Часть 3 (1/2)
Жуков шел сквозь толпу, не сбиваясь с шага, не отвлекаясь на бессмысленную суету жизни после заката. В голове гремела мощная, тяжелая музыка. На пути вставали бесплотные косые лучи лазеров светомузыки; чей-то искусственный смех, порожденный наркотиком, бесцеремонно врывался в уши, царапая нервы.«Это не ночной клуб, а резиденция дьявола на Земле», - приходит к выводу Жуков.- Выше нос, Достоевский, скоро я тебя выведу.Слова ободрения прозвучали как команда – коротко, отрывисто, повелительно.Фраза повисла в молчании.
Жуков притормозил и оглянулся через плечо. Моментально вскипевшее раздражение пригвоздило его к месту.Этот сопляк… Нужно было исхитриться отстать, держась прямо за живым танком, перед которым благоразумно расступались самые пьяные компании.
Исхитриться – или просто пожелать того.Неужели заподозрил?..Отодвинув троицу выряженных девиц, Жуков вернулся на пару десятков шагов назад и обнаружил Достоевского в окружении коренастых парней, сгрудившихся вокруг бедного студента.
Достоевский, да ты просто ходячий магнит для неприятностей.- Послушай, брат, - нагло говорил один из парней, поигрывая серебристой зажигалкой. - Невежливо отказывать старшим. По-хорошему надо делиться.Глаза Жукова угрожающе сузились, на скулах заходили желваки. Сколько же трусости в тех, кто даже на столь слабую жертву идет целой бандой?
Сталь ножа приятно холодит пальцы. Шакалья стая посягнула на добычу волка, и он не собирался отпускать ее, не потрепав как следует их вшивые шкуры.
- Я уже сказал вам, - ровным, нейтральным тоном ответил Достоевский. – У меня нет сигарет. Вам лучше спросить у кого-нибудь другого.В его голосе не чувствовалось ни страха, ни бесстрашия. Достоевский еще не понимал, что сигареты были только предлогом, и вне зависимости от его ответа, этот разговор для него закончится плохо.- А если поискать? – вплотную приблизился к Достоевскому парень с металлическим кольцом в губе, дыша ему в лицо перегаром. – Глядишь, найдется чего.Достоевского толкают к стене. Потянулись отовсюду жадные руки, вздернули свободную рубашку вверх, оголив гладкий живот. На бледных щеках Достоевского проступают красные пятна, сердце в груди сбивается с привычного ритма.
Хулиганы разражаются дружным смехом.- Смотри, краснеет как застенчивая девка!- Эй, а ты точно парень?- Это легко проверить…Жуков не сводит с прижатого к стене юноши острого, пронзительного взгляда. Достоевский не терпит ни капли насилия, отрицает его – даже когда оно прямо здесь, перед носом. Почему чужая агрессия не вызывает у него ответной злости?
Потому что он там, внутри. Гуманизм, засевший в нем как вирус, размягчающий душу. Проникший под кожу, протянувший свои щупальца к сердцу, откуда его уже не вытравить.
На отрешенном лице Достоевского наконец-то отражаются эмоции. Значит, инстинкт самосохранения все же превзошел любовь к человечеству.
Не такой уж ты и безнадежный, Достоевский… И наверняка не так прост, как кажешься.
Жуков борется с искушением увидеть, как загнанный в угол питомец Штирлица оскалит свои крошечные клыки, но он никогда не был терпеливым зрителем.Объектом для первой атаки Жуков выбирает парня с кольцом, уже теребившего ремень отчаянно вырывавшегося студента. Здесь сработала бы и элементарная демонстрация превосходства, но Жуков не умел останавливаться на малом. Раздавить врагов грубой физической силой, наказать по всей строгости и, - да что уж там, - просто вбить в зарвавшихся щенков немного ума.Глаза хулигана расширились, когда его ноги оторвались от пола. Жуков не глядя отшвырнул его в сторону. Грохот перевернувшегося стола, чьи-то крики. Жуков не отреагировал: визжащие женщины – обычный атрибут любой драки.
Из-за опрокинувшегося столика послышался стон. Один готов, следующий.Жуков невозмутимо повернулся к парню, державшему Достоевского.- М-мужик, ты чего… - заплетающимся языком пролепетал ошеломленный хулиган, выставив Достоевского перед собой как щит. Это его, впрочем, не уберегло: Жуков надавил ладонью Достоевскому на затылок, вынуждая нагнуться, а хулиган получил заслуженный прямой удар в челюсть. Парень не устоял на ногах, повалился на спину, скорчился на полу, закрыв руками разбитое лицо. Кровь хлынула сквозь пальцы, заливая футболку.Грудь Достоевского лихорадочно вздымалась и опадала как у спринтера. Происходящее не было дракой – это была расправа. Жуков совершенно потерялся в своем яростном безумии, в разрушении и пылающем кошмаре, который сам же и создавал. Вихрь беспорядочных мыслей захлестнул Достоевского, голова закружилась, в душе бушевала буря, какой она уже давно не знала.Жуков шагнул к оставшимся двум. Что-то повисло на локте, потащило назад – Жуков стряхнул с себя невесть откуда взявшийся груз, что не помешало тому тотчас прицепиться снова. Чей-то настойчивый голос не прекращал попыток пробиться к его разуму через неистовый пульс, стучащий у Жукова в висках, вновь и вновь зовя его по имени.
Да отвяжись же ты…- Придите в себя, Жуков!Рассеялся гнев, разлетелась осколками одурманивающая ярость, вернулся утраченный самоконтроль.Жуков застыл.
Золотистые глаза смотрели в упор. Жуков кожей чувствовал сгустившуюся вокруг Достоевского решительность защитить своих недавних мучителей.
Черт побери. Переборщил.- Они усвоили урок, - тяжело дыша, произнес Достоевский. – Зачем надо было устраивать все это?
Что-то шевельнулось внутри Жукова. Гадкое, горькое чувство.- Тебе бы тоже было не лишним чему-нибудь научиться. Например, благодарить своих спасителей, - сплевывает на пол Жуков.
За Жукова высказалась обида. А вот Есенин бы оценил… Хрустели кости и лилась кровь ради него же, ради Достоевского! Но нет, куда там… Вечные идеалы, борьба с жестокостью… ничего не стоят в реальном мире, где четверо не стыдясь идут на одного. В двадцать первом веке рыцарям не место.
И он - никакой не благодетель, а садист и злодей в глазах бедного студента.Жуков грубо хватает Достоевского за тонкое запястье, уводя за собой. Достоевский спотыкается и протестует, но его сил не хватает, чтобы освободиться из железной хватки Жукова.- От тебя много проблем, Достоевский. Радуйся, что пока еще находятся те, кто готов их решать за тебя.***Миг безмолвия.В сумраке пустынного коридора, где все пять чувств обостряются до предела, Достоевский казался не до конца материализовавшимся существом из параллельной Вселенной. Юноша словно был заключен в магический кокон из света. Даже в полутьме Жуков мог различить черные провалы его зрачков, очерченные кружком завораживающей янтарной радужки.
Неизведанные потемки чужой души. Непокоренная никем прежде высота. По-детски трогательная, не познавшая грязи и восторга грехопадения, верная своим абсурдным идеям, замешанным на добре и всепрощении.
И он собирался выяснить, что скрывается за фасадом из концентрированной вежливости.
Только достижение цели имеет значение.
Не существовало для Жукова такого понятия, как «отступление». Ведь так?..Смутное сомнение точило изнутри саму основу Жукова, его природу, все, что он из себя представлял; заводило его в логический тупик. И причина тому – доверчивые глаза редкого медового оттенка, генетическая шутка.
Жуков, да ты пьян.Легкая тошнота это только подтверждала. Зря он водку с коньяком смешал.Ошибкой было недооценивать Достоевского. Такие люди встают во главе религиозных сект, заражая своей губительной философией умы фанатиков, пропитывая их мозги своими проповедями, завлекая обманчивыми обещаниями рая, делая из них послушных марионеток без собственного мнения, слабовольное дерьмо.
Он должен задушить в себе сомнение, не дать ему превратить себя в колеблющегося юнца.
«Ты, кто так ненавидит зло, сам стал им для меня».- Что-то не так?
Жуков обращает внимание, что все еще стискивает запястье Достоевского. Надо же, протащил его через весь клуб как на буксире. Жуков выпускает его, восстанавливая связь с реальностью. Достоевский механически накрывает ладонью покрасневшее запястье, будто если не сможет его видеть, оно перестанет ныть.
Останется синяк. На память.А вот Жуков сегодня же вычеркнет Достоевского из своей памяти, предварительно заполучив главный приз.Жуков отпер дверь ключом, заимствованным у Наполеона, и Достоевский напрягся, как пловец перед прыжком.
- Штирлиц сказал, чтобы я подождал его здесь, пока он не уладит свои дела?
- Ты мне не веришь? – уклончиво говорит Жуков, переключая Достоевского со Штирлица на себя.
Достоевский виновато улыбается и торопливо проходит внутрь.
Первое, что бросается в глаза – гигантский аквариум, разделивший комнату пополам. Выступают из тени контуры изысканной мебели, подсвеченные тусклыми лампами, мирно гудит под потолком кондиционер, в аквариуме бормочет фильтр, гоняя воду по бесконечному кругу. По стенам плывут размытые голубые всполохи, перетекают по картинам маринистов и диванам, танцуют на зеркальной поверхности журнального столика, отчего создавалось впечатление, что комната дышит.Достоевский зачарованно оглядывается.Тайная обитель, где король отдыхал от своей свиты и придворных. Тщательно хранимый Наполеоном оазис покоя, его священная земля, в которую заказана дорога всем, кроме хозяина клуба. Но у Жукова при полном отсутствии красноречия имелся дар убеждения.- Это… потрясающе, - прошептал Достоевский, прильнув к стеклу аквариума с восхищением ребенка, впервые оказавшегося в океанариуме.Жуков пожимает плечами. Красота – она либо есть, либо ее нет. Что тут обсуждать?Жуков опускается в большое кресло, проваливаясь в черноту, что неизменно ждет за закрытыми веками. Живот скрутило в предчувствии неминуемого приступа тошноты.
- Вы в порядке?
Что, тропические рыбки уже надоели?Там, за плотно сомкнутыми веками, неловко переминался с ноги на ногу Достоевский.
- Позвать кого-нибудь? Принести воды?Жуков открыл глаза и подумал, что ему нравится видеть Достоевского растерянным, будто это было расплатой за тот бардак, что бездомный студент учинил в его голове.