Глава 1. Обстоятельства, при которых нападает Зверь (1/1)

Граф де Ла Фер бросился по одной из аллей леса. С волосами, развевавшимися по ветру, дикий, он то и дело подхлестывал свою лошадь, которая летела во весь опор. Был все в той же лихорадке движения, которая пожирала годы, но уже не гордость или радость заставляли его скакать так быстро. Вместо того чтобы отыскивать удовольствие, он все более углублялся в самую безмолвную и пустынную часть леса. Близкие люди, знавшие характер, не могли не уважать его; но к этому уважению непременно примешивалась большая доля страха. Все знали, что только с чистой совестью и с разумным словом на устах можно было смело приближаться к графу, что от него можно было ждать справедливости, но ни в каком случае потачки. Строгий к себе, неуклонно прошедший школу нравственного самоулучшения, он считал себя вправе быть строгим к другим, и со стороны его строгость могла даже иногда показаться жестокостью в вопросах чести. К тому же деятельная жизнь, посвященная всецело святой и великой для него цели, служению Франции, жизнь, сопряженная со многими огорчениями и даже ударами, развила в нем некоторую желчность, мрачность, делавшую его характер иной раз тяжелым. Строгая его неподкупность, самостоятельность и справедливость в делах политических и общественных признавались даже злейшими его врагами… Три года прошли в забытьи. Если б его теперь увидели его недруги и сподвижники, все, кто знал его во дворце королевском и в ратном поле?— с каким бы изумлением они на него взглянули. Это был не могучий, грозный и гордый вельможа, как звали его в народе. Это был не муж с честным и смелым сердцем, не офицер, всю жизнь свою не в глаза прямо и резко смотревший чертям, не военачальник?— герой, пример которого возбуждал мужество и отвагу в воинах. Это был жалкий, как-то в один миг опустившийся старик, подавленный страшным горем и сознающий свое бессилие. Вполне возможно, что гибель Рауля, долгие месяцы постоянного ожидания, могли весьма неблагоприятно сказаться на его рассудке. С виконтом он просто не мог быть суровым. При одном взгляде на это светлое Божье создание разглаживались морщины и теплело в груди. И мальчик знал и любил откровенной, сыновей любовью, требовал ласки. И у него находилась эта ласка. Едва-едва сдержался от рыданий, от отчаяния, расставаясь, благословляя на неизвестную будущность. Эта будущность оказалась непредвиденно страшной и печальной… Черные копыта Бюши чуть касались травы, и она скользила, как безмолвная тень, под деревьями. Собственный крик, вырвавшийся у Атоса, еще раздавался в его ушах. Бледный, окровавленный образ мерещился в конце каждой аллеи, гримасничал в тенях кустов. Иногда она вздрагивала и поворачивала голову, но после минутного оцепенения снова подхлестывал своего быстрого коня, который бросался во весь опор и, по-видимому, должен был остановиться только упав мертвый от усталости. Ночь была темная; дождь и гром прекратились, но молния еще блистала вдали. Впрочем, слабый свет луны обещал указывать дорогу, по крайней мере пока не войдет в чащу леса. Стояла глубокая тишина; слышался только слабый шелест ветерка, звук дождевых капель, падавших еще с листьев каштанов, да шум потоков дождевой воды, стекавших в глубину оврагов. Уже давно граф странствовал по лесу, даже не думая, где она находится и к какой цели должен направляться. Ни разу человеческий голос не достиг слуха, он был совсем один в этом бесконечном лабиринте из древесных стволов и листьев. Когда проезжал через прогалину, то вдруг услышал, что его зовет звучный голос. Думая, что это галлюцинация, хотел проехать мимо, когда голос позвал еще громче. Местный кюре все больше творил всяких глупостей, становился все упрямее, точь-в-точь как осел. Иногда он принимался всячески обхаживать крестьян, осыпая их различными милостями, рыдать над их горькой участью, жалеть жён и дочерей, называл их ?божьими людьми?.—?Ах, Монсеньор! —?закричал он. —?Сами небеса послали Вас на помощь! Должен многое рассказать… Ваш приговор, конечно же, справедлив, но те несчастные, молят выслушать их. Де не они, а Зверь, олицетворение кары, Бича Господня съел тех бедных малюток… Как Вам эта новость? Разве не надо идти со мной? По дороге я все расскажу.Дело странствующих циркачей за две недели, прошедшие после официального вердикта, приобрело большую огласку и было на устах у всех: о нем говорили в тавернах, на рынках, в церкви и на брачных ложах. Все знали подробности, и все гадали, как же граф накажет плотоядных нехристей. Принимали даже ставки (разумеется, тайно, полуподпольно, ибо сюзерен, не страшно бы разгневался, если б узнал, что сам невольно стал предметом подобных пари). Большинство считало верным жечь трубадуров из соседней провинции, приносивших в жертву детей. В сознании низшего духовенства, мелких ремесленников, судейских крючкотворов и простолюдинов они оставались преступниками, попытки же их оправдать, а впоследствии и оправдание они бы полагали ужасным богохульством, ко всему сопровождавшимся столь кощунственным деянием. Они мало что понимали в юрисдикции. Этих грубых и диковатых мужланов не касались, не интересовали и не тревожили несчастья обитателей Версаля, ссоры богатых цеховых мастеров со сборщиками налогов, нападения разбойников на таможенников, мешавших им провозить контрабандные товары, а также на сборщиков газели, то есть самого ненавистного из всех налогов?— налога на соль. Крестьян не волновали слухи об ожесточенных схватках между сильными мира сего, о любовницах короля, взаимной ненависти и вечных происках интриганов в кружевах, об обвинениях, что выдвигали друг против друга католические священники и пасторы-протестанты; их не интересовали слухи о разврате и бесстыдстве, царивших при дворе и в больших городах. Не было ничего, что могло бы смутить и взволновать этих суровых, замкнутых и слывших не очень далекими людей, но не когда посягают на святое. Сначала граф де Ла Фер как будто не слышал, что ему говорили, оставаясь неподвижен и безмолвен, опустив руки и потупив голову. Рауль… Все его поступки наполняла смыслом эта любовь, и боль оставляла незамеченной чужую трагедию и, всецело, без настойчивости и сомнений, отдавался ей, теперь начался удивительный процесс. Увидел обеденный зал, ходатайствующих о защите поданных, и неловкое одиночество, в котором они споткнулись на пути к смерти. Изоляцию и печаль их душ, сражающихся за то, чтобы остаться в живых.—?Опять невесел! Опять сумрачен, как день осенний! Ну погоди, Антуан Шатель, вот будет новый хозяин, уж он тебя научит манерам… —?скорее шутя, смеялась говорившая.Это был сильный мужчина лет тридцати пяти, наружность которого нельзя было назвать приятной и вызывающей симпатию. Высокого роста, но худощав; его костлявое лицо имело весьма неприятное выражение: большой рот, всегда приоткрытый, с отвисшей нижней губой, обнажавшей желтые редкие, но острые, словно звериные, клыки. Глаза его были глубоко посажены, а взгляд их казался пронзительным и острым. Темные взъерошенные волосы и косматая борода завершали этот образ свирепого дикаря. Одежду его составляла холщовая рубашка и такие же панталоны. Младший сын Жана Шателя из деревни Дарн, самого уважаемого и влиятельного человека в приходе. Когда-то батюшка составил себе вполне приличное состояние. В округе он слыл одним из лучших охотников. Хотя, суровый, истово верующий, часто давал отповедь родным, матушка, превратилась в бледную тень, в тихое, незаметное, слабое, измученное существо и так никогда и не оправилась от потрясений. Годы выдались на редкость урожайными, чудесным образом внезапно вырос спрос на шерстяные ткани, а следовательно, и на шерсть, из-за чего существенно поднялись цены и выросли заработки. К тому же Его Преосвященство епископ открыл дорогу на Манд, что позволило крестьянам продавать лес. Вели в мудреные дела и представляли интересы одной знатной дамы из рода д’Апшье, вдовы. Что до Антуана, ему претили скука и обыденность, этого хватило, дабы стать личностью довольно известной и примечательной, ибо он много путешествовал по дальним странам, за какое-то преступление едва не попал на галеры, жил у гугенотов в Виваре, плавал по морям, побывал в плену у пиратов, а может, и сам был пиратом… Поговаривали, что он попал в лапы к арабам в Алжире и был в рабстве у какого-то шейха. вообще о нем говорили всякое… Но чего только не придумают длинные языки?.. Однажды он вдруг объявился в родных краях, изуродованный, покрытый шрамами, столь сильно изменившийся, что его с трудом узнали. В семье сторонились скитальца, но потом зов крови победил, они не отвергли его, а поддержали. В течение долгих лет он жил в полном одиночестве в лесу, иногда?— в охотничьем домике, иногда?— в одной из трех хижин, что он построил около горы. Его хранили полудикие сторожевые псы во главе с его любимой очень крупной рыжеватой сукой. Основное логово находилось на краю глубокой пропасти, где не было ни дорог, ни тропинок, только скалы, оползни да крупные валуны. Девять месяцев никто, кроме самого Антуана не осмеливался нарушить тишину и гордое молчание этих вершин. Когда умирал там от лихорадки, отец, обеспокоенный тем, что его блудного сына никто нигде не видел на протяжении нескольких недель, с превеликим трудом добрался до занесенной снегом хижины, более похожей на берлогу, чем на человеческое жилище. Он спас сына, выходил его и выслушал исповедь, после чего наказал хоть немного чаще бывать в городке, выхлопотал должность в феоде. Так или иначе, добровольно сковал свой язык, проглатывая усмешки девиц и почтенных кумушек. Гигантский, взлохмаченный, чудовищный, настороженный, свирепый, облизывая свои кабаньи клыки, рыча, точно дикий зверь, он одним движением или взглядом отбрасывал толпу назад.И лишь одна юная особа не питала страха, не падала в обморок и не опускала взор. И, однако, эта бойкость чувства и помыслов являлась не единственным признаком крайней молодости, она была присуща ее натуре и победить ее вряд ли предстояла возможность.У Розалины худенькое, острое личико. Брови, тонкие, как две дуги, поднимаются над небольшими серыми глазами. Цвет лица белый до бледности, и от этого губы кажутся алее. Нос тонкий, с легкой горбинкой. Черные волосы прикрывают уши. Тонкою, хрупкою выглядит Розалина. Кажется, дохни на нее сильней, она и растает, словно восковая. И ничуть не лукавила, предупреждая?— старый, древний замок кто-то приобрел, господин с Востока Европы. Эти места, обыкновенно печальные и уединенные, имели, особенно в эту минуту, какой-то зловещий вид, которым они были обязаны состоянию атмосферы. Все в самом деле предвещало, что гроза, собиравшаяся с утра около вершины Монадьер, скоро разразится с неукротимым бешенством. Солнце исчезло. Купол черных и зловещих туч, покрывавший гору, неизмеримо расширялся. Время от времени глухой грохот, подобный отдаленному стуку колес по мостовой, раздавался из этой массы грозных туч. Обнаженные скалы, теперь невидимы. Однако из-под мрачного покрывала, нависшего над горизонтом, скользил еще бледный свет. Один из первых владельцев этих мест по знатности мог бы въезжать в собор верхом. Фамилия его была младшей ветвью старинного дома, угасшего уже давно, но когда-то одного из самых знаменитых в провинции. В царствование Людовика Смелого приняли альбигойскую ересь и до полного истребления являлись начальниками ?совершеннейших?. Предание говорило, что после казни любимой супруги он затворился в гроте, где умер мучеником своей веры, исходясь проклятием в адрес церкви. Говорили, что в этой пещере лежали навалом кости каких-то громадных неведомых животных, водившихся в ту эпоху, находились среди этих груд костей и человеческие скелеты. Вообще эта пещера слыла проклятой, нечистой, и туда сроду никто не ходил. Замок выстроен в ту эпоху, когда Франция не была достаточно спокойна по причине антагонизма и ненависти, государством распоряжались вассалы, лязгали их мечи, не подчиняясь королевскому домену. Высокие башни с аспидной кровлей стояли по четырем углам; окружен рвами, стенами и снабжен подъемным мостом. Правда, во рвах не было воды, в стенах зияли многочисленные проломы, а подъемный мост оставался неподвижен за неимением цепей. Но надо подойти очень близко, чтобы приметить эти опустошения, нанесенные временем. Издали замок со своими острыми зубцами, мрачной массой вулканических камней и высокой оградой серых стен внушал трепет. На каких же условиях и где была заключена сделка? В чем заключался торг? В любом случае приобретатель угодий оказался в проигрыше, вернее, он оказался плохим торговцем. Как бы там ни было, в демаршах всех этих разряженных в шелка и бархат чиновников с роскошными перьями и кружевами, кроме желания поскорее разобраться со всей этой историей любым способом, ощущался запах, хотя и слабый, но явный запах обмана и притворства, который вызывает тошноту и омерзение у всякого честного человека, а Антуану пришлось открывать ворота. Два работника с фермы, одевшись для такого случая в ливреи с галунами, принимали приехавших. Совсем еще молодой человек, длинный и но, в целом, хорошо сложенный. Трудного нрава, не давая себя увлечь цветастыми витиеватыми речами, почти не размыкал уст, двигался изящно. Угловатость придавала ему некий вид, а мешки под глазами свидетельствовали о нраве, чуждавшемся излишеств, поэтому, видно, мрачная аскеза не сходила с его лица. Его пальцы так бледны, словно выцвели, как лепестки увядшей, некогда прекрасной, розы. Дворянская плоть, истончаясь, проявит прекрасный рисунок костяка. Он будет меняться, только облагораживаясь. Как у большинства наделенных особым жизненным даром, подлинные черты характера будут проступать все ярче, когда станут ослабевать обманчивые черты юности. Блеск глаз погаснет только вместе с жизнью. Сумерки лишь приглушат, еще больше просветлят их ясную бирюзовую влагу и придадут им непроглядную глубину, магическую власть. Казался несгибаемым, будто сабля. Чернота его одежды особенно выделялась на фоне ярко-голубого неба. И твердая, ясная простота еще хуже шляпы со страусиными перьями, белых перчаток, манжетов, портупеи аристократа. Грубый мужлан с ненавистью разглядывал пришельца.На мгновение карета превратилась в вихрь кружева и шелков, из-под которых доносился женский прелестный смех. Было это белолицее, синеглазое?— словом, будто со страниц романов сошедшее видение, своей пронзительной красотой поразившее Антуана в самое сердце. Поражало в этой даме также и то, как роскошно и богато она одета. Платье ее из алой парчи расшито золотой нитью, воротник деликатно поднят?— в дань уважению суровости брата. Конечно, брата, кто еще из родственников так похож, как обратная сторона профиля на монете? Жемчуг же увивал ее шею, запястья и длинные золотистые косы, затейливо уложенные на аккуратной, гордо сидящей на длинной красивой шее головке. Губы красавицы были особенно красны, а ресницы?— особенно черны. Одна маленькая морщинка быстро разгладилась, и прелестное личико хозяйки вновь оживилось улыбкой. Гадали, сколько ей может быть лет: в первый миг не дали бы ей больше двадцати, но одна мимолетная морщинка каким-то непостижимым образом раскрыла, что ничего не имела общего с юной, робкой ланью. Незнакомка уверена в себе, знала, что делается вокруг и что надо делать ей, могла даже быть опасной. Идеальное озеро, в оправе из величественных скал, из вековых буков и ясеней, точно драгоценный сапфир, скрывалось ее хмурым кавалером. Антуану хотелось уже разорвать на кусочки, вспороть брюхо противнику.Путешественники убедились, ничто не возвещало особенно изящного и утонченного гостеприимства. Двор, отведенный для сельских работ, был загроможден поломанными тележками и бочками, кучами навоза, и среди всего этого прыгали, кудахтали курицы, голуби и утки. Трое Шателей проснулись и все кинулись срывать с плеч куртки и бросать наземь, подоспели крестьяне, так что скоро протянулась словно бы ковровая дорожка, по которой и проследовала фея, не испачкав своих ножек и не посадив ни малого пятнышка на бархат туфель. Розалина, державшая ключи, пыталась изъясниться с господином.—?Спасибо. Мы говорим по-французски… —?он пропустил девушку вперед.