Discarded (1/1)

Джон мерил шагами комнату, и холодный стук каблуков отзывался эхом во всех уголках высокой башни, словно отсчитывая скоротечные минуты. Тёмные глаза выглядели пустыми, время от времени он кривил губы в мрачной усмешке и смотрел на огромный перстень на указательном пальце. Тонкие свечи, расставленные на низком столике, дарили неровный свет, устраивая настоящий театр теней на стенах, но это не делало атмосферу теплее и уютнее, наоборот.За дверью послышались торопливые шаги. Неизвестный шумно вздохнул и тактично постучал.—?Войдите,?— голосом, лишённой всякой интонации, отозвался Джон, хотя на самом деле всё внутри бурлило от переполняющих, словно бы выплёскивающихся из узкого сосуда, эмоций.Дверь со скрипом распахнулась, и на пороге возник высокий мужчина, которого он знал с детства. Том родился во Франции, а сюда был прислан обучать юного Мухарремая своему родному языку. Между ними завязались очень тёплые и дружественные отношения, и Джон, по природе своей не умевший находить друзей, считал Тома одним из самых близких людей. И только он знал тайну, которая умело скрывалась за семью печатями.Либ всегда появлялся вовремя, не любил тратить время на ерунду и говорил по делу, поэтому его приход взволновал не на шутку. Он насупил брови, как всегда, когда собирался сообщить нечто очень важное, и Джон, увидев его, непроизвольно сжал кулаки. Последние три часа он не мог сосредоточиться ни на чём, лишь одна навязчивая мысль тревожила его сознание и оставляла в состоянии натянутой струны. А если что-то случилось с ним? Пожалуйста, пусть этого не произойдёт, пожалуйста!—?Бен здесь,?— без всяких приветствий сказал Том.Сердце замерло, а затем заколотилось с неистовой силой.—?Он уже вернулся? Так быстро? Говорил же, что идёт с ней… —?Джон поморщился, не в силах назвать имя девушки, которая лишала его самого главного.Том несколькими широкими шагами пересёк комнату, подошёл вплотную и положил руки ему на плечи. Джону безумно захотелось скинуть их, отшатнуться, дёрнуться, но тело будто было сковано льдом. Подступающие мурашки только усилили этот эффект, и он терпеливо ждал, пока Либ соберётся с силами и произнесёт что-то. Наконец тот разжал губы, и шёпот его навеки остался в памяти Джона, остальные звуки и голоса перекрывая:—?Он ранен.В Джоне словно огромный дикий зверь заревел, сорвался с места и бросился вниз, где уже слышались взволнованные голоса и суета прислуги. Сырые ступеньки прогибались и в любой момент готовы были сбросить его, вот только Мухарремай ничего не видел и не различал. Белая ладонь по перилам скользила, а он мчался вниз, подгоняемый собственными страхами и бессильной злостью на всех виновных. Если бы только успеть, может, шанс ещё есть, лекари у них чудесные, они обязательно помогут!Как только он подбежал, все расступились, освобождая ему путь. На мягкой подстилке из изумрудно-зелёного бархата лежало бездыханное тело, и прежде белоснежная рубашка превратилась в ярко-алую, словно рыцарское знамя. Джон в ужасе прижал ладони ко рту, как бы подавляя тошноту или всхлипы, потом с трудом из-за подступившей слабости нагнулся и посмотрел в пронзительно-голубые глаза Бена, застывшие и беспомощные, точно у детской куклы, но в то же время бесстрашные.—?Он упал с большой высоты у меня на глазах,?— Молодой стражник уставился на свои дрожащие руки.—?Это всё она виновата! —?Голос Джона сорвался, и он упал на колени перед своим Беном, мальчишкой, дарившим ему и печаль, и счастье одновременно.Он в неверии принялся трясти головой, не соглашаясь с таким неожиданным и оттого особенно страшным уходом Долича. Это больше походило на ужасную ловушку, в которую он сам себя загнал, не рассказав Бену о своих чувствах. Ведь тем самым он мог, хотя бы попытался бы спасти его, но теперь всё осталось в прошлом, и они никогда больше не сыграют пьесу на дребезжащем фортепиано, Джон так и не подарит Бену лилии, с таким трудом и усердием выращенные.Он скорее сам превратится в дикий цветок или вовсе одинокого мертвеца, который будет нажимать на клавиши и плакать навзрыд сложными мелодиями. Или же утонет в холодных течениях, которые, приняв его тело, неожиданно загорятся ярким пламенем. А эту девушку он обязательно накажет, пусть даже никто не сомневается. Нет больше вежливого, скромного и доброго Джона, сына графа, который хотел, чтобы матушка с батюшкой гордились им. Он умер вместе с Бенджамином Доличем.***Джон привык, что все значащие события в его жизни происходили после полуночи. И если раньше это служило оправданием к окончательно сбитому режиму дня, то теперь превратилось в настоящий знак свыше. Его пригласили на музыкальный проект в десять минут первого, в половину?— девочка из параллельного класса согласилась на свидание (которое прошло ужасно, но Джон предпочитал об этом не вспоминать), а в этот день ровно без пятнадцати раздался оглушительный телефонный звонок.Мухарремай всё-таки уснул, утомлённый тяжёлым днём, поэтому недовольно дёрнулся из-за звенящего пения под ухом, кое-как разлепил глаза и не глядя принял звонок.—?Меня выгнали из дома.Слова легонько коснулись сознания, но не оставили там ни следа. Джон узнал звонкий голос Бена, ощутил его нервозность и сломленность, а ещё понял, что он говорит на английском. Пришлось переспрашивать. Джон посочувствовал ему, а затем глубоко задумался. С его стороны было бы ужасно некрасиво не предложить пожить у него, но… видеть человека, вызывающего у него столько боли, ещё чаще?—?Где ты? —?обречённо вздохнув, спросил он.—?В центре. Джон, пожалуйста, у меня большой чемодан с альбомами рэперов и только одна ветровка, а здесь очень холодно.Мухарремай подавил смешок и встал с кровати.—?Почему? —?поинтересовался Джон, когда они встретились.Эту сцену можно было использовать для какого-нибудь фильма. Оживлённая улица, пивной бар, где живую музыку заглушали разговоры, возгласы и звон посуды, ночная дискотека напротив и сидящий на скамейке между ними Бен. На его лицо падали отблески неоновых огней, а он, ссутулившись, напоминал взъерошенного воробушка, покинутого всеми. Тот самый чемодан лежал у его ног, крышка его была слегка приподнята, как будто не все вещи поместились.—?Да так, повздорили с родителями,?— махнул рукой Долич, и сразу стало понятно, что его очень задели и ссора, и её исход.—?Хоть бы одежду свою взял.—?Я брал только самое необходимое! —?Под тяжёлым взглядом Мухарремая он снова поник. —?Судя по всему, именно из-за этого меня и выгнали. Когда я уже повзрослею…—?Нескоро,?— хмыкнул Джон, но, увидев искреннюю печаль на вечно смеющемся лице Долича, смягчился и даже обнял его.Тот замер, словно сдерживая себя изнутри, но после выдохнул и прижался к нему. Так хотелось согреться и забыть о собственном отчаянии, накрывшем с головой подобно огромной и безжалостной волне. От Джона пахло чем-то неуловимым и приятным, и, кажется, от этого аромата даже высохли слёзы, грозившие крупными бусинами вот-вот упасть из глаз и намочить уютное светло-коричневое пальто.Квартира, которую Джон снимал уже полгода, казалась совершенно другим миром. Переступив порог, Бен остолбенел и на всякий случай протёр глаза.—?Что-то не так? —?вопросительно посмотрел на него Мухарремай.—?Кроме того, что ты живёшь в одной из тех комнат с Пинтереста,?— ничего,?— пробормотал он, наконец оживая и снимая ботинки.Джона весьма позабавила такая реакция. Отправив Бена в комнату, он принялся готовить чай и попутно размышлять, во что теперь превратится его жизнь. Судя по всему, ссора с родителями была очень серьёзная, и когда конфликт разрешится?— неизвестно. Каким бы гостеприимством ни обладал Джон, он привык проводить хотя бы некоторое время в одиночестве и наедине с собой не быть тем позитивным, довольным жизнью солнцем.Стараясь не расплескать обжигающую жидкость, он отнёс в комнату две разноцветные чашки. Бен сидел на кровати и с жадным интересом рассматривал забытую на кровати нотную тетрадь, страницы которой были разрисованы простым карандашом. Джон вздрогнул и мучительно покраснел, но сумел сдержать себя в руках: поставил чашки на стол и плюхнулся рядом с Доличем. Тот будто бы ушёл в себя, заворожённо проводя пальцем по аккуратно нарисованным нотам, маленьким заметкам и, наконец, тексту песни.?Он не знает французского?,?— вспомнил Джон и тут же ощутил облегчение, такое сильное, что сразу стало легче дышать. Наверное, глупо, но он ещё никому не показывал свои песни, как будто от этого зависела его собственная жизнь. Это означало оголить душу, признаться в чём-то сокровенном и, вполне возможно, столкнуться с банальным непониманием. Прямо сейчас Бен читал признания в любви ему же, но не понимал ни слова, как иронично.—?Почему ты не рассказывал, что пишешь? —?Он отложил тетрадь в сторону.Джон пожал плечами и попытался улыбнуться так широко, насколько это было возможно, а потом вдруг схватил Бена за руку, вскочил с места и повёл в крошечную гостиную. Практически всё пространство там занимало чёрное пианино, осыпающееся и монументальное одновременно. Хотелось поклониться и только после приблизиться к нему. Джон с любовью коснулся крышки, как будто здороваясь с инструментом.—?Это ещё прабабушки. Дедушка всегда сожалел, что не послушался её и не научился играть, поэтому пообещал сделать из внука музыканта.—?А заставлять и не пришлось,?— заметил Бен.Точно под гипнозом, он дотронулся до многочисленных царапин, глядя на пианино с благоговейным трепетом. Сам он мечтал освоить как минимум три инструмента, но до сих пор дружил только с гитарой, единственной, кто слушала его и воспринимала всерьёз. Иногда он даже ловил себя на мысли, что хотел бы оживить её и превратить в настоящего друга. Его размышления прервал Джон, внезапно коснувшийся его руки.Мухарремай сам не понимал, что происходит прямо сейчас, но больше всего на свете ему хотелось, чтобы этот момент длился как можно дольше. Он погладил шершавую кожу с маленькими ярко-красными ранками, чувствуя подступающую нежность и почему-то вспоминая картинки из детства: упаковка пластырей, которые он любил украшать маленькими наклейками в виде цветов, сказки про смелых мальчиков-рыцарей и рисунки муми-троллей на полях тетрадок.Но всё же отпустил руку Бена и осторожно открыл крышку пианино, обнажая старую, буквально изгрызенную временем клавиатуру. Сразу же бросилось в глаза отсутствие белой эмали на двух клавишах. Поймав пристальный взгляд Долича, Джон поспешил объясниться:—?Я сломал, когда был совсем маленьким. Давно хочу как-то изменить их, может, раскрасить или нарисовать что-нибудь.Он глубоко вздохнул.—?Несмотря на то, что это пианино такое старое, ты любишь его больше всего на свете. Твоя первая любовь? —?негромко рассмеялся Бен.Джон перевёл на него взгляд, полный невыраженных эмоций. Простые слова просились наружу, плотной верёвкой сдавливали горло, но он только улыбнулся и коротко кивнул.