Сны. (1/1)

*** Чёртова качка.Они идут по кромке шторма уже второй день. Ложатся на волны, вычерпывают из трюма льющуюся с палубы воду. Задор и священный ужас перед морской стихией продержались в заряженном воздухе не больше часа, им на смену пришли скука, раздражение и усталость. Капитан проявил неожиданное снисхождение, отпустив почти трое суток не спавшего старпома в каюту – должно быть, сыграло роль своеобразное чувство вины, или, что вероятнее, простой расчёт.Чёртов Поллард. Чёртов корабль. Чёртово море.Вообще-то Чейз любит море. Пусть опасно, пусть каждый человек перед стихией ничтожен и слаб – он это знает, видел собственными глазами, – но не любить океан не может. Стоит только всмотреться в глубину – и можно увидеть… разное. Иногда море показывает Чейзу дом. Иногда в волнах мелькают давно забытые лица родителей, иногда – лишь спины китов. Далёкое и близкое, прошлое и будущее – глубина хранит множество тайн.Иногда море шлёт Оуэну Чейзу кошмары, и они почему-то всегда сбываются.Старпом идёт по проходу, налетая на стены – ноги заплетаются, – частично погружённый в свои мысли, частично засыпающий на ходу, а потому падает на свою койку, не замечая нежеланного гостя. Даже после короткого и странно-тихого оклика (?Мистер Чейз?) лишь непривычная вежливость и ещё что-то непонятное в таком уверенном обычно голосе заставляют старпома скосить на матроса один глаз (второй разлепить никак не получается):– Чего тебе, Коффин? – и пусть мальчишка потом нажалуется кузену и Оуэну влетит за панибратство, но выдавить из себя ещё и ?мистер? он сейчас точно не в состоянии.– Мистер Чейз, я… – запинается, сглатывает. Выдыхает едва слышно: – Я хотел поговорить, сэр.– Хотел – говори, – раздражение уже закипает внутри, когда с очередным ударом волны начинает качаться фонарь под потолком. Пятно света плавает по каюте и на долю мгновения освещает выражение тёмных, тускло блеснувших глаз. Испуг и растерянность, задавленная страхом гордость на самом дне – потому что не до неё сейчас. И слёзы. Мокрые тонкие дорожки на впалых щеках, на острых красивых скулах.Чейз на секунду прикрывает глаза, коротко выдыхает и одним рывков возвращает себя в сидячее положение. Отодвигается на край, приглашающе похлопывает по койке – кузен капитана двигается заторможено и мыслями, кажется, не здесь.

– Что случилось, парень?– Вы только выслушайте меня, пожалуйста, мистер Чейз. Я не вру, не шучу и не сошёл с ума, – взгляд напротив вновь предельно сконцентрированный и серьёзный, так что нещадно требующее сна тело соглашается потерпеть ещё немного. – Мне приснилось… Нет, подождите, слушайте! – он срывается с шёпота на крик, видя кривую ухмылку на обветрившихся губах старпома. – Корабль горел, вы были в воде. Вас вытащили, часть команды спаслась на лодках. Потом я – тот я, во сне, – выстрелил в вас… А в меня выстрелил мистер Джой, и капитан застрелил его. И там была огромная рыба… Кит. Белый. Он перевернул лодки, и… Все погибли, сэр. Я знаю, знаю, это только сон, вы, наверное, злитесь, зря я вас потревожил. Но мои сны всегда сбываются. Я слышал как-то, мистер Джой рассказывал, вы будто на волнах увидели, что в шторм корабль перевернётся, а когда шторм и вправду начался, вы были готовы… Так что я подумал, может, вы мне поверите. Простите за беспокойство, мистер Чейз, – он неловко кивает-кланяется и торопится встать, но тяжёлая ладонь вдруг ложится на плечо. Так неожиданно мягко и горячо – прошибает током надежда сквозь тонкую рубашку: неужели поверил?– Генри, – очень тихо, но юноша вздрагивает. – Ты говорил с Поллардом?Мотает головой, сжимая губы:– Нет, сэр. Я сразу пошёл к вам.Мужчина встряхивает светлыми волосами, чуть-чуть приподнимает уголки рта и недоверчиво хмыкает:– Да? И почему же? Нет, стой, не важно… – карие глаза смотрят в ответ с отчаянием.

– Вы лучший моряк, лучший капитан, вас уважает команда. И вы мне верите. Он бы не поверил, – гордость втоптана в палубу клочьями парусов. Старпом на мгновение замирает, ошарашенный неожиданной честностью. Генри Коффин не станет лгать… И всё же он позволяет себе недоговаривать.Он молчит о том, как было страшно, когда там, во сне, Чейза всё ещё не было ни на одной из лодок, а горящие обломки корабля поджигали китовый жир, грязным пятном расползающийся по воде. Насколько был счастлив, когда чужие грубые руки ухватились за борт спасательной шлюпки. Как до боли жмурил глаза и цеплялся за пальцы своего двойника, лишь бы не допустить, не позволить… Не дать ему выстрелить. Как слышал лишь один выстрел – свой, потому что душа коснулась дна прежде, чем на рубашке расцвело красным. И оглушительнее всего он молчит о том, как там, на дне… можно было держать за руку.

– Эй, – та самая рука похлопывает по спине – жжётся так сильно, что Генри на минуту думает, может, старпом болен? Во сне эта ладонь – шрамы от порезов, мозоли от верёвок – была совсем холодной. – И что ты предлагаешь? Бунт на корабле?– Я… Я не знаю, сэр, – тихо шепчет, и никак не может осознать, что там, тогда – был сон. Что они – живые… Пока живые. – Мы ведь должны заполнить трюм…– Поллард не развернёт корабль, это точно… Послушай, парень, я не спал уже чёрт знает сколько. Что, если мы утром с тобой над этим ещё подумаем, хорошо? Спасибо за предупреждение, Коффин… Коффин?.. – Чейз растерянно смотрит на матроса: глаза прикрыты, тонкие плечи мелко подрагивают. На ресницах собираются первые капельки, зависают на секунду… и слетают по щекам, разбиваются о ключицы. Парень молча прижимает ладони к лицу – прячет испуг, боль и осколки непонятной привязанности, которая с каждым днём всё туже стягивает запястья.Вдруг становится тепло-тепло. Руки на спине, будто защищают. Можно уткнуться узкими ладонями в мерно вздымающуюся грудь, лицом в шею и вдохнуть глубоко-глубоко – пот и йод. Ни один аристократический носик не выдержал бы, но Генри Коффина по какой-то дурацкой причине может успокоить только этот запах. Только эти руки.Оуэн прижимает к себе мальчишку, когда замечает, что тот вдруг перестал дышать. Осторожно ведёт ладонью по волосам: – Генри, – зовёт негромко, чуть-чуть отодвигается, касается губами лба… Касается губами губ. Пробует их на вкус.Высокие смуглые скулы вспыхивают алым в плавающем свете масляной лампы. Рот покорно приоткрывается навстречу…Они целуются совсем беззвучно: юноша – неудобно наклонив голову, чувствуя, как колет подушечки пальцев светлая щетина; мужчина – теряя последние мысли, ощущая щекой холодные прикосновения хрупких длинных пальцев.

– Мистер Чейз, – выдыхает Коффин спустя долю вечности. Чуть запрокидывает голову, тянется вслед за рукой, в последний раз проходящей по волосам. Мужчина улыбается – мягко и очень устало:– Завтра, Генри. Всё – завтра.***Поллард на дурные предчувствия не повёлся. Команда доверяет Чейзу, но спустя пару дней они забьют первого кита, и любые уговоры станут бессмысленными: добыча – вот она, а страшные байки заносчивый аристократ пусть травит рыбам или морским богам. Да и сам Оуэн, опьянённый победой, казалось, понемногу начал забывать, каким испугом карие глаза блестели в ту ночь.

Единственный, кого старпом забыть никак не может, – их обладатель.В какой-то момент Оуэн Чейз вдруг понял, что не помнит лица Пегги. Будто память – это комната, каждый уголок которой заполнен одним-единственным человеком. Перед его глазами – открытыми ли, закрытыми, на берегу ли, в море – отныне навсегда. Высокий лоб, длинные, стянутые в хвост волосы, ловкие пальцы, узкие кисти рук. Редкие открытые улыбки, тихий голос, опущенные ресницы, наглость, гордость и слёзы одного паренька, которому и двадцати-то нет. Лишь однажды узнанный вкус податливых губ – соль и горечь, они ведь так привычны, тогда почему эти – необходимы?Чейз запоминает каждый миг. Запоминает, как мальчишка влетает в каюту капитана – растрёпанный, испуганный, но уверенный. Ссылается на команду, взывает к разуму – старпом бы поддержал его, но в горле вдруг непривычно сухо и будто сдавливает чем-то – ни вдохнуть, ни сглотнуть. Как терпит обиду, стоит на своём, хоть голос и пропитан страхом – вызывает лишь уважение. Оуэн знает, что Коффин боится не за себя – за всю команду, за равнодушного кузена, за Джоя, за юнгу Тома – они ведь почти ровесники.Он даже не догадывается, что больше всего девятнадцатилетний парень боится за него. Что каждый быстрый беспокойный взгляд в его сторону – это сжатые в кулаки руки и мысленно – почти молитвой: ?Я не позволю тебе умереть?. И иногда следом – чуть отрешённо: ?Я не позволю себе убить тебя. Я скорее убью себя?.

Чейз бережно хранит в памяти единственный момент искреннего счастья: хрупкая фигурка на вершине мачты. Раскинутые руки и смех – такой оглушительно-громкий, будто все проблемы ветром выбило из груди, будто впереди – только хорошее. Будто он действительно в это верит.Коффин смеётся не волнам и не небу. У него опять глупые слёзы на щеках – остаётся лишь надеяться, что снизу, с палубы их не видно. Он кожей чувствует пристальный взгляд серых глаз и хохочет громче, ярче, и уж точно абсолютно искренне.Он видел новый сон.Он всё так же лежал на дне. Один. Сам. А вместо холодной руки в его ладони была другая – горячая, живая. На плече маленькой светловолосой девочки.За много миль от мёртвого Генри Коффина живой Оуэн Чейз впервые обнимал свою дочь.***– Это случится… Очень скоро.

Он появляется из тени, как призрак – пустой взгляд, синяки под глазами. Смотрит на собравшегося ко сну старпома с последней каплей надежды.– Мы должны развернуть корабль. Мистер Чейз…– Мне жаль, Генри, – Оуэн и вправду смотрит виновато, но парень мотает головой:– Нет, это мне жаль. Я должен был быть более убедительным. Приложить больше сил, – он, не дожидаясь приглашения, усаживается рядом – спина прямая, руки на коленях. – Но у меня их нет. Я ведь мертвец, – улыбается не сумасшедше, а лишь чуточку грустно, встряхивает волосами.Оуэн хмурит светлые брови: такая обречённость слишком тревожна.– И всё-таки, возможно, это просто сны.Коффин чувствует, как обжигает теплом кожу сквозь рубашку, но проходит ещё немного времени, прежде чем чужая ладонь неуверенно ложится ему на талию. Чтобы успокоить. Согреть.– Если завтра вечером мы сможем сидеть здесь вот так же, я буду счастлив. Наверное, сойду с ума от счастья, – шепчет он, не раздумывая, и опускает голову старпому на плечо.На корабле никогда не бывает абсолютно тихо. Снаружи шумит море, внутри скрипят доски, раскачиваются светильники, беззлобно переругиваются члены команды.В это одно-единственное мгновение Генри Коффин слышит лишь то, как оглушительно бьётся сердце Оуэна Чейза. Слышит – и захлёбывается каждым ударом, как штормовыми волнами. Пьёт их, пропускает через себя.Чувствует.– У меня болит… вот здесь, – он удивлённо ведёт пальцами по рёбрам с левой стороны. – Будто колет что-то.– Дыши, – просто отвечает Чейз, и Генри вдруг понимает: забыл. Он совершенно забыл об этих бессмысленных выдохах-вдохах.А ещё ему почему-то кажется, что боль – она не из-за нехватки воздуха. Это что-то другое.– Можно тебя попросить? – он прячет глаза под отросшими волосами и впервые зовёт мужчину на ?ты?.

Старпом выглядит неожиданно обеспокоенным, долго всматривается в тени от ресниц и напряжённо спрашивает в ответ:– Уверен?– Да.– Да?– Только не смейся, – Коффин убирает пряди с лица и старается, правда старается улыбнуться как можно беззаботнее, но голос ломается и выдаёт его с потрохами: – Обними меня. Пожалуйста.Больно. Страшно. Одиноко. Несправедливо. Холодно. Не хватает. Помоги. Спаси. Защити. Сбереги. Прости. Прощай. Выживи. Живи. Забудь… Нет. Помни меня. Пожалуйста.Я так тебя люблю.

Чейз выдыхает слишком резко – закашливается.– Это глупо, да? – хрупкая фигурка медленно поднимается с койки. – Простите, сэр…– Нет, Генри, нет. Вовсе не глупо, – старпом перегораживает дорогу, и Коффин вынужден оторвать взгляд от пола. Напротив – бесконечное понимание. Мужчина делает небольшой шаг навстречу, парень чуть медлит, но всё же льнёт, обвивает тонкими руками за талию, кладёт голову на грудь, прижимается ближе. И снова, как тогда – тёплые ладони на спине: оберегают, защищают, хранят.

– Прости, – хриплый голос где-то над ухом. – Я боялся, ты попросишь о… о другом.– О другом я просить не смею, сэр.– Мне повезло, что вы столь благородны, юный мистер, – странная насмешка, пропитанная одновременно благодарностью и сомнением. Старпом несколько раз открывает-закрывает рот, но всё же продолжает – медленно, осторожно подбирая слова: – Это странно, смешно, но я… Не уверен, что сумел бы тебе отказать.Коффин молчит. Дышит, слушает. Чувствует, как у виска нервно и гулко ходит чужой кадык.Вот бы ему такую вечность. Жаль, он знает: его ждёт совсем другое. Но, по крайней мере, там будет море. Море на вкус и на запах почти такое же, как Оуэн Чейз.Генри в последний раз с отчаянной силой сжимает руки и отступает на шаг. Видимо, он снова плакал: на рубашке старпома мокрые следы, а глазам чуть больно смотреть на свет.Мужчина ловит его руки. Разворачивает одну ладонью вверх и медленно подносит к губам, целует запястье – там, где под кожей видны синие вены. Смотрит пристально, серебряным против карих. Подходит ближе, и за шумом волн – едва слышно:– Мне кажется, я люблю тебя, Генри Коффин.

Открытый взгляд в ответ – слишком внимательный для девятнадцатилетнего мальчишки. До самого дна так невероятно трогательно сплетаются печаль и счастье, боль, обречённость, гордость и искренность. Надежда.– Я совершенно уверен, что люблю тебя, Оуэн Чейз.Искусанные мягкие губы тянутся к сухим, обветренным. Прикосновением нежным до трепета, до мурашек по смуглой коже, до дрожи на коротких светлых ресницах. Бесконечные тепло и горечь, разделённые на двоих – почему-то это так важно сейчас и здесь. Целоваться под шелест волн, в оранжевом мареве чадящих ламп, запоминая и полностью отдаваясь. Крещённые океаном, прежде блуждавшие во мраке, обретают свет и жизнь.Время дьявольски быстро водой утекает сквозь переплетённые пальцы.Когда поцелуи спускаются к хрупким ключицам, на смуглые скулы плещет алым – отблески огня, лучи закатного солнца. Коффин запрокидывает голову, подставляя шею, судорожно цепляется пальцами за широкие плечи.– Иисус-Мария-Иосиф, – выдыхают оба в один голос. Узкие ладони плавно выскальзывают из горячих рук.Генри уже смотрит прямо: зрачки медленно сужаются, глаза из чёрных вновь становятся глубоко-карими. Старпом удивлённо подбрасывает на ладони большую серебряную пуговицу, затем переводит взгляд на нитки на вороте рубашки матроса и усмехается:– Прости, – протягивает обратно, но Коффин неожиданно улыбается и мотает головой:– Не надо. Оставь себе, – чуткими пальцами накрывает сжатую в кулак руку. С непонятной грустью следит, как мужчина развязывает шнурок с медальоном, который никогда не снимал. Спустя минуту на шее рядом с тёмным кругляшком тускло блестит новый талисман.– Спасибо. Я не потеряю, обещаю.– Да чёрт с ней, – Чейз опускается на кушетку, и Генри, недолго думая, садится ему на колени. Мужчина вскидывает брови, но парень мыслями уже далеко.Неясно, о чём он думает, но спустя несколько минут опять дрожит – потерянный, напуганный. Весь сжимается, всхлипывает, утирает нос и глаза рукавом.– Я просто хочу… не думать о плохом, – шепчет он отчаянно. – Скажи мне, как? Что я должен делать?– Думай о хорошем.Старпом зарывается пальцами в тёмные волосы и мягко притягивает тонкую фигурку ближе, но Коффин упирается ладонями ему в грудь:– О хорошем? – сипло переспрашивает и упрямо смотрит в глаза. – Я люблю тебя, Оуэн Чейз.Их губы находят друг друга так, как было предначертано небесами – или самой преисподней. Быстро, рвано, жарко и тягуче-нежно.

Крещённые тьмой, загораются светом – в последний раз.