Тупик. (1/1)

Марат подошел к кафе «Гора», когда на часах было ровно семь вечера. Чуть было не опоздал из-за того, что никак не могли найти в библиотеке пресловутый учебник, автором которого был профессор, занимающийся особым видом исследований в области химии. После морозной вечерней улицы, на Ветрова пахнуло удушливым шашлычным теплом из помещения.

- Здорово, Ветер! Чего опаздываешь? Мы уже хотели без тебя начинать, – сказал Сергей, кивая Марату на место за столиком рядом с Артёмом. - Простите, парни. Долбаный учебник не находился, – Ветров помахал в воздухе пакетом в доказательство своей невиновности. - Что-то ты, по-моему, заботанел в последнее время, – хмыкнул красноносый от насморка Андрей, потягивая пиво из бутылки. - Да ну, куда там! – махнул рукой Марат. - Всё, проехали эту тему! – вмешался Днепров, – А то так языки можно вечно чесать. Мы здесь вообще-то собрались, чтобы... - ...Отпраздновать бракосочетание! – фыркнув, вставил Артём. Сергей зарычал, как разбуженный медведь: - Не, ну хватит уже! - Ладно, парни, тихо, – сказал Марат, и все наконец-то успокоились. - У нас серьезное дело. До фестиваля осталось меньше недели, и у нас есть на данный момент только предполагаемый текст песни, но ни музыки, ни манеры исполнения еще не придумано, я уже молчу о репетициях... - Насчет манеры исполнения можешь не беспокоиться, – сказал Лед, негромким голосом однако перекрывая трубный голос Сергея, – Я уже всё продумал. На повестке дня остаётся музыка. Днепров поднял брови, но тут же вернул их обратно: - Даже так?.. Отлично. Хм, с чего начнем, а, Лёд? - Начнем, пожалуй, с того, что каждый прочитает текст песни, и скажет мне свое мнение по поводу ее содержания, – он достал из-под стола белый пакет. Марат медленно расширил глаза. Точно такой же пакет сегодня был у того Кая – друга Лины. - Я сделал копии для всех, чтобы не гонять по кругу... - он достал из пакета бумажные листы, и раздал всем. Ветров взял свой, и, делая вид, что начал читать, украдкой посмотрел на Льда исподлобья. «Точно такие же платиновые волосы... и даже лежат у основания шеи также!», - он опустил взгляд на текст песни, и тут же снова поднял: «Очертания подбородка, по-моему, такие же, губы тоже... Блин, у меня глюки, или это то, о чем я думаю?», - он, наконец, начал читать текст песни: «Бархатность тьмы... Ты дышишь рядом, читая меня. Не устраняя ни метра, в мучении, Я жду, пока ты приходишь в себя. О, подари же мне эту бархатность, Смотрящую из самых глубин твоих сумрачных глаз! Дьявол, быть может, меня покоряет, Но не скажи, что не знаешь всех фраз. Одно твое слово – и я стану тьмою. Тишиной будет голос слышаться мой. Волнуя твой слух, я проникну в тебя, И, сжав твое сердце, окружу темнотой.

Бархатность тьмы... Так подари же мне эту бархатность, Смотрящую из самых глубин твоих сумрачных глаз! Дьявол, быть может, меня покоряет, Но не скажи, что не знаешь всех фраз. Ты разум мой прогнал, словно экзорцизма мастер. Ногтями даря ласки, уничтожаешь зря. И в сеть твою попал я, не снимая маски. Ты держишься то ближе, то дальше от меня. О, кружевность ночи – ты поглоти мой разум! О, жар холодной тьмы – тебя я снова жду! Словно наркотик страстный Тебя я принимаю, Свечой я снова таю, Пощады не прошу. Так подари же мне эту бархатность, Смотрящую из самых глубин твоих сумрачных глаз! Дьявол, быть может, меня покоряет, Но не скажи, что не знаешь всех фраз. Скрой все зеркальные взгляды в ладони. Их не найти в этом блеске из тьмы. И рассвет в этом мире наступит не скоро, Пока будем здесь одни только мы...». Ветров почувствовал, как его лицо стремительно заливает краска, и он никак не мог этому препятствовать. «А-а?! Это... это...» - ему захотелось скомкать лист, и зашвырнуть его подальше, а еще лучше - утопить в ближайшей же чашке с кофе. В голову ничего не лезло, кроме: «Грёбаный стыд!.. Бля-я... Твою мать...». - У меня шок, – наконец, сказал Сергей, глядя круглыми глазами на текст песни, – Лёд, это точно ты написал? Что за сопли?! Ты был подшофе и в тебя вселился дух тринадцатилетней школьницы?! - Отвратно, не правда ли? – ехидно улыбнулся тот. Марат, держащий холодную после мороза руку у раскалившейся щеки, скосил на Лунковского взгляд: «И снова эта его улыбочка, не предвещающая ничего хорошего. На худой конец, безобидного», - ему захотелось возвести глаза к потолку.Отвратной песню назвать было нельзя. Этому вообще невозможно было подобрать названия! - Нет, она не отвратная, просто... Ну сопли же! И я не совсем понял, о чём тут поётся. Слова красивые, но смысл... Но, стиль... И она... в общем, странная какая-то, Лёд... - он растерянно и почти беспомощно посмотрел на ухмыляющегося Руслана, – Что ты, гад, ухмыляешься? Я серьезно! Это совсем не похоже на остальные твои песни. Она какая-то... - Примитивная, – подсказал Лед. - Примитивная? – удивился Сергей. - Именно, – кивнул тот, – Я вам и остальные песни всегда растолковывал, поскольку смысл никогда не лежал на поверхности, а эта... Тут всё на виду, вот только сам этот смысл несколько неординарный, поэтому вы, в частности мужики, не догоняете, о чём она. Зато девушки... дай любой этот текст, и она с первого прочтения всё поймет. Согласен, могло бы быть и лучше, но подобных текстов я раньше никогда не писал, тем более, с двойным дном. Это всё равно что написать два стихотворения на разные темы, и переплести их в одно, попутно накрыв сверху полупрозрачной тканью. - Твои метафоры меня, конечно, не достигают, но насчет двойного дна мне идея нравится, – протянул Днепров, просматривая повторно текст песни, – А в чем её смысл? - А ты подойди к любой девушке, дай ей прочитать, и она тебе всё сама скажет, – хмыкнул Лёд, – Боюсь, от меня это будет слышаться слишком абсурдно. - Хех, ну, раз такие тайны... - ухмыльнулся Сергей, и встав со стула, направился в противоположный конец кафе, где в углу за столиком сидели две девушки лет двадцати и, хихикая, о чём-то болтали. Вся группа с интересом следила за тем, как Днепров подходит к подружкам, и что-то сказав им, даёт лист. Те, удивлённо косясь на него, явно ошарашенные неожиданной просьбой, приняли лист, и углубились в чтение. - Ого! – взвизгнула одна через минуту, – Кто это написал?! - Ну и дела... – другая, приложив ладони к лицу, кусала губы, сдерживая не то нервный, не то смущённый смех. - Девчонки, о чём там? – не вытерпел Сергей, переминающийся с ноги на ногу. Те разом подняли головы, и, хихикая, ответили хором: - Про геев. - Чтоо?! Бля... Лёд, я тебя урою, сволочь! Сергея в этот момент надо было видеть: рожа багровая, глаза круглые, как у карпа, рот то открывается, то закрывается – рыба, выброшенная на берег, один в один! Все члены группы, услышав слова девушек, пару секунд молчали, находясь в шоке, а после так и покатились. Не смеялись только Марат и Лёд – тот только снисходительно улыбался, глядя на ситуацию. Марат же втихую пытался не умереть со стыда, хотя щёки уже переставали предательски гореть. А вот Андрей и Артём просто падали со стульев: - Ну ты даешь, Лёд! – выдавил Андрей, – И ты хочешь сказать, что нас допустят на фестиваль с подобной пропагандой?! – он уже переставал смеяться, набирая воздуха в легкие. - Нет, не допустят, если узнают, – с хитрой улыбкой отозвался Лёд, – Но кто поймет, в чём, собственно, дело?Вы поняли, пока вам не сказали? Нет. А вот девушки поняли, и, как видите, оценили, – он посмотрел на столик в углу. Девушки все так же хихикали, и лица у них были все еще красные, – Так что не тряситесь. Если риск оправдается, то мы выиграем гораздо больше, чем затратим. Учтите еще, что я придумал манеру исполнения. Она усилит эффект, плюс я также подумал насчет некоторых ключевых моментов, которые нужно будет вставить в музыку, чтобы всё было, как надо. Это мы с вами и согласуем. Насчёт манеры исполнения я пока говорить ничего не буду – сначала музыка нужна. Итак, объясню, зачем я написал именно такую песню... – и Лёд рассказал всем тоже самое, что и Марату вчера вечером и сегодня утром на кухне. После они думали насчет музыки. Лёд рассказал всё, что связано с атмосферой песни, насчет его «ключевых моментов». Это были звуковые эффекты, и все они сильно не выделялись на общем фоне, действуя, как говорил Лунковский «на подсознание». Марата вообще удивлял его необычный подход к написанию музыки. Руслан делал такой тщательный анализ всего, опираясь на биологию, химию и психологию, словно это было составление парфюма, а не придумывание музыки. Ветров вообще не понимал, к чему было так усложнять себе жизнь, но остальные слушали Льда очень внимательно, словно всё, что он говорил, было секретом создания философского камня. «Кошмар... - подумал Марат, к концу собрания, - И это всё говорил он? Нет, серьёзно? Он так заморачивается, просто ужас. Неужели все эти его идеи сработают? Влияние на подсознание... ха!». Все начали собираться, и после, добравшись до общежития, распрощались до следующего раза. Андрей и Артём торжественно пообещали, что сделают всё в лучшем виде. - Нет, ну ты меня, конечно, убил сегодня. Ну, ладно, в конце концов, твои песни всегда имели успех среди наших. Посмотрим, как их воспримет широкая публика. Бывайте! – хмыкнул Сергей, и, махнув на прощание рукой, отчалил в свое здание. Лёд открыл дверь квартиры, и зашёл внутрь, щелкнув выключателем и освещая комнату. - И как это понимать?! – возмутился Марат, – Что за муть ты написал?! Да еще и тему выбрал – волосы на голове дыбом встают! Думаешь, это годится для фестиваля?! - Ну раз ты у нас такой умный, - парировал Лед, бросая взгляд холодных глаз через плечо, – То, может, сам напишешь? Может, у тебя получится лучше, чем у меня. И потом... - губы Руслана изогнула издевательская усмешка, – Какова муза, таково и произведение. Марат чуть не подавился от возмущения, услышав это. - Так что делай выводы сам, – Лёд ушел в основную комнату, а Ветров открыл входную дверь, и вышел, хлопнув ею. Он спустился по лестнице вниз, нашаривая на ходу в кармане пачку сигарет. Марат не курил, но сейчас его душила такая злость, что как справиться с ней по-другому, не нанося никому и ничему вреда, он не знал, и потому выбрал на его взгляд меньшее из двух зол. На этот случай в кармане он держал сигареты. И вот они понадобились. «Гад! Вот гад! - кипятился он про себя, затягиваясь, и игнорируя возмущенное блеяние консьержки из будки по поводу дыма. Марат вышел из подъезда, и сел на скамейку, - Такое чувство, что он хочет меня... нет, не унизить, а... уничтожить!.. - Ветров выкинул недокуренную даже до половины сигарету, и начал новую, - Совершенно невыносимый! Что это за существо?! Чего он хочет достигнуть, ведя себя как последняя сволочь?! Зачем он это делает?! И, почему он жалит меня больше, чем остальных? И вообще, с какой стати меня это волнует?! Какого черта я вообще заморачиваюсь по этому поводу, из-за какого-то там заносчивого кретина? Какого...», - подняв глаза вверх, он наткнулся взглядом на одно из больших окон, которыми был примечателен их корпус. В нем горел свет, и сбоку, прислонившись плечом к раме, и скрестив руки на груди, стоял темный силуэт с торчащими в разные стороны загибающимися к концам волосами. Человек смотрел вниз, и Марат готов был поклясться, что видит, как тот улыбается. «Сволочь!», - он смял пачку, и швырнув ее в урну, возвратился в подъезд, и поднялся в квартиру. - Ну что, спустил пар? – хмыкнул Лёд, когда Ветров, скинув куртку, вошел в комнату. - Помолчал бы, мальчик Кай, – зло парировал Марат, сузив глаза.В лице Льда что-то переменилось, словно он испугался. - Да-да, я знаю, что тогда, на Чистых прудах, это был ты. - Я совершенно не понимаю, о чём ты, – невозмутимо ответил Лунковский, скрестив руки на груди. Марат ухмыльнулся: - Вот только не надо гнать! А то я не узнал тебя, с твоими этими замашками! Лучше скажи, почему ты скрываешься? Почему скрываешь то, куда ты исчезаешь всё время? Почему не показываешься людям таким, каков ты есть? Зачем тебе весь этот спектакль, а, Руслан?! Тот невольно поднял взгляд на звук своего имени. - Ты не различаешь то, где заканчиваюсь я и начинается спектакль, – голос был тихим, но в нем теперь совершенно не было острых иголок. Их убрали, и остался один снег, - Если ты не различаешь границы, то тогда не спеши с выводами. Ты слишком нетерпелив, Марат. Спешишь всё сделать, спешишь жить, и упускаешь то, что можно поймать, только остановившись, – он смотрел Ветрову в глаза, и тот ощущал, что с каждой секундой его негатив и злость, раздражение, желание прибить кого-нибудь исчезают, и появляется ощущение какой-то слабости, словно ты, как атлант, держа на своих плечах небесный свод, вдруг устал, и немного силы еще остается, но колени дрожат, искушая своей слабостью бросить тяжелую ношу. Марат знал, почему вдруг ощутил свою опустошенность. Эти слова были словно произнесены не Русланом, а Майей. Абсолютно идентичная манера высказываний, эфемерность мыслей. «Они словно близнецы, причем не только по внешности, - подумал Марат, глядя на Лунковского. Он был уверен, что вид у него тупой и отсутствующий, но наваждение не отпускало, грозя поглотить его с головой, - Наверное, я ошибался, считая их совершенно разными. Они чем-то схожи, причем это что-то – самое главное - их с Майей одинаковый стержень. Что это?», - Ветров так погрузился в свои размышления, что почти не заметил, как Лёд окликнул его: - Эй, ты живой? Марат медленно поднял взгляд от пола, и обнаружил в нескольких сантиметрах от своего лицо Льда. - Что с тобой? – он пощелкал пальцами перед глазами Ветрова, слегка нахмурившись, – Тебе нехорошо? - Да нет, я в норме, – отозвался Марат, часто моргая, словно пытаясь прогнать что-то, что мешало видеть, – Просто не говори так больше. - Как? - Как она. В воздухе повисла напряженная тишина. - Я не могу, – наконец, раздался ответ, – Я не могу по-другому. - Неправда, – вздернул вверх бровь Марат, – Ты не так себя обычно ведешь и разговариваешь. Послышался смешок: - Ты, похоже, сам не знаешь, чего хочешь, – Лед покачал головой, и взяв со стола свой мобильный, направился к выходу из комнаты. Похоже, звонить кому-то. - Погоди-ка! – остановил его Ветров, – В каком смысле не знаю, чего хочу? Тот повернул голову назад. - Ты же сам хотел, чтобы я прекратил спектакль, не так ли? Ну так вот, я пошел на поводу у твоего желания, – он отвернулся, продолжил свой путь, и скрылся в дверном проеме. Удаляющиеся шаги явно двигались в направлении кухни – там сеть лучше ловила у окна. «Господи, вот наказание...», - подумал Марат, обрушиваясь на кровать. Голова у него трещала по швам, и он совершенно не знал, что думать, и как поступать. Какой-то сплошной тупик. «Тупик, сплошной тупик. Тупик. Тупик...», - как будто въевшись, вертелась фраза в голове. С кухни послышался тихий смех Лунковского, разговаривающего с кем-то по телефону. Звук, как будто где-то далеко разбивают вазу – звонкий, но не раздражающий.

Сумерки сгущались за окном.