Стих 14. В чужом теле (1/2)
Первым, что почувствовала колдунья, когда очнулась, была тупая боль в голове. Все было как в тумане. Что-то липкое и теплое слизняком сползало по виску. Она не могла понять, где находится, не могла шевельнуться — что-то придавило ее сверху, — не могла даже вспомнить своего имени, и разум мгновенно оказался во власти паники. Внезапно появились силы, она заизвивалась, как червяк на солнце; тяжесть сползла со спины и ударилась рядом с глухим стуком. Дышать стало легче, и колдунья замерла, восстанавливая дыхание и понемногу успокаиваясь. Из глубин сознания всплыли блеклые обрывки. Она… они куда-то спешили. Потом был страшный грохот, и с неба полетели камни… а дальше… Дальше она ничего не помнила.
Колдунья приподнялась, не без усилий смогла сесть. Когда она убрала с глаз грязную прядь волос, неокрепшему взору предстала пугающая картина грянувшего здесь сражения. На окрестности тяжелым покрывалом опустилась тишина, которую изредка прерывало довольное карканье. Впереди возвышался безмолвный мрачный замок, словно монументальное надгробие.
В голове зазудело размытое воспоминание. Это было что-то важное — очень и очень важное! — но мысль никак не могла принять отчетливые очертания. Имя… Нужно вспомнить имя. Нет, не свое… они были вдвоем… Кто был с нею? …Кики. Так ее звали.
— Кики? — позвала колдунья в смятении. — Где ты?.. Она не помнила, что их связывало. Сердце что-то подсказывает… Оно отзывается болью, когда она кричит это имя, а в ответ слышит одну лишь мертвую тишину. Здесь никого больше нет, но она все равно продолжает звать, надеясь услышать тот радостный и полный оптимизма голосок.
Осознавши, что все тщетно, колдунья смолкла. Она не знала, что должна делать дальше — да и есть ли в том смысл: что-либо теперь делать. В поисках ответа она подняла глаза к небу.
Вдруг она унюхала что-то сладковатое и очень аппетитное. Этот запах… он был повсюду, им пропиталось все — каждый камешек, каждая песчинка, — но только сейчас она обратила на него внимание. Он же, сей странный, необычный и такой притягательный запах, встряхнул разум, запустив цепную реакцию: словно кости домино, одно воспоминание задевало другое, стремительно вырисовывая в разуме общую картину.
— Меня зовут Глют! Я… я пыталась спастись… И она спаслась. Единственная из всех. Чтобы узреть конец мира. Это кладбище — все, что осталось от их расы. Глют будто придавило к земле — груз собственного одиночества, свалившийся так неожиданно, был ей решительно не по силам. Она чувствовала себя ничтожною и была опустошена, словно выхолощенная оболочка. Разум ее, не выдержавши суровой правды, помутился и на несколько минут, она совершенно потеряла контроль над собою. — Кики! — звала колдунья в отчаянье. Она продолжала выкрикивать это имя, не помня, кому оно принадлежит. Пыталась защитить себя, укрыться за ним от подступающего безумия.
Все тщетно. Этот голод… этот ненормальный, противоестественный голод всю жизнь не давал ей покоя. Но теперь… раз теперь наступил конец света, раз теперь все разом потеряло смысл, какой тогда смысл сдерживать себя? какой смысл следовать принципам? Ничего больше не имеет смысла!
А здесь… здесь столько всего. Можно не сдерживаться. Никто не увидит. Никто не осудит. Кроме совести… но пока что она молчит. Молчит, ибо сама все прекрасно понимает. Столько крови. Это пугает. Однако голод сильнее. Гораздо сильнее. Глют уже и забыла, когда ела в последний раз. Ничего. Теперь-то ничего не мешает. Ни мораль, ни совесть, ни что-либо еще… А потом… потом… Вороны были так поглощены пиром, что не заметили, как она приблизилась. Уверенные, что им не грозит никакой опасности, они беззаботно предавались обжорству. Когда Глют резким магическим движением сгребла нескольких воронов в кучу, рог ее пронзила острая боль в основании, однако она благополучно проигнорировала это — все мысли были только об одном. Она не ослабила хватки; наоборот, колдунья стиснула бьющихся в смертельных объятьях птиц еще сильней. Еще одно усилие над собою, и раздался коротенький хруст. Она глядела на содеянное секунду или две в нерешительности, слушая испуганное карканье над головою, а затем приступила к трапезе. Счастливые существа, эти вороны…Они падальничают, ибо не могут иначе. Это естественно для них. А она?.. Придумывала какие-то оправдания, строила из себя непонятно что, вместо того, чтобы быть честною с собою… Пыталась быть нормальной, возможно?.. Быть пони. Последняя мысль вызвала на губах горькую усмешку. Быть пони. Что это вообще значит? Уж она точно не знает. Вот что значит быть вороном, она сможет ответить с легкостью. Когда Глют насытилась, и голод перестал застилать разум, она даже не ужаснулась тому, что произошло. Не ужаснулась и тому, что так легко погубила пять невинных маленьких жизней. Желудок удовлетворенно проурчал, она слизнула с губ кровь и прошептала: — Чудовище… Нужно идти. Но куда? Это не важно. Только бы не оставаться здесь. Нужно вернуться домой… как-нибудь. Может… может там… Лучше не думать о том, что находится в животе. Так будет легче свыкнуться… На вялых ногах Глют побрела туда, где, как она думала, были главные ворота. Вскоре она их нашла, вернее, то место, где они раньше были — теперь вместо них зияла огромная дыра. Оказавшись за стенами, колдунья на несколько секунд впала в ступор от того зрелища, что открылось взору. Она догадывалась, что увидит, но одно дело — представлять, и совсем другое — увидеть воочию.
Земля чавкала под копытами и приобрела насыщенный темно-красный цвет. На ветру трепыхалось одинокое изорванное знамя; тут и там чернели воткнутые в землю мечи и копья — целый железный лес. Алели пробитые доспехи, торчали поблекшие гривы и хвосты. Сколько же здесь полегло… подумать страшно. Ради чего все это было? Существовал ли хотя бы мизерный шанс на победу?..
Дабы успокоиться, Глют попыталась сделать вдох поглубже, но почти сразу закашлялась: воздух был прогорклый и насквозь пропах смертью. Поборов спазмы и утерев слезящиеся глаза, она медленно двинулась дальше. Ей было невыносимо больно находиться здесь. Кладбище, которому не видно конца… нет, это скорбная эпитафия всему их виду — вот, что она сейчас видела.
Уже отдалившись от замка на почтительное расстояние, колдунья заметила в небе огромный крылатый силуэт. Отбившаяся тень? Нет, не тень… драконица! Глют, вне себя от радости, что она не единственная живая душа в мире, закричала во всю глотку. Ну же, услышь! Пожалуйста!
К счастью, драконица услышала. Приземлившись рядом с Глют, она смерила ее взглядом. — Надо же, ты все-таки добилась своего. Это не может не внушать уважения, — промолвила она с усмешкою. —И как тебе новый мир? Стоило оно того? — Где все тени? — ответила колдунья слабым голосом. — Куда исчезла их многотысячная армия? — Ушли. — Но… куда? Зачем им было нас завоевывать, если, в итоге… Я не понимаю их. Почему? — Не знаю. — А принцессы? Что с ними сталось? Они же не могли… Они ведь наши богини… — Не знаю, — повторила драконица с нажимом. — Я так же, как ты, ничего не понимаю. Я не дам тебе исчерпывающих ответов. Иди ищи своих принцесс. Может быть, они еще живы. Уж они точно тебе ответят. — Но ведь ты должна была видеть, что произошло? — Я расскажу, что видела. Я сцепилась с огромными чудовищами, как в тот же миг все куда-то исчезло, перед глазами замелькали разноцветные линии, а в следующий момент здесь были только мертвые. Огромные следы ведут обратно на север. Тени вернулись туда, откуда пришли. Но далеко не все. Часть из них осталась здесь, а другая, похоже, пошла дальше. — Это очень странно. А ваш друг… — выражение на драконьей морде не переменилось, однако Глют все равно поспешила исправиться: — То есть Найт… Он?.. — Мы были порознь, когда это случилось.
По всей видимости, драконица до сих пор не покинула поле битвы только потому, что надеялась найти Найта.
— …Выходит, остались только мы. Сестры по несчастью, — выдавила она из себя унылую усмешку. — Называть меня ?сестрою?? Да ты совсем потеряла страх. — Простите, я не хотела показаться неуважительной, — промямлила Глют. Ей все же было страшно, но совершенно по другой причине. Между ними наступило долгое молчание. Первым его, к удивлению колдуньи, нарушила драконица. — От тебя пахнет… кровью? — учуяла она. — Значит, ты все-таки поступилась принципами? Просто уморительно… столько громких слов, столько борьбы, а что по итогу? Но знаешь, может быть, я ошибалась на твой счет. Ты любопытней, чем мне показалось сначала.