Глава 5: Мыс Горн (1/1)
Конец ноября 1819 - январь 1820 годаЧерез пару дней положение стало унылым, через неделю – почти невыносимо тяжелым. На снастях висели сосульки, пальцы матросов покрылись загрубелой коркой, и никакая одежда не могла полностью уберечь от холода. Лоуренс, который берег руки, буквально приносившие ему хлеб, обматывал их тряпками, но все равно через пару недель ноготь на мизинце почернел от холода. Хуже всего приходилось парням помладше: их одежда была легкой, гоняли их больше обыкновенного, а есть они хотели втрое больше. Никерсон и Коффин осунулись, то и дело стараясь забиться в трюм и хоть как-то согреться у едва горящего огня. С юга, оттуда, где лежали покрытые льдом земли, всегда веяло опасностью, и капитан тщетно высматривал в подзорную трубу глыбы айсбергов.
- Мэтью, ты все еще держишься? – умудряясь быть насмешливым, перекрикивал ветер Чейз, намекая на заветный капитанский ром, который они иногда пили в его каюте. Джой в ответ лишь махал руками, так как у него недоставало сил орать во всю глотку в такую дьявольскую погоду. Иногда ему хотелось хоть у Оуэна узнать, что приключилось с ним и капитаном – эти двое даже перебрасывались иногда парой слов, когда стояли на мостике, а еще мирно ужинали в капитанской каюте. Их взаимная вражда будто бы утихла на время: то ли холодные ветра мыса Горн отогнали ее на второй план, то ли они, наконец, пришли к какому-то незримому соглашению.
Капитан первое время нередко поднимался на мостик. Он краснел только от одной мысли об этом, но причина была проста – ему было больно ходить. Сказавшись нездоровым, он провел в каюте пару дней, чувствуя, как унизительная боль отступает, и вместе с ней возвращается желание видеть Чейза. Лежа на животе на узкой койке, Поллард закрывал глаза, каждый раз будто чувствуя тяжелое дыхание Чейза над ухом, и то, как его член погружается в собственное тело, вызывая то приступы боли, то наслаждения. Как он и думал, сам Чейз никак не выказывал того, что помнит что-либо, и капитан счел благоразумным поступать так же.
Прошла третья неделя, за ней и четвертая. Капитан, хладнокровный, как и всегда, подбадривал команду, говоря, что впереди осталось не так много, но им виделись только серые, угрюмые волны и такие же свинцовые тучи над головой. Чаппел потерял пальцы на одной ноге, отморозив их, а у Рамсдейла посинели и омертвели кончики ушей. Все они грезили только одним – Тихим океаном, как избавлением от страшных мук холодом и беспрестанной борьбой со стихией. Поллард, спускаясь вниз, к себе, думал о том, как долго им предстоит огибать пресловутый Горн, как вдруг его, как щепку, мотнуло к стене, швыряя вниз: в сантиметре от плеча о стену глухо ударилось чужое тело, и Чейз – разумеется, это был он – сдавленно охнул.
- Нехило наше судно кренится, - пробормотал он, и капитан молча, удрученно кивнул. Оуэн подал ему руку, поднимая на ноги привычным, почти вызвавшим стыд жестом.
- Ну что, капитан, - протянул Чейз, не отпуская его руки. Поллард, все еще морщившийся от боли в спине, посмотрел на него со смесью настороженности и недоумения. Ему казалось, что вся команда спускается сейчас вниз, желая застать его с этим выражением на бледном от холода лице.
- Вам холодно, - просто сказал Чейз, сжимая пальцы сильнее, - идите сюда.
Он потянул Полларда на себя, а сам шагнул к стене, прижимая капитана к ней своим телом. Чейз почти осторожно взял в ладони его лицо, наслаждаясь выражением замешательства и почти негодования, и уверенно, настойчиво поцеловал, не давая вырваться и даже сдвинуться с места.- Вы дрожите, так не годится, - хрипло произнес он, не отрываясь от Полларда, дожидаясь, пока тот не обхватил его несмело одной рукой за талию. Чейз дышал на капитана, как на собственные замерзшие ладони – мягко, горячо – вылизывая его рот изнутри и чуть прикусывая губы.То ли это было наваждение, вызванное бессонными ночами и диким холодом, но Поллард почувствовал – всерьез, ощутил физически – как его наполняет теплом. Ему было почти смешно слышать, как скрипят на морозе снасти, а собственный бушлат, накинутый поверх преступно легкого сюртука, казался ему роскошной теплой шубой, хотя на деле едва ли согревал по-настоящему. Чейз будто поил его горячим вином, наклоняясь к холодным губам, и собственнически тяжело прижимал к стене. Поллард едва слышно застонал, стискивая зубы, и понял, что дрожь бьет его больше не от холода, скорее напротив.
- Тише, капитан, - шепнул Чейз, зажимая ему рот своей лапищей, и отстранился, с удовольствием наблюдая румянец на лице капитана. Поллард стоял с полнейшим осознанием того, что его старший помощник сейчас вытащил на свет что-то интимное, личное настолько, что ему никак не полагалось это видеть: в собственных глазах он пал достаточно давно, но ему вдруг пришло в голову, что он, как капитан, еще имеет шанс отыграться.
Следует сказать, что Джордж рос в религиозной квакерской семье – Нантакет был их пристанищем еще с незапамятных времен, а уж семья Коффин, к которой относилась ветвь Поллардов, считалась более чем уважаемым квакерским родом, ведущим свое начало от самых первых белых поселенцев острова. Его детские впечатления от суровых проповедей, подкрепленные рассказами отца и других родственников, прочно укоренились в его впечатлительном воображении, приняв в подростковом возрасте форму глубокой, хоть и достаточно наивной веры. Нантакет был весь таков, как и Джордж Поллард, один из славнейших его сынов – глубоко религиозный, и в то же время вечно идущий наперекор самому себе. Многие из капитанов были закоренелыми атеистами, многие напротив, становились истово верующими и даже мистически настроенными людьми – все зависело от того, что сам человек видел во внутренностях убитого им кита, слышал в свисте ветра или читал в глазах товарищей по команде за секунды до смерти. Вера Полларда была скорее мечтательным откровением, которое он хранил, как воспоминание о детстве – его трогали и другие, темные страсти, из которых он более всего ненавидел одержимость. Его отец сам был весьма религиозен, как может быть религиозен отошедший от дел моряк, похоронивший многих товарищей и упрочивший славу своего рода: его походы в церковь с сыном не носили того оттенка морализаторства и показного благочестия, которым нередко (по мнению нантакетцев) грешили люди с материка, но Джордж понимал его. С возрастом он вовсе не становился все более далек от церкви в том смысле, который он сам себе и вообразил – даже будучи гарпунером на ?Эссексе?, в свои неполные двадцать пять лет, Поллард, когда убил своего первого кита, когда потерял друга и когда сам чуть не погиб, оставался верен собственному пониманию Бога, ведшего его к единственной нужной ему цели. Как и Чейз, Поллард отчаянно мечтал стать капитаном. Как и Чейз, он вожделел ?Эссекс? с самого первого дня, как поднялся на его палубу. Возможно, именно это, неизвестно как ставшее Чейзу понятным, сразу вызвала в его сердце искреннюю неприязнь к Полларду – оба они шли к одной и той же цели, с одинаковым упорством и жаждой выйти победителем. Может быть, его бог, впрочем, такой же, как и бог мистера Чейза, помог Полларду занять место капитана, а может и фамилия Коффин, болтавшаяся внушительным довеском за его спиной – Джордж был уверен, что с самого детства выбрал правильный путь, приведший его к ?Эссексу?.
Но теперь, когда Чейз уверенно, напористо, и (самое страшное) нежно целовал его, желая согреть, Джордж с ужасом и недоумением понял, что его действия несовместимы с его верой, с тем, что он обозначил собственным путем – Поллард разом терял все, ускользающее из его пальцев, как намазанный жиром линь, и голова его наполнялась жаром и томящим вожделением. Он вспомнил, как сказал Чейзу тогда, что тот мучает его – вышло так, что он был чудовищно прав. Поллард закрыл глаза, чувствуя, как в его душе разверзся настоящий ад, и кораблю, пропахшему китовыми тушами, затерянному в свирепой буре, далеко до бури в его собственном нутре.
- Не нужно, Чейз, - слабо произнес Поллард, отступая, и его рука, дрожа, соскользнула со стены, безвольно повиснув вдоль тела. Тот только усмехнулся – почти безразлично, да и не скрывая этого. Чейзу было достаточно сознавать свое превосходство, хоть в чем-нибудь, над Поллардом, хоть он сам и не задумывался, насколько глубоко его тянет это желание.
Капитан, согнувшись, пошел вниз, тогда как Чейз, едва передохнув, рванул наверх, и тут же раскатами грома на команду обрушились его окрики, в которых он называл, понося, всех подряд болванами, сучьими потрохами и молокососами, которые ничего не могут и вообще пропащие люди. Ему вторил слабый голос Джоя – тот в последнее время сильно исхудал, и как никто жаждал скорого выхода в Тихий океан. К его счастью, мучения команды подходили к концу: после пяти с половиной недель ?Эссекс? грузно перевалился через самые опасные широты, обогнув мыс Горн.