1 глава (1/1)

Дом О’Брин имел глубокую историю, но никогда не был очень силён или богат, простые провинциальные дворяне, не имеющие никакой реальной власти. Все предыдущие лорды хорошо это понимали, поэтому спокойно управляли своим маленьким феодом и даже не рвались в столицу. Простые среднестатистические провинциалы, которых пруд-пруди. Но всё изменилось, когда во главе рода встал мой дед, Реймонд О’Брин. А точнее? проблема была в его жене, баронессе Одри О’Брин. Она была красивой женщиной с сильной волей, но, к сожалению, глупой и самовлюблённой, питающей абсурдные по своему размаху амбиции, к тому же ничем не подкрепленные. Поэтому ей ничего не стоило помыкать своим бесхребетным и слабовольным мужем. Именно она настояла на переезде в столицу. Это была её детская мечта, о переезде в Лондо, где она станет настоящей светской львицей и будет вести роскошную жизнь, разъезжая по приёмам и балам. Стоит ли говорить, что вскоре все её воздушные замки разлетелись на мельчайшие кусочки, столкнувшись с реальностью? Чета О’Брин стала настоящим посмешищем в светских кругах. Куда бы они не пошли, их встречали презрительные взгляды и колкие насмешки, или их просто игнорировали. О роскошной жизни речь тоже не шла. Для покупки и обустройства дома в столице пришлось продать родовое поместье рода О’Брин, но денег всё равно не хватило. Пришлось брать ссуду под новый дом. Чтобы покрыть непомерные расходы своей жены барон устроился в министерство внутренних дел и стал мальчиком на побегушках. Доход с территорий уходили на? ежемесячные выплаты кредита и содержание немаленького штата прислуги и большого, но старого и ветхого, дома на окраине столице, где постоянно что-то да ломалось. Но баронесса работать не хотела, не смотря на плачевное финансовое состояние семьи. Заниматься домом тоже. Эту работу выполнял дворецкий, изрядно подворовывающий, как впрочем и большая часть прислуги. Одри не выдержала бы и вернулась бы к своим родителям, таким же провинциальным дворянам, если бы не одно обстоятельство. А именно, её беременность. В ту же минуту, как она узнала о ней, в её голове начали вырисовываться новые фантазии о гении, который находится в её чреве. Как он ставит на колени весь высший свет и ведёт её в лучшем платье, усыпанную драгоценностями, в огромное поместье, нет, сразу в замок. Все склоняются перед ними, и отовсюду слышатся восторженные шепотки по типу: ?Смотрите! Это его мать?.

Через несколько месяцев родился мой… отец, Карл О’Брин. Растущий под крылом помешанной на нем матери, которая день и ночь говорила, какой он великий и великолепный, Карл стал точной копией баронессы, только ещё более самолюбивой. Так же, как и у Одри, все его иллюзии разбились, когда он вошёл в высшее общество. Семья О’Брин давно уже была клоуном высшего общества. Столкнувшись с насмешками и презрением, которые в корне разнились с его представлением о приеме, который окажут ему столичные аристократы, Карл ушёл в игровой угар. За карточным столом проигрывая огромные суммы денег, которых у него не было, он влезал в долги, которые выплачивал его отец. Реймонд устроился ещё на две подработки, чтобы содержать расточительную семью. Стресс, вечный страх перед женой и переутомление сделали своё дело. Барон Реймонд О’Брин умер в возрасте 46 лет. Теперь новым главой дома О’Брин стал Карл. Он долго ждал этого, грезя о тех дверях, которые откроются для него после того, как титул перейдёт к нему. Но новый барон не учёл, что с привилегиями (которых, кстати особо и не было) придут и обязанности. Ими он заниматься не хотел, работать тоже. Заботы об обеспечении семьи упали на хрупкие плечи его любовницы, Эмме Бекке. Она работала гувернанткой в трёх разных местах. Всё её скудное жалование уходило на пропитание и выплаты кредита, доход с феода уходили в карман Карла и Одри. Родом из дворянской семьи, которая обанкротилась уже не одно поколение назад, её единственным выходом было выйти замуж, тем более она была в него влюблена, и поэтому она смотрела в рот своему любовнику и делала для него всё, выполняла любые его прихоти. Она была красивой женщиной, и Карл сначала решил сделать из неё свою любовницу, а у Эммы не было выбора: забрезжила надежда на брак. Юный барон был убеждён, что вскоре он найдёт себе благородную жену, а Эмму оставит согревать постель. Но шло время, а достойная партия так и не появилась, к тому же Эмма забеременела. Карл решил, что если родится мальчик, который сможет унаследовать титул, то женится на ней. Но через семь месяцев родилась я. Представляете разочарование Эммы? Она меня ненавидела. Если бы родилась не я?— бесполезная девочка, а мальчик?— наследник, то она стала бы законной женой. Но как говорят, не сложилось. Эмма в доме была что-то типа экономки. И Карл, и Одри помыкали ей, как хотели, а после моего рождения еще больше. Все благополучно забыли про меня, только иногда понукали, когда попадалась им на глаза, в том числе и Эмма. Мне даже имя не дали. К тому времени вся прислуга была уволена, кроме одной поварихи Софи и горничной Мари. Они единственные заботились обо мне, рассказывали сказки, играли, иногда приносили что-нибудь вкусненькое. А Мари дала мне имя. Наоми. Если бы не они, то наверно я бы умерла от голода или замёрзла бы насмерть. Именно они научили меня алфавиту и основам счета, хотя сами ели-ели читали и писали.

Но, когда мне было три, их уволили. Тогда я впервые осталась одна. Они были мне очень дороги, и тогда я впервые осмелилась подойти к своей матери, спросить, где они. Но усталая и раздражённая Эмма лишь отмахнулась от меня, больно толкнув. В тот момент она поняла, что моё избиение очень расслабляет. Вскоре к ней присоединились Карл и Одри. Я стала общей игрушкой для битья.Тогда уже не часто выходившая из своей маленькой каморки я почти полностью заперлась в ней, а если и выходила, то вела себя тише мыши, которых к тому моменту в доме развелось немало. Если замечали, то на меня орали, чаще просто избивали. Можно ли сказать, что это стала для них своеобразным развлечением? Но, к счастью, обо мне вскоре забыли, правда, ненадолго.

Когда мне было четыре, Эмма вновь забеременела. На этот раз родился мальчик, его назвали Даниэлем. Он стал наследником, и Эмма законной женой, новой баронессой О'Брин. Даниэль принёс ей то, о чём она так мечтала.

Эмма холила и лелеяла его, не хотела разлучаться с ним ни на минуту. Но есть хотели все, поэтому новоиспечённая баронесса вновь принялась за работу. Теперь с удвоенным рвением. Ведь её сын в будущем станет новым бароном, ему многое понадобится. Она стала брать работу на дом. Шитье, штопка, рукоделия – Эмма бралась за всё, что принесёт хоть сколько-то денег.

Карл с Одри тоже обожали Даниэля. Тогда достаточно старая Одри как-будто ожила и помолодела. Она нянчилась со своим внуком, баловала его игрушками, которые покупала со своих сбережений. Что для неё было великим подвигом, ведь к старости к необъятному самолюбию прибавилась такая же огромная жадность, даже мелочность. Даже Карл, который к тому времени кроме азартных игр приобрёл пристрастие к алкоголю, вышел из-за бесконечного запоя и устроился на работу. Правда, ненадолго, но всё же. Я тоже в целом была довольна. Мне давали тарелку каши, побои тоже резко сократились, так же, как и внимание, обращаемое на меня. Даниэль подарил мне все это, и поэтому я его обожала. Конечно, приближаться к нему мне не разрешалось, но не особо и хотелось.

В доме воцарилась своеобразная атмосфера счастья, длившаяся несколько месяцев. Но вскоре, как бы Эмма ни старалась, нужда чувствовалась особенно сильно. Устроиться ещё на одну работу она физически не могла. Так что единственным вариантом, как заработать деньги, для неё стал ломбард. Идя туда впервые, она клялась себе, что это в первый и в последний раз, но так сказать, запретный плод был вкушен, и остановиться было нельзя. За первым разом последовал второй и третий. Эмма все чаще становилась посетительницей ломбарда, а вещей в доме становилось всё меньше и меньше. Вскоре к ней присоединились Карл и Одри.

Много времени не потребовалось. К моему пятилетию почти всё, что представляло хоть какую-то ценность, было или заложено, или продано.

Этой участи не избежали даже вещи Даниэля. Когда в первый раз пьяный в стельку барон взял достаточно дорогую игрушку, которую Одри подарила внуку, чтобы заложить в ломбард, обе женщины умоляли его этого не делать. Но злой после крупного проигрыша Карл лишь избил обеих, поднимал руку на них он уже не раз, и ушёл с игрушкой. После этого ни Эмма, ни Одри не сопротивлялись и не возражали Карлу, когда он брал какие-либо вещи, чтобы заложить их. Но, можно сказать, Карл любил своего сына и возлагал на него немалые надежды, вещи Даниэля он брал крайне редко и лишь тогда, когда был мертвецки пьян. Но моя жизнь особо не менялась, может только и без того маленькие порции стали ещё меньше. Выносить из моей каморки было нечего, ничем ценным я не обладала. В общем жизнью своей я была вполне довольной. Пока не увидела ту картинку. Только когда я стала намного старше, мне стало понятно, почему тогда меня это так поразило и попало в душу. Непохожесть. Тот человек был так не похож на меня и тех, кого я знала. Он был не похож на ту девочку, которой я тогда была, с по-рабски согнутой спиной, вечно опущенной головой и смотрящим в пол пустым взглядом и таким же пустым выражением лица, не знавшую настоящей жизни и ждущую очередного удара. Он был не похож на мать этой самой девочки, маленькую, неуверенную в себе и дрожащую от вечного страха и беспокойства, похожую на побитую собаку женщину, которая выглядела на много лет старше своего возраста из-за тяжёлой работы.

Он не был похож на её бабку, жёлтую, сухонькую старуху, излучающую полное довольство собой и недовольство всем, что её окружало, при этом со взглядом, который вечно искал, что из этого окружения можно сделать своим. Он не был похож на её, несмотря на его маленький возраст, но уже капризного, избалованного толстенького младшего брата.

И тем более он не был похож на её идиота отца-игрока, с расплывшимся, красным от вечного пьянства лицом и расплывчатым ничего, кроме глубоко недовольства и еще более глубокого самолюбия, не выражающим взглядом. В ту ночь я не сомкнула глаз и на следующий день, наверное, впервые в жизни подняла голову, чтобы взглянуть на мир так же, как делал это тот человек. В тот момент я увидела лишь жалкую побитую собаку, которая бегала за двумя гордыми, уродливыми индюками, одним – большим, обречённым на убой, и другим – маленьким, которому только предстоит вырасти, раздаться в своих уже видных пороках, а также надоедливо жужжащую, падкую на всё сладкое, муху.

Тогда я познала ещё одно новое чувство. Мое сердце наполнило всепоглощающее отвращение.