Глава 35. Обстоятельства непреодолимой силы. (2/2)

- Собираешься спать в самолете?- А есть варианты?- Я приготовлю тебе постель сейчас.

Бенхамин дернулся:

- Не надо.Внутри словно что-то разбилось на множество очень острых, взрезающих грудную клетку, осколков, он не знал, сердце ли…- Послушай, - Хулио присел рядом, - мы с тобой оба взрослые люди и понимаем, что продолжать бессмысленно. У нас с тобой не получается ничего.

- Ничего? – от удивления даже вся боль прошла, будто ее и не было. – Ничего?! То есть то, что ты со мной… вот это все, что было, - это ничего?! – Он рассмеялся. – Вот это все, что ты делал со мной… чувствовать тебя так, как никогда никого. Чувствовать себя так… - ?как будто ты меня любишь… чувствовать себя защищенным – впервые в жизни…?. - Да что за чушь ты говоришь?

- Чушь, да? – Хулио запрокинул голову, выдыхая. На его губах заиграла улыбка.– Это хорошо, что чушь.

Бенхамина затапливало облегчением. Да, этот путь тоже не будет легким. Наверное, он даже намного труднее, чем все, что было до сих пор. Но, что бы там ни встретилось, теперь он знал точно, что по этому пути стоит идти.Оставшееся время они занимались всякой ерундой – пили чай, доедали пиццу, потом лежали, обнявшись, большей частью молча, в полудреме, а потом, когда оставалось меньше часа до выхода…Бенхамин почувствовал, как полыхают щеки. Надо учиться сдерживать себя. Он не может краснеть, как девица, при каждом таком воспоминании! Однако, пока краснеет…------------------------Хулия была не на такси – на машине. Взяла напрокат Шевроле. По счастью, не синий, - серый. Бенхамин вел машину сам. Молчал. Как можно было говорить об этом? Где-то под ребрами так же молча толкалось счастье, разносило тепло и мурашки, кажется, по всем самым далеким, самым крошечным точкам внутри.

Три недели. Три недели после ее отъезда он каждый вечер приезжал в опустевшую квартиру, забирался на диван и набирал знакомый номер. Три недели голос на том конце рассказывал, как дела, расспрашивал его, сочувствовал ему и смеялся вместе с ним. Три недели, закончив разговор, Бенхамин бросал телефон на стол, ложился, зарываясь лицом в подушку и, чувствуя, как загорается всем телом, словно рождественская елка электрическими огнями, вспоминал.

А потом произошло то, что произошло… Двадцатого декабря днем он вернулся в квартиру, покидал в сумку свои вещи и набрал номер Хулио в последний раз.

- Как дела, сьелито? – спросил тот с тревогой в голосе.

- Ты знаешь, как, - сказал Бенхамин, каменея от мысли, что ему придется сделать сейчас. Впрочем, он уже давно закаменел. За дни, предшествующие двадцатому, дни, проведенные у кровати больного сына, у него, кажется, не осталось ни одной клетки в теле, которую бы не выжгла боль. - Хулио, ты меня любишь? – спросил он тихо. И почему-то знал, что сейчас, в эту минуту, тот просто не сможет ответить ?нет?.

- Я тебя люблю, - сказал тот.

- Тогда, наверное, ты не будешь проклинать меня, правда?- Ты хочешь вернуться к жене?

- Да.

- Нет, я не буду проклинать тебя. Как можно?

- Я никогда тебя не забуду. Прости, я никогда не думал, что… Прости.Он выключил телефон, потому что не мог больше справляться с рыданиями. Пять минут назад ему казалось, что большего страдания быть просто не может, но оказалось, что это не так. Он лег на диван, чувствуя под животом мобильник, как последнюю тонкую ниточку, которая связывала его с тем, кого он не мог удержать. Точнее, не мог удержать не в ущерб всем остальным, кого любил.

Но вместе с болью, которая буквально разрывала его на куски, он чувствовал и облегчение. Проклятье сериала, проклятье Педро и Гильермо, он чувствовал его, все это время висело над ними, как дамоклов меч, и теперь оно обрушилось. И это значило, что случилось то, что должно было произойти. И он примет это… если сможет… когда-нибудь.