4 глава (1/1)

—?Юная госпожа! Что вы делаете?! —?обеспокоенный голос Мари был для меня, как песнь ангелов. Я стояла на снегу, босая, вцепившись в её юбку, с бессмысленной, но очень счастливой улыбкой и дорожками горячих слёз на красном от бега и эмоций лице. Стояла и всматривалась в знакомые и такие родные черты, с неохотой замечая, что и раньше худое лицо за год нашей разлуки похудело ещё больше, под усталыми глазами и так неисчезающие мешки стали намного темнее и больше, а светло-русые волосы, выглядывающие из-под старой, порядком износившейся шапки, потускнели и истончились. Но даже это не могло заглушить моей радости, но энтузиазма немного поубавилось. Мари испустила испуганный ах, когда оглядела меня и заметила отсутствие на моих ногах обуви—?Боже! Юная госпожа?! Что вы тут делаете?! Да ещё в таком виде! —?Мари с лёгкостью подняла, всё-таки я была намного меньше других детей моего возраста, да ещё и слишком тощей. —?Госпожа Наоми! Что вы будете делать, если заболеете! Давайте быстро отведём вас в дом. Боже, как приятно было слышать своё имя, произнесённое с такой заботой и лаской, ощущать, что о тебе заботятся и волнуются! Но предложение вернуться в дом и вновь расстаться с Мари привело меня в ужас. Я мёртвой хваткой вцепилась в тоненькое, явно не зимнее пальто и яростно замотала головой. Мари сначала удивилась моей реакции, но после понимающе кивнула.—?Как скажете, госпожа. Давайте тогда вы сходите ко мне в гости. Мой дом совсем недалеко. Заботливая улыбка озарила изможденное лицо, а я, счастливо кивнув, уткнулась носом в её тонкое и немного колючее пальто, сделанное из жёсткой ткани, набирая в лёгкие как можно больше родного аромата, который уже успела подзабыть. Когда Мари несла меня на руках, я позволила себе побыть пятилетним ребёнком, а не взрослым, пытающимся выжить. Но моя идиллия продлилась недолго. Дом Мари и вправду находился недалеко, минутах в десяти от поместья. Но лучше бы он был на другом конце света, а не в трущобах Лондо. Украдкой поглядывая на грязные, узенькие, затхлые улочки и на сновавших туда-сюда, как крысы, прохожих, я всё больше вжималась в худенькое тело Мари и удивлялась всему, что видела. Не то чтобы я никогда не видела жителей трущоб. Нет, напротив. Поскольку дом О’Брин находился в столь тесном с ними соседством, я часто через окно наблюдала за детьми-попрошайками, пьяницами и просто нищими. Не редки были и огромные кутежи и беспорядки, которые они устраивали. Иногда эти ?мероприятия?, преимущественно состоящие из драк и массовых пьянок, происходили прямо под окнами дома. Их содержание было прекрасно слышно из-за тонких стен. Но увидела обитателей трущоб не за стеклом окна, а в живую я впервые, как впрочем и побывала в них самих. Хотя меня удивило совсем не это, а то, что Мари могла жить в таком ужасном, отвратительном месте вместе с отбросами общества, ворами, мошенниками, убийцами, кончеными алкоголиками и наркоманами, которые валялись на грязной земле. Я никак не могла взять в толк, что добрая и светлая Мари может жить в таком месте. Боже, как я надеялась на то, что через трущобы просто-напросто пролегает короткий путь к её дому, и сейчас мы выйдем из них. Но мои молитвы не были услышаны. Мари остановилась у маленького дома с забитыми деревянными досками окнами, перекошенной крышей и косой дверью. Он ничем не отличался от других маленьких, грязных и разваливающихся домов на этой узенькой улочке. Она с трудом открыла дверь и, зайдя в маленькую прихожую, поставила меня на холодный землистый пол. Пошевелив пальцами на ногах, я подняла глаза и огляделась. Жилище Мари представляло собой довольно жалкое зрелище. Крохотный домик, состоящий из одной комнатки, которая выполняла функции и кухни, и гостиной, и спальни, а также маленького квадратного помещения, являющегося чем-то на подобии шкафа и прихожей. Оно отделялась от основной комнаты картонной перегородкой, в которой была собственноручно криво вырезанная дверь. Свет в дом проникал через щели и дыры в потолке и стенах, через них же проникал холодный ветер и отвратительный запах. Вновь пошевелив пальцами на ногах, я оторвала глаза от холодной притоптанной земли, которая служила полом и стала рассматривать скудное убранство основной комнаты. Впрочем смотреть туда без внутренней дрожи и жалости было нельзя. Пыльный, покусанный крысами матрац, который служил и кроватью, и диваном, лежал прямо на полу в углу комнатушки и был покрыт замызганной тряпкой неопределённого цвета. В другом углу стоял низкий прямоугольный стол, которому не хватало одной ножки, и поэтому он опасно накренился, как бы говоря, что старая палка не годится в качестве её замены. Две деревянные табуретки стояли возле чего-то, на подобии комода без дверцы, и где на каждой из четырёх полок бесформенной кучей валялось тряпьё. А на противоположной стене висело ведро, черпак и шкафчики, под которыми было устроено место для разведения костра, на котором готовили еду. Света, проникающего через щели, явно не хватало, и в целом в комнате стоял ужасный смрад, грязь и полутьма. Я недовольно сморщила нос, а по спине пробежали противные мурашки, но сразу же вернула на лицо каменное выражение, вспомнив, что это место, где живёт Мари. Улыбнуться у меня никак не получалось. Медленно повернувшись обратно к двери, где стояла хозяйка этого дома, терпеливо ожидая окончания моего осмотра, я увидела на её бледном, истощенном лице жалкую, пропитанную горечью и сожалением улыбку.—?Не нравится? Верно? На столь прямой вопрос, единственное, что я могла сделать, это робко кивнуть.—?И не должно,?— фраза прозвучала неожиданно твёрдо. —?Возьми стул и садись за стол. Я сейчас тебе кое-что дам. Я, как и сказала Мари, пошла за стулом и уселась за стол, а она начала копаться в куче тряпья и достала оттуда… хлеб. Немного жёсткий кусочек, размером с два моих кулака, настоящего белого хлеба, в чём я сразу убедилась, когда он оказался в моих руках. Я смотрела на него, как завороженная. И раньше хлеб был настоящим деликатесом, который мне изредка приносила Софи, но после их увольнения, в течении года, я могла только смотреть, как его ест Карл или иногда Одри, ещё реже Эмма. И, когда в моих руках оказался такая желанная еда, я несдержанно, жадно погрузила свои зубы в немного жёсткую мякоть. Боже, какое блаженство! Я счастливо зажмурилась, а потом через прищуренные веки взглянула на Мари. Она мягко, по-доброму улыбалась с капелькой горечи и сожаления так, как улыбалась пока работала в доме. —?Он немного жёсткий, но надеюсь есть можно,?— эти слова она произнесла тихо, как будто стыдясь. —?Несколько дней назад мне удалось получить его, но не знаю для чего, но я его хранила… Надеюсь, Вам нравится. Медленно жуя, смакуя блаженный вкус первого кусочка, стараясь, как можно на дольше продлить наслаждение, я часто-часто закивала.—?Офен фкуфно!—?Хха-ха-х, боже, госпожа! Пожалуйста, не говорите с набитым ртом! —?из Мари вырвалось весёлое хихиканье, но потом продолжила более серьёзным тоном. —?Мисс Наоми, ведите себя как подобает леди, а то вас замуж никто не возьмёт.—?А я не хочу замуж! В ответ на мои слова Мари нахмурилась.—?Юная госпожа, Вы девушка.—?И что с того? —?удивившись, я вопросительно наклонила голову. Нет, конечно, мне было известно, что женщины находятся на ступень ниже, чем мужчины. Они не могут наследовать титулы, поэтому и не очень-то и ценятся. Хотя девушек и использовали для заключения союзов между семьями, но, поскольку дом О’Брин является настоящим посмешищем и находится в ужасном упадке, то и роднится с нами никто не станет. Так что для семьи я и вправду не несу никакой пользы и являюсь бесполезным балластом. Именно по этой причине Эмма и ненавидела меня. Но то, что, не смотря на всё это, мне всё равно нужно искать мужа для меня было неожиданностью. —?Никто всё равно не захочет заключать политический союз с домом О’Брин. А так я буду работать и обеспечивать себя. Для этого мне совсем не обязательно выходить замуж.—?Госпожа, такого не примет общество. Такое осуждается и порицается. Вы и вправду хотите стать старой девой? На этот её вопрос я неуверенно кивнула. Во мне жил легкий не то страх, не то отвращение к браку. Поскольку пример у меня был совсем не хороший, то это было и неудивительно.—?Ха~,?— Мари протяжно вздохнула. —?Наверное, это наша вина, раз мы не рассказали Вам об этом,?— на меня был направлен прямой, полностью уверенный в своей абсолютной правоте взгляд серо-голубых глаз. —?Юная мисс, долг мужчины?— это обеспечивать и защищать свою семью. А женщины в благодарность за это заботятся о них, воспитывают детей и оберегают семейный очаг.—?Но Эмма же работает! И ты тоже служила горничной!—?Конечно, это обязанность любой женщины?— помочь обеспечить семью, если денег мужа не хватает. Может, в высших аристократов как-то по-другому, но в домах обычных горожан и торговцев это обычное явление. Жена должна подчиняться главе семейства.—?А здесь? В трущобах? Найдётся ли такой, как я, место здесь? —?свой вопрос я задала шёпотом. Мне совсем не нравилось то, о чём рассказывала Мари. Снова подчиняться, дрожать в страхе пред кем-то, пока тебя унижают и используют. Никогда.?— Госпожа,?— голос Мари повысился и чуть не сорвался на крик, но она быстро взяла себя в руки и спокойно, как-будто это её совсем не касалось, продолжила, но все-таки её голос иногда дрожал. —?Трущобы?— это совсем другой мир, со своими законами и порядками. Здесь идет война всех против всех, каждый сам по себе. Мораль, доброта, ответственность, сострадание?— ничего из этого Вы не найдете в этом месте. Трущобы?— это дно общества, где живут отпетые преступники. И Вы, моя госпожа, не должны жить здесь!—?Но не все же такие! Ты, например, добрая, всегда мне помогала и жалела! Мари опустила голову и сцепила руки на столе в замок.—?Ошибаетесь. Вы никогда не должны водиться с кем-то на подобии меня. Я грязная воровка и шлюха, преступница, грешница, которую должен покарать Бог! —?от еле слышного шёпота она перешла на крик. —?Поэтому, госпожа Наоми, пожалуйста, будьте отличны от нас! Выйдите замуж, родите детей и живите обычной счастливой жизнью, чтобы вы никогда не ловили презрительных и осуждающих взглядов прохожих. Я не способна никак Вам помочь, забрать из этого ужасного дома, где Вам приходится жить сейчас, потому что приведу только в ещё более ужасный ад! Поэтому единственное, что я могу, это молить Бога, чтобы Вы не закончили, как я, или ещё хуже, как Софи! В тот момент на бедную Мари было страшно смотреть. Её маленькое хрупкое тельце била крупная дрожь, светло-русые волосы, раньше аккуратно лежавшие на плечах, растрепались и торчали дыбом, крупные капли слез катились по лихорадочно-красным щекам, которые на фоне бело-серого, как бумага лица, смотрелись ещё ярче и неправильней. Но ужасней всего были её глаза. В будущем я очень редко, но всё-таки иногда видела такой взгляд. И обладающие ими люди никогда не заканчивали хорошо. Как будто смотришь в бездну, наполненную лишь отчаянием и безысходностью, совершенно пустой, но одновременно говорящий обо всём. Если слишком долго смотреть в них, то тебя как-будто затягивают в пучину, но и оторваться ты не можешь. Мое сердце сковало необъяснимое чувство, чем-то похожее на страх. Во мне зашевелились сомнения, порождённые её последней фразой.—?Мари, а как ты з-закончила? —?от волнения я сглотнула. —?Как закончила Софи? Бившая её дрожь резко остановилось, взгляд стал осмысленнее.—?Г-госпожа, Вы не знаете? Я медленно покачала головой.—?В-верно. Откуда Вам знать? —?Мари спрятала руки под столом. —?Софи хотела принести Вам немного еды, когда нас только-только уволили, но тогда барон был дома и… он и-из-и-избил её! —?она робко подняла голову, взглянув на меня. Я кивнула в ответ, показывая, что помню тот случай. Мари набрала в лёгкие побольше воздуха и зажмурилась. —?Софи, она же была уже не молодая, а денег на врача ни у кого не было, так еще зима была, холод и… —?Мари замолчала, не решаясь продолжить. Я уже понимала, к чему она клонит, но все же старалась не допускать и мысли об этом.—?Продолжай,?— мой голос был на удивление спокоен. Мари вновь задрожала, глаза покраснели, слезы катились по её лицу градом, потом срывались с подбородка и падали на пол. Я следила за путём каждой из этих солёных капель. Она всё не могла выговорить и слова. Когда вниз упала наиболее крупная слеза, я вновь подтолкнула её к продолжению своего рассказа. Голос оставался всё таким же холодным и тихим, в нем просачивались повелительные нотки. —?Ну же, договаривай.—?Софи не смогла оправиться от ран, заболела пневмонией и через месяц скончалась! —?Мари произнесла это как скороговорку: чётко и быстро, впечатывая в моё сердце каждое из своих жестоких слов. На улице шёл снег, сквозь щели просачивался холодный ветер, но никто из нас двоих не обращала на это внимания. В маленьком грязном домишке в трущобах стояла тишина, прерываемая шумом с улицы.—?Понятно,?— также холодно и отчуждено. Я сидела на стуле с прямой, как палка, спиной, расправленными плечами и смотрела на хлеб, о котором позабыла на время нашего разговора. На него упала круглая капля, потом ещё одна и ещё, и ещё, и ещё… Слезы капали одна за другой. Вместе с ними уходило и горе от потери, и злость, и обида. Ушло все, пока не осталась одна пустота и решимость. Это был последний раз в своей жизни, когда я позволила слезам катиться по моему лицу. Поднеся ко рту хлеб, я вновь начала его есть. Это было самое вкусное, что когда-либо мне довелось пробовать. Хлеб был очень солёным.