Цепочка (1/1)

Мама, — сейчас в голове только её гордая спина и непрощающий взгляд, — ещё в детстве говорила, что у неё удивительная способность притягивать к себе плохие компании. Когда во дворе Яна разбивала коленки. Когда в первом классе получила первую двойку из-за мальчишки, который первый начал задирать её на уроке. Когда подружки пробовали впервые курить, неумело удерживая купленные старшеклассниками сиги веткой, чтобы не провоняли пальцы.Мама всегда знала лучше. Мама всегда была права.И когда Яна впервые пробует кислоту на чьей-то вечеринке, в огромном доме богатых предков одноклассника, за две недели до выпускного, до будущего, у Яны за душой нет ничего кроме родительских на неё планов и мальчика с голубыми глазами, который рассказывает красивые сказки и называет её своей малышкой. Она чувствует себя героиней клипа: с неоновыми огнями, устойчивыми битами и приличным бюджетом; всё это кажется баловством, забавной шуткой и самостоятельным решением.Она смотрит на мальчика, что пьяно улыбается в сантиметрах от её лица, и совершает первый шаг к дну.После экзаменов она стынет под строгим взглядом матери и раздраженным отца, замирает, сцепляя руки между собой, глушит порыв вскочить и плакать, говорить, что ей всего-то нужна гребаная любовь, то, что предлагал мальчик, то, что предлагают ей все эти люди, которые попадаются на пути.(Они не предлагают ничего даже близкого к любви. Яна понимает это чуть позже).— Ты вляпалась в плохую компанию. Этот парень, как его, Данила? Он плохо на тебя влияет. Мы с отцом приняли решение, что дальше образование ты будешь получать заграницей. В Праге есть неплохой университет с интернациональной программой, как раз попрактикуешь язык.— А меня спросить не хотели?— Это ради твоего блага.От неё избавляются, как от породистой шавки, сбрасывают балластом, который только мешает, и не пытаются понять. К этому, наверное, надо было давно привыкнуть.***Искать не приходится — цепочка складывается сама собой от однокурсников с золотыми картами, которые так же, как она, почти не посещают лекции и изучают местную культуру через клубы и бары. Они не друзья, даже не приятели, но Яне не нужно притворяться и пытаться прыгнуть выше головы. Она спит, с кем ей хочется, она пьёт ликёр прямо из бутылки и курит с чужих рук.Мама сказала бы, что она снова вляпалась в дерьмовую компанию, но пошла бы она. Пошла бы.— Я-я-я-на, — тянет первую гласную девчонка, с которой они просыпаются вместе в отеле в Амстердаме, и от них обеих пасёт травкой, потом и очень плохими решениями.Яна зарывается лицом в подушку и позволяет себе ни о чём не думать.***Она не чувствует ни дрожи, ни бабочек, когда видит Илью впервые, когда впервые с ним говорит и взаимодействует. Её всё ещё полощет от, сука, почти выстрела в собственного отца и отходняка после непрекращающихся тусовок. Цепочка проходит через Глеба и замыкается на Илье, только Яна ещё этого не знает. Она смотрит мутным взглядом на Илью, который выбешивает её в первую же встречу, весь такой просветлённый и положительный.Яна замечает, что он не такой правильный чуть позже, когда он посылает её и матерится, когда он смотрит на неё так, словно хочет придушить голыми руками, когда его глаза выжигают в ней дыру, а он сдерживается.Он сдерживается, он не хочет Яну хотеть. Никто в здравом уме. Никто и никогда, вот такая она жалкая.Илья играет в хорошего парня и кладет руку на ручку машины, перекрывая ей путь.— Пусти.У Яны в организме треть бутылки водки, — этого не достаточно, — но она видит чётко, как Илья заостряет взгляд на её лице, как скользит от глаз по щекам, по скулам, по носу, по шее, осознанно избегает губ и произносит:— Я не дам тебе сесть за руль.Горло сушит, пальцы сжимают с силой горлышко. Нужно нападать и царапаться, прятать уязвимость за дерзостью и грубостью, чтобы Илье перестал смотреть на неё так.Будто не всё равно.— Боишься, что я разобьюсь? — голос сипит на последнем слоге. Илья раздраженно вздыхает.— Боюсь, что убьёшь кого-нибудь.Ну, да, на неё же всем плевать. Яна закусывает губу изнутри и идёт к пассажирскому, прижимая к себе бутылку.***У неё в руке всего лишь сигарета, которую она растягивает, как изысканный десерт, смакует долго и вдумчиво, вместо того, чтобы скурить в несколько тяг. Яна признается сама себе, что это её повод стоять здесь и делать вид, что очень занята. Она проводит эксперимент и не лжёт сама себе, толкает себя прямо в правду лбом. Может, это форма мазохизма.Илья снова смотрит, кидает косые взгляды на её профиль, ждёт, когда она покается или выведет его снова. Но Яна только тянет дым, а после нарочито медленно поворачивается к нему.Он обычный — лицо, которое не запомнишь, настолько оно простое, невыразительное. Но её тянет бешено, тянет узнать, потрогать, почувствовать, поговорить. Он единственный, кто её может принять такой, кто вопреки и по-настоящему. Ей почему-то кажется, что это так. Внутренняя чуйка.— Ну? Скажи мне, раз ты такой умный, что же мне делать?Илья берёт на раздумья меньше минуты — время достаточное, чтобы залипнуть на то, как она выпускает дым ртом, и моргнуть, прежде чем сформировать ответ.— Вырасти. Нести ответственность за свои решения.Яне смешно с его уроков. Он сам такой же, как она, зависимый и потерявшийся. Не думает о своей Оленьке совершенно, когда стоит вот так с ней и почти касается пальцами её руки.Сдерживается. Едва-едва.— Ага. У тебя же это так хорошо получается самого, да, Илья?За рёбрами всего слишком много, оно разъедает и рвётся наружу, когда Яна думала, что полая внутри. Она отталкивает, но Илья в этот раз сокращает расстояние вместо того, чтобы его умножить. Наклоняется к её лицу, задевает губами губы, и у Яны дрожит рука, в которой зажат окурок, застывает на весу, пока Илья делает паузу, на пару сантиметров отстраняется, с немым вопросом в глазах, а после целует реально, намеренно, мнёт губы и раскрывает языком рот.Мама всегда говорила, что Яна выбирает плохие компании. Но, пожалуй, они все ничто, потому что Илья — это самая худшая из них.