VI. Я ошибаюсь (1/1)
Мне было ровно на шестнадцать лихо прожженных лет больше. Когда Грейс родилась, ее брат уже знал несколько основных законов физики, а я - еще круче - водил отцовский мотоцикл и катал на нем цыпочек. Сейчас нас это не волновало.
После абсурдного, сбившего меня с толку вечера в ?хонки-тонке? в нашей жизни появился целый ритуал: перед уходом на работу и перед сном дарить друг другу короткие, но трепетные поцелуи. И ничего более. Мне такой расклад пришелся по душе, хотя часто в голове крутилась довольно глупая, смешная мысль: а вдруг с каждым поцелуем я отнимал доли ее драгоценной жизни? Как фотография - душу суеверного индейца. Прикосновения Грейси говорили об обратном.
*Вздорной рыжей девице было тяжело уживаться не только с обитателями современного общества, но и с его изобретениями. Ретроградка до мозга костей, она ненавидела людей, продававших свою жизнь компьютерам, ненавидела и самих бездушных машин, светивших в лицо холодным синеватым экраном. Поэтому в доме множились исписанные листочки дешевой бумаги, росли маленькими горками повсюду: на полках, комодах, в ящиках и даже под диваном. Мои старые письма она любовно хранила в маленьком деревянном сундучке: удивительно, как они только туда поместились.
- Если ты выкинешь хотя бы одно, я с тобой порву, - предупреждение прозвучало как угроза. Да ладно, я бы ей еще тысячу написал взамен одного!*Я не рвался к чему-то грандиозному: наш с Грейс крошечный мир стал той зоной комфорта, из которой выходить вовсе не хотелось.А между тем мне на днях должно было стукнуть тридцать восемь. Меня это не расстраивало, конечно же, но с ней рядом кто угодно показался бы издыхавшим стариком. Хотя на самом деле мешки под глазами у Грейси становились все ярче, все больше, кожа грубела от постоянного контакта с водой и чистящими средствами, а над переносицей давно уже залегли первые морщинки. Правда, этого сам я не замечал: принял ?нелестную? правду лишь со слов самой Грейс. Про себя даже хохотнул: мол, тебе ли жаловаться, эй, посмотри на меня и захлопнись! В последнее время я видел ее сквозь призму невероятного, неземного света и не верил правде.*Когда я нашел у себя на кровати маленькое фетровое сердце-подушечку с вышитыми на нем моими инициалами, то даже ругнулся вслух. Ну, а как надо было отреагировать на эту детскую плюшку? А конверт с неотправленным письмом вообще заметил не сразу: смахнул его сдуру на пол. Посмотрел на дату и не смог сдержать улыбку: шесть лет назад ко мне должно было это прийти, но что-то не срослось.?Мне будет грустно, если сердце выпотрошат при проверке. Там только вата, наркотиков и отмычек нет, не беспокойся. Просто, чтобы ты помнил о хорошей стороне этой жизни?, - писала мне еще шестнадцатилетняя Грейси.
Хотелось подарить ей поцелуй благодарности в ответ, но бесноватая девчонка уже улизнула на работу - в мой внеплановый выходной. Вечно противоречила сама себе. Мне стало обидно, на ровном месте.*На прибавку к своей зарплате я хотел сводить Грейс в ресторан, отпраздновать как-то этот вполне обычный день. То, что она сбежала от меня, променяв на свою сраную кафешку, коварно породило бессмысленную, но ядовитую злость. Все-таки иногда было тяжело понимать и принимать ее закидоны. Поэтому я отхлебнул припрятанного за диваном вискаря, зачем-то набриолинил волосы, приоделся и, оставив Грейси короткую идиотскую записку, смылся из дома в гордом одиночестве.
Видно, Богу было так угодно, что я в тот день так и не опустился до откровенного грехопадения. Разве что, чуть-чуть приложился к бутылке, а потом поганым образом поскользнулся на каком-то дерьме и со всей дури укатился прямо в одну из вонючих грязных канав, очисткой который обычно занимался. В таком виде возвращаться домой было стыдно. Совесть мучила меня, но я опять неправильно понял ее сигналы. Блядство.*За мной тоже числилось одно неотправленное письмо, даже более того – ненаписанное, но спустя столько-то лет я все равно мог спокойно воспроизвести его по памяти. Когда меня страшно заебала моя совесть, и в голову ко мне пришли эти дурацкие строчки. Грейс все-таки получила их.Надо было порвать к чертовой матери эту записку! Но, правда, что дальше? Мы шли к чему-то, медленно, но верно, только моя задрипанная совесть мучила меня. Возвращаясь домой, я с отвращением чувствовал, что внутри меня словно ожил и начался уверенно копошиться разлагавшийся труп.*Грейси постоянно ворчала, что ей не нравятся мои книги, а сама врала мне и втихаря читала их. За этим ее и застал, вернувшись домой. А еще, что хуже, заплаканную и неопрятную, с моей дерьмовой бумажкой в дрожавшем кулаке. Я впервые видел настоящую, резкую, жгучую боль - в расширенных от ужаса глазах.- Грейс... Грейси, я написал это все от пьяной балды, был не прав. Забудь, - мне самому было просто охуенно больно и горько, ведь спонтанная дурь моя выжигала мне кислотой истерзанное сердце.- Что у тебя с лицом? - девушка уже направлялась ко мне, и я буквально слышал клокот, бурление беспощадной огненной лавы в ее груди.
- С лицом? Смешно, да.- У тебя на нем дерьмо, - а пощечины я не получил, хотя ожидал. - Дигнэн, не решай за меня. Не любишь меня, не хочешь? Тогда скажи, как есть.- Люблю, - и у меня немного отлегло от сердца. – И остальное тоже.- Иногда я действительно думаю, что ненавижу, просто ненавижу тебя, придурок.Мое грязное лицо, заляпанное чем-то мерзким, она целовала как икону - кротко, неторопливо. Не боялась испачкаться, покрывая поцелуями загаженный лик потенциального мученика.
Мне пришлось оттолкнуть ее, чтобы не изгваздать об себя окончательно, и устало поплестись в ванную.