Глава 8. Грехи отца (1/1)

… Вот сладострастье в действии. ОноБезжалостно, коварно, бесновато,Жестоко, грубо, ярости полно. Двенадцать литров в минуту — с такой скоростью лилась вода из медного гусака. Струя громко отбивала барабанящие звуки, встречаясь с той голубовато-прозрачной массой, где отсутствовало внутреннее течение. Набрав больше половины, сверкающей глянцем чаши, Танияма завернула кран и опустилась в воду по самую шею. Она расслабилась. Закрыла глаза. Стало совсем тихо. Большой белый кафель на полу; мелкий кафель на стенах. Одна лишь чаша покрыта с внешней стороны молочным розовым цветом и мойки, две мраморные раковины, над которыми торчали такие же медные гусаки. Зеркало над ними начало запотевать. Май елозила ногами, чувствуя, как приятно и чуточку больно уходит усталость. Вода в одном из гусаков закапала. Танияма услышала неприятный звук, привстала и посмотрела на дальнюю раковину. Кран там подтекал. — Прокладка прохудилась?.. — изогнула брови она, облокачиваясь на нагревшуюся спинку своей чаши вновь. Вдруг кран-буксы заскрипели и красновато-золотые головки как сумасшедшие закрутились. Вода рвано забрызгала и затрещала. Напугавшись, Май приподнялась на руках до сидячего положения. Медленно отводя взгляд от надрывающихся смесителей, она по кругу исследовала каждый полупустой уголок. Было влажно, шумно и пусто. Дойдя взглядом до угла, откуда торчал её кран, она дёрнулась. В углу стоял мальчик. Мёртвый мальчик. Он был полупрозрачного синего цвета, с тёмными волосами и широко расставленными потускневшими глазами. Лоб былвысокий, практически не закрытый чёлкой. Нос – прямой, а подборок – маленький. Тонкая шея из-за цвета напоминала убитую и ощипанную птицу. Сине-фиолетовые губы выражали омерзение и сильно подавляемую ненависть.

— Олби, — стараясь успокоиться, Май прикрыла обнажённую грудь рукой и наклонилась вперёд. — Это ты? Реакции не последовало. Танияма боялась. Сильно боялась. Больше всех остальных призраков, она страшилась призраков детей — у них есть причины обижаться на этот мир, так как они ушли из жизни слишком рано. Рука, упирающаяся в дно ванны, дрожала. Она вся дрожала, онемев от естественности своего страха. Голосовые связки свело. Голова налилась тяжестью олова.

— Нет! — закрыв уши руками, она внезапно закричала. Кран-букса и на её смесителе сорвалась, и вода хлынула. — Н-нару… — Май успела позвать на помощь, прежде чем мальчик прошёл через чугунную чашу и, упав на неё, потащил на дно. Танияма зажмурила глаза и замотала головой. Её волосы, словно водоросли, кружились в воде, притупляя дальнейшую видимость. — Олби, не надо! — Май выпустила изо рта много воздуха и, не увидев никакой реакции на лице ребёнка, завлёкшего её на дно ванны, продолжила бить ногами. Брызги разлетались по всей уборной. Руки и ноги Таниямы как в сумасшедшей пляске выпрыгивали из воды. Она хваталась за закруглённые края чаши, пыталась подтянуться, но всё было тщетно. Чем больше она билась, тем меньше кислорода у неё оставалось. Вот всё прекратилось. Стало почти тихо. Слышался лишь шум надрывающейся воды. Тише. Ещё тише. Почти тихо. Скрип в кранах возле раковин говорил о том, что вода перестала течь. Тело Май перевернулось лицом ко дну и наполовину всплыло. Утопивший её ребёнок встал над ней, чтобы посмотреть. Напор поступающей в ванну воды начала медленно утихать… И вот он обернулся: — Falsus in uno… — зашевелились его синие губы, не испустив ни единого звука. Открыв глаза, Нару почувствовал влажность пота на всём своём теле. Сон был слишком реальным. Привстав, он обтёр лицо ладонью и, тяжело вздохнув, развернул голову, чтобы увидеть Май. Она спала. Неизвестно — спокойно или нет, но её дыхание показалось ровным. Оливер ещё раз протяжно выдохнул и, потерев свои опущенные веки, окончательно проснулся. Когда он начал проходиться по комнате, на часах было около девяти. Тренировку проспал. Он и не думал, что этим утром сможет пойти. Наверняка Лин тоже не пошёл, а если и пошёл, то не стал будить его. Ночью было достаточно нагрузки для насоса, который поддерживал во всех организмах жизнь. — Нару, — очень болезненно и даже сквозь лёгкий кашель его позвала Май. Понимая, что сердце снова ушло в пятки, он вернулся к кровати и помог Танияме перевернуться на спину. Судя по тому, как морщилось её лицо, тянуть с медицинской помощью не стоило. Нужна рентгенография и МРТ, — вклинилось ему в мозг так же болезненно, как если бы туда вбили гвозди.

Оказав какую-никакую помощь, Нару немного расстегнул пижаму Май, чтобы посмотреть на состояние грудной клетки. Впалостей не было, опухоли как таковой тоже, но сомнения оставались. Больше всего он опасался травм внутренних органов. — Не хочу ехать в больницу… — переворачиваясь снова набок и утыкаясь носом в подушку, Танияма от страха простонала. Нахмуренное лицо Оливера и его заложенные за спину руки говорили красноречивее его не пошевелившегося языка.

Не желая углубляться в объяснения насколько шаг Лина был опасен, Нару, не теряя драгоценного времени вышел в коридор и велел вызвать неотложку. Ранения крупных сосудов и сердца можно было исключить, так как в таких случаях наблюдается быстрая и массивная кровопотеря, здесь даже неотложная помощь слабоэффективна, однако сомнения оставались. Машина неотложной помощи приехала при всей удалённости от города быстро. Не ждали и двадцати минут. Поскольку первичный осмотр ничего не показал, то повезли в больницу ?Сейнт Томас? в Вестминстере. Больница располагалась на самом берегу Темзы, недалеко от Парламента, вокзала Ватерлоо и того же Ламбета, где жил Леннард Ване. Диагностирование не выявило травм внутренних органов, осколков, смещений и кровотечений, проще говоря, Май отделалась ушибом и наложением повязки с режимом полного покоя в течение двух-трёх дней.14 августа. Вторник. Ассоциация.

— Результаты! Сейчас мы узнаем результаты! — приплясывая и напевая, Леннард двигался приставными шагами по коридору прямиком в подкомитет привидений и видений всех типов. Ворвавшись в лабораторию без стука всё равно как к себе домой, он обнаружил, что этим утром работать желает единственный и то немногословный сотрудник — Лин Кодзё. — А где Оливер и… Май? — забыв, как точно зовут девушку, Леннард сделал короткую паузу в речи. — Они взяли выходной, — ответил Лин, отключая банковский аппарат от питания. — Что ты делаешь? — испуганно закричал исследователь из подкомитета материализации и других видов физического медиумизма. — Надо проверить всё тщательно! Второй раз никто эту бандуру не попрёт! Ты представляешь, сколько в нём веса?! Полтонны! Понимаешь? Пятьсот долбанных килограмм! И с чего вдруг они взяли выходной? Для чего им выходной? Сколько вообще можно отдыхать, недавно же были выходные! — Леннард бегал по лаборатории и удивительно, как только стулья не бросал. — Боже, я с ума скоро сойду! Я не хочу переезжать со своей прекрасной квартирки! У меня там парк, тихие соседи, своё парковочное место… Не хочу снова залезать в какую-нибудь собачью конуру, где сыро, окна замызганы от выхлопов, а соседи пьют, не просыхая день и ночь. Это катастрофа… — завернув аккуратно уложенную чёлку на макушку, он обтёр ладонями лицо, зажал ими же нос и уставился в одну точку. Умея абстрагироваться ещё лучше Нару, Лин не обратил никакого внимания на страдания Леннарда Ване, продолжая заниматься своим делом. Зазвонил сотовый телефон. — Меня? В такой час?.. — убитый горем мужчина вынул из белого халата телефон и ещё больше удивился, когда на экране серебристой раскладушки высветился незнакомый номер. — Да… — ответил он во встревоженной форме. Позвонивший мужчина говорил мерно, расставляя слова так, чтобы не пришлось повторять дважды. — Есть несколько, но какое это имеет значение? Ладно… Ладно, я пришлю тебе список! Кинь электронный адрес. Что, передать Лину?.. — исследователь покосился на ассистента Нару, продолжая слушать указания. — А почему ты звонишь с городского? Алло, алло?.. — Леннард растерянно посмотрел на трубку, из которой шли глухие гудки, и убрал телефон обратно в карман. — Оливер звонил. Сказал составить список жильцов, которые недавно въехали, — передал он слова Нару. — Всё-таки придётся звонить этой ужасной женщине. Я знаю, что в соседнюю квартиру въехала учительница латиноамериканских танцев. У неё ещё девятилетний сын. Вредный мальчишка! Я пару раз пытался пригласить его мать поужинать, так он теперь каждое утро, убегая в школу, пинает мою дверь! Да, жуткий характер у парня. О чём это я?.. — Леннард застопорился: утром были одни планы, а тут резко всё переменилось. — А, жильцы! Так вот, я не особо в курсе дел, но я позвоню, позвоню этой мегере и будем надеяться, что норны, определяя мою судьбу при рождении, были милостивы… — вспомнил он низших божеств из скандинавской мифологии. — Господи, выгонят меня к чёртовой бабушке! Причитая всю дорогу до своего офиса, Леннард забыл о канители с банкоматом, грузчиками и всеми прочими препонами, которые пришлось обойти, чтобы притащить этот аппарат в Ассоциацию. IV 17 августа. Пятница. Район Ламбет. Де-Лаун-стрит.

Выбрав подходящее время — после шести часов вечера (исключили время, которое люди проводят на работе), Нару и Май приехали в указанное место. Дом на углу Де-Лаун-стрит и Кукс-роуд был точь-в-точь таким, каким он воскрес в памяти Май во вторник ночью. Узкий и угловатый, цвета топляка, в четыре этажа, считая, конечно, цокольный. Вокруг чёрная оградка с аккуратными круглыми кустиками; на переднем плане две колоны, наполовину утопленные в здание, а позади запасной выход, который по праву можно назвать ?чёрным?, так как дверь была выкрашена именно в этот цвет. — В доме восемь квартир, — выйдя из такси, машины, которая напоминала автомобиль прошлого века, Май побежала за Оливером. — По две квартиры на этаже. Леннард живёт на четвёртом… — не успев договорить, Танияма врезалась в плечо Нару и потёрла свой ушибленный нос. Делая выводы при виде его лица, она догадалась, что вспоминать об этом — идея не самая хорошая. Она в доме другого мужчины, всё равно что наедине, да и по всей видимости, ещё того мужчины; у неё уже был какой-никакой опыт общения с большими любителями женского пола, здесь ситуация была схожей, вернее, ощущения. — Четвёртая квартира, — оставив свой тяжёлый взгляд, Нару переместил его на те окна, которые выходили на пустырь, где не так давно был установлен банкомат. — Начнём с неё. Вот и пойми его! Почему именно с неё? — ругалась про себя Май. — Мучитель недоквалифицированный! Оставив цокольный этаж без внимания, двое исследователей из Ассоциации прошли по узкому коридору с уже замызганными обоями и остановились возле деревянной двери. Выкрашенная в очень тёмный зелёный цвет, она сосредоточила не меньше десятка толстых масляных слоёв краски. В этом доме все двери были такими: на вид непрочными, старыми, словом, совсем обычными. Звонка не было, поэтому по команде, то есть недовольному кряхтению Нару, Май засуетилась и постучала в дверь. — Добрый вечер, не могли бы вы уделить минутку вашего времени? Приятный женский голос не вызвал серьёзных подозрений, поэтому двери быстро отворились. На пороге их встретил мужчина среднего роста, возрастом около тридцати шести лет. Его тёмно-русые волосы были слегка взъерошены, а приятные серые глаза мягко сверкали. Закатанные рукава белой рубашки открывали вид на загорелые руки; расстёгнутые у горла пуговицы говорили о том, что человек в этот самый момент отдыхал. Лёгкий запах алкоголя это подтверждал. Разглядев исследователей, мужчина качнулся, упёрся в косяк и приложил левую ладонь ко лбу. — Нельзя так опьянеть от бокала вина. Девушка, если вы сейчас скажите, что вы работаете на Ассоциацию психических исследований и ваше имя являет нечто прекрасное, то, право, я расплачусь. Остолбенев от услышанного, Май первым делом (не без опаски, конечно) заглянула в лицо Нару. Сумрачен и чрезмерно серьёзен — и это ещё мягко сказано; он категорически не переносил конкуренции, когда вопрос касался её, исключительно её, в остальном же он бы даже имитировать заинтересованность не стал.

— А мы с вами знакомы? — не играя, а подлинно изображая непонимание, Танияма выглядела в своих джинсовых шортиках и комбинированной жёлто-белой кофточке так премило, что Оливер, заслышав её голос, даже через закрытые глаза вспомнил об этом и пожалел, что как раз таки её пожалел вместо того, чтобы взять за шиворот и заставить перед отъездом переодеться. — Так это вы? — убрав руку от лица, он действительно явил им слёзы. — Май, это вы? — Не понимаю, откуда вы знаете моё имя, поэтому чувствую себя крайне неудобно, — замявшись от желания воспользоваться ?чёрным выходом?, она сделала интуитивный шаг назад, где поджидала вытянутая рука Нару; он нарочно подтолкнул её, вернув тем самым на прежнее место, ему, между прочим, было интересно не меньше: кто этот мужчина и откуда он знает Май, причём так, что при встрече плачет. — Я Барри. Барри Олдридж. Помните, помощник пастора Куинси, тот самый нелюдимый, которому вы не побоялись протянуть руку, — засияв и отнюдь не от бокала вина, он решился на рукопожатие. Его вытянутую руку вместо Май потряс Нару. — Наслышан. Я босс Май. Ну да, конечно, и стоило нервничать, раз ты всего-то босс,— волей-неволей, а рот в тысячный раз у Таниямы приоткрылся. — А ваше имя?.. — продолжая трясти руку Оливера, Барри чуть прищурился, пытаясь вспомнить точно — видел он этого мужчину или нет. — Оливер Дэвис, — манерно ответил он, останавливая качку рук. — Дэвис… — сходу Барри не вспомнил, почему эта фамилия вызывает прилив нежности, однако быстро сообразил. — Точно! — разорвал он рукопожатие окончательно, всплеснув руками, которые опустил к себе на голову. — Значит, вы двое — муж и жена! Сказать ему назло Нару или промолчать? — захихикав не по-доброму, Танияма напросилась на косой взгляд со стороны своего ?босса?. — Кхм, — кашлянула она в свой кулак. — Видите ли, Барри, у нас есть к вам несколько вопросов. Не могли бы вы уделить нам немного своего времени? — Я буду рад уделить вам столько времени, сколько вам понадобится! Прошу вас, проходите! — он широко раскрыл перед исследователями дверь, и встреча, которой Май в самом начале тяготилась, начала приносить плоды, из которых сочилась взаимная симпатия. Квартирка, в которой сейчас жил Барри, являла нечто пыльное и как прошлое, смутное. Здесь было всё! Кухня, спальня и гостиная — всё в одной комнате. Узкая кровать стояла за выгоревшей китайской ширмой. Когда-то на её золотистом поле как живой шумел бамбук, ныне же шёлк выцвел, становясь тусклым и грязным. Высокий книжный шкаф был небрежно забит не очень хорошими книгами, можно было предположить, что эти не принадлежали новому владельцу, и вот собираясь коротать очередной одинокий вечер, он, Барри, доводя себя до бешенства, искал среди этого хлама то, что могло отвлечь его, но ни одна книга по атлетическому или конному спорту не могла с этим справиться. Он нервно заталкивал книгу на место и жадно хватал следующую… Флажки, висящие на книжных полках были перекошены. Понятно, и эти вещи остались здесь от прежних жильцов. Истинного внимания удостоился золотисто-кофейный шкаф, стоящий по другую сторону от лакированного стола, за которым пил Барри. Этот шкаф, выписанный из Флоренции, не мог остаться незамеченным. Сверху и сбоку из ромбовидных отверстий выглядывали горлышки различных вин; их осталось не так много, однако Май с лёгкостью могла представить, как этот шкаф ломится от дорогих напитков. Посередине, с самого верха, свисали бокалы, немного, три или четыре, Танияма, недоумевая от потрясения, не могла сосчитать, а внизу шли закрытые выдвижные ящики. Интересно, что он хранит в них?.. — не могла она не подумать. — Нет-нет-нет! — замотала Май головой. — Это не моего ума дело! Но я чувствую, что Барри полон тайн. Как бы об этом спросить?.. — Раньше вы выглядели иначе, — начиная нескладно, она первая завела разговор. Нару ещё осматривался, а хозяин, видя это, относился к этому очень спокойно, будто позволял гостям глотнуть горьковатого настоя его одинокой жизни. — Была Троя, были троянцы… — улыбнулся он безнадёжно. — Но я рад, что теперь не так, как было прежде. На днях я видел вас, даже позвал, но, кажется, вы не расслышали. Вы знакомы с кем-то, кто живёт в этом доме? Я переехал недавно, поэтому могу всех и не знать, но мужчина, который был с вами, он же тоже работает в Ассоциации? — Ах, этот день… — у Май пропал всякий дар к речи. Она заметила, стоило упомянуть события того дня, как настроение Нару тут же дурнело. Вот и сейчас, услышав их разговор, Оливер расстегнул пуговицы на своём пиджаке и тучно присел на проваленный красный диван, стоящий напротив старого ещё лампового телевизора. Он что, мажордомом здесь заделался? Откуда он мог видеть меня и Леннарда, если то было днём?! — она сказала про себя то, что не решилась произнести вслух. — Да, в соседнем отделе, — понимая, что оставлять вопрос без ответа — моветон, Май поспешила ответить. — Простите, если не расслышала вас. В тот день я очень устала. Мы стали участниками настоящей погони! — Вот оно что, — Барри присел обратно на своё место и, облокотившись о столешницу, всунул пальцы в волосы. — А я почти свыкся с мыслью, что обознался… Нару терпел их непринуждённый разговор и не мог выдумать чего-нибудь эдакое: нечто такое, что заденет Май и поставит Барри на место; все их милые разговоры сообщались ему раздражительным карканьем воронов — противно, траурно и беспокойно. Вот он дождался нужной паузы, открыл глаза и приготовился говорить, однако не преуспел, застыв при виде ещё одной памятной вещи — фотографии в рамке. На самом деле по вечерам Барри не смотрел телевизор, он падал на диван (в то самое место, где сейчас сидел Нару), брал в руки рамку с лакированной тумбы, которая стояла рядом, и без конца смотрел на людей, запечатлённых на снимке. Оливер поднялся и, неся за собой тяжёлое настроение, приблизился к арендатору этой самой квартиры. — Барри, скажите, кто эти люди? — он положил снимок на стол, поближе к мужчине, снимок, где как на картине запечатлели двоих: женщину и ребёнка. Женщина сидела на стуле с высокой спинкой, а мальчик стоял с правой стороны от неё.

— Моя покойная жена и сын, — ответил он, продолжая печально улыбаться. Да что на Нару нашло? — поведение Оливера показалось Май грубым.— Как он может приходить в чужую квартиру и трогать не свои вещи? Барри мог бы рассердиться… — ей стало жалко этого мужчину. Он выглядел слабым и одиноким, никто не решался заступиться за него. — Вы, должно быть, слышали эту историю, когда были в Дэнжи, — сказал он с той же печальной улыбкой, даже не глядя на исследователя или снимок. Он слишком хорошо знал каждый оттенок золото-рыжих волос своей жены, каждый блик, уловленный фотокамерой, радостную улыбку своего девятилетнего сына и его живые блестящие глаза — он их унаследовал от него. — ?Красавица и чудовище? — так они окрестили её. Банкир-вампир, который высосал из своей красавицы-жены всё и даже сына отправил на тот свет… Неужели люди могут быть такими жестокими?.. — у Май в голове не укладывалось, ведь речь шла о взрослых людях, которые ко всему прочему жили в тесной общине, бок о бок друг с другом. — А ведь я даже не банкир, — усмехнулся он. — Трейдер! Когда-то я работал трейдером в ?Стандард Чартерд?. И, о Боже, каким я был трейдером… — сказал он случайно, поддавшись былым воспоминаниям. — Но пришлось всё бросить из-за жены. Её здоровье пошатнулось, и мы переехали в деревню. Я не работал почти три года. Всё ухаживал за ней и Дареном, а потом, когда накопления закончились, мистер Хортон пригласил поработать в его пабе. Это стало отдушиной. Дважды в месяц я ездил в Молдон, пополнял запасы и смотрел на ?большой? город… Надо признать, я скучал по Лондону, а теперь скучаю по той тихой жизни, которая у нас была в Дэнжи. — Барри, я хочу, чтобы вы рассказали, что произошло на самом деле, — Нару сделал решительный шаг в сторону, чтобы присесть на свободный стул. Мистер Олдридж с усталостью, вызванной запоздалой любовью, посмотрел на снимок и громко вздохнул. — Разве вам не надоели все эти истории обо мне и моей семье? Я слышал от пастора Куинси, вы интересовались мной, но если честно, тогда я не захотел говорить с вами. В то время любое общение казалось мне очень болезненным. А ещё я боялся, что мистер Дэвис окажется непередаваемым глупцом или просто ужасным человеком. После смерти Роуз я пришёл к выводу, что хорошим девушкам достаются именно такие люди. Знаете, женщины многое терпят, и чем больше недостатков у мужчины, тем лучше должна быть женщина. Глядя на Май, я подумал, что у вас скверных характер, полнейшая нехватка свободного времени и целая масса других ?городских? пороков, о которых вспоминать попросту не было сил. Услышав наивное признание Барри, Танияма едва не повалилась на табуретку от смеха. В каком-то смысле мистер Олдридж был прав. У Нару ещё тот характер! И маловероятно, что большинство людей, познакомившихся с ним, занесли эту встречу в колонку приятных знакомств. — Сейчас я думаю, что вы вполне достойный человек. И верите или нет, мне стало легче. Приятно знать, что моя история не повторится, и Май не будет одиноко, — продолжил он говорить. О ?вполне приятном человеке? можно поспорить, — Танияма тихонько посмеивалась. — Я заметила, что он ведёт себя хорошо в двух ситуациях: когда где-то неподалёку родители, видимо, ему не хочется их огорчать, и когда он пьян, но пить он не пьёт, так что мне остаётся уповать на то, что после настоящей свадьбы, ели таковая, конечно, будет, мы будем жить вместе с его родными… Закончив хихикать, а всё по вине того же леденящего взгляда Нару, Май поддалась вперёд, чтобы удовлетворить своё любопытство. История Дарена и его инфантильной матери Роуз ещё зимой пробудила в ней странные, где-то не совсем достойные чувства. Её намерение косо уличил Оливер. Он ждал и одновременно не желал этого. Хотелось прогнать её. Напрашивающиеся решение удовлетворяло его, однако оскорбляло Май, поэтому он решил не скрывать правды. Табуретка, которая стояла недалеко от стола, зашаталась. Танияма упала на неё вся бледная и измученная свежими воспоминаниями. — Дарен… Так это был ваш сын… — округлив свои немаленькие карие глаза, Май находилась на грани нервного срыва. Именно Дарен пришёл к ней вначале этой недели, желая лишить жизни. — Где у вас здесь можно налить воды? — Нару, сохраняя спокойствие, обратился к Барри. — В выдвижном ящике есть стаканы, графин с водой над ними, — хозяин указал на тот самый шкаф, который интересовал Май ранее, и Оливер оказался тем, кто заглянул вовнутрь этой иноземной вещицы. Танияма приняла стакан с водой, с помощью Нару попила и вскинула на него кричащий единственным вопросом взгляд: Когда ты понял? Подумал, что ответ может быть здесь, когда ждал тебя в больнице ?Сейнт Томас?. Я смотрел на Темзу и каждый раз наполнялся уверенностью… — отвечал он, не открывая печальных синих глаз, чувствуя, каким может быть её вопрос.

Погрузившись в пучину воспоминаний, Барри налил ещё вина и, осушив бокал, забыл об окружающих его людях, точно они превратились в предметы интерьера. — Барри, на днях мы видели вашего покойного сына, — напомнить о неотвратимой реальности решился Нару. Мужчина поднял пустые глаза от стола. — Я хочу услышать эту историю от вас. Детали помогут мне разобраться в этом деле. — Вот оно что, — без жеманства сказал он. — Тогда ладно. Я расскажу… Лето 1996 года. Лондон. Небоскрёб Юстен Тауэр. — Спасибо! Спасибо! — призывая всех к тишине, из-за стола поднялся жених, держа в руках бокал шампанского. — Мы с вами находимся в одном из самых высоких небоскрёбов Лондона! Знаете, это всё мой отчим, мистер Лонгман! Да-да, этот замечательный человек сделал так, что сегодня вы можете любоваться этим видом из окна… — с высоты тридцати шести этажей панорама на город открывалась волшебной, особенно когда по всему Лондону зажглись огни. — Давайте поблагодарим его! — он зааплодировал, и со стороны расфранченных гостей последовали эти же рукоплескания. Идеально-белые скатерти, чёрные кресла из кожзаменителя, на столах пузатые прозрачные вазы с белыми каллами и Лондон как на ладони с ярко выраженной огненно-голубой линией горизонта. — Благодарю вас, — теперь поднялся мистер Лонгман. — Мой новый сын сегодня женился. Мы не могли пройти это событие мимо, — все посмеялись. — Но знаете, самое важное для молодожёнов — это дом, где они будут жить, не квартира, нет, лондонские квартирки бывают и просторными, но ничто не сравнится с собственной резиденцией за городом, поэтому, Барри, мы с твоей мамой дарим вам такой дом, — этот среднего роста человек, подтянутый и крепкий подошёл к молодожёнам и вручил невесте ключи. — Держи, Роуз, теперь вы будете вместе владеть этим домом… — Невероятно! Это серьёзно? Не сон? — зелёные глаза невесты загорелись от счастья. Она сидела в своём фатиновом платье, с открытыми плечами, смущаясь подниматься.

— Кажется, нет, — посмеялся Барри. Его лицо начало блестеть. От выпитого алкоголя с каждой минутой становилось всё жарче. — Спасибо, мистер Лонгман! — преодолев страх, она поднялась и поцеловала нового родственника в щёку. Тесть был немного лысоват, носил серебристую бороду, выстриженную по моде - борода покрывала подбородок и нижнюю челюсть, но не соединялась с бакенбардами. Как и у жениха, кожа на маленьком плоском лбу и крепком носу блестела, зато пластрон украшал тёмный рубин размером с горошину, в червонной золотой оправе.

— Моя невестка модель, — посмеялся он, обнимая девушку в ответ. — Видите, какая высокая! — засмеялся он, и гости подхватили очередную шутку. Роуз действительно была выше его на полголовы, разумеется, из-за каблуков, однако она и без них представляла нечто хрупкое и вместе с тем жгучее. Блондинка от природы, с тонкими, но красивыми губами, выразительной фигурой, конечно, она привлекла внимание успешного трейдера из одной транснациональной корпорации. Спустя два года, когда её карьера модели подошла к концу, а тогда ей исполнилось двадцать девять лет, он сделал предложение…Прошёл месяц… — А вот и он! — в офисе Барри поприветствовали двое товарищей. Молодые люди обменялись крепкими рукопожатиями. — Посмотрите на него… Каков красавчик. Судя по твоему довольному лицу, та практикантка оказалась податливой. — К чему ты клонишь, Брок?.. — он состроил непонятливое лицо, совсем скоро расплывшись в такой широкой улыбке, что все приготовились громко смеяться. — Она сама на меня запрыгнула! — Барри звонко хлопнул в ладоши и среди пустых офисов разлетелся мужской хохот. — Зачем ты вообще женился? Твоя жена старше тебя, да? — спросил второй. — На четыре года, — нахмурился он при ответе. — Ну знаете, Роуз такая… Такая… — Костлявая… — один из друзей в шутку добавил, и среди мужчин разыгралась возня с кулаками и лёгкими силовыми приёмами. — Ну ладно! — отдышавшись, один из друзей Барри вынырнул из образовавшейся кучи малы и поправил галстук. — Пошутили и хватит. Никк, что там с соей? — А что с ней будет?! Лето же! Упадёт! — Да, ну и чёрт с ней! Пойдём, счастливый ты наш засранец! — Брок хлопнул младшего товарища по плечу, зазывая следовать за Никком к лифту. — Эй! Уже забыл кто мой отчим? — смешливо убрав его руку, Барри оскалился. — Ха-ха, ну да! — сказал тот без обид. — Давайте работать! Акции сами себя не продадут! — Ты хотел сказать не так, как это надо нам, — зайдя в лифт, Барри прижал портфель к ногам и остроумно пошутил. Совсем скоро по шахте разлетелся очередной громкий смех. Густой туман, как нерасчленённая масса, окутывал дом Барри и Роуз Олдридж каждую ночь. Стоило солнцу увянуть, как это делали незатейливые цветы в хрустальной вазе, туманно-синий занавес поднимался выше человеческого роста от земли и медленно-медленно со стороны леса всасывал в себя дом с незастеклённой верандой, где Барри по вечерам в выходной день садился на парапет, словно мальчишка, и выпивал бутылочку холодного пива. Он видел, как туман подступает к порогу их дома, смеясь при этом ужасно нелепо. — Марево сегодня особенно густое! На кисель похоже! — хохотал он, дразня тем самым Роуз. Она не оставалась на улице, когда туман голубоватой дымкой начинал стелиться по сероватым доскам терассы. Чем бы она ни занималась на веранде, стоило воздуху сгуститься, как она тут же всё бросала и пряталась в доме. — Барри, зайди! Скорее иди в дом! — кричала она, долбя в окно вспотевшей ладонью. — Вот чудная… — отворачивался он от окна, продолжая покачиваться на парапете и пить пиво.Спустя три месяца… Звук скребущих по полу ногтей. Роуз больше часа делала вид, будто не слышит его, однако она слышала. Прямо над её спальней, над её кроватью, что-то со стороны чердака скребло. Всё началось с тихого шороха, такого, с которого она открыла заспанные глаза. На часах было около часа ночи. Барри находился на работе, а она, как и всегда, в своей постели одна. Потом скрежет стал очевидным! Медленным и громким… Холодный пот устлал и без того похудевшее тело Роуз. Она присела и стала смотреть в потолок большими от ужаса глазами. Звук резко усилился! Всё стало походить на затирку полка крупной наждачной бумагой. Роуз закрыла уши руками и закричала: — Довольно! Прекратите! Ничего не прекращалось, наоборот, к громкому скрежету прибавились более мелкие. Вот дырку с чердака выгрызали уже двое, а может быть, даже трое невидимых существ. Роуз отбросила пропитавшееся потом одеяло и помчалась прочь из комнаты. — Отстаньте от меня! — выкрикивала она, сбегая с лестницы в одной сорочке. Женщина вбежала в кухню. — Хватит, хватит, хватит! — вытащив из выдвижного ящика кухонный нож, она принялась надрезать свою кожу на внешней части руки, пуская едва видимые нитки крови от запястья до локтя.

— Господи Иисусе! — воскликнула экономка, нанятая в этот дом. Худосочная, тонкая в кости и лице женщина с множеством морщин прибежала на крики Роуз и принялась креститься. Совсем скоро вызвали неотложку и хозяина дома. — Роуз! — подбежав к жене, Барри упал на колени и схватил её за перевязанную руку выше локтя. — Роуз! — он тряхнул её, чтобы та обратила на него своё внимание. Она перевела полумёртвые глаза. — Ты чего делаешь? А? Чего? — закричал он, дыша часто и неровно. Женщина, ничего не ответив, перевела взгляд, оставаясь в отрешённом состоянии. — Ни минуты не останусь в этом доме! — худая экономка с рыжими тощими кудрями, бубня себе поднос, стаскивала с высоких ступенек чемодан, решаясь уйти посреди ночи. — Миссис Додд, куда же вы? — Барри вскочил и побежал догонять экономку. — Ни минуты! — повторила она громче, то ли для себя, то ли для Олдриджей. — Пожалуйста, миссис Додд… — хватая её за руки, мужчина пытался извиниться и успокоить, однако он не успел посулить денег или какой-нибудь другой мотивирующей составляющей, потому что чересчур набожная старая миссис выругалась, показав тем самым ясно, что не желает оставаться в доме, где попахивает самоубийством. Проводив взглядом чёрное такси, на котором она уехала, Барри закрыл дверь и унылым и растерянным поплёлся к креслу, где белело тело Роуз. Он подошёл и раздавленный упал на ковёр, раскинув при этом ноги. Проявление его бессилия пробудило частичку той созидательной силы, которой раньше обладала Роуз. — Давай переедем, — попросила она без того предсмертного великолепия, коим при желании могла похвастаться. — Куда? — спросил он как какая-то пропащая душа. — Ты захотела сделать здесь полный ремонт. Мы продали квартиру в городе. Теперь здесь от погреба до чердака ни сучка ни задоринки. — Я ненавижу этот дом! — её голос прорезался и истерика, несмотря на вколотое лекарство, проявилась. — Ты уходишь вечером и не знаешь, как мне страшно! Каждый угол оживает! Кто-то ходит за мной и шепчет: ?Смотри… Смотри… Смотри!?, а потом что-то хлопает там, на чердаке: ?Лязг, лязг, лязг!?. Гремит, валится… Я боюсь подниматься наверх! А нанятая тобой экономка глупа и слепа. Она дала мне Библию и сказала читать. Я атеистка, Барри! Ты же не мог этого забыть! Почему ты нанял её?! — Не хотел оставлять тебя здесь одну, — ответил он, до сих пор продолжая боготворить жену. — В агентстве сказали, что пока это единственный вариант. Не все хотят работать за городом. Пошли спать, — он поднялся и взял жену на руки. — Я попрошу отчима, чтобы мне позволили поработать дома. Это поможет тебе успокоиться? — Да, — она приткнула лицо к рубашке мужа и действительно успокоилась. Спустя ещё два месяца ситуация повторилась. — У вашей жены психосоматическое расстройство, Барри, — придя к надобности посетить психиатра, муж и жена оказались в больнице. — Ваша жена очень одинока, а это ведёт к самым плохим последствиям: головные боли, болезни сердца, депрессивное состояние, истощение нервной системы, нервные срывы, а дальше может последовать суицид. Эмоциональная изоляция считается таким же серьёзным фактором риска смертности, как и курение. Чтобы защитить её и ребёнка я настоятельно рекомендую сменить обстановку и работу, — о беременности Роуз узнали после случая, когда она нарочно делала себе больно. Через два дня у неё поднялась температура и, напугавшись, Барри отвёз её в больницу. Там всё и выяснилось. — Я вас понял, — потеряв все свои комические замашки, которыми он славился когда-то, Барри безрадостно согласился со специалистом и в тот же день перевёз жену в гостиницу. Дом закрыли, в ?Стандард Чартерд? было подано заявление об увольнении.Зима 2006 года. Деревня Дэнжи. — Миссис Аддерли, как там Роуз? — звоня из кафе, Барри был вынужден переждать ночь в Молдоне. — Я не смогу сегодня приехать. Метель! Видимость на дорогах чудовищная… — Милый мой, здесь метёт так, что соседних окон не видно. Свет отключили, — сказала Агата Аддерли в свою зелёную трубку. — Так вы не были у неё? — почувствовав подступающий со спины страх, Барри, задышав тяжелее, спросил. — Нет, голубчик, не была. Она позвонила и сказала, чтобы я не беспокоилась сегодня. Кажется, она ушла купать Дарена, — сказала миссис Аддерли. — А что тебя беспокоит? Ты сам не свой… — Мы поругались, миссис Аддерли. Я позвонил, чтобы предупредить об ухудшении погоды, и она сорвалась. Я переживаю… — признался он честно. — Как же быть?! — заохала старая женщина. — За окнами так метёт, так метёт… — Не беспокойтесь, миссис Аддерли. Я выеду из Молдона сразу же, как погода наладится. Не будет же мести всю ночь, — он нашёл в себе силы для смеха. — Ты такой молодец, Барри! Мистеру Хортону очень повезло с тобой. Ты и бумагами его занимаешься, и за продуктами ездишь, чтобы он делал без тебя?! — качала она головой, говоря о владельце паба, где Барри работал последние шесть лет. — Занимался бы всем этим сам, — он рассмеялся в трубку. — Ладно, миссис Аддерли, если Роуз будет звонить, скажите ей, что я не задержусь в Молдоне. — Хорошо, я обязательно ей передам, — дала обещание она. — Вешаю трубку. Доброй ночи, миссис Аддерли, — сказал он, и раздались телефонные гудки. В доме, где жила семья Олдриджей последние десять лет, при тусклом свете свечей на полу, в своём старом свадебном платье сидела Роуз и, перечитывая письмо, которое получила утром, плакала. Кто-то из Лондона прислал записку, в которой кратко, но детально описывалась жизнь её мужа, когда тот работал в ?Стандард Чартерд?. Колкие шутки в её адрес, гулянки и частые, ни к чему не приводящие измены. Она рыдала и жалела, что не послушалась голосов, которые в старом проклятом доме говорили ей: ?Неверный!?, ?Нечестный!?. А затем без конца продолжалось: ?Убей, убей, убей!?. Однажды она очнулась, когда стояла над заснувшим в кресле Барри с ножом в руках, после этого она начала жаловаться на головные и сердечные боли. Складки и оспины семейной жизни сгладил совет психиатра, однако этим вечером раны загноились, и ночь стала решающей. — Мама, ты очень красивая, — не увидев при свете свечей заплаканных глаз матери, Дарен восхитился её фатиновым платьем. — Ты хочешь быть красивой для папы? Его наивный вопрос заставил Роуз шмыгать носом. Когда-то она заказала это платье в модельном агентстве, чтобы действительно быть красивой для Барри. — Да… — заплакала она. — Мама, а почему ты плачешь? — Дарен взялся за края ванны и наклонился к полу, где в стоге воздушного белого материала сидела и плакала его мать. — Роуз! Роуз, я дома! — приехав в девятом часу утра, Барри громко потопал в коридоре, чтобы стряхнуть с себя снег. Он держал в руках цветы, которые завернул в газету, чтобы они не перемёрзли и, сняв с ног высокие сапоги из воловьей кожи, побежал наверх. Спустя минуту он спускался с лестницы бледный. Барри нашёл на кровати письмо, пришедшее из Лондона, кто-то был рад-радёшенек вывернуть его грехи наизнанку, и девять жёлтых роз упали на пол. Несколько лепестков обрамлённых оранжевой бахромой отвалились от крепких бутонов. Дверь в ванную была открыта. В полутьме Барри разглядел голубовато-серое тело сына. Мальчик плавал в полной ванне лицом вверх. Несчастный отец, не веря в деспотичность происходящего, спиной попятился в кухню. Когда его нога вмазалась во что-то скользкое и липкое, он обернулся. У плиты сидела Роуз. Её беленькая кожа была такой же безжизненной, как и у Дарена. Подол свадебного платья прилип к полу. Кровь быстро засыхает, если в доме тепло. В местах, где пол был неровным, кровь скопилась и к утру стала густой как малиновое варенье, однако пахло совсем не малиной. Талый воск свечей, погасших к утру; его любимое жаркое, которое отныне станет самым ненавистным блюдом на свете; металлический привкус меди и сладкий запах принесённых с холода цветов. Барри продолжал смотреть в её изувеченное душевными муками лицо. Уголки широких губ были опущены, под глазами появились отчётливые круги, показалось, что и щёки-то впали. Её голова была перекошена набок и немного вперёд. Он запнулся за её туфлю. При жизни Роуз не раз подвергалась насмешкам со стороны мужа. Семёрка… Двести пятьдесят четыре миллиметра – десять дюймов! Гигантская нога для хрупкой женщины.

Упав на пол, Барри, раскрывая глаза до того широко, что ресницы касались кожи под бровями, без отрыва смотрел в закрытые глаза своей мёртвой жены. Из её вен больше не текла кровь, но ему казалось, что он слышит, как та вытекает и засасывает его в этот багровый омут по уши. Когда Барри закончил, Май, получив изрядное количество фактов, не могла собраться с мыслями. Попав в дом, где семейство Олдриджей жило в Дэнжи, она, отдавая себе отчёт, не видела в действиях Роуз правоты. Понять было можно: она чувствовала измену мужа и где-то глубоко в душе хранила это ненавистное чувство, когда он пренебрёг ей и снова вышел на работу, она вспомнила об этом. Сын оказался виноват в её несчастье. Раздавленная горем и своей болезнью, она утопила его и убила себя. Понять можно… Однако это не могло вернуть Дарена, девятилетнего мальчика к жизни, поэтому Май не могла остановиться в порицании всего ужаса произошедшего. — Май, вели Леннарду не продолжать, — всё с силой осмысленное пошло прахом, когда безупречный английский Нару как колокольчик для дворецкого прозвенел. — Мы закончили на сегодня. — Ладно… — согласилась она со своей ролью помощника, вытирая скатившиеся по щекам слёзы. — А как же ты? — Мы с Барри должны кое-что обсудить, — поднявшись со своего стула, Оливер приготовился вывести Танияму из квартиры. — Если это так важно, может, мне остаться, чтобы зафиксировать? — опустив глаза с целью сокрытия слёз, Май открыла чёрную папку и вынула ручку. Когда Барри говорил, она не записывала, так как Оливер не велел, сейчас же могли последовать какие-то выводы и заметки по делу. — Нет. Ты можешь идти, — приподняв её за локоть, Нару довёл до двери, вывел в коридор и как-то драматично посмотрел, после чего опустил глаза и закрыл дверь. Гонит меня. Чего же такого произошло? Ну и ладно! Я ему ещё отомщу! Вот вернётся в свой офис в Токио, я его мороженым с кальмарами или креветками накормлю! Посмотрим тогда на твою спокойную рожицу! — Май не могла с этим ничего поделать, поэтому, придумав способ мести, посмотрела на крутые каменные лестницы. Вот сейчас придётся взбираться на четвёртый этаж и выслушивать нытьё Леннарда. Он так хотел опросить свою соседку, живущую напротив, что весь вечер наводил марафет. — Продолжим, — Оливер вернулся к делам. Барри, предвкушая разговор двух мужчин, отстранённо улыбнулся. — Я чем-то заслужил ваше недоверие? Нару придержал паузу. Глядя в его серые, всё равно что мышиные глаза, он почти разрешил те тревожно-мучительные вопросы, которые не выходили из головы последние два дня. — Вам нравится Май, — огорошив своей прямолинейностью, Оливер добился расцвета идиотизма, который проявился на лице Барри через улыбку. — Простите, ваш вопрос лишён почвы. Мы не в таких отн… — начал объяснять мистер Олдридж, будучи неучтиво перебитым. — Это был не вопрос, — холодно вставил Нару. — Вам она нравится и вы боитесь этого чувства. Барри побледнел, ощущая в себе разрушение старых тканей и клеток, которое происходит при ферментации, для рождения чего-то нового. Это чувство было болезненным, а вместе с тем необходимым. На секунду он подумал, что ждал этого часа давно, ждал человека, обещанного ему парками — римскими богинями судьбы. — Вас мучает совесть, — продолжил Нару, не показав того же чувства. Правда, разница в их восприятии реальности была существенной: для него — это сотрудничество приносило зудящую душевную боль; ещё в Дэнжи Оливер ощутил эту связь, однако всеми правдами и неправдами избегал возможного столкновения; Барри воодушевлялся этим чувством, он был на краю, он кричал о своей усталости от жизни и вот впервые за два года он различил в себе тягу к этой самой жизни. — Ваша жена мертва, а вы продолжаете жить. Умом вы понимаете, что не должны влюбляться в других женщин, однако человеческие слабости вам не чужды. — Думаю, как и всем нам, — задыхаясь от этого великолепного ощущения, Барри позволил себе ухмылку. — Я продолжу, — закатив глаза, так как Оливеру не понравилась радостность, тайно воспетая этим мужчиной, он внёс горечи своего тонкого реализма. — Вы не удивились, когда я сказал, что видел вашего сына; не удивились, когда мы оба это подтвердили. И думаю, не удивитесь, если я скажу, что Дарен напал на Май. Барри опустил голову. — Около трёх месяцев назад моя мать попала в больницу с обширным инфарктом. Она сказала, что видела мальчика. Видела моего сына. Её сердце этого не выдержало. И я решил переехать. Отдав этому поступку должное в виде полумитной паузы, Нару вернулся к разговору.

— Дарен не привидение, он то, что такие люди, как я, называют полтергейстом. Он здесь из-за вас, Барри. Ваше чувство вины, ваша скрытая и вечно подавляемая ненависть к матери стали тому причиной. Ваш страх направляет его. По вечерам вы смотрели в окно, так как вы одиноки, вы делали это; все одинокие люди поступают так — наблюдают за окружающими со стороны. Временами вас замечали люди, снимающие деньги в банкомате. Улыбающиеся вам девушки грели душу, а вместе с тем призывали вашего сына действовать. Но есть ещё что-то, то чего вы боитесь, то, что заставило оживить воспоминания. — Моя мать собралась продать тот самый дом, — рассказал он о положении дел в семье. — Не тот, который в Дэнжи, а тот, который подарил отчим на свадьбу. Он умер спустя год, после смерти моего отца. Мама осталась здесь одна со всем своим состоянием. — Вы действительно полагаете, что ваша жена сошла с ума из-за этого дома? — не намереваясь созерцать горе или радость этого человека, Нару прямо, с жестокой резкостью спросил. — Агнесс, Валери и Зои Кливз. Этих девочек зверски убили в том самом доме. Я раскопал это недавно, но мать не захотела слушать. Дом за десять лет обветшал. А, следовательно, потерял в цене. И вы правы, в глубине души я виню её. Если бы она не бросила моего отца, не вышла второй раз замуж, то мой отчим не подарил бы нам этот дом, и мы бы никогда туда не переехали, — рассказал он о том, что его угнетало, о том, что он узнал, когда зимой вернулся в Лондон. Раньше до этого не доходили руки, раньше, когда он был преуспевающим трейдером в банке, он не верил в призраков, жизнь после смерти и вообще какую-либо религию. Видя его сейчас, Норвуд Гейт, тот самый охотник на привидений, который подначивал Май, посмеялся бы, ведь был прав, люди редко склоняются перед распятием, пока проблемы не обступят, то же касалось и веры в паранормальное. — Кем был ваш отец? — имея кое-какие тревожные чувства, Нару, не показывая этого, спросил. — Полисменом, — ответил Барри со вздохом. Его отчим, как и он, работал в банке, на одном из руководящих постов, поэтому имел за душой куда больше скромного служителя закона, который ко всему прочему любил свою работу. — Дарен мог услышать от него эту фразу: Falsus in uno, falsus in omnibus, — спросил Нару о словах, которые запали в душу после того тревожного сна, где Май без жалости топили. — Да! — подтвердил Барри энергично. — Отец часто повторял её после развода. Но откуда вы узнали? — удивился он сильно. — Это не так важно, — он не захотел изливать душу, скрестив оттого руки у груди. — Важно то, что вы не сможете перестать винить себя. Это выше ваших сил. — Мои душевные скитания не должны так вас тревожить. Что касается Дарена, то я его попрошу… — придя к мысли, что его проблемы никак не касаются других, он устало заулыбался. — Он не остановится. Вы ничего этим не добьётесь, — догадываясь, что Барри не имеет понятия, о чём говорит, так как лично не видел своего сына со дня похорон, Нару перебил его. — Тогда чего вы предлагаете делать? — занервничав в такой ситуации, Барри был готов кинуться собирать вещи и на любом поезде броситься из города прочь лишь бы его проблемы перестали становиться проблемами других. — Я хочу поднять из мёртвых дело вашей жены, — давно решив, что другого выхода нет, Оливер закрыл глаза и представил лицо отца. Он говорил, что иногда судьбы людей переплетаются и когда это случается мы не вправе отворачиваться от них только потому, что нам чего-то делать не хочется; оттягивание неизбежного принесёт с собой новые проблемы, так если бы он прислушался к себе в Дэнжи, когда дом Барри и Роуз Олдридж захлестнул его обрывистыми видениями, он мог бы избежать странной одержимости Май (теперь он не сомневался, что это Дарен тогда постарался) и более того, она бы не пострадала на этой неделе, стоило всего-навсего разобраться. — Роуз… — Барри не мог даже представить, что вернётся не к воспоминаниям о жене и сыне, а застрявшим где-то на десять с лишним лет фактам. — Мы изучим причины её акоазм и тогда Дарен оставит вас, — сделав этот непростой и долго откладываемый шаг, Нару записал время завтрашней поездки и, расставшись с мечущимися мыслями, покинул квартиру Барри Олдриджа.Продолжение следует…* ?Как сказала мерлуза с хвостом во рту, крайности сходятся? — Томас Худ, старая английская пословица. Мерлуза — это рыба.* Falsus in uno, falsus in omnibus (лат. юридическое высказывание) — Ложное в одном, ложное во всём!* Трейдер (от англ. Trader — торговец) — торговец, действующий по собственной инициативе и стремящийся извлечь прибыль непосредственно из процесса торговли. Обычно подразумевается торговля ценными бумагами (акциями, облигациями, фьючерсами, опционами) на фондовой бирже. Трейдерами также называют торговцев на валютном (форекс) и товарном рынках (например, ?зернотрейдер?).

* Пластрон – широкий галстук для торжественных случаев.

* Семёрка по английским размерам – это 39 размер обуви.

* В Японии есть много морских продуктов, которые пользуются большой популярностью, настолько большой что даже есть мороженое со вкусами рыбы, осьминога, краба, креветки, угря и кита* Акоазм — слуховые галлюцинации.