Кошмары. (1/1)

***Коффин всю ночь лежит рядом – обнимает, уткнувшись носом Чейзу в плечо, дышит-греет; позже старпом будет часто до гусиной кожи мёрзнуть без этого тепла. Парень такой мягкий, ломкий и неожиданно сильный: когда посреди ночи ему снится кошмар, он стискивает чужие рёбра до вполне ощутимого хруста. Правда, успокаивается очень быстро, стоит только горячим пальцам нежно пройтись по линии скул, – смущённо краснеет, но глаз не открывает, хотя точно уже не спит.

Он уходит с рассветом, когда гаснут последние звёзды. Тихо прикрывает дверь каюты, стараясь не разбудить только недавно уснувшего мужчину, и выходит на палубу. Смотрит на сходящиеся за кормой волны, улыбается, щурясь на первые солнечные лучи, и глотает холодные слёзы.На воде среди отблесков то и дело мелькает картинка: белокурая девочка лет пяти цепляется за женскую ладошку.– Жаль, мы никогда не увидимся, малышка, – шепчет Генри Коффин, и всё равно улыбается, хотя губы щиплет соль. – Твой отец будет очень тебя любить.***Генри сидит в шлюпке и вертит головой: вокруг страшная суматоха, корабль тонет, горит… И старший помощник, очевидно, всё ещё где-то среди этого хаоса.Кузен капитана находит на воде одну точку и смотрит, не отрываясь: он видел это во сне чёртову дюжину раз, но Чейза всё нет. Он прокусывает губу насквозь – на языке гадкий привкус крови, по телу от напряжения проходят судороги, но Коффин не сводит взгляда с тёмной поверхности волн между пылающих обломков, пока ещё не затянутой плёнкой китового жира.Генри замечает плывущую под водой фигуру и рвано выдыхает за пару мгновений до того, как кто-то – кажется, Том – кричит ?Мистер Чейз!? и тычет в ту сторону пальцем.***– Вам не одурачить меня, мистер Чейз, – Коффин натягивает до омерзения раздражающую маску, но понимает, что иначе – нельзя. Когда на трёх лодках около двух дюжин человек, им вряд ли дадут поговорить спокойно… А мысли и чувства бушуют слишком сильно, чтобы просто молчать.Генри видит, что старпом смотрит ему в глаза и, кажется, знает: слова неважны.

?Я рад, что ты жив?, – сверкают карие отблесками огней. Светлые ресницы напротив опускаются на доли секунд – будто сносят плотину, и испуг хлещет через край – отчаяньем.

– Из-за вас мы здесь. Вы знаете, что из-за вас.Пистолет тяжёлый. Едва не вываливается из пальцев с самого начала, но Коффин упрямо сжимает кисть и выпячивает подбородок: не плакать.– Тебе страшно? – сперва почти шёпотом, никто не слышит. Только возмущённо-испуганные окрики вокруг. Но он не сумасшедший, хотя сам ещё не совсем понимает, к чему взялся разыгрывать этот спектакль.Чтобы ненавидели его и защищали Чейза. Тогда старпом будет в большей безопасности.

А ещё – чтобы обидеть. Чтобы ранить посильнее, разозлить, взбесить – и тогда… Тогда, возможно, когда тело Генри Коффина коснётся дна, Оуэн Чейз тоже плакать не будет.– Я просто хочу попугать фермера, – смеётся чуть хрипло, ненормально, и рука с пистолетом дрожит всё сильнее – он смотрит.Своими чёртовыми серебряными глазами. Спокойный, понимает всё, и это его понимание одновременно греет и бьёт под дых.– Тебе страшно? Отвечай! – и всё-таки плачет почти.

?Ненавижу тебя. Ненавижу?.– Отвечай!?Ненавижу?.– Отвечай!!! – голос срывается.?Люблю?.В горле жжёт, и, кажется, никому, кроме себя самого, он больнее не сделал. Чувствует, как серый взгляд смахивает слёзы с щёк – будто благословение, прощение, обещание… Которое не может быть выполнено.Генри прячет глаза и медленно опускается на место, позволяя чужим рукам осторожно забрать пистолет – они увидят, что тот был не заряжен. Наверное, решат, что парень просто помешался.

Ему вдруг становится страшно: его окружают мертвецы.

Раз сбылась одна часть сна, сбудется и остальное, а значит, почти всем им не жить. Коффин ведёт мутным взглядом: цепляется за блеснувшее кольцо Полларда, за кудряшки юнги Тома, за широкую старпомовскую спину. Он мог бы прямо сейчас рассказать им всем – кто выживет, кто умрёт; единственная причина, почему он этого не делает – крохотная надежда: быть может, кто-то сумеет обмануть судьбу.

Чёрт с ними, с дурными снами. Генри вдыхает ртом запах моря и под опущенными веками по памяти рисует лунные радужки и ту нежность, которая плавилась в них прошлой ночью.Широко распахивает глаза.Он выживет. Ему есть, ради кого жить.***Генри, спотыкаясь, бредёт по песку. Иногда заходит в воду, вылавливает что-то из поклажи, помогает другим членам команды. Вытаскивает на берег совсем ослабшего Джоя – скорее в качестве извинения, чем помощи: второй помощник совсем плох. Кит разбросал их лодки метрах в двухстах от острова: чудо, что тот не погиб на месте, чудо, что смог добраться до суши в таком состоянии. Жаль, что это ничего не изменит.Коффин чувствует себя чёртовым пророком, провидцем; проклинает море и небо, пославшие ему это высшее знание. Смерть поделилась с ним своими планами, отметив печатью горечи шоколадные радужки.Чейз приходит к нему в самую первую ночь. Тормошит легонько – парень мгновенно открывает глаза и бесшумно встаёт. Позволяет взять себя за руку и вести куда-то (подальше от всех). Позволяет шершавым ладоням пробраться под рубашку и, скользнув по бокам, замереть под лопатками. Позволяет чужим тёплым выдохам гнездиться на хрупких ключицах. Позволяет себе улыбаться, плавиться и глотать воздух, наполненный таким нужным запахом. Наслаждаться тем, как ловкие пальцы перебирают отросшие волосы. В приступе ребячества по-щенячьи лизнуть колючую щёку, в более взрослом порыве медленно провести языком по длинной вене чуть левее кадыка. Едва коснуться губами губ.Они уходят каждую ночь, возвращаются за пару часов до рассвета. И в это время – могут быть вместе, сколь угодно близко. Могут прикасаться, целоваться, чувствовать. Шептать, будто в помрачении, обещания, признания. Просить прощения, строить планы, смотреть на звёзды в небе и в глазах напротив. Генри уже почти не хочется плакать, он думает о хорошем. Если обжигающие руки всегда будут рядом, чтобы защитить его – ему ничего не грозит. Всё будет хорошо, он читает это в серебряных радужках изо дня в день и начинает верить.Коффин больше не видит снов.***Огненные лепестки сплетаются и рассыпаются угольками, пламя завораживает. Ветки в костре тихонько трещат, искры отражаются в задумчивом взгляде карих глаз.Генри Коффин, кажется, улыбается.Правда, это не мешает ему обеспокоенно оборачиваться каждые пару минут: чуть дальше вдоль берега двое мужчин явно о чём-то ожесточённо спорят.Они не могут дольше оставаться на острове, в этом нет смысла. Завтра все, кто решится продолжить путешествие, покинут это место. Это их последняя ночь здесь.

Генри накрывает правой ладонью левое плечо: там под кожу впечаталось тепло старпомовской руки. Прежде, чем удалиться на разговор с капитаном, Чейз подошёл к матросу; низкий голос обжёг висок: ?Всё будет хорошо?, – так сложно ему не верить.Так хочется верить.***– Поплывёшь с Поллардом, – несколько часов спустя сообщает тот же голос – спокойно, хоть и горчит чуть-чуть.– Ладно, – кивает. – Втроём мы справимся, если вы только не начнёте опять грызться…– Нет, Генри, – горячие пальцы ведут по лицу, заправляют за ухо упавшую на лицо прядь. – Ты с Поллардом. Со мной – Том и ещё несколько человек.Оуэн Чейз проклинает себя до самой преисподней; он ненавидит себя так искренне, наблюдая, как яркие звёзды в глазах напротив медленно затягиваются плёнкой страха и непонимания. Из-за него.– Это морской дьявол, Генри. У него со мной счёты. Тебе лучше быть с капитаном.– Не лучше, – упрямо мотает головой. Жмурит глаза, сжимает веки так сильно, чтобы вокруг – только тёмные пятна. – Не лучше. Ты же обещал.

– Генри, – успокаивающе, устало. Коффин выдирает руки из сильных ладоней, сам отрывается с трудом, быстро отходит на пару шагов. Смотрит исподлобья.

Глаза блестят – мокрые.– Нет! Я знаю, послушай меня, я же видел. И сейчас – пусть не вижу уже, но чувствую. Ты будешь жить, слышишь? Я точно знаю. Ты будешь жить. И я, может быть, выживу рядом с тобой. Только если рядом с тобой, Чейз, – боль плавится серебром и растворяется в кофе, её слишком много для них двоих. Захлёстывает,сыпет брызгами в лицо, прохладный воздух переполняет лёгкие. – Я же поверил тебе. Ты говорил – всё будет хорошо, и я поверил.Его тянет обратно. К горячим рукам, к сухим тонким губам, к размеренному дыханию. Последние слова парень шепчет старпому в самую грудную клетку, и тот вздрагивает:– Не убивай меня. Пожалуйста. Я прошу тебя.Тихо. Море шумит так привычно, еле слышно стрекочут цикады.

Шершавая ладонь проходит по волосам в сопровождении рваного вздоха, и Чейз ещё мгновение смотрит в глаза. С трудом сглатывает:– Постарайся выжить.Руки соскальзывают с талии. Мужчина отводит взгляд, отворачивается и уходит вглубь острова, спустя пару минут Коффин уже не может в темноте различить среди деревьев белую рубашку старпома.Он возвращается к костру.До рассвета ещё много времени.***Они все умирают. Медленно, до безобразия некрасиво, скучно, глупо и абсолютно безальтернативно.

В море, в неуправляемом корыте, подвластном всем ветрам и играм богов, делать нечего. Они и разговаривать перестают очень скоро – берегут силы. Почти не двигаются. Почти ничего не чувствуют. Спят, думают о чём-то.Коффин подставляет лицо горячим лучам, прикрывает веки – так легче представить прикосновение пальцев, тех самых, от которых крышу сносит. Иногда ему удаётся разглядеть невдалеке другую посудину, а в ней – слишком худую фигуру и беловолосую макушку Оуэна Чейза.Кажется, это пока ещё не галлюцинации.Лодки разносит течением примерно тогда, когда подходят к концу припасы.Они все тихо сходят с ума.Генри за всю свою жизнь не слышал столько голосов, не видел столько снов – подсознание бушует, бунтует, хоть немного разбавляя сплошную полосу море/небо. Странно: в голове всё так ясно. Ясные серые глаза напротив, шероховатые ладони по коже, чуть солёные потрескавшиеся губы касаются скул – он чувствует это так ярко, так сильно. А собственное тело не чувствует почти совсем. Чтобы иногда вставать, приходиться переворачиваться и слабо цепляться за борт в ожидании, пока мышцы ног кое-как сумеют удержать не такой уж большой вес. Есть и пить уже не хочется – вообще-то, Генри сомневается, что он не разучился глотать за это время.

Через пару дней они тянут жребий. Идея не кажется ни жуткой, ни мерзкой, ни мурашек по коже, ничего. Реальность не выходит воспринимать серьёзно – она плавится, искривляется и не проникает в сознание. Поллард соскребает щепки с досок: три длинных и короткая.Коффин смотрит на длинную в своей ладони и не понимает… пока не переводит взгляд на капитана.

Он пожертвует собой, так? Потому что сам жить дальше не сможет, если поступит иначе.Генри плачет. Цепляется за плечи кузена, требует перетянуть… Он не хочет умирать. Он готов – давно уже, был готов ещё тогда, когда разлетался осколками смеха с вершины мачты.

И всё-таки он так отчаянно хочет жить.Поллард упрямо вкладывает ему в руку пистолет – Коффин не уверен, что ему вообще хватит сил нажать на курок. Встаёт, упирает дуло в кудрявую голову. Смотрит прямо перед собой, но видит не море, не небо, не капитана. Видит серебряные глаза: в лунных дорожках радужек кругами плавают киты.Генри краем глаза замечает за бортом какое-то движение, когда мучительно медленно выворачивает кисть, направляя пистолет на себя. Те двое молчат – не отговаривают, не останавливают, а капитан всё ещё обречённо жмурит глаза и, кажется, молится.Дощатое дно уходит из-под ног на долю секунд раньше, чем Генри вдавливает-таки курок. Висок и ухо обжигает болью, он валится в воду. Пистолет выскальзывает из пальцев, Коффин теряет сознание.Огромный белый кит ещё несколько раз ткнётся носом в лодку, отводя её подальше от распластавшегося на воде тела: люди слишком жестокие. Выпустит высокий фонтан и повернётся на едва слышный плеск: за много километров отсюда есть другая лодка, другие люди.

О пареньке позаботится океан.