажурной скатертью наверняка ручной работы, усыпали засохшие бутоны кентерберийских колокольчиков. Сухие стебли цветов стояли в узкой, отливающей перламутром вазочке, погибнув, вероятнее всего, от нехватки воды, нежели внезапно пришедших морозов. — ?Направь стопы мои по слову Твоему?, — Такигава прочёл надпись, сделанную над кроватью, и ещё раз окинул взором спаленку, где в каждом уголке ютилось целомудрие. — Ну вот как-то так… А что это у нас здесь? — он заметил в одном из углов глиняные черепки и обратил на это внимание начальника. — Оливер, посмотри сюда! — Простите, я больше не могу! — Май держалась какое-то время, но совсем скоро от тяжёлого запаха у неё разыгралась тошнота и, вылетев из комнаты пулей, она надолго закрылась в ванной комнате. — Тебе стоит отправить Май на базу, — Монах, хорошенько подумав, дал Нару совет. — Её, то ноги не держат, то теперь её тошнит. Мы не управимся до ночи, если будем лишний раз отвлекаться, а там миссис Аддерли за ней присмотрит. — Ноги не держат, тошнит… — Аяко, следуя по ходу мыслей Такигавы, пробормотала себе под нос его же слова, и вот, не заглушая голоса рассудка, как это делали мужчины, раскрыла глаза широко. — Ты чего о себе возомнил?! — забывая о таком слове, как такт, Матсузаки сорвалась и налетела на Оливера. — Если Май забеременела, то можешь забыть о своём вычурном колледже! Пойдёшь работать и будешь обеспечивать семью так, как этого требует закон! — Тише, Нару и так работает, — Монах вмешался прежде, чем Аяко сцепила руки на горле не очень-то весёлого Оливера. — Воистину женская солидарность! — в ситуации жизненной он по давней привычке пошутил. Симптоматика схожа, — сам же Нару смотрел на коллег и не видел их мук радости и безумия, он вглядывался в дверь на противоположной стене, которая наполовину различалась через их дверной проём и думал. — Если я и допустил ошибку, то на День святого Валентина, когда мы были вместе в душе. Прошло около недели… — Слушай, если ты пытаешься вспомнить, где дал маху, то лучше оставь это. Сделаешь хуже и всё тут, — Монах ворвался в его мысли, когда Аяко унялась и пошла к двери ванной комнаты, где послышались скрипящие и трубящие звуки давно не включаемой воды. — Май, ты там как? Можешь уже открыть?.. — Матсузаки уговорила долго не задерживаться, и немного мокрая, залившая холодной водой коричневую куртку, Танияма с неувядаемой улыбкой, высунулась наружу. — Простите ещё раз, — смеялась она, чтобы совсем не потеряться в лавине смешавшихся мыслей. — Запах этих благовоний норовит выжать из меня все жизненные соки, — шутка бы удалась, не будь Хосё так любопытен. Во время уговоров Май, он распечатал вторую комнату и поваливший из неё горьковато-сладкий духан ладана, скосил Танияму наповал. Шаги, тарабанящие как на пожар, хлопок вместе с дверным скрипом, и Май снова принялась склоняться над белым керамическим унитазом. — Я бы на твоём месте уже занервничал… — на сей раз Такигаву охватил лёгкий морозец. Непознанный ранее страх убивал в нём все зачатки юмора и романтичности. — Откройте окна здесь и на первом этаже, — Нару с видом суровым начал раздавать приказы направо и налево. — Надо проветрить, иначе мы надолго застрянем здесь. — На базе Джон и миссис Аддерли. Они присмотрят за Май, — Хосё утвердительно кивнул, прежде чем принялся открывать старые рамы. — Джон присоединится к вам после обеда. К этому времени он должен закончить с домом миссис Аддерли, — и всё же у Нару были другие планы. — Разумно ли оставлять Май на старушку? — Аяко немного заволновался, всё же Агата Аддерли — медлительная старая женщина. — Мы справимся. Это обычное недомогание на незнакомый запах, смена часовых поясов и стресс, — и всё же у Оливера было своё объяснение происходящего. — Подожди, если ты останешься с Май, то чего делать нам? — Такигава не бежал от работы, как чёрт от ладана, он остерегался последствий; директору SPR как избалованному ребёнку, угодить не так-то и просто. — А вы не знаете, что нужно делать? — полившийся сарказм как-то даже обидел. Вот он всегда так! Когда дело касается работы, то он хотя бы удивляется иногда, а когда речь заходит до самого любопытного, личной жизни, то он как партизан на допросе! — от переизбытка человеческой наглости у Хосё брови завибрировали. — Я оставляю это на вас! Если найдёте что-то подозрительное, то сообщите мне прежде, чем решите что-то с этим сделать, — дал он указания, прежде чем спуститься на первый этаж. — И что это должно быть? — Монах кинулся к лестнице, планируя уточнить всё до деталей. — Вы сами узнаете… — пренебрежительный ответ последовал со стороны входных дверей, где Оливера уже никому не было видно. 20 февраля. Вторник — день второй. Дом миссис Аддерли. Вечер.

— Как самочувствие? — Нару задал свой вопрос спокойно, когда Май возвратилась из душа. — Лучше, — ответила она, не видя в словах или проницательных глазах Оливера какого-либо крутящегося вопроса между строк. — Извини, если напугала, думаю, это из-за того странного запаха… Профессор Дэвис не упускал Май из вида, пока она не обсушила полотенцем волосы и не прилегла на кровать, где он, пригрев край, переодевшись в пижаму, терпеливо ждал удобного времени для разговора. — Стало быть, дело в ладане… — он приложил указательный и большой палец левой руки к губам и задумался. — Похоже. Раньше такого не случалось, благовония не вызывали подобных ощущений, но и ладана я раньше не ощущала в таких количествах, должно быть, у меня непереносимость… — Май имея смутное представление о своих ощущениях в том доме, вынула из выдвижного ящика ночного столика фен, решая высушить волосы прежде, чем уйти на боковую. — Если бы дело было не в нём, ты бы сказала мне об этом? — проникновенный голос Оливера перебила с силой скрываемая требовательность, и фен в руках Май так и остался не включённым в розетку. К чему он клонит?.. — она посмотрела в его мутноватые из-за усталости глаза и непроизвольно прищурилась. — Неужели он думает, что я… Какой ужас! Нет, надо ему объяснить, ни то он подумает, что я… — находясь в омуте начинающихся и весьма непростых отношений, она и слова-то этого произнести не могла. — Конечно, я бы сказала! — Май от досады раскричалась. — Как такое можно скрывать?! Если бы ты был отцом моего ребёнка, то я бы сразу же тебе об этом сказала! — Стало быть, если бы отцом был не я, то ты бы промолчала? — с удивительной лёгкостью он отпустил её руку, и Танияме нестерпимо захотелось кричать. — Хватит использовать на мне свои жестокие шутки! — со злости она засунула фен обратно в ночной столик и кинулась к краю кровати, где сидел Оливер. — Я не беременна, по крайней мере, мне так кажется, — осунувшись на четвереньках, она совсем скоро приняла сидячее положение. — Не знаю, но думаю, я бы почувствовала появление во мне новой жизни… — появившаяся в голосе нежность обдала лёгкими прикосновениями плоский живот. — Да, это не исключено, — Нару посмотрел, как Май дотрагивается до своего живота пальцами и как-то безучастно отвернулся. Ну хоть в чём-то мы друг с другом согласились, — довольная достигнутым пониманием, она, не думая о странностях, засмотрелась на короткие передвижения Оливера по комнате. — Что случилось? Нару, почему ты раздеваешься? — синяя рубашка от его пижамного костюма опустилась на спинку стула, и Май забила тревогу. Куда он снова собрался? Уже десять! — мысли набегу завладевали сознанием Таниямы. Тревога, недопонимание — она тщетно растопыривала глаза и сминала жемчужно-белый пододеяльник. — Я думал, что если ты скажешь мне о ребёнке, то это расстроит меня, однако по непонятной мне причине, сейчас я разочарован, — внезапное неумолимое влечение обрушило его тело на кровать. Чего?.. Так он сейчас собрался детей делать?! Он что не шутит?! — заикаясь от предельно понятного доминирования, Танияма открыла рот, и будто впервые увидев его обнажённый торс, чуть коснулась его тела пальцами. Как человек, страдающий агонией, Нару закрыл глаза. Секундой ранее у него в сознании произошла остановка. Дневной раскол приурочил контакт тел. — Нару, я не уверена, что нам стоит спешить… — тихие слова Май прогнали следы блаженного умиротворения с самим собой. Он открыл глаза. — Да ты и сам думаешь так же… — его прямой взор уколол. Она застыдилась сказанных слов. — Уверена? — его шёпот как чистое коварство очертил пламенем ушко Май и она, стиснув зубы, отогнала от себя мысль расстегнуть свою пижаму и заключить Оливера в объятия, из которых не будет возврата. Что за испытание выпало на мою долю?! — она распласталась как не живая, позволив пуговицы на верхней части пижамы расстёгивать ему. — Я думал об этом, пока ты отдыхала, — зажав её ноги между своих колен, он рассудительно, отдавая себе полный отчёт, принялся за ночную одежду Май. — На самом деле твоё обучение носит формальный характер. Как ты уже поняла, в моей семье высока вероятность оплодотворения двух яйцеклеток, если у нас появятся близнецы, то ты в любом случае не сможешь выходить на работу, в этом случае твоё образование окажется бессмысленным, и есть ещё одна причина… — когда до полного обнажения Май оставалось лишь распахнуть светло-розовую пижаму, он как человек редкого ума, замер, сосредотачивая свой взор на лице возлюбленной. Лучше не томи меня, не то мой рот сам по себе не закроется… — отвернув голову в сторону тумбы, она, не отрицая борьбы с внутренней неопределённостью, приоткрыла рот не в силах из-за полученного утешения сказать ему нет. — Как только я узнаю, что ты беременна, то я незамедлительно уволю тебя, — слова должные пленить разум Май явили то самое сопротивление, коего он ожидал, намереваясь обуздать и его. — Что? Да как у тебя язык поворачивается?! — крик не заставил себя ждать. Чары искренности потеряли силу, и Май воззрилась на ровно дышащего Оливера. — Наша работа сопряжена с риском. Это разумное решение… — её побег к изголовью кровати ничего не решил, он, не считая сказанного за оплошность, приблизился и позволил её креповой пижаме скатиться с одного плеча. — Ты нанял меня подавать тебе чай, — прогундосила она, крепко обнимая свою грудную клетку. — В этом занятии нет риска. — Возможно, сейчас во мне говорит страх, — он опустил руки и сказал то, о чём отчасти мыслил днём. — Я напугался, когда подумал, что ты можешь оказаться в этой деревне в таком положении. Что касается чая и офиса, то здесь можно подумать… Хотя бы не тычет в нос своим авторитетом, — Май чуть вытянула губы и выдохнула через рот. Да, её начальник и избранник временами своей прямолинейностью хлестал получше грума, а тот в непогоду, сидя на козлах или верхом, покрывал лошадей крупной рябью болезненных взлязгиваний хлыста. — Я убеждён в правильности этого решения, — его протянутая рука сцепилась с рукой Май и, оказавшись снова под ним, она объяла всего его взглядом. Незыблемая вера в себя, в остроту и правильность своих чувств — это и оспаривать не было смысла. Отстранив руку от одежд, Танияма не играя роль прильщёной жены, истинно прониклась его признанием и порывом, и лишь тонкая межкомнатная обшивка не позволяла дойти ей до отметки бескрайнего вожделения, где он бы удостоится всех благ супружеских соитий естеств. С неожиданным удивлением и застывшим в груди трепетом Май встретила его не знающие промахов руки. Розовые штаны креповой пижамы, точно не созданные упрятывать девичье тело и дальше, заскользили по её не в малой степени пленяющим ногам, и тончайшая деталь женского гардероба воспламенила Оливера до той взрослой сдержанности, которая свойственна людям последовательным. И вот его тело склонилось на расстоянии, когда Май уже не могла избежать поцелуя. Следуя сквозь стыдливость, она приняла его поцелуй рассылающий отклики гордой английской уверенности. Медленно, не спеша, словно крупицы в песочных часах сходилось на нет её время. Через томные и долгие соития губ она, потеряв всякую умелость, ощутила утверждение его горячей ладони. Грудь нежно объяли его избегающие физического труда пальцы, и почти трепеща, она издала наталкивающий на продолжение всякой близости страстный призыв. — Если наш ребёнок появится в следующем году, то твоей груди уже буду касаться не я, — слова, рушащие целомудренную стыдливость юных дев, набирающихся опыта постепенно, последовательно, раз от раза, не умалили тех не бурных подниманий и опусканий её обнажённых грудей, с которых после долгого поцелуя он не сводил глаз. — Хватит, прошу! — Май от стыда пылала гуще, чем от его сокрушающих прикосновений. — Ты говоришь об этом, как об одном из условий брачного договора, хотя по факту мы друг для друга не больше, чем парень с девушкой. — Я не отчуждаю результаты проведённой церемонии. Вопросы же формальные решаются в недельный срок, — говоря сквозь последовательные действия, он с интересом и вниманием смотрел на скручивающиеся гармошкой хлопковые трусики, стягиваемые им с необычайной лёгкостью. Боже мой, что творит этот человек?! — закрывшись от любого попадания его серьёзного взора, Май накрыла глаза веками и для усиления эффекта внешними сторонами ладоней. — И если мы заговорили об условиях, то непременным будет твой телесный контакт с новорождённым ребёнком. В противном случае я пересмотрю решение о работе в офисе в любое, даже самое мирное время, — будучи уже распалённым, как ни странно и не жестоко, он мог говорить до крайности трезво. Условия неравного боя. Здесь я бессильна! — Май, чуть вскрывшись, показала ему слезливый блеск приоткрытых и потерянных глаз. Отсутствие примет гнева, как немое телевещание, озвучивало ему искромётный вердикт — он победил, больше ничего не стоит на пути, теперь разрушающий дамбы характер, пленён, обуздан и подчинён его воле. Когда её ноги сами собой разошлись, настало время для чрезмерных угождений, погружения в истому наслаждения, где возбуждённая до невыносимости, она будет вынуждена сдерживать страстные звуки, пока их обоих не накроет волна насыщения.21 февраля. Среда — день третий. Дом миссис Аддерли. Утро.

Каким бы очаровательным и неотразимым ни был профессор Оливер Дэвис, Май проснулась утром навзничь раскинувшаяся на кровати, замёрзшая и полностью истощённая. После неутешительного опыта вовремя проявившегося стыда, Танияма лежала в одиночестве преисполненная намерениями позабыть те порицания, которые расточал её мозг, не соглашающийся с опьянённым от разливающейся истомы телом. Какая же я дура! Почему не кивнула ему?! — сожаления о проваленном начинании пожирали её и без того разбитое и помятое тело. Когда находясь на пике и без того долгой страсти Оливер спросил согласна ли она с его предложением, и она, растерявшись не смогла дать ответа, он не посмел сделать движения, сулящего расточение жемчужной жидкости по её чреслам. Головокружительная истома обуяла их тела, но продлилась недолго. Конечно, он не изрёк и капли обиды, утешив её тем, что к этому можно вернуться в другой раз, не понимая, что потерянная и бездыханная, в его руках ни к чему более не чувствительная, она не может дать прямого ответа, будучи сокрушённой его прямым превосходством. Всю ночь неистовствовала снежная буря. Когда и как Оливер покинул её, Май не различила, заметив лишь то, что наутро он прихрамывал, без прискорбия сообщив, что поскользнулся. Дорожки, подходящие к дому и правда, заледенели, впрочем, Май едва ли было суждено в этом убедиться. Её, как прокажённую, усадили за учёбу, дав понять, что вчерашний день — это выходной после долгого перелёта. — И почему этот профессор не может признаться себе в том, что всего-навсего разозлился?! — не в силах унять ломоту в теле Танияма растянула руки на столе во всю длину, накрыв собой тетради и впустую раскрытые книги. Утром монах говорил о какой-то вазе. Она напоминала древний греческий мрамор из-за жемчужного цвета. По её описанию Нару сказал, что это старая ирландская ваза из ?паросского? фарфора примерно 1900 года. Интересно было бы на неё посмотреть… — она на пару с любопытством коротала часы. — Они нашли её в одной из спален. Странно то, что эта ваза стояла посередине запечатанной комнаты, словно её кто-то нарочно там оставил… — Мы нашли то, о чём ты говорил! Это было проще простого! — Такигава восхвалял проделанную работу, переводя дух, пока профессор Дэвис, не подходя близко, изучал найденную вазу. Перламутрово-белая, бачонкообразная и сантиметров сорок в высоту, словом, от пола до начала коленной чашечки. Знаменитые фарфоровые кружева, как решётка обхватывали ёмкость меньшего диаметра, образуя изысканный узор. Скромное коричневато-серое изображение поля и леса в окошке причудливого кружева, и обработанное золотой краской широкое горло, забитое к тому же кривой пробкой, вырезанной из дерева неизвестной породы. Совсем белая… — Нару присел на колени и, сохранив дистанцию в полметра, присмотрелся к крышке ручной работы. — Осина… Она отгоняет злых духов. Кто бы ни сидел в этой вазе, он мучается… — он понял, что пробку забили позднее, когда ловушка сработала. — Эта ваза вместилище! Монах, изгони! — Оливер разогнул колени и отдал приказ. — Сдурел? Если тебе хочется выплачивать владельцу этой вазы компенсацию, то вперёд! Я сделаю то, о чём ты меня просишь. Но имей в виду, я не могу проводить такие обряды изгнания, здесь нужен экзорцист, — Хосё когда-то говорил, что при подобном опыте ваза лопнула, Нару об этом не знал, так как сам находился под воздействием духа. — Хорошо. Матсузаки, позови Джона. Скажи, что он здесь очень нужен, — не тратя времени на спор, он передал эстафету. — Он должен быть в соседнем доме. Сейчас, позову… — Аяко ввиду своей не больно-то большой пользы работала с Такигавой, в сущности, Нару её взял только потому, что подыграть на пороге дома миссис Аддерли могла одна она и никто больше. — Оливер, — Такигава почти привык называть Нару этим именем, путаясь при разговоре всё меньше, — а что с теми странными черепками? В других домах, где не было этой вазы, мы нашли глиняные черепки. — Пока точно не знаю. Работайте! Я отлучусь на час, другой. — Конца этим занятием вовек не будет! — спустя час, Май выворачивало. Она откинулась на стульчик, постучала не пишущим кончиком ручки по столу, и ещё немного подумав, снова взвыла. Сознательно или неосознанно Танияма избегала занятий — непонятно, понятно то, что она без участия в исследованиях жить не могла и если приключения обходили её стороной, то она сама шла им навстречу. И кто меня пнул? Нару за это в бетон закатает! — боясь пафосных и нравоучительных речей профессора Дэвиса, она злополучно разинула рот, стоя каким-то чудом возле стен прихода святого Джеймса в первой половине этого немного обещающего дня. — Ну раз уж я здесь… — выпустив тёплого пара на свет божий, Май приободрилась и вошла внутрь. Там, по другую сторону стен, пахло воском догорающих свеч, три часа назад их зажёг помощник пастора Куинси, и сейчас какой-то малый под их мелодичную колыбель катался на лодках красочного сна, доступного обычно маленьким детям. Более или менее взрослый, а это был юноша восемнадцати лет от роду, лежал на церковной лавке, безнравственно вытянув ноги. Светлая, будто бы выбеленная снегом кожа тускнела в свете скудного освещения (сегодня выдался пасмурный день), золотистые волосы отчасти выглядывали из-под капюшона, а ноги, обтянутые узкими чёрными джинсами, как нечто тугое и налитое, лежали в полускрещённом, раздвинутом состоянии. Не похоже, чтобы он работал в приходе, должно быть, один из однокурсников Нару… Точно! Нам же что-то говорили о преуспевающем солисте… Как там его?.. Эдан… Эдан Керк! Неужели это он? — Май враз решила эту задачу, сузив поиски Нару до помещений, находящихся за молитвенным алтарём. — Можешь потрогать… — сонное и не сказать, что певчее существо на церковной лавке проснулось. — Ты же рассматривала меня! Пробралась в такую глушь… Так вот если попадать в нелепые ситуации, то исключительно так, стоя возле церковного алтаря с незнакомым юношей, прикладывая руку к его груди. Пошёл вон, чёртов извращенец! — едва не погубив себя, Май переборола сладострастное желание отмщения, застыв не лучше восковой свечки. Капля пота потекла по её правой щеке, тело внутри, где-то под кожей с чувствительностью тонких пружин завибрировало, а всё ради всеобщего мнения, ради Нару и боязни перед безвозвратностью. — Ты могла бы сказать, что тебе нравится, все девушки так говорят… — холодность Таниямы отличалась от тех салютований, которые он привык получать. Не дождёшься! — Май вовсе отвернула голову и, приоткрыв рот, подала выражение: наивный, наивный, избалованный мальчик! — Я видела и получше… — воспоминания о Нару и всём том, что он вытворял этой ночью, впрыснули в её мозг то возмутительное волнение, коего ожидал этот самолюбивый студент. — Ладно, достаточно! — он отпустил руку Май, и та смогла расслабиться. Слава этому месту! Не придётся краснеть на исповеди, если дорожка меня к ней приведёт! — богохульство за богохульством прыгали в голове Май словно черти. — Что ещё? Это не всё, чего ты хотела получить? — сомнения и подозрения хмурили миловидное лицо Эдана Керка. — Автограф… Забыл! — вскинув глаза к потолку и закатив их, он точно не любя эту тягомотину, смирился, вынув из заднего кармана джинс чёрный маркер. — Как тебя зовут? Чего? Он не знает, кто я?.. — окончательно поняв, что Эдан и понятия не имеет о её отношениях с Оливером Дэвисом, удивление крепчайшим раствором сцементировало её с красно-коричневым плиточным полом. За время её раздумий Эдан, знать по привычке, расстегнул её куртку и несколько пуговичек на скромном, болотно-зелёном платье и вот когда чёрный колпачок от маркера оказался у него во рту предварительно чпокнув, Май пришла в себя и не с самыми добрыми вестями для этого студента. — Не распускай руки, паршивый извращенец! — она оттолкнула его.

Эдан отделался лёгким испугом. В принципе, скандал мог бы разрастись, не увидь он на руке Май кольца, когда она завернулась в свою куртку и прижала её к груди, то многое встало на свои места. — Понял. Ты замужем. Но извиняться не буду, нечего выставлять себя напоказ! Об автографе можешь забыть… — делая вид, что его задели эти слова, он демонстративно завалился обратно на лавку, развернувшись филейной частью к молитвенной части прихода. Напоказ? Напоказ?! — исступлённые агонией речи трепещали и звенели в её голове, сжатые кулаки дрожали, и лишь божья благодать спасала Эдана от бесноватого гнева Таниямы. — А вообще, мне показалось, что этот парень любит и ненавидит себя одновременно. Чем-то его полупустой грустный взгляд напоминает Нару… — пришёл момент, когда она успокоилась и пожалела бедолагу. — Ну нет! Нару всё равно в тысячу раз лучше! — хмыкнув в ответ на его горделивые речи (манеру поведения ей пришлось копировать с Масако), Май притопнула ногой и, развернувшись на ней же, без разрешения потопала в помещения, располагающиеся за стенами алтаря. — Снова здесь! — не успела Танияма отдышаться, как в коридорах, где по обе стороны тянулись склёпанные металлическими пластинами и толстыми гвоздями двери, она натолкнулась на Обина Крофтона, Уилбера Барнза и Лена. — Если ищешь Дэвиса, то вы с ним разминулись! — этот юноша повёл себя хамски в первый же день, да какой там день, в первый же час их знакомства! Лен и тот смотрел неодобрительно, а как раз он показался Май самым вменяем, разве что немного надоедливым. Этот маленький, рыжеволосый студент по обмену как-то яростно принялся грызть ноготь на большом пальце, не спуская притом глаз с Таниямы. Голосовые модуляции Май не превзошли Обина в дерзости, так как незамедлительно последовала их новая порция. — И вообще, ты какая-то тормознутая! — выдал высокий юноша, глядя на единственную девушку сверху вниз во всех отношениях этого слова. — Поспеши заиметь выгоду от этого брака, ни то скорее поимеют тебя, жертва прокреации! — прощающийся взмах руки и явственно прозвучавшие слова сигнализировали о неизбежном прощании. — Margaritas ante porcas! — Лен своенравно бросил тяжёлую фразу в Май и как хвостик последовал за Обином. — Прочти катехизис! Поймёшь больше! — Уилбер шепнул ей пару приободряющих слов и не посмел задерживаться. И чего это было?! — у Май от нервного тика пропало всякое желание придерживать свой рьяный характер в узде. — Не давайте святыни псам и не мечите жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас, — голос пастора Гладвина Куинси имел целительную силу. — Эти слова сказал Иисус Христос в своей Нагорной проповеди. Об этом пишется в Евангелии от Матфея. ?Margaritas ante porcas? с латыни переводится как: ?Метать бисер или жемчуг перед свиньями?, раньше употреблялось жемчуг, сейчас многие говорят бисер. Знакомые слова… Кажется, Нару нечто подобное говорил… Вроде бы в школе Ясухары… — Май одолели воспоминания. — Так это он что, Библию цитировал?! — вскрывающиеся детали о прошлом и настоящем профессора Дэвиса ежедневно подкашивали Танияме ноги. — Миссис Дэвис, ваш визит — неожиданность. Вы искали своего супруга или у вас возникли вопросы иного плана? — ободряемая смиренным пастором, Май ожила. — Пастор Куинси, а не могли бы вы меня звать как-нибудь проще? — Танияма смущаясь говора и самой просьбы, заиграла широко расставленными пальчиками. — Лучше по имени… — Миссис Дэвис, хотя мне и приятно услышать такую просьбу от особы вашего вдохновенного возраста и цветущей наружности, но я не могу удовлетворить ваш слух подобными речами, — казалось, что его голос вобрал всю сладость и благодать этого места. Вроде бы он отказал… — Май изошла на неуклюжие смешки, а всё оттого, что отчасти не поняла речей пастора. — Пастор Куинси, — она взяла себя в руки, — один из студентов посоветовал прочитать катехизис. Что это? — Катехизис — это книга, где содержатся основные вероучения. Мы используем её, чтобы воспитывать девушек и юношей в духе веры, — ответил он. — Интересует ещё что-то? — Да… — Май покраснела, кажется, Обин сказал что-то очень обидное, спрашивать было неловко, но кто ещё мог ей ответить?! — Прокреация… Что это? — В христианстве упоминание о сексе является греховным, он должен служить одной цели — прокреации, то есть продолжению рода, — как Танияма и думала, ответ был возмутительным. Значит, жертва прокреации… Ну попадись мне этот Обин! Я ему его бананы затолкаю туда, откуда он их будет неделями выковыривать! — в недрах, в глубоких впадинах и лабиринтах, древние инстинкту отмщения сходились в мракобесии исступления. — Вижу, мои слова вас задели, — пастор невинно улыбнулся. — Видите ли, целомудрие лежит в основе английского общества. Это исторические аспекты нашей культуры, которые ни в коем разе не распространяются на молодёжь ныне. Этот разговор становится неуместным. Миссис Дэвис, пойдёмте, в библиотеке говорить будет удобнее… Для возражений не нашлось поводов. Май последовала за пастором Куинси в одну из этих странных комнат, где под створчатыми потолками тянулись длинные лампы тяжёлого, дневного света. — Барри, ты можешь идти домой. На сегодня достаточно, — за одним из столов сидел тот самый мужчина, Барри Олдридж. Танияма сразу узнала его по пергаментно-жёлтому цвету лица, обкромсанным волосам с редкой сединой и как у старца выгоревшим серым глазам. — Я завтра уезжаю, пастор Куинси, — сиплым голосом сказал он, единожды озирнувшись на Май. — Знаю, Барри. Передайте миссис Олдридж мою благодарность. Этот год она щедро помогала нашему приходу, — пастор излился на благодарности. — А эта девушка наша гостья. Её зовут Май Дэвис. Совсем не звучит… — Танияма нечаянно расстроилась, находясь притом в действующем диалоге. — Очень приятно познакомиться, миссис Дэвис, — сиплый, как у больного хронической ангиной, голос Барри пробудил в Май сострадание. — Да… И мне… — она с лёгкостью могла заработать нервное расстройство, когда сухая, обтянутая сероватой кожей рука, потянулась к ней за рукопожатием, впрочем, то бы касалось прошлой Май Таниямы, тогда, будучи ученицей старшей школы, она бы убежала с визжащими от страха подружками, сейчас же она являлась сотрудницей лаборатории психических исследований. Войдя в ситуацию больного человека, она осторожно потрясла его руку и, улыбнувшись, постаралась завязать разговор. — Барри, а вы давно работаете у пастора Куинси? — Нет… — без чувства пространственной ориентации он заиграл стеклянными глазами, медленно перемещая внимание из угла в угол. — Пастор Куинси заботится обо мне с зимы прошлого года… — Барри, миссис Дэвис не хочет причинить тебе беспокойства. Ты устал. Можешь отправляться домой… — служитель прихода вмешался, так как взгляд мистера Олдриджа стал совсем бешеным; он беспрестанно кидался по углам, словно пытался уловить нечто страшное, неуловимое, а оттого мерцающее. Не говоря ни слова, Барри Олдридж покинул приход. — Прошу простить моё вмешательство, но Барри потерял жену и сына прошлой зимой. С тех самых пор он такой… — пастор Куинси извинился. — Я приютил его, так как боялся, что он может наложить на себя руки, а как вы знаете — это страшный грех. Здесь мы заботимся о душах наших прихожан, но в случае с Барри приходится присматривать и за телом физическим. — А что стало с его домом? — в сердобольности Май могла посоревноваться с самим Гладвином Куинси. — Мыслей о его продаже и в помине не было! — поклялся пастор в ту же секунду. — Да и покупатели маловероятно, что нашлись бы. Дом, бесспорно, хорош, находится он на углу, через улицу от дома миссис Аддерли, однако в доме, где было совершено убийство и самоубиение — жить практически невозможно. Трагические обстоятельства из жизни Барри Олдриджа остановили в Май приток и отток крови. Сердце замерло. Дыхание перехватило… — Вам, вероятно, любопытно, что случилось, — пастор Куинси без труда догадался о мыслях Таниямы. — В этом секрета нет. По деревне ходили разные слухи. Барри работал в пабе мистера Хортона и раз в две недели его отправляли в Молдон, пополнять запасы в пабе. Я не скажу о том, о чём говорили окружающие, не раскрою тайну исповеди, но скажу, чем закончилось эта история. Его жена Роуз сошла с ума из-за ревности и утопила девятилетнего сына Дарена, когда он купался. Затем, не выдержав ужаса содеянного, она вскрыла себе вены и умерла от потери крови. Когда Барри вернулся с работы, то нашёл жену мёртвой в луже крови на кухне, я сам наблюдал эту ужасную картину. Наутро кровь загустела и напоминала пролитое варенье, и Роуз, несчастная Роуз сидела бледная, почти синяя, прислонившись к плите, где полностью остыл нетронутый никем ужин. О мальчике я и говорить не буду, в вашем возрасте это не к добру. — Пастор Куинси, к сожалению, наша работа иногда сталкивает нас с жизнью и смертью. Я понимаю, отчего вы хотите меня защитить… — Май с пониманием приняла его слова. — Мистер Гейт просил нас держаться от Барри подальше… — Миссис Дэвис, можете мне поверить, Барри не опаснее любого пенсионера, — заверил Гладвин Куинси. — Когда это несчастье случилось в нашей деревне, то я долго изучал вопросы транса и одержимости. Мистер Дэвис не удостоил меня разговора на эту тему, мы ограничились несколькими вопросами. На Нару это очень похоже! Если ему нет дела до чужих бед, если он не видит в ситуации ничего паранормального, то и время тратить не будет, — сдерживая природную запальчивость, Май прямо сейчас хотела найти этого высокомерного Нарцисса, чтобы заставить его извиниться и внести в дело ясность. — Ну, думаю, я бы могла вас выслушать, — решив оказать пастору всяческое содействие, Май вооружилась улыбкой и бесстрашной инициативой. — Я тоже являюсь сотрудницей лаборатории психических исследований и даже имею некоторые способности, правда, боюсь, что проку от них без Нару не будет. — А Нару ваш помощник? — пастор Куинси потерял последовательность в иерархии. — Боже мой, нет! — Танияма рассмеялась и замахала рукой. Чтобы Нару ходил у меня в помощниках… Это как всё должно в этом мире перевернуться?! — она со слезами на глазах вспоминала знакомство с помощником Лином и высокомерным боссом Сибуей Казуей. — Не обращайте на меня внимания. Покажите, над чем вы работали, — она прониклась этим делом, не заметив наступления вечера, в итоге взяв на дом пару плёнок, которые Гладвин Куинси записал на диктофон, покуда не вышло сделать из Май чтеца библейских строф. Смеркалось. Когда Май покинула стены прихода, то спускаться с оледенелого холма пришлось в полуприсядку. Разносящаяся по округе синева сумерек, запах морозца и красота последних снегов, была нарушена выстрелом, напоминающим из-за эха краткий взрыв. Неужели снова они?! — Танияма, спрятав пакет с плёнками под длинную коричневую куртку, помчалась туда, где слышались людские голоса. — Всё, всё! Идите зевать в другое место! — на месте, где дома тянулись длинной дугой, стекая с крутой горы, она увидела толпу из восьми-десяти человек, которые пережили мрачный рубеж*. Кричащим же на морозе был не кто иной, как Норвуд Гейт. Он размахивал руками и велел всем расходиться по домам. — Барышня из Ассоциации! — закричал он, увидев с высоты ступеней Май. — Доброго вечера! — он наглядно и наигранно поклонился, выдыхая клубья пара, как облачка смрадного сигаретного дыма. Как же меня бесит этот Гейт! Дайте мне сил не сорваться! И чем там этот Нару занимается?! — прибавив шага и грозно размахивая руками, она прошла мимо, словно видит этого человека впервые в этой и прошлой жизни. — Мистер Хортон, расскажите нам о месяце, когда у вас гостила внучка, — за длинным, продолговатым столом, вырезанном наподоби барной стойки, сидел Нару и Такигава, собирая последние данные о факте совпадения летних каникул и появления в деревне полтергейста. Паб мистера Ллойда Хортона выглядел, как и любое приличное заведение подобного типа: обшитое деревянной вагонкой и выкрашенное в красноватые оттенки помещение, навесные шкафчики за спиной бармена с седыми бакенбардами и длинные столы, лакированные не по одному разу; кто никогда не пил кружечку пенного, почти чёрного пива, предназначенного для простого работящего народа, тот никогда не поймёт того течения времени, которое скоротечно проскальзывает сквозь давку и жару паба, где за длинным столом беседа не знает пауз и промедлений. — Сади милая девочка, которая не сделала ничего плохого! Чего вам от неё надо? — свирепый голос пожилого мужчины, чем-то напоминающий сварливый лай бульдога, осадил двоих иностранцев вдобавок доставив Монаху хлопот из-за плохо выговариваемой буквы р. — Мистер Хортон, мы не имеем цели с вами спорить, — Такигава в отличие от Оливера, затисканного пожилыми женщинами, у которых они гостили последние три часа, был настроен миролюбиво. — И кстати говоря, миссис Аддерли передала вам чудесные кексы! — он пододвинул к темноволосому, с частой проседью бармену корзиночку с закутанными в зелёное клетчатое полотенце кексами и заулыбался, как обычно улыбаются при сопутствующим заиканием. Мистер Ллойд Хортон, хрипя и теряя терпение, сцепил пухлые руки у груди, придав своему телу по-боксёрски внушительный вид. — С черникой… — с плачевным осадком пискнул Монах. — Вы попробуйте… Только бы до рукоприкладства не дошло! — молился про себя Такигава, подозревая, что этот бульдозер выкинул из своего заведения ни одну пьяную рожу. — Мистер Хортон, звуки, меня интересует, тревожили вас этим летом подозрительные звуки? Те, что вы не слышали никогда ранее, — Нару не обратил внимания на впустую потраченную взятку, придав вопросу важность. Разглядев все выпуклости поднятой темы, хозяин паба смягчился. — Да, Сади жаловалась на шорохи под её кроватью, говорила, что по ночам кто-то царапает пол. Я не верил и не поддерживал её прихоти, говорил, что это скребут мыши. Мы даже оставляли мышеловки под её кроватью, а когда Сади вернулась в город, к родителям, я обнаружил следы маленьких когтей на полу. Я говорил с пастором Куинси, но он заверил, что Сади хорошая девочка и всё же проблемой стали мыши. — Ваша внучка ходила в воскресную школу пастора Куинси? — Нару задавал вопросы, а Такигава старался записывать, но это проклятая буква р… — Да, как и все, — сказал он. — Вы звонили детям, подобные случаи повторялись дома? — спросил он, зная, что этот вопрос будет последним. — Нет, ничего подобного не повторялось. Сади звонила на Рождество и была очень довольная. Она сказала, что шорохи перестали тревожить её. После этого я уверился в этом и успокоился, — надувшееся и малость покрасневшее лицо мистера Хортона расслабилось, приняло свой привычный желтоватый старческий оттенок, и с минуту помолчавши, Нару принялся за прощальные фразы. — Мистер Хортон, завтра я пришлю к вам священника. Он посмотрит на комнату девочки и ваш дом. Нас в вашу деревню направила Ассоциация, мы занимаемся расследованием электромагнитных колебаний. Шумы и скрипы беспокоили не вас одного, поэтому завтра, позвольте этому человеку сделать свою работу. — Хорошо… — руки бармена тяжело опустились.XI ?Обычно источником полтергейста оказывается угнетённая психика подростка, вступающего в стадию полового созревания, на это указывает психолог Нандор Фодор, — приятный голос пастора Гладвина Куинси звучал через наушники, пока Танияма заваривала чай для невыносимого профессора Дэвиса. — Одержимость и полтергейст относятся к одному классу явлений, которые, начиная с древних времён, рассматривали по-разному, учитывая теологические и гносеологические концепции. Для лиц, пострадавших от полтергейста, характерно: субфебрильная температура; возникновение множественной личности; конвульсии, припадки, трансы; периодические навязчивые мысли; сновидческие помрачения сознания; депрессивные, тревожные состояния…? — на этом месте Май остановила плёнку. Состояние Барри сопровождено депрессией, но он не подросток… Можно ли объяснить его заболевание полтергейстом? — она отвлеклась, чтобы подумать. ?Исследования У. Ролла показали, что возраст фокальных лиц может лежать в диапазоне от 8 до 78 лет, однако медианное значение соответствует началу пубертатного периода у подростков?, — запись снова остановилась. Получается, что Барри может подвергаться воздействию полтергейста, несмотря на возраст… — Танияма вновь подумала, спрятала наушники под кофту и приподняла поднос за переплетённые косой ручки. Тишина на маленькой кухонке, была подорвана звуками выстрела. Будь неладен этот отвратительный Норвуд Гейт! — Май, лишившись возможности изумляться по таким пустякам, звонко поставила поднос на лавандового цвета кухонный стол и, закатав рукава, ринулась бы как минимум дать отпор, однако отвлёк звук. Тихий, чуть различимый, словно о стекло с другой стороны коттеджа, бьётся камушек. Один удар и затишье. Внутри Таниямы напряжению подверглась каждая жилка, каждая нервная ниточка. Второй! И тихо… И только гудение мотора старого холодильника разгоняло скопившуюся в кухне жуть. Проявления полтергейстов выражаются в тихих шумах: постукивания, скрежет ногтей, шорохи… — она вспомнила материалы, прослушанные на плёнках, и застыла как уже не живая. Ладони вспотели, ноги закоченели, и лицо нещадно свело. Широкоглазая из-за страха она смотрела на зашторенное тюлями окно и не смела лишний раз дышать. Выстрел! Лицемерное проявление команды Норвуда подкинуло и встревожило Май пуще бурливых вод тех горных рек, где искатели острых ощущений спускаются по порогам. — Нару! — закричала она, прижав руки к центру груди, словно боялась, что душа вот-вот покинет её тело. — Май, ты почему кричишь? — в кухню влетел Монах, причём влетел так, что чуть не впечатал дверь в лоб Таниямы. Обнаружив, что она тяжело дышит и держит руки у груди, он коснулся её плеча. — Всё! — решительно закричала она, вынуждая примчавшегося на помощь Такигаву, повременить со своими утешениями. — Если никто не может сказать этому мерзкому человеку, всё что о нём думают, то это сделаю я! Скромность и благожелательность улетучились, как газы во время сгорания! И входная дверь после скорого ухода Май осталась нараспашку открытой. — И чего ты стоишь?! — Аяко прикрикнула на Монаха. — Иди за ней! Надо же, девушке нужна помощь, а он открыл рот и тычет в нас пальцами, как заикающийся идиот! — она про себя крайне не одобрила промедление Такигавы, который в силу скорости мыслей и действий Май не успел среагировать. — Будьте здесь! — в спор, ориентированный больше на монолог и беспрекословное действие, вмешался профессор Дэвис. — Правильно, Оливер, верни Май домой! — Хосё подбодрил уравновешенного донельзя юношу, одобрительно кивнул, когда он, собравшись, взял куртку беглянки и мягко, не поддавшись и капле злости, закрыл за собой входную дверь. — Папаша из тебя никудышный! — Аяко с укоризной поджала губы, раскритиковав действия коллеги. — Чего? — протянул он с обидой. — Чем я снова тебе не угодил? Здесь дела семейные, пусть Нару разбирается… — А ведь так и знала, что мужества этому ребёнку не занимать, — она томно вздохнула и закатила глаза. — Какая жалость, что он всего лишь ребёнок… — Да чем я-то тебе не угодил?! — взвыл несчастный Монах, поддаваясь на наигранные сценки избалованной и не обделённой женской хитростью мико. В слабом свете фонарей, благодаря оглушительному выстрелу, Май без труда нашла дом, где этой ночью работала команда Гейта. По воле случая, заинтересовавший охотников коттедж находился по соседству с домом миссис Аддерли, чуть выше, на горке. Электричество перестало отключаться с появлением в деревне Дэнжи охотников, вероятно, та тьма полтергейстов, которые докучали местным жителям, волнуя электромагнитные поля, как и призраки, испытывали от излишнего теснения дискомфорт, предпочитая не проявлять активности в тот момент, когда на них охотятся. Пустующий дом, куда направилась Танияма, жутко играл голубыми бликами фонарей. Видимо, во время охоты Гейт не пользовался электричеством, дабы добыча, интересующая его, не затаилась в какой-нибудь обшивке недоступной для материальных объектов. — Второй этаж, северный угол! — хриплым эхом разлетелся голос Литона Фейна. — Понял! — откликнулся Гейт, и, вскинув глаза к потолку, Май услышала шаги. — На втором этаже закончили! — через какое-то время Норвуд, высоко поднимая колени, сбежал с лестницы, сталкиваясь лицом к лицу с Таниямой, которая к тому времени спустила пыл на морозе, будучи нынче загипнотизированной красотой белой вазы. Фарфоровое изделие стояло на ковре, в гостиной, и как засасывающая в себя всё живое бездна, смотрело на неё через чёрное горло. Что не так с этой вазой? Она точно всасывает в себя мою душу… — Май, слыша в себе внутренний голос, предостережение, попятилась спиной в холл. — Барышня из Ассоциации! — прошумевший за её спиной голос, отнял взгляд от жемчужно-белой вазы. — Вы решили посмотреть на работу настоящих охотников? — беспрестанно шутя, ухмыльнулся до сих пор небритый Гейт. — Ну уж нет! — нахлынувшее негодование вернулось, и Май раскричалась. — Я пришла вам сказать, что ваши методы — варварские! — она не постеснялась тыкать в мужчину пальцем. — Здесь живут пожилые люди! Вы их пугаете! — Пока никто не жаловался. Быть может, мы напугали тебя, а, девочка? — он перехватил её палец и в назидание выпущенному хамству, наклонился. Запах сигарет, идущий от живой плоти, сразил Танияму до бледноватого оттенка лица. — Какие мы нежные! — Гейт рассмеялся и не стал удерживать скрипящую от злости девушку. — Эй, старый! Я закончил на втором этаже, — лениво и апатично подплыл и юный помощник охотника. — Шашки ладана зажёг? — уточнил мужчина. — Да… — не глядя на него, ответил Литон Фейн, обходя углы гостиной с распростёртой к полу ладонью. — И двери заклеил? — Гейт без озвучиваемой причины ухватил Май за запястье, не пуская за порог гостиной. — Или снова забыл? — Я всё сделал! — несдержанно гаркнул на него Литон. — Тряпку, обмоченную в святой воде, тоже бросил. Заткнись поскорее, я ничего не слышу… — Понял, понял, работай! Я поговорю с этой милой барышней! — Норвуд оттащил Май от входа в гостиную и, отпустив её у лестницы на второй этаж, закурил. — Значит, ты здесь затем, чтобы учить меня работать? — зловонный запах дыма зарезал глаза, и Танияма презрительно отвернулась от охотника. — А знаешь ли ты, что это там за ваза? Уверен, она тебе очень понравилась… — Спорить не стану. Вещь красивая, однако, она мне вовсе не понравилась! От неё пахнет смертью, никогда бы такую не поставила у себя в доме! — Май продемонстрировала свою удивительную чувствительность, заставив охотника проявить малость уважения. — Значит, ты эмпат! Я, знаешь ли, удивлён, обычно люди с обострённой чувствительностью слабохарактерные, проблемы этого мира угнетают их, впрочем, среди них встречаются и оптимисты, но, как бы там ни было, в места подобные этим они не суются. Неужели Ассоциация заплатила вам больше, чем мне? — переход на вопросы меркантильные погасил в Танияме последние зачатки любопытства. Понятно! Он обычный скучный мужик средних лет, который нашёл лёгкий способ зарабатывания денег. Кажется, теперь я несказанно рада, что мне попался высокомерный и нарцисстичный начальник! — Подожди! Неужели ты не хочешь услышать о наших методах работы? — Гейт предполагал, что нашёл свободные уши и необычные где-нибудь в пабе, а хорошо пригретые. — Не сильно-то хочется, — обернулась она с печально-кислой миной. — Кроме того, я замёрзла! Похлопав веками, Норвуд Гейт наконец увидел перед собой девушку в коричневой толстовке и дутых тонких брюках; она потирала свои руки от локтя до плеча, наглядно показывая, что ей холодно. — По всей видимости, я тебя сильно напугал! — чтобы принести извинения, он снял с себя закуренную чёрную куртку и накинул её на плечи Май. — Позволь хотя бы объяснить. — Ну коль я здесь… — теряя интерес, она закатила глаза, дав охотнику зелёный свет. — Отлично! — он рьяно запахнул куртку на теле Май и, бросив сигарету на пол, в темпе заговорил. — Я стреляю не от скуки. Так я загоняю разбежавшихся по дому духов. Слабенькие, согласно той же классификации Тизана, прячутся в расставленные нами ловушки. Для этого мы используем дешёвые глиняные вазы. Затем ваза разбивается, а духи из дома выкуриваются. С сильными мороки больше. Та ваза, которая стоит в гостиной — вместилище. Чувствуя от нашего присутствия дискомфорт, они прячутся в ней, однако выбраться без посторонней помощи не могут. Эта ваза досталась мне от бабки, как ты понимаешь, она очень старая, а старые вещи имеют свойства накапливать в себе воспоминания… Лучше воздержаться от вопросов кем была его бабка… — Май отвернула голову, одновременно желая и боясь увидеть весь процесс изгнания. — Ну вы там заткнётесь или нет?! — Литон на слюни от злости исходился. — Я из-за этой приглянувшейся тебе девки ничего не слышу! Если хочешь и дальше баб клеить, то марш в паб — там будете крутить шуры-муры! — Парень, ты забываешься! Я этой девочке в папаши гожусь! Мне уже и говорить ничего не хочется, — Май без надежды на порядочность джентльменов, незаметно для них закрыв глаза, выдохнула, приняв удручённый вид. Безумие! Сплошное безумие без участия умственного труда — так бы она охарактеризовала работу Норвуда Гейта. А тем временем Литон продолжал ругаться, плеваться и дрыгать затёкшей ладонью. — Деточка, тебе лучше выйти… Сейчас будет зрелище не для детских глаз, — Гейт внезапно собственноручно пообещал преподнести что-то интересное, возможно, даже запретное, утончённое. — Малыш, не держи зла, — оставив Май в холле, Норвуд прошёл в гостиную и нанёс Литону прямой удар в живот. — Чёрт! Ну что за придурок?! — юноша, хрипя и шипя гнилые ругательства, упал на пол и, сжавшись, подогнул ноги, демонстрируя форму калача. — Зачем? Вы в своём уме?! Он же ваш помощник! Нельзя так обращаться с людьми! — убедившись, что изведать запретных техник не выйдет, кроме откровенного избиения, она направилась утешать сквернословящего юношу. — Не надо! — Гейт преградил ей путь, выживая из гостиной. — Посмотри внимательнее, ему же нравится! — Вы больны… — как бы ни была эфимерна возможность достучаться, Май сказала, что думала. — Нет, болен он, — голос и выражение лица Гейта изменились. Он запер дверь в гостиную, где то ли смеялся, то ли рыдал Литон и уставился с серьёзным выражением лица на Танияму. — Послушай, я повстречался с этим пареньком, когда ему было чуть меньше, чем тебе. Его папаша часто напивался и колотил его, этой же монетой Литону платили пассии этого убогого существа, и вот когда он однажды расхохотался вместо того, чтобы расплакаться, эти пьяные идиоты напугались и заперли его в бытовке, оставленной через дорогу строителями. Я работал в том районе. Стояла поздняя осень. И когда я услышал странные вопли из этого фургончика, то сразу понял, что так просто не отделаюсь от этого парнишки. Так он и увязался за мной. Деточка, я не психолог. Хотя я слышал, что вопросами подобных наклонностей занимался Крафт-Эбинг и позднее Фрейд, я не могу даже на основании их трудов провести для него психоаналитическую терапию, и чего важнее, он сам этого не хочет, единственное, что мне остаётся — это согласиться с Фрейдом о том, что садизм и мазохизм тесно связаны друг с другом. Литон первоклассный медиум, но иногда, вот как сейчас, когда он теряет настрой, ему надо взбодриться, понимаешь, сексуальность и половое влечение — это первое, что открывает психические способности, своего рода инстинктивный щелчок. Это напомнило мне лекции Нару о животной сущности нашего второго Я… — она понуро опустила голову. — Так вы считаете, что подобного рода дефекты проявляются при условии тяжёлых жизненных обстоятельств? — спросила она, позабыв скуку ввиду огорчения. — Человек инстинктивно хочет жить или умереть, по-моему, если человек страстно хочет жить, то он склонен к садизму, если же жизнь ему опостылела, то он ищет побоев, провоцируя этим само существование в нём жизни… — Эй, старый, — двери гостиной с шумом раскрылись и шмыгающий носом, взъерошенный и худощавый Литон позвал своего наставника. — Я закончил проверку, все внутри вазы. Можешь приступать… — Отлично! Деточка, я тебя побеспокою ещё немного! — Гейт как бы извинился, прежде чем напугать задумавшуюся Май, а уже после зашерудил по карманам куртки, которую одолжил. Оттуда он вынул осиновую, ещё влажную из-за древесного сока пробку и карманную Библию. Отдёрнув чёрный пиджак, Гейт засучил рукава и накрыл горлышко вазы светлой древесиной. Закупоривающиеся звуки свистом прогудели в ушах и, сморщившись, Май встала рядом с помалкивающим Литоном. — Nec deus intersit, — Норвуд перекрестил горлышко вазы, говоря на латыни ?И Бог пусть не вмешается?, ставя невидимую печать, после чего раскрыл писание на заложенном месте. — Он собирается очистить этих духов? — спросила Танияма наконец. — На фига? — процедил Литон от скуки и нежелания говорить. — Избавится от мусора, и дальше пойдём! — Как же так… Они же живые! — глаза Май загорелись от влаги, да, пусть она не знала, кого заточили в эту вазу, обманув удобным вместилищем, но она хорошо знала, что кто бы там ни был, он боится, оттого-то и залез в эту фарфоровую тюрьму. — Да пофигу! — Литон не почувствовал её боли, не разделил тех чувств, которыми она оплакивала души умерших. — Он загонщик и палач в одном лице. Он тот, кто приносит покой. За это нам платят!

И почему я должна с этим мириться?! — откровенное восхищение Литона не подействовало на Танияму, и слова, не предназначенные для изгнания, затрепетали. — РИН-БЁУ-ТОУ… — не успела Май докричать кудзи, как Гейт приказал своему помощнику остановить его. — Эй, парень! — этого хватило, чтобы Литон перехватил руки Таниямы, сломав её невидимую решётку. — Отпусти меня! — гаркнув злобно, она добилась не больше, чем обычно выходит у собаки, лающей через окно на мимо проходящую кошку. — Пусти её, — Гейт дал добро и без негодования на ярость Май заговорил с ней. — Деточка, ты зовёшься охотницей на призраков только потому, что работаешь на настоящего охотника, но ты понятия не имеешь, что такое настоящий профессионализм! — Я знаю, что такое профессионализм! Оливер — вот тот, кто утрёт вам нос! — Ха-ха, ну да, Дэвис штучка стоящая! — не стал отрицать он, встав в самодовольную позу. — Но послушай сюда, деточка, не будь так высокомерна, ты никогда не узнаешь, на что способна, если не попробуешь поиграть с жизнью и смертью! — Да плевать мне на ваши методы, — крича и не отводя взгляда, Май хмурила брови. — Работают ваши методы или нет — это неважно. Главное, я знаю наверняка, что любые духи живые и никогда в жизни мне не доставит удовольствия мужская грубость. Вот вы, да, вы! — она дерзко ткнула в Гейта пальцем. — Вы грубый, стареющий ханжа, который думает, что главное в этой жизни — это заполучить заказ, заработать денег и обойти своего соперника. — И чего в этом плохого? — повёл он плечами. — Мы все люди, нам нужны средства для существования. Ты ещё ребёнок, поэтому ничего не понимаешь, даже элементарно того, что ты не можешь судить о том, чего ты не пробовала. Ты хоть знаешь, что до появления работы Рихарда Фон Крафт-Эбинга ?Половая психопатия? никто даже не осмеливался поднимать этих вопросов. Благовоспитанные английские леди неуклонно следовали правилу ladies don’t move! Ты же замужем, я слышал, что тебя называют миссис Дэвис, так скажите же мне на милость, миссис Дэвис, насколько вы прониклись нашим пуританским духом, если в том же разговоре не можете удержать пассивности? — Уууу! — взъелась Май не на шутку, покраснев от нешуточной злости. — Можете оставить своё мнение при себе. Я ухожу! — сказала она, не умея скрывать своего волнения или других ярких эмоций. Идиотизм! — хлопнула она со злости дверью, не забыв перед этим швырнуть в Гейта его куртку. — Закончили? — у ступенек, вероятно, уже долго, её ожидал Нару. — Да! — Май фыркнула, обидевшись заодно и на него. — Почему не вошёл? А если бы мне угрожала опасность? — Об этом следовало подумать прежде, чем идти и закатывать Гейту концерт, — ровно выговорил он, понимая, что этот человек безобиден, болтает больше, да и только. — Это всё ты виноват! — она сыпала обвинения не думая. — Ты мог рассказать о них, остановить… — Их решила нанять Ассоциация, не я. Всё, что я мог сделать, я сделал. Монах, Матсузаки и Джон должны проверить как можно больше домов. Это решит проблему… Он не опускал рук… — Май глядела в его тихие, ничего не обещающие глаза, и понимала — даже он не всесилен. — Покуда ты успокоилась, — с видом галантным он раскрыл для девушки её куртку. Та остыла, но Танияма быстро согрела и её, и свои озябшие руки. — Нару, ты тоже считаешь, что в каждом из нас живёт две сущности, одна из которых причиняет боль, а другая с радостью её принимает? — испытывая стыдливость и крах в глазах собственных, она чуть дыша, задала сей вопрос. Отчасти слыша былые выкрики Май, он расточительно блеснул глазами и улыбнулся. — Если ты хочешь, чтобы я тебя отшлёпал, то уйдём с улицы… — излившийся из его уст шёпот обещал призанятные минуты до дома, где в компании сгорающей от волнения и раздумий Май, он поглумится над её честностью и наивностью ещё не один, заслуживающий оваций, раз.Продолжение следует…* Четвёртое измерение — здесь образное выражение, говорящее о заглядывании в далёкое прошлое и/или будущее.* Догматизм — одностороннее рассудочное мышление.* Эклектик — тот, кто не создаёт собственной философской системы, не придерживается единого принципа, а берёт из разных систем то, что находит правильным.* Шумовой дух — это полтергейст (от нем. poltern — ?шуметь?, ?стучать? и Geist — ?дух?)* Мрачный рубеж — это время, когда наступает пора прощания с первой молодостью. Это возраст 40-50 лет. Здесь упоминается точка зрения Андре Моруа, которая определяется 50 годами.* RSPK — Recurrent Spontaneous Psychokinesis* Субфебрильная температура — повышение температуры тела на протяжении длительного времени в пределах 37,1 — 38°C.* Правило ladies don’t move — дамы неподвижны (поскольку благовоспитанным дамам не позволялось извиваться в конвульсиях страсти и они должны были отдаваться мужьям пассивно, сохраняя полную двигательную и эмоциональную отключенность, вплоть до диссимуляции оргазма и каких бы то ни было иных положительных чувственных проявлений, — кодекс двойной морали в какой-то степени разрешал умеренные плотские радости только представителям сильного пола).