2 глава (1/1)

После того дня, как я совершила для себя то открытие, чувство отвращения только росло. Всё больше вещей начали его вызывать. Появилось возмущение, недовольство, злость. Эти эмоции были неприятными и сильными. Но самое главное – несмотря на это, мне не казалось, что чувствовать это неправильно, скорее, более чем естественно. Словно какая-то часть меня противилась побоям, унижениям, лишениям. Она была порождена лучшей жизнью, когда со мной были Софи и Мари. Когда мне были не чужды улыбки и смех. Когда порции еды, которые готовила мне Софи, были больше и вкуснее. Когда я играла с Мари и иногда выходила с ней на улицу. Когда они учили меня алфавиту, рассказывали сказки и истории, обнимали, хвалили, жалели. Когда мое существование игнорировалось моей семьёй и я ещё не стала их грушей для битья. Когда я была не одна. Так прошла неделя. Эмоций и мыслей, порождаемых ими, становилось слишком много, а я всё не могла в них разобраться и найти их причину. И тогда, лёжа в своей кровати под тонкой тряпкой, которая заменяла мне одеяло, воспоминания, которые я раньше подавляла из-за щемящей боли в груди, нахлынули на меня, а за ними пришли тоска и одиночество. То, о чем я раньше старалась не думать, стало похоже на навязчивую идею, и от этого становилось тошно. Мой детский ум совершил простое умозаключение. Если с "семьей'' мне плохо, а с Мари и Софи хорошо, то существует единственный выход. Все казалось очевидным, прежняя жизнь рядом с моими прежними благодетельницами уже начала вырисовываться в моем воображении. Но они не смогут прийти ко мне. После их увольнения старая Софи однажды пришла дать мне два пирожка, но тогда в доме был злой, уже изрядно подвыпивший, Карл, и, увидев её, он как-будто озверел. Оря и ругаясь, что никогда не будет принимать милостыню, он раз пять-шесть ударил бедную Софи, отобрал пирожки и пинком выставил её за дверь. Помню, что лицо её было залито кровью. Больше я не видела старую повариху, лишь иногда замечала Мари, быстро пробегавшую возле дома и тревожно на него озирающуюся. Но если они не могут прийти, что мне мешает это сделать?Эта была совершенно наивная и смешная идея, единственное, на что тогда был способен мой измождённый непонятными чувствами и мыслями детский ум. Успокоившись на этом, я заснула крепким сном, и меня не тревожил ни сильный мороз, ни ветер, бивший в окна, ни ранее терзавшее меня чувство. Насколько это глупая идея, стало мне понятно на следующий день сразу же после того, как проснувшись, более-менее отдохнувшая, я начала обдумывать вчерашнее решение. Самой большой проблемой была погода. На улице стояла середина зимы, суровые морозы и снег. Я не смогла бы выбраться из дома при таких условиях. Хоть он не отапливался, но в нём было всё же теплее, чем на улице. А у меня даже не было нормальной обуви и верхней одежды. Поэтому я сидела дома с того момента, как выпал первый снег. Высунусь и замерзну насмерть, похороненная под сугробами снега. Во-вторых, я не знала, где они живут, ни одна, ни вторая. Искать их в огромном городе, где проживают много сотен тысяч человек просто напросто глупо. Остаётся один-единственный вариант. Ждать. И надеяться. Иногда, раз-два в месяц, Мари проходит мимо дома. Выскользнуть из дома и побежать ей навстречу для меня не составит труда. Но этот план был ненадёжен. Я не знала, когда Мари вновь пройдёт мимо и пройдёт ли вообще. Также могли помешать остальные домочадцы. Тогда проблемы будут не только у меня, но и у доброй Мари. Но другого выбора у меня не было. Моё тело не давало большого спектра действий, мои возможности тоже были сильно ограничены. Так что я просто сидела и смотрела в окно, ожидая, улыбнётся ли мне удача на этот раз? Тогда на меня накатило ещё одно, неведомое мною ранее, чувство?— беспомощность. Моя неспособность что-то сделать, смирение, чувство безысходности ужасно меня злило, выводило из себя. Это чувство даже вытеснило из моего сердца, разума всё остальное, что ранее меня тревожило. Единственное, о чем тогда были мои мысли, так это почему я вообще оказалась в такой ситуации, почему ничего не могу сделать?

Ответ нашёлся быстро. Разом мне вспомнились все те случаи, когда Эмма кричала на меня, говоря, какая я бесполезная, глупая, ничего не умеющая сделать девочка. Тогда эти слова просто мною игнорировалось, но теперь, поняв, насколько она была права, мне захотелось всё это опровергнуть. Сказать, что я не слабая, многое могу. Но просто сидя, смотря в окно, ожидая своего спасения, не имея другого выхода, я поняла, что сделать этого не могу, не имею права, не надо лгать самой себе. Я и вправду слабая, бесполезная девочка. И сделать с этим, по крайней мере сейчас, я ничего не могу. Решение проблемы мне тоже неизвестно. Я просто сидела и уповала на удачу. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, которые только меня злили, я начала повторять алфавит и счёт. Вскоре всерьёз этим увлёкшись, мне стало немного легче, но голод подал о себе знать. В последний раз убедившись, что Мари нигде не видно, я пошла на кухню. Обычно мне полагалась тарелка вчерашней каши на завтрак и что смогу ухватить за обедом и ужином. Не успею, никто обо мне заботиться не будет. Так что голод был мне знаком, как и проблема обеспечения своего пропитания. Остановившись возле двери на кухню, я стала прислушиваться к достаточно громкому разговору. По голосу определив, что Карл находится в хорошем расположении духа, а значит довольны будут и другие, набрав в свои маленькие лёгкие побольше воздуха, я бесшумно прошмыгнула на кухню, страстно желая, чтобы меня никто не заметил.

Но мои молитвы не были услышаны. Как только я села в свой уголок с жестяной тарелкой, куда Эмма кинула мне немного каши, Карл позвал меня. Оторвавшись от еды, которая явно лежала уже не один день, я медленно подошла к барону. Хоть тогда мне и было всего лишь пять с половиной лет, но уже тогда я могла читать людей. Мне это было необходимо для того, чтобы выжить, не попасться под горячую руку. И вот теперь мои глаза подметили расслабленную позу, отбивавшие быструю дробь пальцы, сощуренные глаза, чуть сморщенный лоб, лёгкую ухмылку – верные признаки, которые указывали, что Карл был возбужден, доволен и чего-то ожидал. И его ожидания явно были направлены на меня. Подойдя к нему, я уловила лёгкий запах алкоголя, значит надо быть осторожной. Когда он выпьет, то радикально меняет свое настроение от любой мелочи. От почти ласкового голоса, которым Карл ко мне обратился, становилось тошно.—?Что ж, девочка моя,?— он даже не может обратиться ко мне по имени, потому что не знает его, как впрочем и каждый в этом доме. —?Я вчера играл с одним очень уважаемым человечком и выиграл достаточно большую сумму денег. После этих слов мне сразу всё стало понятно: ничто не может так развеселить Карла, как выигрыш. Но из-за него он бы не стал звать меня, просто проигнорировал бы, чтобы не портить себе настроение. Значит на той игре произошло что-то, связанное со мной. Вскоре мои предположения подтвердились. После паузы, которая последовала после долгой и красочной речи, которая во всех красках описывала всё его великолепие и всё ничтожество противника, Карл перешёл к причине, по которой собственно и позвал меня.—?Этот придурок, который продул мне, хотя это неудивительно,?— он самодовольно усмехнулся, будто говоря, что его выигрыш это само-собой разумеющаяся вещь.?— Так вот, этот придурок сказал, что у него есть дочь твоего возраста. Он весь вечер хвалился, какая она у него умненькая и хорошенькая. Но ты же у нас не хуже, верно? —?в его голосе послышалась угроза.

Карл посмотрел на меня из-под густых низко нависших бровей испытующим взглядом, который говорил подтвердить, что я не хуже, а даже лучше той девочки. Я знала, что будет, если не оправдаю его ожидания. Меня изобьют. Ещё не полностью оправившуюся от прошлых ран, если это произойдёт, то меня будет ждать лишь один конец?— смерть. Так что я должна была убедить Карла, что та девочка, как впрочем и любой другой ребёнок, и в подмётки мне не годится из-за того, что он мой отец. Потешить его самолюбие, польстить. Мне, наученной горьким опытом, понадобилось мгновение, чтобы понять это. На моём лице в туже секунду появилась ослепительная улыбка, которая говорила, что по-другому и быть не может.—?Конечно же, как может быть по-другому. Ведь я дочь великого барона Карла О’Брин. Мне уже знаком алфавит и основы счета, другим далеко до меня. Но все же, по сравнению с Вами, барон, мне ещё расти и расти,?— мои глаза наполнены поддельным восхищением.

Мои слова были полной ложью и пустой лестью. Мари рассказывала мне, что дети из дворянских и зажиточных семей в пять лет уже умеют читать. Но Карл ничего из этого не знал, поэтому обмануть его было несложно. Для меня это было нормально. Менять маски, приспосабливаться к настроению другого человека, угождать ему, льстить, чтобы выжить. Другого я не знала. Присущая детям наивность была для меня под запретом, потому что, если я сделаю хоть одну ошибку?— умру. Этому меня учила Софи с Мари, это я поняла сама, оставшись одна.

Так было всегда, поменялась лишь одна вещь. Раньше я боялась, представляла свою семью всемогущими богами, а теперь презирала. Когда Карл, довольный моим ответом, смеясь, погладил меня по голове, по моему телу прокатила волна отвращения, но на лице осталась ослепительная улыбка. Настроение Карла явно стало ещё лучше. Все вздохнули с облегчением. Эмма и Одри, раньше старавшиеся как можно больше скрыть свое присутствие, расслабились и приступили к хоть и скудной, но всё же намного лучшей, чем у меня, еде.

Но, как я ни надеялась, инцидент не был исчерпан. Карл потребовал, чтобы я проговорила алфавит, потом считала. Словно хотел подтвердить своё превосходство над всеми. На радостях, Карл ещё выпил и начал длинную, нудную речь, основное содержание которой сводилось к тому, насколько он велик и все остальные в мире жалки. Мне оставалось только делать вид, что внимательно слушаю, и кивать, соглашаться, злиться или восхищаться в определённых местах, которые Карл специально выделял голосом или паузами.

Его речи были нередким явлением. И в трезвом, и в пьяном состоянии он обожал говорить умными, круглыми фразами с важной миной. В такие моменты его и без этого красное лицо ещё сильнее краснело и становилось малиновым, черты расплывались, глаза превращались в узкие щелочки, а голова запрокидывалась назад и как-будто вдавливалась в плечи.

Это было отвратительное и страшное зрелище. Каждый раз, когда это происходило, я опускала голову, продолжала поддакивать и дрожала от страха, не желая смотреть на это ужасное зрелище. Так поступали и все остальные. Но на это раз я не отводила взгляда. Меня так же, как и раньше, била дрожь, но это был не страх. Презрение пробирало меня до костей, сжимало сердце. Как раньше я могла не видеть, насколько же Карл на самом деле жалок? Как могла бояться этого уродливого индюка? Почему и сейчас, поняв это, я все равно опасаюсь его, улыбаюсь, льщу, когда самой мне это всё так омерзительно? По той же причине, по которой беспомощно сидела у окна и ждала Мари. Потому что слаба, слабее даже такого ничтожества, как Карл. Тогда даже если сбегу от них, то любой другой сможет заставить меня вновь опустить голову, снова стать слепой, когда я только начала смотреть на мир, видеть вещи такими, какие они есть.

От одной этой мысли кровь стыла в жилах, ужас сковывал каждую клеточку тела.

Не хочу. Не хочу быть такой слабой. Не хочу подчиняться, зависеть от таких, как Карл.

Хочу быть свободной, хочу быть сильной, хочу жить.

Эта мысль была бессознательной и пронеслась в моем мозгу стрелой, но я сумела за неё ухватиться. Все ранее бушевавшие во мне мысли и эмоции, как ураган, на протяжении недели, улеглись за миг. Эта мысль обобщила, дала название всем тем желаниям и чувствам, которые раньше переполняли меня. Всё это пронеслось в моём усталом мозге за секунду. Мой разум и сердце успокоились, и я смогла вернуть на лицо улыбку, пропавшую на мгновение, и понять, что настало время вновь кивать головой во время многозначительной паузы. К счастью, Карл, окончательно увлёкшись своей речью, не заметил мгновение моего внутреннего разлада и продолжал пустую тираду.

Его слова проходили через мой мозг и легко выходили, не оставляя на нем никакого отпечатка, пока я была занята решением новой проблемы. Как стать сильнее? Сейчас моё физическое состояние не самое лучшее, а ждать пока вырасту нельзя. Слишком долго, и скорее всего я умру ещё до этого момента от недоедания. Остаётся только мой мозг. Софи часто говорила, что знания стоят намного больше мышц, а я достаточно смышленая девочка. Значит надо развивать то, что могу. Но как это сделать? Все мои познания о мире за стенами дома пришли от Мари с Софи и вследствие редких прогулок с ними же. И я понимала, что они слишком скудны. Единственный источник знаний, который был мне известен, это книги. Но у меня их нет, и даже если бы были, то они были мне бесполезны. Я не грамотна.

Но кто может научить меня читать и писать? Просить кого-нибудь из членов семьи бесполезно и глупо. Хотя. Мой взгляд остановился на всё ещё разглагольствующем в стельку пьяном бароне. У меня появилась идея. Ведь можно же сыграть на его самолюбии и глупости, убедить, что если не только его сын, но и дочь будет учиться и будет учиться хорошо, то это повысит его статус, даст возможность возвыситься и смеяться над другими. Он не сможет противиться такому соблазну. А ни Эмма, ни Одри не смогут ему противиться. Они слишком его боятся. Конечно, это не будет длиться долго, и вскоре моё обучение забросят, но мне хватит и элементарного знания чтения и письма. Дальше я смогу учиться и самостоятельно. Мною овладело нетерпение. И как только Карл закончил говорить, я начала свою игру.

-Какой же вы великий человек, барон! Никто не сможет с вами сравниться. Но даже зная это, я всем сердцем хочу попытаться, хоть сколько-то приблизиться к вашему величию.

Тогда, я сделала первый шаг на моём долгом пути.