Глава 11: Мэтью Джой. Часть 1 (1/1)

Южные воды Тихого океана всегда считались у китобоев богатыми на добычу: здесь встречали как настоящих китов, так и кашалотов, и отсюда в Нантакет обычно приходили доверху груженные бочками корабли, борта которых буквально трещали от количества китового жира. Поэтому ?Эссекс?, повинуясь воле своего капитана, неторопливо скользил вдоль берегов Чили, высматривая любую возможность пополнить свои ценные запасы груза. Джорджу эта часть океана всегда казалась самой безопасной и спокойной – даже дни тянулись здесь лениво, неторопливо, только изредка прерываясь суетой, поднимаемой на борту при виде китов; когда же их добыча не спешила показываться на глаза, день или даже несколько дней сливались во все такое же непрерывное монотонное следование проложенному курсу. Поллард полагал, отчасти, что его отношение к этим местам еще таит в себе отголоски и тех лишений, которые претерпевала вся команда каждый раз при обходе мыса Горн: он был уверен, что не единственный замечает этот почти восхитительный контраст. ?Эссекс?, так ни разу больше и не попав в шторм по эту сторону материка, словно затерялся в безмолвной водной пустыне, и только кромка берега, в хорошую, ясную погоду видная впередсмотрящему, мешала этому ощущению.

Джордж любил рано утром, когда только-только сменялась ночная вахта, выходить на палубу. Он поднимался на шканцы и сверял их координаты с помощью астролябии, которую еще перед его первым выходом в море отдал ему отец; пока матросы драили палубу, ставили паруса, чинили, по мере необходимости вельботы, Поллард стоял, облокотившись на мачту, и рассеянно смотрел вдаль, подчас забывая, где находится. Во многом его ранние вылазки на палубу были вынужденными, только вряд ли Поллард смог бы себе в этом признаться.Дело в том, что Чейз стал приходить к капитану.

Он был чрезвычайно щепетилен в этом вопросе, обнаруживая почти странную для себя болезненную заботу о сохранности этой тайны. И дело было даже не в том, что он предугадывал нежелательную реакцию команды, или даже своего друга Мэтью Джоя: больше всего Оуэн Чейз, как это ни странно, опасался самого Полларда. Их взаимоотношения, начавшиеся на этом рейсе с почти открытых перебранок, можно было справедливо назвать тяжелыми, но ни Чейз, ни сам Поллард не могли даже приблизительно дать названия тому, что происходило теперь. Капитан, молившийся ночью на мостике, вцепившись пальцами в ванты и едва соображая, что несет, под утро передумал множество сумбурных, неприятных мыслей, и вернулся к себе в каюту, пока до смены вахты оставалось примерно полтора часа: там он застал бодрствующего Чейза, хмурого и лохматого, который сидел на койке, подперев рукой щеку и глядя рассеянно прямо перед собой. Бессонная ночь Полларда вылилась в синяки под его глазами, в плотно сжатые губы – эта встреча совсем не походила на ту, которую он хоть отдаленно мог бы себе представить, если бы хоть когда-то думал о том, что подобное возможно.Они переглянулись друг с другом почти настороженно, словно прощупывая незнакомую почву: Полларду каждый шаг отдавался легкой болью пониже спины, а у Чейза неприятно покалывало в груди, но то была боль не физического свойства. Он встретил капитана отрывистым кивком, тут же вставая на ноги; в Оуэне Чейзе что-то неуловимо поменялось, и он ни разу даже не улыбнулся, хмуро глядя в глаза тому, кто еще вчера позволял брать себя здесь, на полу у койки, подставляя мелко дрожавшую спину под его шершавые ладони. Что же в тебе изменилось для меня, думал он, рассматривая Полларда – его мягкие волосы, четко очерченный рот – что изменилось, куда ушла та крепкая неприязнь к тебе, которой я жил четыре года? И ушла ли она? Чейз разозлился разом, сморгнув непрошенные мысли, и злость толкнула его вперед, к Полларду, крепко сжавшему губы; Оуэн взял его за плечо, скользнул пальцами выше, и поцеловал, удерживая на месте. Они сталкивались носами, лбами, тяжело дышали и оба не делали ни шага, и только капитан обессиленно прикрывал глаза. В этом поцелуе не было ничего от вчерашнего вожделения, ничего от той животной похоти, которую Чейз обычно, не отдавая себе отчета, испытывал к Полларду – только какая-то отчаянная ярость, ибо Джордж мысленно задавал себе все тот же вопрос, мучивший его еще ночью, когда он бросал самому себе отрывистые, заученные слова: что же теперь изменилось, куда вдруг ушла та крепкая неприязнь к тебе? Ушла ли она?

- Капитан, - только и сказал Чейз, отрываясь от него, сказал почти с упреком, будто произносил это впервые в жизни. Он провел рукой по чужому плечу, сминая в пальцах насквозь пропахший смрадом от ворванных котлов мундир. Поллард поднял руку, легко касаясь его пальцев своими и ничего не ответил. По облегчению, мелькнувшему при этом в глазах Чейза, он понял, что тому и не нужны больше никакие слова.

После этого они целый день и словом не перемолвились наедине, как и многие дни спустя. Но Чейз приходил в каюту капитана, когда его вахта не выпадала на ночь, зная, что тот его точно не прогонит. Обычно он был скуп на слова – Джордж не вызывал его ни на какие разговоры, и Оуэн, тем более, не старался это поменять; они молча смотрели друг на друга, пока кто-нибудь первым не двигался с места. Иногда, если капитан сидел за столом, Чейз даже не давал ему двигаться – просто подходил вплотную, сжимал в пальцах запястья и тянул на себя, пока тот не утыкался лбом в его лоб. А иногда Поллард сам вскакивал с койки, на которой сидел, вытянув ноги: тогда он толкал Чейза к стене, не давая ему увидеть толком своего лица, и торопливо вел носом по шее, по плечу, упираясь ладонями по бокам от его поясницы. Чейз терпел это пару минут, мягко улыбаясь, почти жалея Джорджа за подобную слабость, а потом просто опрокидывал капитана на койку, не давая тому и слова сказать.

Разумеется, Мэтью Джой, чья кровать была отделена от кровати Оуэна тонкой перегородкой, понимал, что Оуэн не звезды ночами считает, сидя на палубе. Он не мог делать точных выводов из молчаливости Чейза, и его неожиданной смиренности – пока вельбот старшего помощника не спускали на воду, он вообще почти не повышал на матросов голос; Рамсдейл говорил Никерсону, что это все оттого, что в океане почти нет ни китов, ни штормов, чтобы развлекать мистера Чейза, а Коул и Чаппел говорили, что Чейз с капитаном просто весь порох растеряли, и перестали собачиться по любому поводу. На счастье Оуэна, Мэтью Джой ни с кем своими мыслями не делился – на корабле у него был только один настоящий друг, да и тот мог бы запросто сломать ему челюсть за подобные домыслы.

- Я вижу, вы почти поправились с того момента, как мы обошли мыс Горн, мистер Джой, - сказал как-то капитан за ужином, разламывая чуть зачерствевший, но все еще вполне съедобный кусок хлеба.

- Не могу жаловаться, капитан, - хмыкнул Джой. Его слабое здоровье, вкупе с пристрастием к спиртному, делали бы его присутствие почти неуместным на китобойном судне, да только лучшего рулевого и лучшего знатока китовой породы надо было еще поискать.

- Мэтью как-то раз слег на три недели, почти помирать, - протянул Оуэн с набитым ртом, - да только как услышал крик впередсмотрящего, выбежал на палубу, и стал спорить с боцманом – кашалот там или финвал. Пока спорил, вся болезнь прошла.

Поллард хмыкнул в тарелку, подавив неуместное желание засмеяться, глядя на вытянувшееся лицо Мэтью Джоя. Грубые, топорные, иногда плоские шутки Чейза стали все чаще вызывать у него веселье, даже если тот шутил невпопад, явно не замечая этого. Пока они обсуждали тяготы перехода мыса Горн и мыса Доброй Надежды, Чейз расслабленно откинулся на спинку стула, опустив одну руку вниз, легко касаясь колена Полларда. Тот моргнул, жалобно царапнув вилкой по тарелке, но не подал виду.

- Как-то раз, капитан, когда мне было лет шестнадцать, я упал за борт во время того, как наш корабль шел к мысу Доброй Надежды, - рассказывал Джой, увлекаясь, а Поллард, рассеянно кивая ему, думал тем временем только о руке Чейза, что неумолимо ползла вверх по бедру, чуть сжимая его. Зная, что уши его вот-вот вспыхнут, капитан, поднял на Чейза глаза, безмолвно стараясь попросить его прекратить – тот лишь слегка улыбнулся в ответ, задержал ладонь на дрожащем колене, и все-таки убрал руку. После этого Поллард постарался как можно скорее закончить ужин и уйти к себе, чтобы в одиночестве броситься на койку лицом вниз, желая себе поскорее умереть.

- Капитан, - тихо позвал Чейз, прикрывая за собой дверь. Он шагнул к кровати, кладя ладонь на теплую, чуть дрожащую спину, и разом перевернул Полларда к себе лицом: тот, краснея пятнами, прижимал ладонь к паху, и зло, страдальчески хмурился, вглядываясь в нависшего над ним Чейза.- Вы хоть представляете себе, что творите? – прошипел он, и Чейз радостно улыбнулся, осознав, что представляет лучше, чем когда-либо. Не обращая внимания на удивленное лицо Полларда, он смял его, как медведь, прижал к койке, и жадно провел носом по вспотевшей шее.- Да, - хмыкнул он, - представляю, впредь я буду аккуратнее, обещаю. Капитан, - вновь позвал он почти насмешливо, заставляя того открыть глаза, - уберите руку. Или вам не нужна моя помощь?

Поллард прищурился, скользнул взглядом по лицу и плечам Чейза, на секунду не поверив в то, что видит перед собой, и медленно убрал руку – а тот тут же потянулся, чтобы накрыть пах собственной ладонью. В щель неплотно прикрытой впопыхах двери капитанской каюты с удивлением и недоумением смотрел мистер Джой.