Виновники (торжества) (1/1)

— Это обязательно. На таких вечерах, какими бы скучными они ни были, легко найти новых клиентов, — Лена поправляет воротник его рубашки, когда объясняет причины тащиться на благотворительный вечер, полный лицемерия и богачей с пухлыми кошельками.Лена вгрызается в него, как в новый прибыльный проект. Он для неё — терапия. Илье хорошо знакома эта необходимость делать что-то, потому что иначе дно и темнота, удушающее одиночество и диалоги с самим собой. Он это проходил.Проходит.Лена считает, что его нужно рекламировать, как новое средство от боли в голове — поставить рекламу на повтор, чтобы его рожа снилась в кошмарных снах.Он позволяет ей все эти приготовления и попытки сделать из него что-то презентабельнее обычного алкоголика.— Разве они не сами тебя находят?— Ничего не происходит само собой.Он молчит и думает, снова и как-то невпопад о том, что эти рубашки, дорогие пальто и итальянские ботинки — совсем не о нём, но он всё равно их примеряет. Настойчиво думает о девочке с папой чиновником и о том, что она могла бы увидеть его таким: успешным и прилизанным, она бы взглянула на него по-другому. Может, пожалела бы, что сбежала.Это желание причинить ей боль, отомстить, оно горькое и сидит в печёнках. За гневом и обидой сидит жалкая и свербящая тоска по ней. Он бы хотел, наверное, снова оказаться в той её комнате с приставкой в руках, в залитом солнцем пространстве, в теплом коконе из проклевывающейся нежности. Она была потерянной и запутавшейся, но, даже несмотря на это, очень честной в том, какая она есть. Без притворства и масок.Зато Илья сейчас бьёт все рекорды, когда послушно идёт за Леной, где она будет презентовать свои книгу и тренинги, на которые придут эти лжецы и подлецы, которым хочется успокоить свою совесть. Он хотел помогать жить, а в итоге помогает разрушать и ходить по головам.Такая себе мораль, если честно.Он не допускал мысли о том, что может увидеть Яну сегодня. В его голове эти миры не сталкивались, он к её отсутствию успел за полгода привыкнуть и срастись с ним. Но вот она здесь, и он не может не смотреть.Лобов вводит её в общество как красивую куклу. В общество, которому она принадлежит гораздо больше, чем они оба — притворяющиеся, что понимают правила игры. Бандит и шарлотан, с мужиками ей, конечно, не везёт абсолютно.Кирилл ведёт её так, словно весь этот вечер — демонстрация, где не хватает только ковровой дорожки. Яна выглядит совсем не такой, какой Илья её помнит (и какой он видел её неделю назад в огромном доме её нового мужа). И дело не в платье, что не показывает ни единого лишнего сантиметра, которое чуждо девчонке, которая трахалась в клубах и курила рот в рот, в платье с закрытой шеей и руками, с длиной ниже колена и без единого намёка на ту девчонку, прыгающую в реку с моста. Дело вовсе не во внешней мишуре.Дело в том, как Яна держит себя — как даже не пытается улыбаться, как напрягает плечи, как едва заметно вздрагивает, когда Кирилл наклоняется к её уху.Илья сжимает кулаки. Внутри поднимается ярость, пресловутое "моё" в адрес чужой (уже) жены, поднимается примитивное желание разбить самодовольное лицо Кирилла и утащить Яну подальше от всего этого.Он почти это делает, наплевав на все приличия и последствия. Но после — ловит её взгляд через весь зал.Он представлял, что не будет больно. Фантазировал о том, как полгода бы стёрлись, как она бы стала, наконец, его. Они бы справились с зависимостями. Со всем и всеми.Илья бы мог простить и понять, если бы Кирилл был нормальным. Если бы он не был в два раза её старше, если бы он не был бандитом, если бы у него не было проблем с головой. Илья смог бы осознать её выбор, может, смог бы отпустить.(Никогда не смог бы. Не до конца.)Но Кирилл — это тот, кто преследовал её и едва не прикончил. Внутри от этого холодно и тошно, особенно когда Илья идёт прямо к ним, почти не замечая, что Лена обеспокоенно смотрит и торопится за ним.— Ты куда, Илья?Она спасает ситуацию, когда они оказываются возле Лобова и Яны, ведёт разговор, давая Илье отдышаться и взять себя в руки. У Кирилла цепкий взгляд, но он говорит спокойно и обнимает Яну за талию за рукой, словно хочет кому-то доказать.— Вот вывез молодую супругу в столицу. Соскучилась она по большому городу. У нас в Кемерово развлечений-то особо нет.От его улыбки жутко, и Илья переводит взгляд на Яну, которая молчит всё это время. Он пытается увидеть что-то за её пустым выражением на лице, за отсутствием жизни и хоть какой-то реакции. Она отгораживается специально, в несвойственном ей подчинении.Илья хмыкает.— И надолго вы здесь?Отвечает, разумеется, Кирилл. Разумеется, плавным и ровным голосом. Разумеется, продолжая держать Яну за талию.— На пару недель. Больше здесь делать нечего. Правда, милая?— Правда, милый.У неё слова выходят хрипло и с нажимом, но Илья вдруг видит в них сопротивление — ту девчонку просто так не затолкать внутрь и не переделать. Она изображает жену нарочито плохо, как откровенно бездарная актриса, и это видят все.Видит и её муж.Илья действует безрассудно и, очевидно, по велению прихоти. Без предисловий вытягивает ладонь вперед и, глядя только на Яну, обращается к Лобову:— Я украду вашу жену на танец?Вокруг них целый банкетный зал и сцен здесь никто устраивать не будет. По крайней мере, Илья делает ставки именно на это. Рука Кирилла перемещается Яне на плечо, сжимает, и Яна сдвигает челюсть. Илья почти вскипает от того, что ей очевидно больно.— Да, пусть танцуют, а я пока украду вас, — сглаживает Лена, видимо, ощутив, как воздух вокруг них трещит от напряжения. Кирилл опасно блестит глазами и тянет улыбку, медленно и нехотя убирает руку.Он весь — угроза, воплощенная в человеке.— Один танец.Они отходят к нескольким покачивающимся медленно парам, и биение сердца гулко отдаёт в ушах. Последняя встреча прошла отвратительно, но сейчас Яна выглядит скорее раздраженной, чем покорной и смирившейся. А значит, это она настоящая.Илья опускает руку ей на талию, — это пожалуй, самое невинное касание, которое они себе когда-либо позволяли, — и чувствует, как спину сверлит взгляд Лобова. Руки Яны на его плечах, но расстояние — непреодолимое и огромное, как если бы они были незнакомы.Он ненавидит это. Эти обстоятельства, этот вечер, этого Кирилла и это бессилие.— Не стоило. Ты его не знаешь, он не оставит этого так.— Мы просто танцуем.У Яны взрослый взгляд. Гораздо более осознанный, чем был раньше. Она вся будто стала старше и мудрее, перешагнула через себя и тот бунт, который устраивала. Илья не знает, как к ней относиться, но равнодушием тут и не пахнет.Он просто ещё не привык к новой её версии, но отчаянно и как-то припадочно хочет её узнать. В его к ней отношении всегда было что-то животное, нечеловеческое, будто бы насильное. Словно он отмахивается от неё и борется со стихией, которую невозможно преодолеть.— Не просто.— Тогда я всё равно не боюсь. Пусть видит. Он что, грохнет меня прямо тут? — фыркает он.Яна не смеётся. В её лице вообще нет ничего шутливого, когда она произносит:— Он может.Илья хочет, чтобы она перестала так бояться. Отпустила хотя бы на минуту, дала ему немного веры. Видит Бог, вера ему сейчас очень нужна. Пока что у Ильи есть только ненужная смелость:— Бред. И оно будет того стоить.Яна сжимает губы и качает головой, а он разглядывает её в этом новом образе чьей-то жены. Обращает внимание на отросшие волосы, на минимальный макияж, на опущенные уголки глаз, на искусанные губы. Опускается глазами ниже к шее, которую целовал, кусал и потом зализывал укусы, пусть и всего единожды, к ямке, где шея переходит в плечи, к рукам... На коже, где поднялись рукава, разные пятна от фиолетового до желтого, как акварельные разводы. Он быстро поднимает взгляд обратно к её глазам, цедит сквозь зубы, зная заранее ответ:— Это?..Яна выдыхает, и он чувствует, как она интуитивно подалась ближе к нему, а потом, опомнившись отшатнулась.— Ничего не говори. Я знала, что так будет.Он успокаивал себя мыслями, что она живёт неплохо. Может, в золотой клетке, но в той, которую выбрала сама. Илья откровенно и осознанно обманывался и закрывал глаза на очевидное, а сейчас это "очевидное" больно врезается в него с разгону.Он хотел бы не заботиться. Правда.— Я убью его.Кирилл стоит с Леной у столов с закусками чуть поодаль. В это мгновение он не смотрит на них, хотя, конечно, наблюдал до этого. Яна рукой чуть сильнее давит, вынуждая посмотреть на неё.— Илья! Ничего ты ему не сделаешь, я тебе запрещаю.— То есть тебе нормально, что он тебя как боксёрскую грушу использует?Она вздыхает и поджимает губы. глупо злиться на неё сейчас за это решение. Если он хотел, чтобы она была наказана, то вот её наказание. Только Илья не рад. Совсем-совсем не рад.Он сглатывает и силой заставляет себя успокоиться. Нужно думать, что делать дальше, оставлять так нельзя. Яна, сколько бы дерьма не творила, как бы не играла с людьми когда-то, ему очень важна. Это преуменьшение, просто более громким словам и мыслям сейчас не время и не место.Сейчас нужно немного успокоиться. Илья опускает голову к её руке, что по-прежнему сжимает его плечо. Касается губами кожи, чтобы без разговоров выразить признание. Оно ломает их обоих — придавливает весом и значимостью.Яна приоткрывает рот, но ничего не говорит, только смотрит широко распахнутыми глазами.— Что-нибудь придумаем.Придётся постараться, чтобы выполнить это обещание. Придётся очень постараться.