Глава 2. Лазарь. (1/1)

Сефирот наблюдал, как молодой человек покинул помещение, оставив Шинру и Турка стоять и хмурится ему вслед. Он подавил порыв начать расхаживать вдоль периметра камеры, и вместо этого прижал пальцы к вискам в попытке унять головную боль. Голова раскалывалась, а в животе по-прежнему чувствовалась мутная дурнота, переходящая отчасти в тошноту, что намекало на тяжелое обезвоживание.Состояние Мидгара и Башни Шинра подсказало Сефироту, что произошло что-то очень плохое, и, судя по его амнезии и по реакции тех, с кем он столкнулся, за это, каким-то образом, был ответственен он. Поэтому он добровольно сдался сам и сдал оружие, ожидая, что его сопроводят в несколько менее… суровое место. Возможно, что альтернативы этому месту не нашлось, учитывая состояние города. Тем не менее, и Шинра, и его Турк выглядели неплохо — опрятно и не испытывающими недостатка в продовольствии.Даже разгневанный молодой человек в Солджерской форме, чье имя Сефирот никак не мог вспомнить, не выглядел страдающим от недоедания. А значит, ему должны были предоставить необходимый минимум еды и воды, и то, что этого не было сделано, красноречиво свидетельствовало об их намерениях и их восприятии недавних событий.Они считали, что не могут ему доверять потому, что он что-то скрывает. И поэтому, сколько бы он их не спрашивал, они отказывались сообщать ему текущую дату или даже сколько времени прошло с тех пор, как его направили в Нибельхейм.Должно было пройти не менее пяти лет, если руководствоваться внешностью Руфуса Шинры. Последний раз, когда Сефирот видел его, тому было почти двадцать. Черты его лица были мягче, менее определившимися. Кроме того, в те времена он был тем еще засранцем. Похоже, его поведение кардинально поменялось к лучшему, что как-то утешало. Руфус прямо смотрел на него через стекло, мало чем напоминая угрюмого юношу из воспоминаний Сефирота.— Ты уверен, что не узнал его?Голос Руфуса мало походил на отцовский. Старший Шинра — который, должно быть, мертв, Сефирот понимал, что это был не тот человек, что достойно ушел бы в отставку подобру-поздорову — старший Шинра обожал повышать голос, чтобы обратить на себя внимание окружающих. Внезапно до Сефирота дошло, что Руфус очень сильно напоминает ему Тсенга. Не внешне, естественно, но небрежные жесты Руфуса явно несли определенное сходство с повадками Турка, и даже когда он держал пистолет у чьего-то виска, он ни в малейшей степени не выказывал своего настроения. Его голос, этот тихий, но в то же время командный тон определенно свидетельствовал о влиянии Турка.А, Тсенг. Очень хороший план, сделать из Руфуса Турка до того, как тот станет президентом.— Наоборот, я уверен, что я его знаю, — как бы не старался Сефирот ответить спокойно, но губы сводило, и он ничего не мог с этим поделать. Он наклонил голову, прячась на секунду за завесой серебристых волос. Пристальные взгляды из-за стекла неприятно напомнили ему о собственном детстве.

Сефирот тряхнул головой, отбрасывая воспоминания.— Будет ли мне позволено узнать его имя, Руфус? — Сефирот тут же осознал свою ошибку и без запинки добавил: — Президент Шинра. Прошу прощения, понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть ко всем… изменениям.— Как дипломатично с твоей стороны, — фыркнул Руфус. — А говорили, что ты в дипломатии не очень.Он и не пытался быть дипломатичным. Он просто пытался соблюдать надлежащие правила поведения, хотя его терпение было на исходе из-за недостатка уважения с их стороны.— А ничего не говорили о том, где я мог быть последние несколько лет?Улыбка Руфуса сделалась резкой. Сефирот задумался, догадывается ли тот, что носит выучку Турков словно форму, такую же заметную, как и его бело-черный костюм, в котором он был всегда, когда навещал Сефирота в этой камере.

— Я понимаю, что тебе очень интересно, но вынужден попросить тебя воздержаться пока от вопросов. Обещаю, со временем тебя обо всем проинформируют.

Сефирот кивнул, сжав пальцыи чувствуя, как ногти впиваются в кожу перчаток. Он не хотел просить воды. Он сильнее этого, и выдерживал куда худшее, и если Руфус настаивает на допросе, то так тому и быть.Руфус опять что-то сказал Турку, высокому парню с поразительно рыжими волосами, которого Сефирот помнил как Рено. Тот явно поднялся вверх по служебной лестнице, если сопровождает Руфуса в каждый его визит. Сефирот не мог слышать, о чем они говорят, даже с усиленными органами чувств было чертовски трудно подслушивать через стеклянную перегородку. Он стоял вольно, сложив руки за спиной, борясь с приступами головокружения и настойчивыми требованиями тела о воде.— Мы вернемся через несколько часов. А пока постарайся отдохнуть, — Руфус был истинный профессионал в самом лучшем его качестве; если состояние Сефирота и доставляло ему хоть какое-то удовольствие, он не выказал даже малейшего намека на это.

— Тебе что-нибудь требуется?— Нет.— И ты уверен, что не знаешь имени только что покинувшего нас человека?Было не удивительно, что Руфус опять спросил его о разгневанной молодом человеке. Очевидно, он ожидал какого-то определенного ответа, и был разочарован неспособностью Сефирота предоставить его. Интересно, что же конкретно Руфус хотел услышать?Сефирот выпятил подбородок и четко и внятно произнес:— Я повторю еще раз. Нет, я не знаю имени этого человека. Я знаю только, что он был пехотинцем, который дружил с Солджером Первого класса Заком Фейром, но, поскольку Зак много с кем дружил, это вряд ли как-то сузит поиск.

— Хочешь пить?Вопрос вызвал у Сефирота улыбку.— При всем уважении, Президент Шинра, хочу напомнить вам, что я весьма искушен в военных пытках и техниках допроса, включая сенсорную депривацию и ограничение в пище и воде.Он не стал добавлять, что научился всему этому у Ходжо еще до того, как начал свои тренировки на Солджера.— А если я попробую применить что-то из этого?— Это ни в малейшей степени не изменит мой ответ.— Возможно, через несколько часов ты передумаешь, — гладко ответил Руфус. — Пойдем, Рено.Сефирот смотрел, как они уходят, следом через несколько минут погас свет. Он остался в темноте, в которой он не мог разглядеть в комнате ничего, кроме койки стандартного военного образца и туалета. Он рассмеялся. Дилетанты.Сефирот лег навзничь на холодный каменный пол. Закрыл глаза, намотал на пальцы кончики волос и принялся их потягивать, легко, почти ритмично, пока не смог расслабиться в достаточной мере, чтобы отделить разум от тела, которое нуждалось в таких вещах, как вода, пища и сон.Этому он тоже научился у Ходжо, хотя и по необходимости. Методы исследований Ходжо были таковы, что он корчился бы в агонии каждый раз, если ли бы еще ребенком не нашел способ отстранять свое сознание от своего физического тела. Ключом была способность как следует расслабиться. Именно поэтому Сефирот дрался, словно дикое животное, каждый раз, когда Ходжо пытался остричь его волосы — ничто так не помогало ему быстро расслабиться, как его привычка накручивать на пальцы кончики волос и подергивать их.Однажды, после особенно болезненной и инвазивной процедуры, когда Сефирот лежал, медленно возвращаясь в свое дрожащее тело, он обнаружил, что все еще делает это —обматывает пряди вокруг пальцев и подергивает, снова и снова. Конечно же, Ходжо был рядом, с неизменным планшетом в одной руке и ручкой в другой. Но он смотрел на Сефирота со странным выражением на лице, и Сефироту понадобилось целых несколько секунд, чтобы наконец распознать его — эта была боль.Ходжо моргнул, скривился, потом рявкнул что-то и ушел, как обычно, строча что-то в бумагах и бормоча себе под нос. Это был единственный раз, когда Сефирот видел такое выражение на лице Ходжо, но с тех пор тот ни слова не сказал Сефироту по поводу его прически. После этого Сефирот принялся очень внимательно наблюдать за профессором, чтобы убедиться, нет ли у Ходжо, тоже обладателя длинных волос, похожей привычки. Но волосы Ходжо были постоянно собраны в хвост и полностью им игнорировались, так что не похоже было, что Сефирот приобрел эту привычку, наблюдая за профессором.Повзрослев, Сефирот часто слышал шепотки и слухи, что Ходжо его отец. Ходжо был блестящим ученым, и, даже не смотря на свое презрение к нему, Сефирот отдавал должное его интеллекту и упорству.Лишь однажды он открыто спросил Ходжо об этом, произнеся ?правда, что ты мой отец?? тем же тоном, что обычно использовал для вопросов о домашнем задании.В ответ Ходжо уставился на него холодным равнодушным взглядом и спросил:— Что заставило тебя спросить такое? Кто тебе сказки рассказывает, мальчик? Это Гаст? Кто?Сефирот надежно скрыл свое ликование из-за разгневанного Ходжо, чтобы поразмыслить об этом потом и не закончить день в мако-душе.— Все так говорят, — ответил он, это была не прихоть угрюмого подростка, а чистая правда. Он мог перечислить всех поименно, но Ходжо не дал бы ему закончить, просто разозлился бы еще сильнее, и все закончилось бы очередным исчезновением среди персонала. Или Сефирот увидел бы несчастного еще раз, плавающего в цистерне с жидким мако и смотрящего на него распахнутыми в ужасе глазами.Как ни странно, но ответ оказался правильным, потому что Ходжо сразу успокоился и не стал требовать дополнительную информацию. Он засмеялся своим пронзительным смехом и сказал:— Это потому, что я тебя создал, Сефирот. Поэтому они так говорят. Думай обо мне как угодно, но, разве создатель — это не то же самое, что родитель, м?Это было не так, но Сефирот ничего не сказал. К тому времени он уже понял, что иногда свои мысли не стоит озвучивать.

Пальцы Сефирота дернули немного сильнее. Не очень хорошая идея — размышлять о Ходжо в целях расслабления, сказал он себе твердо. Он знал, что Ходжо мертв, потому что так ответил тот патрульный, на которого он наткнулся в первую ночь, когда Сефирот осведомился о местонахождении профессора. Он не знал, что думать по этому поводу. Слишком давно он не пересекался с этим человеком.

Он снова сконцентрировался — закрутить-потянуть волосы, закрутить-потянуть — пока разум снова не начал плыть, пока не перестал чувствоваться холод, пробирающийся сквозь кожаный плащ, голод, грызущий его, или сухость, сковавшая рот.

Вместо этого он принялся думать о Заке, надеясь, что эти мысли всколыхнут воспоминания, подскажут ему, действительно ли он убил Зака, подтвердят, действительно ли он заслужил эту ненависть, полыхающую в ярко-небесных глазах Клауда…Клауд.Глаза Сефирота распахнулись.