Глава 39. Сын и мать. (1/2)

Dirty Inspector замечательный коллаж сделала http://savepic.ru/4908070.jpgБельтран заворочался и заулыбался во сне. Бенхамина, наклонившегося, чтобы поправить одеяло и притушить свет ночника, затопило нежностью. Он приблизил губы к лобику сына, но, как ни хотелось поцеловать, все же побоялся разбудить и отступил. Бельтран спал спокойно. Здоровье его приходило в норму день ото дня, ему уже почти не давали лекарств, и он то и дело просился на прогулку. Болезнь снова сблизила их. И иногда казалось даже, что эта близость была больше, чем раньше. Как только опасность миновала, Бельтран, видимо, перепугавшись, снова стал разговаривать, причем разговаривать именно с ним, Бенхамином, и разговаривать именно так, как будто отец мог его понять больше, чем другие. Впрочем, до того, как Бенхамин попытался уйти из семьи, так было всегда. Бельтран очень походил на него в детстве, и это всегда порождало их особенную близость.

Тот день, когда он заболел, был словно воплощением худших кошмаров. Бельтран кашлял уже пару дней, и это единственное, что волновало Бенхамина, когда он поехал к Сильвии, детскому психологу, рекомендованному Дэмьеном. Они уже виделись пару раз, и ему нравилось разговаривать с ней. Но до этого она давала советы по тому, как обращаться с Бельтраном и Баутистой в такой ситуации, а тут…?Вы ведь понимаете, что чем дальше, тем будет хуже? Для маленьких детей болезнь - это единственный способ донести до взрослых то, как им плохо. Он протестует против вашего ухода и так и будет протестовать. Маленькое сердце разрывается от боли и предательства, от непонимания, почему вы его бросаете. Оставляя семью, вы на всю жизнь закладываете в его сознание уверенность в том, что мир ненадежен, что его никто не защитит. Что всем наплевать на его беды, и что в самый ужасный момент он останется один. Бывали случаи, когда дети, пытаясь привлечь внимание во время развода родителей, получали тяжелые заболевания или калечили себя на всю жизнь. Ребенок может даже попытаться покончить собой! Когда детей бросают, они думают, что дело в них, что они плохие. И они живут с этим ощущением всю жизнь. Это ваш ребенок! Неужели вы хотите, чтобы с ним что-то случилось?! Подумайте над этим, Бенхамин, подумайте!?И потом – всю дорогу домой этот ужас внутри от сознания, что он натворил что-то такое, самое страшное за всю жизнь, что не исправить уже никогда. А дома – скорая, и Каролина: ?Это ты, педик гребаный! Ты во всем виноват! Если он умрет, я никогда, никогда тебя не прощу, слышишь?!?, и Бельтран, безжизненно свесивший ручку с носилок, проклятое дежа вю, едва не заставившее потерять сознание.Потом все эти дни в госпитале, угрозы Каро: ?Когда он поправится, я тебя и близко к детям не подпущу, выродок! Сделаю так, чтобы все мои контракты были в других странах!? В первый вечер - сидение под дверью во избежание скандалов у изголовья и яростно выплюнутое: ?Он тебя зовет?. И четкое понимание – есть вещи, через которые переступать нельзя.Он притворил дверь детских комнат и вышел в холл. Баутиста развалился на диване и смотрелфутбол. Бенхамин до сих пор ощущал его враждебность. Он не знал, когда удастся ее сгладить и удастся ли вообще. Он явно перестал быть авторитетом для него.

Иногда, что бы ты ни делал, другой человек это воспримет, как воспримет. И ты не сможешь изменить ровным счетом ничего. К этому просто надо привыкнуть.

Кажется, он сам до этого дошел. Но осознавать это было ужасно больно. Он понимал, что в поведении сына была большая доля ответственности не только его, но в гораздо большей степени - Каролины, и даже не столько Каролины, сколько его собственной матери, которая до сих пор, видимо, сохраняла в себе негатив по отношению к первому мужу, но от этого было не менее горько. Он ведь тоже отрабатывал этот негатив. Все время стремился доказать, что он не такой, что он лучше отца, что он будет иметь не меньше детей и не бросит их. Постоянно уговаривал Каролину родить еще ребенка, даже не задумываясь над тем, какой это адский труд для нее – приходить в себя после родов. Нет, конечно, задумываясь, и даже чувствуя себя по этому поводу виноватым. Бесконечный порочный круг – чувство вины. Он так и не научился его преодолевать. Оно, многоликое, вылезало изо всех темных щелей, словно монстры, которых он боялся в раннем детстве.

Получается, он так и жил для своей матери, а не для себя. И, вероятно, пытался все это время стать хорошим, послушным и, главное, любимым ребенком. Но он не был любимым. Ни он, ни его сестра Каролина. Мамина любовь была выборочной, и от этого тоже никуда нельзя было деться. Она настолько же не любила их, насколько любила Хуана Пабло и Марию Хосе. И он привык считать, что дело в нем, и еще – что любовь можно заслужить. Если бы это было так… впрочем, неизвестно, было бы это лучше или хуже.

Он прошел в ту самую дальнюю комнату, в которой уже привык разбираться с собой. Сейчас разбираться было не с чем. Все представлялось предельно ясным. Мобильник нагревался в его руке, и Бенхамин не мог заставить себя стереть смски человека, которого любил, ни даже Хулии. Ни ту самую – ему казалось, что сердце словно резал скальпелем неумелый хирург, но он не мог остановить себя, не мог решиться стереть ее. Потому что даже это, самое ужасное, что только Хулия могла когда-либо ему сказать, соединяло его с Хулио.

?Поздравляю, ты сделал ровным счетом то же самое, что предыдущая любовь всей его жизни. Он от этого оправлялся всего-то двадцать лет?.

?Это мое наказание, - подумал Бенхамин. – За все: за болезнь Бельтрана, за попытку счастья - знать, что я предал еще и его?.

За все надо платить. Он не помнил, когда впервые услышал это. За все, хорошее, плохое, надо платить. Он получил лучшую за всю свою жизнь ночь любви – видимо, она стоила так дорого, что он за нее не расплатится вовек. Но он… готов платить.

Он включил торшер, опустил шторы и сел на привычное уже место, на пол между диваном и окном. Несмотря на разгар лета, здесь тянуло сквозняком, и обычно он брал с собой кофту, но сейчас забыл. Идти назад не было никакого желания. Каролина все еще не вернулась с работы, но ему не хотелось лишний раз сталкиваться ни с Баутистой, ни с матерью.

Бенхамин перечитал еще раз ту самую смс. И потом другую: ?Какое бы решение ты ни принял, я очень люблю тебя, Бен, и желаю тебе удачи. И если что, я буду ты знаешь где?.Он понимал, почему она прислала первую. И понимал, почему вторую. Она действительно любила его. Как и Хулио. Потому что невозможно давать такое ощущение близости, делать себя таким беззащитным и не любить. Он не понимал этого раньше в полной мере, понял только потом, и смска Хулии сыграла свою роль. Что-то, что он еще о нем не знал.Даже после того:- Ты слишком торопишь события. А если я не смогу дать тебе то, что ты хочешь?- А ты хочешь? То, что ты делал со мной, было прекрасно, я хочу дарить тебе то же самое. Ты хочешь?- Попытаться – да. Но я не могу тебе ничего обещать.

- Я знаю.

- Хотя нет, что попытаюсь – это обещать я могу.

Как он чувствовал себя в тот вечер! Поговорил с Хулио и пошел бродить по улицам, потому что никак не мог успокоиться. И в душе мешалось все вместе – и что-то такое невыразимо прекрасное, от чего комок застревал в горле и хотелось плакать навзрыд, и предвкушение счастья, и гордость, что он, именно он заставил Хулио Чавеса так говорить. Что это все – для него одного. Что это вот тот же человек, которого за глаза называют ?Тигром?, которого боятся и боготворят на съемочной площадке, про которого говорят, что он сыграет телефонную книгу, и работать с которым и учиться у которого - великая честь… И этот человек так уязвим и нежен и готов отдать себя в его руки…Он гулял тогда до половины третьего, пил пиво с какими-то студентами, болтал всякие глупости, смеялся, помирил рассорившуюся парочку, рассадил всех в такси и отправил по домам. И сам вернулся домой уже вполне трезвый, но пьяный от ощущения того, что все происходит именно так, как только может быть. Что впервые за много лет он действительно живет, а не выполняет обязанности согласно установленному образцу.

Что ж, за это он тоже заплатит. И за то, что предал потом и Хулио, тоже.

- Мой сын едва не сплюнул мне под ноги. Ты скажешь, что это глупость, но мне страшно.- Это не глупость, сьелито.- Я чувствую себя ничтожеством.- Это нормально.

- Скажи мне, что я справлюсь? Что мы справимся? Ведь существует это "мы", "наше", правда? Скажи мне! Правда, оно ведь уже существует, Хулио?

- Второй день съемок.- Что?- На второй день съемок ты устроил мне скандал, спрашивая, собираюсь ли я все время вмешиваться в твою работу.

- Да, я помню. В туалете, да? Я тебя убить был готов, когда ты сказал, что это часть твоей работы – вмешиваться в работу других, и что ты будешь делать ее так хорошо, как только сможешь.

- Да, думаю, что уже тогда.

- Что тогда?- Я впервые подумал, что мне будет трудно работать с тобой. А потом ты сказал: ?Ладно, мне это не нравится, но работа для меня важней?. Я молчал, и ты спросил: ?Мы ведь сможем через это перейти??- Ты… постой, я не понимаю, ты хочешь сказать, что уже тогда?!