Первый снег. (1/1)

Только оказавшись на лестничной клетке, Марат понял, что в последней реплике Льда снова была издевка. «Гад! - стиснув зубы, подумал он, - Скользкий гад!» Он знал, что этот человекоподобный кусок замерзшей воды стал примечателен лишь тем, что систематически выводил Марата из себя, но все-таки, Ветров чувствовал, что было что-то еще. Что-то словно давно забытое, но имеющее колоссальную для него важность, словно счастливые воспоминания о прошлом. Это было именно что-то, что он лелеял и грел в своей душе уже очень долгое время, но очертания этого нечто были весьма смутными._______

Светлая комната...Настолько светлая, что весенне-зимний пейзаж за окном словно являлся ее продолжением. - «Скажи мне, что тебя мучает?», - тонкие пальцы перебирают клавиши на рояле. Черный – белый, черный – белый... - «Ты о чем?», – он старается, чтобы в его голосе прозвучало как можно больше искреннего удивления. - «Ты знаешь, о чем я... - плавная, спокойная, словно дождь мелодия, зазвучала из недр рояля, – Ты можешь обмануть кого угодно, но не меня», - легкий звуковой перелив. - «Просто у меня проблема», - вдруг вырывается у него. - «Вот как... и какая же? - платиновые волосы до пояса словно продолжение белого зимнего неба... - Она в тебе?». - «Нет, - Марат накрыл своей рукой холодные белые пальцы, остановив жизнь мелодии. – В тебе». Хватит. Хватит лжи. Времени осталось так ничтожно мало - нужно сказать ей правду. Марат видит, что она знает о том, что он лжёт ей. Ей лгали все, думая, что так она не будет страдать. Они думали, что перед ними просто ребёнок, способный принять милосердную ложь. Пусть даже не во вред телу, но душа – бабочка-однодневка, заключенная в чертогах прозрачного льда, скоро замерзнет, и ложь только ускорит этот процесс. - «Снег... Последние результаты МРТ были не очень... - пробормотал он еле слышно, - Возможно, тебе осталось немного. Ты должна это знать», - внутри словно сверлит, и больно так, что дышать получается только через раз. Тут она внезапно улыбается - светло и грустно. - «Я знаю. Все ждала, когда же ты наконец перестанешь мне врать. И дождалась. И...» - она опускает глаза, и поворачиваясь к роялю, вновь начинает играть. Всегда одна и та же мелодия - что-то, кроме неё, она уже была запомнить не в состоянии, - «...И у меня есть к тебе одна просьба...»_________

- Ветров! - М? – Марат открыл глаза, и тупо посмотрел на нависшего над ним профессора. - А ну-ка, повторите, что я сейчас сказал. - Я... ну... - Марат на секунду растерялся. Слишком уж быстрое перемещение из сна в реальность. Наконец, он пришел в себя: – Я не знаю. Я случайно уснул. Извините. - Спать надо по ночам, а не по клубам шататься! – разворчался препод. Послышались тихие смешки студентов. Ветров подпер голову ладонью, и хмуро принялся записывать лекцию, параллельно, в мельчайших деталях вспоминая, что ему снилось. Подобные сны он, несмотря на болезненность их темы, всегда старался запомнить, потому что это было единственное, что осталось от того времени – воспоминания. Всегда все проходит, и остаются лишь воспоминания. «Снег... - Марат на чистом автомате записывал слова лектора, думая о своем, - ...Ты ушла, но после тебя пришел другой, но на этот раз полная тебе противоположность. Острый, холодный Лёд. Вы очень похожи - как брат с сестрой, но совершенно разные по своей сути. Первый зимний снег самый легкий, и потому теплый, даже несмотря на свою белизну. А лёд... - он, прекратив записывать лекцию, скользил взглядом по столешнице, - ...хоть и блестит ярко на солнце, но в сущности всегда холодный». Марат понял, откуда появилось его первое смятение при виде Льда, и причиной тому - сильная, почти родственная схожесть в лицах. Этот человек стал живым напоминанием Ветрову об утерянном времени._______

Так прошло два месяца. Что Марата больше всего удивляло, так это необычайная пассивность соседа по комнате. Лёд мог молчать неделями, не общаясь ни с кем – эдакий ходячий столб на тему человека. Ведь, как добросовестно вдалбливали всем чадам по всему миру на уроках обществознания учителя: «Человек – существо биосоциальное», но ко Льду этот закон словно не относился. Марату казалось, что он может и год, и пять лет находиться в полной изоляции, не завися от общества, и при этом чувствовать себя вполне комфортно. «Ну, лёд, что сказать...» - в очередной раз подумал Марат, просыпаясь утром, и обнаруживая худой и будто бы полупрозрачный силуэт напротив большого окна. Тут Ветров вытаращил глаза. На улице шел снег. Первый снег. Тут же в голове всплыли воспоминания: такой же пасмурный день, отличающийся от остальных хмурых дней своей не обычной грязной серостью, а особым, чуть голубоватым темным оттенком серого неба. - «Знаешь, сколько в небе снежинок?» - девушка, стоящая у большого окна, разделенного брусками рам на небольшие квадраты, повернула голову вправо, и чуть вверх, на его лицо. По ее, казалось бы холодным, но сверкающим веселым огоньком глазам, Марат понимает, что она сейчас скажет что-нибудь такое, что его удивит, и почувствовал лёгкую снисходительность, смешанную с чем-то странным: возможно это и можно было назвать любовью, но совсем не той, о которой пишут в каждой второй книжке. Любовь, ощущая которую, хочется просто обнять человека, и почувствовать его тепло через толстый белый свитер, чтобы убедиться в существовании живого тела, а не своего воспаленного воображения. Любовь, но все же неуловимо другая. Ей всего тринадцать – она на три года младше его, но таких глаз, наверное, не найдется ни у одного взрослого человека: глаза-хамелеоны, способные менять свой возраст, то становясь совсем детскими, то словно обрастая изнутри опытом и всезнанием старого, многое повидавшего на своем веку человека. Когда у нее появлялся такой взгляд, Марат слегка пугался, потому что это смотрелось очень странно: детское круглое личико, и пронизывающий, словно пришпиливающий к стенке взгляд, словно видящий тебя насквозь. Глядя в такие глаза, начинаешь чувствовать себя провинившимся ребенком, и уже ощущаешь себя даже не тринадцатилетним, а восьмилетним, рядом с человеком двадцати-двадцати пяти лет. Словно она прожила как минимум в два раза больше тебя. - «И сколько же их?», - полушутливо спрашивает он. Она отводит взгляд. Сейчас он соответствует ее возрасту. Майя смотрит на снег, и ее губы растягивает улыбка. - «Их столько же, сколько в тебе тебя самого. Столько, сколько видит их твоя душа. Если она подойдет к самому краю твоих глаз, то она увидит их все...», - она продолжала неопределенно улыбаться, неотрывно глядя в окно. Утро было пасмурным, но в то же время светлее, чем любой из самых солнечных дней. Возможно, потому что снег всегда светит своей белизной, раздвигая даже самую кромешную темноту. Тут она вдруг протягивает руки, и обнимает его за талию, прижимаясь щекой к его груди – она маленькая по-сравнению с ним. - «Снег, ты чего это?», - Ветров с удивлением, рассеянно кладет ладонь ей на затылок. - «Послушай, Марат... - она говорит это тихо, как-то заговорщицки, словно опасаясь, что их подслушают, - Мне в голову пришла одна идея... вернее... она пришла ко мне еще три года назад. Я бы попросила тебя написать песню снега, но после подумала, и... - она отстранилась, и как-то близоруко прищурила глаза, отчего лицо стало полурадостным-полугрустным, – Я хочу попросить тебя: напиши песню ветра. Я ничего о нем не знаю, и у меня не получается... Я знаю, о чем поет снег, и знаю, о чем поет дождь, но ветер слишком быстр для меня, и поэтому я прошу об этом тебя. Мне кажется, что у тебя получится лучше. Я чувствую, что это важно... - она снова, как-то неуверенно улыбнулась, – Возможно, тебе это покажется странным и смешным, но мне это нужно. Очень». Губы Марата невольно растягивает улыбка. Она наверное и не знает, насколько она другая по-сравнению с остальными девочками ее возраста. Совершенно другая. Она похожа на первый снег – так же выделяется своей белизной среди серого асфальта и грязи поздней осени. - «Хорошо, Снег... - он обнимает ее за шею, касаясь лбом платинового затылка. Ее волосы ничем не пахнут, как и первый снег, – Я тебе обещаю». И вот теперь, когда он видит стоящего у такого же большого, но с абсолютно цельным стеклом окна Льда, его колет ужасная тоска. Рубашка его соседа такая же белая, как и свитер Майи в тот день. Это вызывало мучительную боль в груди, ее не уменьшало даже согревающее тепло одеяла. - Доброе утро, – услышал Марат. Лёд даже не повернулся, продолжая смотреть на падающий снег. «Откуда он узнал, что я не сплю?!» - Ветров вытаращил глаза. Когда он учился в школе, был с ним в классе такой парень, про которого все говорили: «Смотрит перед собой, а видит, что за спиной». Лёд, похоже, оправдывал эту фразу в самом прямом смысле. - Доброе, – отозвался Марат, глядя в платиновый затылок. – Который час? - Десять тридцать, – отозвался Лед. - Сколько?! – Марат вытаращил глаза, и вскочил с кровати, – П-почему ты не разбудил меня?! Вчера Лёд случайно разбил будильник, и они договорились, что он разбудит Марата утром – тому нужно было идти на лекцию по латыни. Сейчас она уже закончилась. - Мне кажется, тебе не стоит сегодня идти в институт, – спокойно ответил Лед. Марат разозлился. - С чего это ты взял?! - А с того... - тот, не расплетая скрещенных на груди тонких запястий, повернул голову в сторону Ветрова, – С того. - Обоснуй, будь добр, свою выходку! – Марата раздирало дикое раздражение. Да с какой стати, этот ходячий кусок льда распоряжается его расписанием?! - Есть один тяжеловесный аргумент, но - я уверен в этом - он совершенно тебя не убедит. - Это уже мне решать! – Марат, машинально, точно также скрестив руки на груди как и сосед, подошел к окну, и выжидательно уставился на Льда. Тот немного поднял голову вверх. Марат отметил, что он никогда раньше не замечал, что Лед немного ниже его. На полголовы. - Предчувствие. - И все?! - Как знаешь, – тот апатично отвел взгляд, и снова отвернулся от Марата. В этом жесте нелегко было разглядеть обиду, потому что холодное, неподвижное выражение, словно вырезанного изо льда виртуозным скульптором лица, умело маскировало все чувства, но Марат все же сумел почувствовать ее. Слишком хорошо он знал это лицо. Знал с восьми лет. - Ладно, извини, – не задумываясь, Марат протянул руку, и обвив ей тонкую шею Льда, прижал его спиной к своей груди. Это вышло чисто машинально. Марат осознал это секундой позже. Странным образом заблудшее сознание, вернулось в реальные пределы. Бывает так, когда внезапно тебе начинает казаться, что разговариваешь ты с совершенно другим человеком, но через секунду осознаешь, что это вовсе не тот образ, который тебе привиделся. - Ты что делаешь? – Лёд резко повернулся, и толкнул Марата в грудь, сверля его взглядом. Но, что удивило Ветрова, так это непривычное смятение и удивление, отразившееся в прозрачных глазах. Словно тонкая корка льда на луже разлетелась вдребезги, и проступила темная гладь воды. - Я...- Марат запустил пальцы в волосы и не мог объяснить причины своего поступка. Все было слишком запутано и сложно для передачи словами. Единственное, что он смог выговорить, это: - Это не то, что ты подумал. - И что же я подумал? – сощурив раскосые глаза, спокойно поинтересовался Лед, облокотившись о спинку дивана. - Понимаешь, я...- начал Марат, но тут его прервал звонок в дверь. Лёд, бросив на него еще один пронзительный взгляд, отделился от дивана, и пошел в прихожую, открывать. - Привет, чувак! – услышал Ветров из оттуда, – Идешь на репетицию? - Иду. - А почему я не вижу на тебе куртки? - Потому что я её еще не надел. Странный был у него способ общения. Холодный, но не картонный. Он всегда отвечал так, словно собеседник задал наитупейший в мире вопрос. Марат громко фыркнул, и отвернулся к окну. - Здорово, Марат! – в дверях, вслед за Льдом, появился Сергей, – Чего вы – что ты, что Лёд, хмурые такие? Поцапались что ли? – он издал хитрый, провокационный смешок. - Да иди ты. – беззлобно отозвался Ветров, нарочито зевнув. – На репетицию отчаливаете? - Угу. И ты с нами тоже. - Почему это?! – офигел Марат. - Мы же хотели опробовать тебя в качестве дополнительного гитариста. Нам для новой песни еще одной гитары не хватает. Или ты передумал? - Вот ведь... - едва слышно чертыхнулся Марат, – Ладно-ладно... я сейчас, – он отправился одеваться, а Сергей, Артем и Андрей развалились на диване, и зевая, начали бесцельно разглядывать комнату. Когда все были готовы, группа вышла из подъезда, и мимо серых, припорошенных снегом многоэтажек, направилась в сторону автобусной остановки. - А вы где ре́пите? – спросил Марат. - В МГУ, – отозвался Андрей, – В актовом зале. - Ясно. Подошел нужный автобус, и через пятнадцать минут они уже подъезжали к институту. Какие-то две девчонки класса десятого украдкой посматривали на Льда, и хихикали в кулак. Сергей же, в свою очередь, насмешливо хмыкал, глядя на всё это. Марат, кажется, отчасти начинал понимать, почему Лёд не любит ходить на лекции в институт – назойливых поклонниц, наверное, пришлось бы отгонять даже не веником, а танком «Черная Пантера». Что и говорить, выглядел он может и не как кинозвезда, но, как эльф, или как всем известный Кай из сказки про Снежную Королеву, точно. Не последнюю роль играла его проскальзывающая в каждом движении утонченность, смешанная с чем-то неопределенным, что задевает любого, кто видит это нечто. Даже не скрытое оскорбление, а, скорее, нечто, вызывающее легкую зависть у окружающих. На Марата это действовало несколько по-иному, в силу особых ассоциаций, знакомых лишь ему одному, а именно - пробуждало некое расположение, хотя в Майе подобной особенности не было. У нее, на месте этого, была обезоруживающая детскость, словно пушистость снега, а вот у Льда - острые края. Потрясающая схожесть и разность одновременно. - Выходим, – объявил Сергей, и они, выгрузившись из автобуса, зашагали к большому зданию МГУ.