Глава вторая (1/2)

Детскую память немногие берут в расчёт. Считают её неверной, излишне подчинённой красочной фантазии.Однако именно детские воспоминания легко спрятать, даже незаметно для себя, чтобы ничем не смазать и не обмануть. Они кажутся ненастоящими, тем сильнее, чем старше становится человек — а потом выплывают внезапно, яркие и незамаранные свежими событиями, в какой-нибудь самый неважный или, наоборот, решающий момент.

Кейт сама не может понять, почему помнит это так ясно, так детально. Наверное, просто стечение обстоятельств — а может, провидение.Две тысячи первый год. Лето, пахнущее морем и фруктами: мама сидит на какой-то модной диете. Кейти ещё только четыре с половиной года, но она уже любит фиолетовый и сиреневый, и бежит вдоль бассейна: то ли в особняке в Пасифик-Палисейдс он был длинный, то ли маленькой Кейти требовалось сделать много шагов, то ли просто было очень жарко. Надо срочно показать маме новую юбку, принцессную-принцессную, воздушную. Папа наконец приехал на каникулы и привёз им всем подарки. Кейти получила свои первая, и это чепуха, что в длинных юбках неудобно бегать.Показать обновку, пока у мамы гостья — отдельный шик. У неё бывают в гостях настоящие леди и звёзды. А Сью уже гораздо интереснее крутить в сотый раз фильмы с этим глупым Лео, чем общаться с сестрой.И Кейти бежит вдоль бассейна, и сбоку искрится солнцем лазурно-голубая вода, и всё просто чудесно, и этим летом у неё всё получается — она научилась плавать и кататься на велосипеде, и мама со своей красивой гостьей говорят о том, что наконец-то можно завершить какой-то долгий… проект? Да, проект.Раньше, чем Кейти успевает остановиться и набрать воздуха в лёгкие, гостья поворачивается к ней и, снимая тёмные очки в широкой белой оправе, мило улыбается.Четырёхлетней Кейти все улыбки кажутся искренними. А ещё эта леди молодая и красивая, как в кино, в стильном коротком бело-золотом платье и в золотых босоножках на безумном каблуке, и она выдыхает дым, как сказочный дракон.Это первая курящая женщина, которую видит Кейти.— Малышка Кейти, верно? — Женщина протягивает к ней идеально загорелые руки с золотыми коготками маникюра. — Идеальные гены, Элеонор, идеальные, такие красивые глаза, как твои!— Да, они мамины, — кивает Кейти. — Вы тоже красивая.— Меня зовут Джульетта, — говорит женщина, стряхивая пепел с тонкой белой сигареты, и приглаживает волосы Кейти. — Я подруга твоей мамы.Это имя впивается в детскую память с неочевидной силой, застревает острым шипом, занозой. Джульетта, красивая курящая женщина, наверняка итальянка. Имя из фильма, который то и дело крутит Сью, чуть запоздало по сравнению со всем миром и всё равно слишком рано для себя влюблённая в Леонардо Ди Каприо.Позже, когда Кейт будет читать Шекспира, она всякий раз вопреки здравому смыслу будет представлять Джульетту немного похожей на ту, знакомую — и лицо из памяти так и не сотрётся.Через два года Кейт снова слышит это имя. Они с мамой остаются в сентябре в Боулдере вдвоём: у папы дела, как всегда, у Сью — школа. День, когда мама торопливо собирает Кейти и идёт с ней куда-то, тоже ясный — в Боулдере вообще много солнечных дней — но очень ветрено, и мама то и дело убирает с лица волосы.Из-за высокой белой стойки в белом помещении ничего не видно. Кейти слишком маленькая ростом.— Я к Джульетте, — нервно говорит мама и добавляет какую-то странную-престранную фамилию. Фамилию затирает на долгие годы. Будто ты только что видел в супе с буковками из лапши слово, но чуть сдвинул ложку и размешал его.Из приоткрытой двери пахнет лекарствами и умирающими розами. Доносится знакомый голос, но какой-то надтреснутый. Женщину на белой постели Кейт не успевает разглядеть: видит только, как дрожат красивые прозрачные трубочки, когда женщина закрывает смуглой рукой правую половину лица.— Малышке Кейти не надо меня видеть.И малышка Кейти сидит в коридоре на слишком высоком стуле, металлическом в круглую дырочку. Разглядывает свои туфли с бантиками. Впитывает от скуки долетающие обрывки беседы мамы и Джульетты, даже не задумываясь, та или не та Джульетта курила у них в гостях, и не понимая, кому принадлежат тихие реплики.?...Гарольду хуже… я не виновата, это был взрыв, не несчастный случай… не прямо сейчас… Он говорит, что нашёл другое решение, и не хочет ждать, ему страшно?.Мама и Джульетта больше никогда не видятся при Кейт. Может быть, потому, что мама умирает в сентябре две тысячи седьмого. Кейт на самом деле и одиннадцати ещё нет.Большой белый дом с длинным лазурным бассейном папа продаёт в тот же год.***Мама в памяти Кейт — безупречна.Так странно: женщина, на самом деле бросившая дочерей за два с лишним года до собственной смерти, осталась безупречной. Только вырастая, Кейт начинает догадываться, что Элеонор просто не успела запачкать свой образ перед дочерьми и очень старалась этого не сделать. Как раз потому, может быть, почти исчезла из их жизни.Или им с отцом стало совсем тесно вместе.Кейти упускает из вида разлад родителей. У неё балет, гимнастика, музыкальная школа, иностранные языки — с самого детства. Лишь через годы опытный психотерапевт, разбирая совсем другие завалы в её голове, всё-таки выудит картинку: Кейти занимается в своей комнате, неосознанно закрывая уши ладошками и держа прямую спину, смотрит в книгу и не видит строк, потому что всё равно слышит взаимные упрёки. Мать обвиняет отца в крахе какого-то большого начинания, в чьей-то смерти и в недоверии; отец в сердцах говорит матери, что простил бы её, будь она просто доверчивой дурой, но ведь это всё из-за неё, и это она уходит.Даже когда Кейт вспоминает это, не винит Элеонор.Возможность обидеться на маму за уход истирается быстрее, чем новые босоножки летом в Боулдере. На неё наслаиваются впечатления свежее и сильнее.Кейти девять, и она занимается дурацким балетом только ради того, чтобы папа приходил смотреть на её занятия. Но папа не приходит на очередной урок, и она, разыскивая его после по всему большому манхэттенскому дому, забредает в подвал, где тот с кем-то ?разбирается?. Диалог со связанным человеком он называет именно так.— Не я заварил эту кашу, Кейти, — вздыхает папа.Но Кейт сердится, хоть и замечает, что он осунулся, а его тёмные волосы начали редеть. Она помнит, как папа ругался на связанного человека, как блестели под лампой иголки — что с ними делали, Кейт не разглядела, — и понимает, что папа на самом деле нехороший человек. Хорошие такого не делают. Наверное, мама ушла поэтому.В тот день она впервые, злясь, запрещает ему называть себя ?принцессой? и ?Кейти?.Кейт всё ещё девять, когда её похищают бандиты. Какие-то папины враги. Редкие козлы, которые позволяют себе читать её дневник вслух и ржать. И Кейт, самая быстрая и ловкая спортсменка, пытается убежать сама, не понимая, что чтение дневника — ещё не самое страшное, что может случиться с девочкой.Возможно, это единственное детское воспоминание после ухода мамы, по-настоящему имеющее цвет. Как то фруктовое лето в Пасифик-Палисейдс. Потому что тогда, в девять лет, жизнь Кейт совершила крутой поворот. Потому что спасать похищенную девочку доверили агенту Шестой Интервенционной Тактико-оперативной Логистической Службы, находившемуся поблизости. Доверили, несмотря на то, что у него было самое странное для двадцать первого века оружие, которое могла представить Кейт — и в которое она влюбилась с первого взгляда. В людей не влюблялась, а в оружие влюбилась.Она помнит это чётко и почти покадрово: грязно-рыжая кирпичная подворотня, узкая и тупиковая, бьющий по спине рюкзачок, который удалось стянуть из плена, гадкий гиений смешок нагнавшего, переходящий в вой. Кейт запрокидывает голову на свист — и видит на ближайшей низкой крыше, на фоне сине-серого неба, чёрный мужской силуэт. У него в руке — длинный, современно выглядящий, лук, настоящий лук с тетивой, как у разбойника из сказок, и за спиной — колчан. Он коротко улыбается Кейт — и срывается с места, размашистым лёгким жестом извлекая из колчана ещё одну стрелу, преследуя другого похитителя.Это едва ли не самое красивое, что помнит Кейт. Спасший её человек, Соколиный Глаз; бисерные и штриховые тёмно-красные брызги в подворотне; выдранная из ладони преступника и брошенная им на асфальт лёгкая чёрная стрела с фиолетовым оперением. Она, отмытая, до сих пор хранится у Кейт дома.А потом всё помнится в серой нью-йоркской гамме.Вот Кейт сидит в обнимку с мамой в очередную их встречу, и одетая в чёрное мама поверяет ей тайну: она любила не отца Кейт, а другого человека, и папа Кейт позволил ему умереть. Понятное дело, папа ведь нехороший человек и бандит, потому мама его и не любит.Вот Кейт болтает ногами в прозрачной воде и не может понять, почему в Пасифик-Палисейдс та была голубой, а тут просто прозрачная, и рассеянно смотрит, как тонет телефонная трубка, только что сообщившая, что мамы нет.Вот Кейт тринадцать, и она обнимает в тёмной спальне стёсанные в сквере коленки, и клетчатая юбка школьной формы — мятая, в земле и в крови, и на губах тоже кровь, и нос разбит. Некому рассказать: мама мертва, Сью уже замужем, да и они никогда не были близки. Всё черным-черно, когда заходит отец — тоже в чёрном, уже почти лысый, с нелепым венцом оставшихся волос, пытается добиться от Кейт хоть каких-то слов и слышит только, что их было трое, потом разглядывает и гладит её запястья, испещрённые синяками, и взгляд у него становится как в подвале, тогда. Он говорит, что разберётся без полиции, вызывает врачей — и на следующее утро приносит ей в белую палату кучу браслетов. Во все запястья. Они вроде бы были пёстрые, и какие-то из них наверняка фиолетовые — но теперь Кейт, как ни силится, не может вспомнить их цвета.Всё какое-то серое. Слишком долго — серое. Психотерапевты бестолковые, все как один. Пытаются разобрать в деталях, обсосать, как косточки индейки в День Благодарения, весь разнообразный опыт Кейт. Он ведь так интересен, и у её папаши так много денег, и приятно слушать по кругу, что богатые тоже плачут. А потом очередной всё-таки оказывается хорошим человеком и находит подход к Кейт.Найдите цель, говорит он, и Кейт вдруг вспоминает, как стрела с фиолетовым оперением рассекла воздух и спасла её, когда преследователь уже протянул руку. Тогда ей повезло, а сейчас просто не повезло, говорит психотерапевт. С хорошими людьми случаются плохие вещи, и они не всегда виноваты, это бессистемно. Найдите себе цель, мисс Бишоп.И мисс Бишоп решает, что сократить количество плохих вещей, случающихся с другими — это правильнее всего. И себя она тоже в обиду больше не даст.Она почти не появляется дома, увлекшись контактными единоборствами, совершенствуясь в стрельбе из лука, пропадает в спортзалах и снова ездит в спортивные лагеря. И отец, обычно мрачная чёрная туча, иногда радуется — но Кейт всё ещё не общается с ним. Все эти особняки и коттеджи, всё это — нечистые деньги. Умом вроде бы Кейт понимает, что большая часть заработка отца — заслуга до сих пор растущего и влиятельного медиахолдинга с их фамилией… Но ведь если добавить в джем ложку дерьма, в дерьмо превратится вся масса.Тем не менее, они терпят друг друга годы. Всё же ближе нет никого, у Сью своя семья, и она теперь живёт далеко. И Кейт, и Дерек обходят острые углы, как могут: он не устраивает дома подозрительных встреч, а взрослеющая Кейт, которая старается быть нормальным подростком, не зажигает на глазах у отца. И не понимает, что он ради обоюдного спокойствия закрывает глаза на её нездоровый интерес к Мстителям и к прочим психам, от заботы которых Нью-Йорк чудом ещё не осыпался в океан по камешку; битва на Манхэттене вызывает у неё восхищение, как концерт какого-нибудь модного и талантливого исполнителя — у обычных девочек, и это пугает Дерека. Ещё оба даже не пытаются заговаривать о маме, и это долго-долго работает, но такие семейные отношения — бомба с часовым механизмом.Первой взрывается Кейт.

Дочерней любви недостаёт, когда она в семнадцать возвращается из клуба чуть-чуть подогретая и, как назло, заведённая ещё там — припечатала какого-то парня лицом в стойку за приставания к девчонке-бармену. Плохой вечер превращается в самую плохую ночь: на лестнице она натыкается на свою старую школьную знакомую, Хизер. Хизер, яркая эффектная блондинка, как с обложки, училась всего на два года старше, а сейчас спускается ей навстречу с влажными по-домашнему волосами и в кое-как запахнутом коротком халатике.Кейт застывает на лестнице. Провожает её взглядом. А потом говорит:— Передай своему мужчине, что это больше не мой дом.Ещё до рассвета Кейт уезжает к западу — в старом ?Жуке?, всего с парой чемоданов и любимым луком. Обналичивает по дороге всё, что может.Целую неделю отец названивает и уговаривает её вернуться. Потом, видимо, в надежде, что Кейт не хватит снятых денег надолго и она не сумеет прожить самостоятельно, он блокирует все её счета.Кейт — как и Элеонор когда-то — не возвращается.***Там, на берегу океана, снова появляются краски.Отец зря твердит Кейт, что будет тяжело. Ей совсем не тяжело, просто немножко сложно — но жизнь в трейлерном парке, в безденежье, бок о бок со странными людьми не так плоха. Уж точно намного лучше, чем в высшем свете. Денег, над которыми трясутся на Манхэттене, на самом деле нужно не так много, и достать их можно честными способами. Кейт присматривает за чужими кошками и выгуливает собак, даёт уроки йоги и самообороны за символическую плату, подрабатывает курьером в магазинах и частных кафешках, выполняет мелкие поручения по хозяйству. Её окружают интересные люди, и она легко находит с ними общий язык, будь это парочка милых геев среднего возраста, эксцентричная семейка затерявшихся во времени хиппи, вышедший в тираж блюзовый музыкант. Плевать, если ужинать приходится одним яблоком, а по утрам пить дешёвый растворимый кофе. Хотя последнее в самом деле ужасно.Венис, который знает Кейт, пахнет морем и фруктами, как детство. А ещё — крепким кофе на вынос и свежими пончиками, вечерними кострами на берегу и сладкими коктейлями из чего попало. Он звучит как расслабленное регги и как дерзкий хип-хоп, как гитарный черновик баллады в стиле блюз, разносящийся в ночи над пустым пляжем. Переливается золотом и лазурью, пестрит вывесками, граффити и цветными лучами светомузыки. Её Венис мало спит, много танцует и никогда не напрягается.Через полгода Кейт знают многие. И никому из её круга общения нет дела, кто её родители, какое наследство она получит, сколько кубков завоевала на соревнованиях и сколько конкурсов выиграла. Она — Кейт, которая любит собак, Кейт, которая помогает людям, , Кейт, которая по утрам занимается йогой на берегу. Клёвая Кейт. Маленькая и незаметная для значимых людей, Кейт Бишоп наконец-то кажется себе большой, взрослой и целой. Она перебирается из трейлерного парка — снимает самую дешёвую маленькую квартирку в одноэтажном доме, большая часть которого занята магазином для экстремалов. Много читает, много тренируется, ходит по клубам, где расслабляется, цепляя парней — никто не совершенен. Следит за всем, что происходит с Мстителями, в том числе и с её кумиром, пошедшим на сделку с властями после Берлина, и за всей этой чепухой в Нью-Йорке, которая на расстоянии интереснее. Покупает подержанные велосипед и фотоаппарат, начинает зашибать неплохие деньги, халтуря фотографом на пляже — у Кейт отличное чувство кадра.А ещё, как выясняется, идеальная зрительная память. Способность зорко и цепко воспринять всю картинку и выделить главное. Так Кейт и знакомится с детективом Риверой: это в трейлерном парке ничего никогда не происходило, а на улице, где тусуется молодёжь, есть два бара и куча магазинчиков, неприятностей полно. Обычно это что-то мелкое, вроде пьяной драки, угона велосипеда или самоката, попытки карманной кражи, но полиции всегда нужны свидетели. Уж про работу фотографа на пляже и говорить нечего: легче лёгкого заметить что-то подозрительное.Детектив Ривера — Кейт так и зовёт её потом, просто по фамилии, как в каком-нибудь ярком немножко старомодном полицейском фильме, где много пальм, гавайских рубах и зеркальных ?авиаторов? — сама с юности работает в полиции, и отец её работал в полиции. Когда они встречаются с Кейт, Ривере тридцать два и она выглядит изрядно уставшей от всей этой мелкой возни. Кейт проходит свидетелем по делу о драке, потом по делу о другой драке, потом о третьей драке. Когда на пляже случается кража и Ривера снова видит Кейт — теперь уже поймавшую за руку воришку — то предлагает отметить хоть какое-то разнообразие. И только в баре, когда уже налито, узнаёт, что Кейт нарушает закон — но машет на это рукой.Они не то чтобы дружат, хотя Кейт рассказывает ей о себе больше, чем другим. Приятельствуют, обсуждают последние события в Венисе и криминальные сводки из других городов, в том числе из Нью-Йорка, кубики и бицепсы сёрферов, распродажи, пончики из новых кофеен, Мстителей и новые фильмы. Ривере нравится сообразительность Кейт и её подход ко многим вещам — и она считает, что после двадцати одного Кейт не мешает получить лицензию частного детектива. А ещё она списывает той пару прегрешений: ладно, что Кейт везде умудряется выпить без документов, но ведь она же безжалостно, до сложных переломов, избивает двух типчиков, которые ловят девушек в тёмных переулках.— Я хотела бы работать в Нью-Йорке, знаешь, — признаётся однажды Ривера, когда Кейт во время очередных домашних посиделок рассказывает, что после второго ареста Уилсона Фиска там наступил бардак. — Тут неплохо и относительно безопасно, но рутина заедает. Эти подростковые банды настолько несерьёзные, что на них Маджи внимания не обращают. Даже не стреляют на разборках, патроны экономят — так, стволами машут.— Не знаю. — Кейт делает глоток холодного дешёвого пива и надолго задумывается. — Не хочу в Нью-Йорк. Здесь я на своём месте, и вообще могу почти круглый год в шортах ходить. Стукнет двадцать один, получу лицензию, будем сотрудничать.Ривера подкидывает пивную крышку, как монетку. Тоже долго думает, прежде чем ответить. Они сидят рядом на продавленном диване в квартире Кейт, одинаково закинув ноги на старенький кофейный столик. Окно открыто, и из чьей-то чужой машины поёт будто бы живая Эми Уайнхаус.— Тебе туда и нельзя, — наконец говорит Ривера. — В Нью-Йорке ты из почти добропорядочного, просто слегка гиперактивного гражданина США превратишься в очередного психа из тех, что взорвали небоскрёб. Сделаешь свой праведный мордобой системой.

Кейт молчит, потому что Ривера права. Хочет сменить тему и цепляется за впервые прозвучавшее в разговорах прямым текстом слово.— Маджи?— Банда. Крупнейшая на этом побережье. Выросла из итальянского клана. Они крепко держат всю территорию вокруг Эл-Эй. Давно ещё, — Ривера морщится и небрежно поводит рукой с бутылкой, как будто Маджи были здесь ещё до Колумба.

— И вы делаете вид, что их нет?— А лучше, чтобы как в Нью-Йорке, постоянные переделы сфер влияния и горы трупов?— Тебя ж заела рутина.— Не надо развязывать войну там, где она не идёт.Ривера жмурится и пьёт. Кейт чувствует себя немножко обманутой — но Венис не теряет краски. И её юношеский максимализм уже заметно ослаб.— А чем они живут?— Не моё собачье дело, я по тем, кто машет стволами, — отвечает Ривера, хрустя чипсами. — Знаю, что под ними ходит куча звёзд, в том числе первой величины, и на холмах на них многие молятся. Может, берут деньги с них за что-то. Они на самом деле не так плохи. Хотя бы не лезут туда, где не могут зацепиться, действуют только имея базу, поэтому их влияние распространяется очень медленно. Когда папа работал, был момент, что Маджи пошатнулись, но их не сломала даже смерть барона Нефария и его дочери.Кейт проливает на себя пиво и вскакивает с дивана.— Джульетта, — произносит она вслух растерянно и никак не может найти полотенце, которое с утра лежит на спинке дивана. — Джульетта.Ривера смотрит на Кейт круглыми глазами и подаёт полотенце.— Джульетта Нефария, — подтверждает Ривера. — Да, так её звали. Колоритные были папа с дочкой. Повёрнутый на оккультных науках и научных теориях настоящий итальянский барон и его дочка с каким-то диким количеством дипломов, чёрт знает, зачем они ей были нужны при её-то внешности и деньгах.— Блядь.Кейт матерится редко, но Ривера сейчас решает, что это из-за пролитого пива, и не обращает внимания.— А что с ними случилось?— Обрыв трассы фуникулёра в Боулдере. Больше никто не погиб, а они оба мгновенно.И Кейт снова видит белые стены, стул в круглую дырочку, бантики на своих туфлях.— И что, обезглавленный клан устоял, ты хочешь сказать? — Кейт держит лицо, вытирая загорелые ноги полотенцем. Третий раз по сухой коже.— Заявилась какая-то странная баба в золотой маске. Её так и стали называть, Мадам Маска. Никогда не видела её, слышала от коллег, а они небось от других коллег, но уж что есть. Маска перехватила власть. Это было самое кровавое время правления Маджи, но порядок она вернула. Да сними ты уже эти шорты.— Ривера, ты не в моём вкусе.Кейт отшучивается, но пазл в её голове почти сложен и теперь не даёт покоя.

Её мама, её безупречная мама, общалась с дочерью итальянского мафиози?Её мама навещала свою мафиозную подругу уже после ?мгновенной смерти??У них был какой-то совместный проект? Что за Гарольд? Отец всё знал, раз обвинял мать, что всё это из-за неё? Могло ли быть так, что мама погибла из-за дел клана Маджи и это тоже был не несчастный случай?Голова идёт кругом.

Но Кейт не принимает поспешных решений. Собирает информацию о Маджи как может, так же подробно, как всё это время читала об уличных героях Нью-Йорка. Пытается узнать, чем там занят отец — кроме круизов со своей молодой женой, конечно. Он, оказывается, стал в огромном количестве посещать благотворительные вечера — а ведь раньше этим увлекалась только мама.Кейт срывается с места только тогда, когда видит на фото с одного из таких вечеров, не в фокусе и на заднем плане, как женщина, удивительно похожая на Джульетту Нефария, кладёт руку на плечо Дереку Бишопу.***Как будто она целую жизнь прожила в другой стране и забыла родной язык.Отец делает вид, будто у Кейт просто были долгие спортивные сборы в Венисе, когда она приходит впервые. Только один раз коротко и неуверенно обнимает, и вежливая холодность дочери не добавляет ему энтузиазма. Они сидят друг напротив друга в полностью переделанной гостиной манхэттенского особняка семьи Бишоп, перебрасываются вопросами и попытками ответов. Именно попытками — Кейт не может ответить на вопросы отца о том, какие яхты на Западном побережье, что в моде на светских приёмах, имеет ли смысл вложиться в какую-нибудь недвижимость, а что ещё спросить, он не знает. Йога на берегу, пивные посиделки с копами, гениальная идея наплевать на наследство и уйти в частные детективы — всё это страшно далеко от него, и когда Кейт пытается быть честной, Дерек нервно промокает лысину платком.У них с самого детства Кейт были разные миры.Хизер заглядывает несколько раз в гостиную — расфуфыренная ещё сильнее, чем обычно, с дрожащим инопланетным терьером на руках. Бросает на Кейт такие взгляды, чтобы стало без слов ясно: загар у неё плебейский, шорты за двадцать долларов фи, и в ?институте благородных девиц? их учили ногу на ногу не класть. Кейт прекрасно это замечает и с трудом удерживается от того, чтобы ответить на невысказанное презрение отповедью, мол, сосать деньги из богатых вдовцов нас в школе не учили тоже.Мог бы выбрать кого-нибудь ещё, раз решился жениться после мамы на другой. Достойную женщину постарше или кого-нибудь из действительно милых девушек. Хотя… Кто из них пойдёт за человека, связанного с мафией, кто заслужил такую тяжкую участь?Стук каблуков Хизер удаляется в очередной раз, когда Кейт зависает в собственных мыслях и не слушает степенных рассуждений отца о том, что вот ей бы окончить экономический наконец, а там уж можно ехать на любое побережье — он вон как раз обдумывает купить и модернизировать пару лос-анджелесских изданий.Какие тут, к чёрту, издания?Не только её отец тряс ладони мафиози и улыбался им. Её мама — тоже; её безупречная милая мама была, возможно, ближайшей подругой Джульетты Нефария. Если, конечно, среди бандитов существует настоящая дружба вне киноэкранов. Джульетта виделась с ней после ?смерти?, Джульетта вела с ней дела, а сейчас мёртвая Джульетта как-то легализовалась и всплыла в Нью-Йорке рядом с отцом. И, хотя Кейт так ничего и не сказала Ривере, она уверена: женщина в золотой маске, устроившая кровавую баню на Голливудских холмах, — тоже Джульетта.?Малышке Кейти не надо меня видеть?.Её изуродовало при крушении фуникулёра?А ещё ведь это мама ушла. У неё был любовник.

Отец выбрал в спутницы жизни худший вариант на свете, но ведь спустя много лет после того, как овдовел, не при живой жене.— Кейт, а конным спортом в приличных районах ещё увлекаются?— А?Конский хер бы с конным спортом, хочет сказать Кейт в сердцах. У неё тут жёсткая бескомпромиссная деконструкция идеального образа матери при живом отце-мерзавце, а он про коней.Может, если он достаточно спокоен, несмотря даже на длительное отсутствие Кейт, а она сама достаточно повзрослела, чтобы снять розовые очки, можно попытаться поговорить напрямую? Как равные.— Папа? — Кейт с момента этой встречи не называла его никак, и сейчас это слово звучит неуверенно, почти робко, и это её злит.Он замолкает и становится очень сосредоточенным. Чувствует, что сейчас будет наконец важный разговор, а не светская болтовня. Кейт скребёт шорты короткими ногтями, которые с её образом жизни ни отрастить, ни нарастить, и подбирает слова для прямого главного вопроса, жгущего изнутри после того разговора с Риверой.Может ли быть так, что мама тоже как-то ушла в подполье? Есть поговорка, не соответствующая, конечно, правовым нормам: ?Нет тела — нет дела?. У Кейт немного другой случай: нет тела — нет веры. Она нашла фотографии с похорон семьи Нефария, так там Джульетта была в закрытом гробу; а из Боулдера отец и вовсе привёз лишь урну с маминым прахом.Но аргументировать ему болезненный интерес тем, что Кейт знает о Маджи, нельзя. Она ёрзает на диване, пытается подобрать понятный и подходящий повод завести такой разговор, и наконец делает глубокий вдох. Смотрит ему в глаза.— Ты уверен, что мама мертва?Отец непонимающе щурится. Наклоняется чуть вперёд, будто чтобы лучше слышать. Называет так, как она запретила себя называть.— Кейти, я уверен. Я больше чем уверен.— Я не видела тела и всё ещё не могу…— Я видел.

— Просто я слышала про эту ненормальную историю с Рэндом и подумала, а вдруг она как Гарольд Мичам…И тут что-то происходит.Дерек Бишоп, чаще всего мраморно-безучастный, когда не хочет или не может ответить на вопрос, бледнеет. Становится белее тех яхт, о которых Кейт ничего не может рассказать.

И глаза у него в одно мгновение вспыхивают прямо-таки дьявольской ненавистью.— Никогда не упоминай в моём доме это имя, — пугающе серьёзно говорит отец и вдруг срывается на крик. — Никогда не приближайся к этой чёртовой семье!— Но…— Никаких вопросов! Я не хочу…— Точно, — Кейт поднимается и сразу же отворачивается. — Я успела забыть. Никаких взрослых разговоров с Кейти. Никаких объяснений, почему ты поступил так, а не иначе. И да, спасибо, что напомнил, что два года назад я сгоряча назвала этот дом твоим. Значит, у меня на этом берегу больше нет дома.Как отец за её спиной хватается за сердце, Кейт не видит.И поначалу отпирается, когда через два часа ей звонит помощник отца и говорит, что на имя Кейт открыт счёт и туда перечислена сумма денег, которой ей должно хватить на жильё. Она просит дать поговорить с ним самим — но отец, оказывается, в больнице, и к нему нельзя, и адрес больницы узнать тоже нельзя. Ничего серьёзного, в его возрасте бывает, лечащий врач перестраховывается.Кейт выдыхает. Просит передать отцу пожелания скорейшего выздоровления и возвращается из бара в особняк на Манхэттене. Только чтобы скорее найти другое жильё.Она честно планирует ограничиться небольшой квартиркой, несмотря на сумму на счёте. Но в процессе поисков натыкается на вариант, от которого слишком сложно отказаться.Если Кейт не найдёт общий язык с отцом и уедет, он сумеет выгодно это перепродать.Если она осядет в Нью-Йорке — сможет завести в большом доме свою собственную большую собаку и оборудовать домашний тир.А ещё после воплей с просьбой держаться подальше от семьи Мичам невозможно не купить особняк, который выставила на продажу Джой Мичам. Даже если Кейт и не увидится с ней лично, это приятная ирония.***?Ты продержалась тридцать семь дней! Думала, тебя хватит на недельку?.Это сообщение Риверы застаёт Кейт на краю джакузи. Она не пользуется им по назначению — не хватает времени, да и желания нет, а вот раздеваться, стоя в нём, и оставлять там грязные шмотки сразу, как возвращаешься поутру, удобно. Здесь же она держит аптечку и приводит себя в порядок: в большой ванной комнате есть душевая кабина, раковина и зеркало.Надо же, криминальные сводки уже долетели до Вениса, а Кейт едва успела смыть с себя кровь и осознать произошедшее, и сейчас сидит сонная, в спортивных штанах и лифчике. Усмехается, читая всплывшее сообщение, но не отвечает сразу: обрабатывает неглубокий косой порез на рёбрах, и всё ужасно щиплет.Судя по всему, сегодня ночью она перешла дорогу картелю, стремящемуся урвать кусок власти в разгоревшейся войне банд. Мексиканцы пытались вывезти через доки Адской кухни — сжечь бы эти доки вообще, к слову! — нескольких похищенных девушек. Под видом груза в контейнере, ага. По охране-то Кейт постреляла из лука: не до смерти, но до потери способности сопротивляться. А вот что в контейнере, куда она сунулась развязывать девушек, будет ещё один горячий мачо с ножом, Кейт почему-то не ждала.Но всё обошлось. Девушки спасены. Мексиканцы оставлены полиции, как подарки в знак дружбы. А это так, царапина, не первая и не последняя.Она приклеивает на рёбра простенькую повязку. Рассеянно думает, что пластырь слишком быстро заканчивается, и тут же признаёт про себя, что забудет купить про запас, это бесполезно. И набирает ответ Ривере:?Вообще-то, девятнадцать?.Да, Кейт впервые ввязалась в драку, наскоро спрятав пол-лица шарфиком, как все нормальные местные герои, через девятнадцать дней после своего возвращения в Нью-Йорк. Она просто изучала обстановку в городе и искала следы деятельности Маджи — да и сейчас ищет, но более деятельно, потому что после ареста Фиска в городе творится чёрт знает что, и от этого страдают случайные люди. В городе, не спящем круглые сутки, важно иметь возможность ходить по ночным улицам без страха.А сегодня она просто взяла себе имя, и оно молниеносно дошло до новостных лент через спасённых девушек.Кейт собирает разбросанную по джакузи грязную чёрную одежду. Ловит себя на мысли, что носиться по улицам ни в джинсах, ни в спортивных штанах не удобно, и наколенники нужны посерьёзнее. Уносит всё в стирку.А потом долго стоит у зеркала, глядя себе же в глаза. Вспоминает, как одна из развязанных девушек не приняла в качестве ответа на вопрос, кого благодарить за спасение, угрюмое ?неважно?, которое Кейт пробурчала в чёрный шарф на лице.Другой ответ пришёл ей на ум сам собой.— Я — Соколиный Глаз, — повторяет Кейт, глядя в зеркало, и улыбается.Всё правильно. Их спас Соколиный Глаз. Герой, которого арестовали после Берлина, но который продолжает нести людям добро. Ведь если бы не его стрела с фиолетовым оперением, Кейт бы давно погибла; если бы не его пример, она бы не выкарабкалась потом.Найдите цель, говорил психотерапевт.В Венисе Кейт просто чувствовала себя на месте, но только теперь она знает, что чувствует стрела, попадая в цель.***Новый Соколиный Глаз достаточно долго остаётся единственным защитником Мидтауна. За это время даже успевает сойти загар, привезённый из Вениса и за два года начавший казаться вечным. Всё оказывается не так сложно: в богатенькой дочке магната, которая даже в университет поступать не стала, а прохлаждалась на тусовках где-то в Эл-Эй, никто и не пытается разглядеть героиню с улиц. Никто не может придумать причин, которые толкнули бы её на это, зато все видят, как она — тщетно надеясь повстречать Джульетту — бегает с отцом по всем светским мероприятиям. И Кейт радостно подхватывает мнение прессы, портит свою репутацию как может — распущенность отлично объясняет, почему её не застать по ночам дома.И однодневные ?загулы? с алкоголем и случайными связями, в которые Кейт сбегает, когда не получается кого-то спасти, это тоже объясняет прекрасно.Кейт успевает побывать в разных районах Нью-Йорка, но не встречает своих коллег. Ни Дочь Дракона, наводящую порядок в Чайнатауне, ни Сорвиголову — хотя в Адскую кухню её заносит постоянно. Однажды она заезжает в Квинс, ориентируясь на мутные слухи о каких-то местных складах — но не находит ни следов Маджи, ни знаменитого дружелюбного соседа. Если это затянется, думает Кейт, то она познает чувство пафосного героического одиночества.Но есть такие люди, которые портят собой весь пафос, хотя вроде бы должны являться его воплощением.Они впервые встречаются, когда Кейт шастает по не самой престижной части Мидтауна, среди зданий, которые когда-то не достроили ?Объединённые конструкции?, а теперь почти достроил кто-то другой. До этого квартала-призрака Кейт довела слежку в прошлый раз, а потом автомобиль с двумя мужчинами в золотых масках пропал из вида, слишком резко свернув. В этот раз происходит нечто похожее. Будь с ней ещё кто-то, чтобы можно было вести слежку с двух сторон, быстро передвигаться, не отводя взгляд от цели, да хоть, чёрт возьми, на паутине летать, она бы уже знала, куда мотаются Маджи в этом районе. Кейт даже нравятся нью-йоркские здания, все разной высоты и многие — с пожарными лестницами, и обилие подворотен и переулков. Ей легко скрываться от полиции, прессы, бандитов и любопытных спасённых — но ведь и другим легко.Настроение и так ни к чёрту: на всю последнюю неделю марта зарядили дожди, мокрые штаны липнут к заднице и бёдрам, папа так же таинственно, как в прошлый раз в больницу, отправился в некий санаторий, и ничего разнюхать не выходит. Но оно становится ещё хуже, когда по Кейт стреляют.Классический сценарий: пока следила она — следили за ней. Выстрел звучит, когда Кейт сердито чешет по неосвещённой улице назад, особо не скрываясь, и только хорошая реакция сберегает её от ранения. Она группируется, падает, перекатывается ближе к стене недостроенного здания, буквально в два движения заползает за угол и только там встаёт на ноги.Чёртов дождь барабанит обо всё на свете и мешает даже услышать шаги. ?Маски? из Маджи ведут себя странновато, это Кейт давно заметила: будто слишком самоуверенно, и никогда не пытаются передвигаться бесшумно. И она выжидает, затаив дыхание: пуля пролетела близко, стрелок видел, как она упала, перекатилась и поползла, но не может быть уверен, что Кейт не ранена. Вдруг попытается добить?Она тихо убирает лук. Готовится надирать задницу вручную. Повстречаться с кем-нибудь из Маджи на таком близком расстоянии ей ещё не удавалось.И не удаётся.Понты им, конечно, дороже жизни: на всех Маджи, кого видела Кейт в Нью-Йорке, белые комбинезоны с золотой отделкой, заметные и кричащие, хоть и с неплохой вроде защитой. Кейт смотрит в спину ещё не заметившего её, не обернувшегося в нужную сторону мужчины, их разделяет один короткий бросок вперёд — и вдруг он падает.Потому что его настигает светящаяся пуля.Вероятно, самонаводящаяся светящаяся пуля. Потому что по всем неумолимым законам физики она должна была пролететь немного правее, но прямо на глазах у обалдевшей Кейт чуть-чуть свернула с траектории, оставив на миг призрачный золотистый след в воздухе.И тот, кто стреляет, знает, что защита у Маджи неплохая. Дырявит сразу затылок.Кейт настолько офигевает, что хватается за лук, выбирает стрелу из колчана и выскакивает из-за угла, на ходу натягивая тетиву. Если пули могут поворачивать, то почему бы ей, ну в самом-то деле, не завернуть за угол и не убить Кейт?Но убивать её никто не собирается.Лица парня, налетевшего на неё ураганом и затащившего за угол снова, Кейт рассмотреть не успевает. Понимает только, что в руке у него пистолет, и что одет стрелок в плащ. Самая удобная, конечно, одежда для нью-йоркских погонь и перестрелок. Ещё на мокрые защитные очки налип какой-то песок, пока она ползала у недостроя, но вместо того, чтобы дать ей вытереть лицо, тип в плаще тащит её дальше по улице, заставляет проползти под ограждением стройки, а потом пытается прижать к стене. Будто Кейт сама не знает, что сейчас лучше слиться с окружающей средой, как камбала с поверхностью дна, и затаиться. Да ещё и колчан мешает и гремит.Она не выдерживает. У неё, в конце-то концов, теперь снова и снова пуля перед глазами поворачивает. Отталкивает парня, оттягивает рукав кофты — внутри он мокрый, но чистый — и вытирает им очки.И несколько минут, за которые их могут настичь, молча, но очень гневно смотрит на своего незваного спасителя.Она узнаёт его сразу: это Дэниел Рэнд, Железный Кулак, как он сам заявлял психиатрам и полиции, когда вернулся, а ещё владелец пятидесяти одного процента акций ?Рэнд Энтерпрайзис?, чудом выживший в катастрофе богатый мальчик, мастер боевых искусств, по слухам — один из тех, кто взорвал ?Мидланд Сёркл?, и…— Да какого хрена твоя пуля… — начинает Кейт, потрясая луком.— Я учился управлять ци больше десяти лет. Это называется ган-фу, — спокойно отвечает Рэнд.— Я больше десяти лет училась стрелять, и никто мне не говорил, что так можно было!..Он остаётся спокоен. Убирает пистолет в кобуру под плащ — их ещё и две. Неужели, как в шаблонных вестернах, и с двух рук может палить?— И зачем ты его убил? Я собиралась задать пару вопросов!— Ты же Соколиный Глаз? — всё так же спокойно и вежливо интересуется он.— А ты — один из тех, кто взорвал небоскрёб?Рэнд вздыхает и опускает взгляд, как сильно нашкодивший ребёнок.— Да. Но взрывчатку туда не я принёс, правда…

— Круто, — выдыхает Кейт. — Заткнись, пока это выглядит круто без твоих комментариев.Нужно же найти хоть какой-то путь к примирению с ситуацией, чтобы не оставить Дэниела Рэнда прямо здесь бездыханным после такой внезапной самодеятельности и извращённого насилия над физикой и логикой.А ещё он, пожалуй, всё равно быстро догадается.Кейт делает ещё несколько глубоких вдохов и выдохов — и стаскивает с лица грязный шарф. А потом, для верности, поднимает на макушку очки.— Да, я Соколиный Глаз, — подтверждает она, наслаждаясь удивлённым лицом Дэниэла. Узнал. Один-один. — И я думаю, что нам есть о чём поговорить, но делать это мы будем в каком-нибудь сухом месте.***Футболка под плащом у Рэнда остаётся сухой, и штаны он испачкал только снизу, так что Кейт страшно завидует, когда они расходятся по ванным комнатам. Наконец-то пригождается больше одной. Но ей хотя бы есть во что переодеться, потому что она дома — а он сидит потом на кухне в той же одежде, только босиком и с пушистым белым полотенцем, наброшенным на голову так, будто он в домике. Как-то странно притихнув, наблюдает за тем, как Кейт варит кофе в турке.Но тишина длится недолго.Кого из них прорывает первым, и не понять: говорить они начинают будто синхронно и взахлёб, начав с того, что его нужно называть Дэнни, а её ни в коем случае не стоит звать Кейти, и продолжив взаимными объяснениями на тему ?как мы, дети Манхэттена, до такой жизни докатились?. И собственная история кажется Кейт до ужаса банальной и короткой, когда где-то на моменте про убийство дракона она прерывает рассказ Дэнни, извиняется, выходит на минутку — чтобы принести из бара виски и добавить его в ночной кофе. Когда она, профессиональный стрелок, выслушивает о том, как Дэнни лишился своей силы и махнул с другом в Азию искать древние самоучители художественной стрельбы с помощью ци, — наливает в стакан чистого виски.Но всё ещё слушает.И радуется, что Дэнни, которому она вот так сходу рассказала большую часть своей правды, не жалеет её, а считает сильной и проникается уважением.Правда, на очередном лирическом отступлении о том, как они с Уордом били морды каким-то мерзавцам, Кейт почти по-дирижёрски взмахивает рукой со стаканом.— Уорд — Мичам? — наконец уточняет она, найдя красивый и незаметный переход к истории про Джульетту.— Мичам, да.— Не знаешь, почему бы отец мог посоветовать мне не приближаться к Мичамам?— Понятия не имею, — отвечает Дэнни со всей серьёзностью. И с полотенцем на голове. — Кажется, я рассказал про Гарольда и упомянул, что именно Джой сговорилась с моим монастырским братом против меня. Но Уорд, конечно, самый ужасный из семьи. Его невозможно разбудить, когда горный козёл жуёт вашу палатку, ему хватает терпения дружить со мной, а ещё он сумел запрыгнуть в самолёт так, будто у него здесь не было никаких дел.