Глава 29. Страх. (1/2)

Звук ключа в замке заставил его вынырнуть из сна. В комнате была полная темнота. Бенхамин сел на диване, пытаясь проморгаться. Вернувшись, он опять думал о детях, о Каро, конечно же, не удержался от слез, и так и уснул.

Холодно. Он ощупью нашел плед, закутался в него и прищурил глаза, когда Хулия включила свет в коридоре.

- Ты здесь? – спросила она.- Да.- Что нового?

- Можно, я не буду ничего говорить?- Хорошо.Хулия нырнула в ванную. Он понимал, что в таком своем состоянии действует на нервы и ей, но о некоторых вещах просто не получается говорить сразу. Или вообще не получается говорить.Например, вот об этом.…- Хулия тут ни при чем. Хулия – мой друг, у нее своя личная жизнь, и она скоро уедет в Англию. Не приставай к ней, слышишь?- Ладно, ты с ней не спишь. Это я уже слышала. Это ты говоришь всем – матери, мне, Гонсало. Но должна же быть какая-то причина, хоть одна гребаная причина, по которой ты уходишь от меня?! Ты не можешь просто в один прекрасный день прийти и сказать – извини, я больше не хочу жить с тобой, я хочу жить без тебя. Я подняла на тебя руку, окей, - это может быть причиной. Но ты сказал: найди терапевта, и я, как полная дура, нашла терапевта. Так в чем дело, в чем?

Каролина была на успокоительных, поэтому он не опасался вспышки - речь и жесты выходили замедленными. Но это не мешало ему чувствовать, как ей больно. А ей было ужасно больно. И с каждой новой минутой разговора ему все больше хотелось сказать, что он не уйдет. Обнять и остаться, и они все выдержат вдвоем. Она же родная! Как можно вот так уходить?! Ведь даже некуда уходить. Он никогда не построит отношений с Хулио. А здесь – здесь остается все.

Он не знал, каким чудом удержался сегодня. Возможно, из-за того, что даже без надежды на отношения мысль о Хулио, воспоминание о нем, его голосе, о ?тебе удалось стать значимым для меня?, словно сразу отделили его от Каролины. Пусть на несколько секунд, но этого хватило, чтобы в памяти всплыла фраза Хулии: ?Проверяй, на каком ты этаже?.

Этаж в его воображении, разумеется, вышел первосортно подвальный, а он сам – подпирающим крышку люка. И все же объяснение следовало дать. Каролина его заслуживала. Хотя бы потому, что он понимал, насколько это тяжелей – когда от тебя уходят не потому, что кто-то привлекательней, а потому что якобы непривлекателен ты сам. Господи, не мог же он сказать, что вырос?! Вырос как? Из чего? Из отношений с Каролиной? Не мог же он это ей сказать… Может, если бы не дети, его дети, она бы тоже выросла!

Конечно, Хулия бы сказала на это, что рост или не рост – это выбор каждого. И это не зависит от наличия детей, особенно когда есть няньки и отец старается делать для них все наравне с матерью. Возможно, не зависит. А возможно, и нет. Ведь не во всем Хулия должна быть права?! А сам он, соглашаясь с ней, вероятно, всего лишь пытается оправдать предательство…В любом случае, сказать про мифический рост Каролине он не смог. Но что-то надо было сказать. И он, конечно, выбрал самое ?подходящее?.- Я – гей. Тебя устроит такое объяснение? Я понял это про себя несколько лет назад, и в этом году понял, что не могу жертвовать собой, чтобы оставаться в браке с тобой. Прости, - он прошел мимо нее через гостиную к детским комнатам.

- Гей?! – воскликнула Каролина. – Ты совсем спятил? Не мог выдумать большей чуши! Ты хочешь сказать, что когда мы с тобой любовью занимались 15 раз за ночь, ты тоже был геем?! А… вот в чем дело-то! А я, как дура, хотела для вас счастливого конца… Это Чавес, так? Это его ты звал во сне?! Вот, оказывается, зачем он прилетал – призвать песика к ноге! Боже, какая же я была дура!..

Она почему-то сбросила туфли, всхлипнула, замахала руками и, пошатываясь, ушла. А он остался стоять перед детской, совершенно растерянный. Наверное, истерика Каролины была бы лучше. Истерика бы оправдывала его хоть как-то.

Потом он сидел в детской на полу, обнимая совершенно безмолвного Бельтрана, шептал ему, что расстается только с мамой, а не с ними, и что будет рядом с ними всегда. И молчание сына пугало куда больше, чем пассивность жены.

Потом, когда он ехал обратно в Провиденсию, позвонил Гонсало. И Бенхамин впервые в жизни отключил телефон, разговаривая с другом. Он теряет всех. Ни ради чего. Правда.Что у него позади? Разрушенная семья и чужое и собственное горе. Разве разрушение семьи сделало его счастливым? Разве так должно быть? Разве он счастлив от того, что ушел ?расти??- Какой этаж? – спросила Хулия.

Черт, он, должно быть, говорил вслух!Она стояла в дверях с двумя чашками. Наверное, чай. По вечерам она всегда пила только чай.- Какой этаж?- Я не знаю. Господи, я уже ничего не знаю. В сеансах с тобой это мне казалось таким ясным, а сейчас кругом только одна боль.

Хулия подошла к столу и поставила чашки. Бенхамин подумал, что если она сейчас сделает шаг к нему, он ударит ее. Но Хулия села на стул с другой стороны, как бы отделяя себя столом.- На чем твое внимание? – спокойно спросила она.- На том, что если мне суждено носиться с этой любовью к Хулио, почему я не могу пережить ее в семье?! – выпалил он. – Почему я просто не мог пойти к Каролине, сказать: родная, так и так, я влюблен, мне тяжело, но я сделаю все, чтобы с этим справиться, прости меня?! Почему?!- Угу.- Что угу? Черт возьми? Что ты сделала со мной, Хулия? Зачем ты мне показала все это? – он откинулся на спинку дивана, задыхаясь от боли. Так плохо, что нет даже слез. – Я не понимаю, от чего я ушел. К чему я ушел.- Бен, это было твое решение. Тогда оно казалось тебе рациональным. Но это твое решение. Ты можешь изменить его в любой момент. Почему ты не идешь сейчас к Каролине?- Потому что не могу.- Чего ты не можешь? Тебе стыдно перед ней? Давай проработаем стыд, и ты со спокойной душой вернешься. Если ты хочешь это сделать.

- Я не знаю, чего я хочу. Это не стыд. Это какой-то ужас от того, что я сделал.

- А что ты сделал?

- Нет, ну это невозможно. Ты сейчас скажешь, что чувства Каролины – это ответственность Каролины. И то, что ей плохо… Господи, как ей плохо… Ты даже представить себе не можешь, как.- Конечно, ей плохо. А тебе?- Мне тоже. Мне невероятно плохо, - он зажал руки под пледом между коленями, словно пытаясь удержать себя от чего-то.- Какой опыт прошлого?- Мама. Опять мама. Нет, это никогда не кончится.- Что именно?

- Я не помню, почему я не хотел подниматься. Но мне кажется, я сделал это назло.

- Назло?- Да. Я сделал это с гадкой улыбкой, понимаешь? Я обидел ее нарочно.

- Какая у тебя была цель?- Что?- Цель твоего поступка. Ты обидел ее. Зачем ты это сделал?

Он задумался. Вдруг все всплыло так ясно.

- Привлечь внимание? Мне не хотелось играть, а она посадила меня играть, чтобы я был под присмотром, пока она общается с соседкой. Я злился.

- Из-за чего?- Из-за того, что она видела только свои потребности, не мои.

- Зачем ты хотел привлечь внимание?