Вторая часть. (1/1)

Перекинув сумку на другое плечо, я уже в который раз тяжело вздыхаю. Ну вот что, скажите на милость, что толкнуло меня сказать «нет»?! У тебя было такое выражение лица… Даже не знаю как описать... И хоть я тебя и ненавижу, все равно не могу без содрогания вспоминать эту каменную маску. Но почему тебя так задел мой отказ? Я, пожалуй, так и не узнаю, если ты сам мне не расскажешь…Во время тренировки мои мысли постоянно крутятся вокруг тебя, снова и снова воскрешая твое, искаженное какой-то непонятной мне эмоцией, лицо. В конце концов, я настолько отвлекся, что шальной мяч едва не залетел мне в глаз. Так, нужно сконцентрироваться… Будь у меня на то воля, черт побери!..— Саске! Будешь так же играть на чемпионате – познакомишься со скамейкой запасных игроков, понял? – в ответ я лишь безвольно киваю головой и полностью отдаюсь игре.***

Как же меня раздражают сокомандники! Особенно эта назойливая розоволосая девчонка – Сакура! Вечно трещат по делу и без. Бесят!.. Я уже с трудом сдерживаюсь, чтобы не взвыть, когда Сакура в сотый раз повторила «Саске-кун» и задала какой-то вопрос, который я, честно говоря, попросту пропустил мимо ушей, но уже заранее отнес к наиглупейшим в моей жизни. И еще Наруто со своей вечной саморекламой: «Я обязательно стану чемпионом мира, вот увидишь!», усугубляя впечатление голливудской улыбкой во все тридцать два, восклицал он. И стоило лишь заикнуться о том, что пока у него не особо прослеживается талант или какие-то способности, как он разводил целую философию по этому поводу или же ограничивался кратковременными обидами.Впереди приветливыми отсветами клонящегося к западу солнца замаячили окна и черепица небольшого особняка. Такого родного и любимого. Я с облегчением вздыхаю, замаскировав прерывистый свист желанием прокашляться. Наскоро прощаюсь с друзьями, если их так можно назвать, и подхожу к дверям. Хм, свет не горит ни в одном окне. Странно. Да и вообще дом выглядит так, будто его покинули уже довольно давно. Какое-то нехорошее предчувствие колючим клубочком заерзало в груди, создавая неприятные ощущения.— Итачи, я вернулся!.. Итачи?.. Нии-сан! – пустые комнаты держались как-то отчужденно ихолодно. Да где же ты?!Обыскав весь дом в надежде обнаружить какие бы то ни было следы твоего пребывания, я несколько раз упал, поскользнувшись на деревянных половицах, и еще раза в три больше потерял равновесие, размахивая при этом руками как потерпевший.В полном отчаянии выскакиваю во внутренний дворик и подхожу к дереву. На душе сразу становится паршиво и пусто. Почему? Ведь я тебя ненавижу! Или… Нет, никаких «или»! Просто если ты куда-то смоешься, спрашивать будут с меня! Именно, поэтому я и волнуюсь, поэтому и не могу найти себе места и ношусь, словно ошпаренный по дому. Устало провожу рукой по волосам, стараясь успокоиться. Мало помогло, надо сказать. Будь я на твоем месте, куда бы я пошел? И правда, куда? Понимание того, что я практически ничего о тебе не знаю, слегка огорошило меня – живем бок обок уже… тринадцать лет, а я даже не в курсе, где ты предпочитаешьпроводить время, однако, мало кто вообще имел хотя бы смутное представление о тебе – и мерзкойзмейкой прокралось в душу. Чего я себе только не напредставлял, мечась в поисках: что тебя похитили папины конкуренты по бизнесу; что ты ушел и потерялся (причем меня вовсе не тревожил тот факт, что ты знаешь город как свои пять пальцев); чтопопал в аварию и сейчас лежишь в каком-нибудь госпитале с тяжелыми травмами; и еще вагон и маленькую тележку всяких бредовых домыслов. Внезапно, тихая возня под боком, которую при обычных обстоятельствах я бы вообще не заметил, заставляет меня нервно дернуться. Но, как следует приглядевшись, я с облегчением вдыхаю приличную порцию кислорода. Так вот ты где был все это время! Склоняюсь над твоей, свернувшейся в калачик фигуркой. Заснул. А во сне ты совсем другой, нии-сан. Да, нет этой обычной надменности, неприступности, холодности и отчуждения. Руки беспорядочно раскинуты в стороны, длинные волосы растрепались, и теперь твой хвост больше напоминает метелку. Я тихо хихикаю и присаживаюсь рядом. Как же интересно наблюдать за тобой, когда ты спишь, аники: словно привычный Итачи уходит на задний план, открывая настоящего тебя, беспомощного, робкого и растерянного ребенка, которым ты так и не успел побывать. Только сейчас я замечаю, какой ты хрупкий и миниатюрный, как фарфоровая куколка, черт побери! Да как парень вообще может быть настолько… настолько слабым? Да нет, что-то другое. Беззащитным? Да, наверное, беззащитным. Хотя я прекрасно знаю, что под кажущейся слабостью кроется сила. Даже сейчас в свои восемнадцать ты едва превосходишь меня, тринадцатилетнего мальчишку, по мышечной массе. Я с любопытством оглядываю твои узкие угловатые плечи, тонкий грациозный изгиб шеи, острые выпирающие крылья лопаток, такие по женственному изящные и утонченные черты лица, гладкую бледную кожу, резко контрастирующую с черными, смоляными волосами, и невольно, где-то на уровне подсознания, восхищаюсь тобой.Словно почувствовав мой пристальный взгляд, ты зажмурился, затрепетав отяжелевшими веками, и посмотрел на меня из-под полуопущенных ресниц, таких длинных и пушистых, что у меня дух захватывает.— Саске?.. Тренировка закончилась?.. – я не тороплюсь с ответом и ловлю глазами каждое твое движение: как ты жмуришься и вздрагиваешь, стряхивая оковы сна; как присаживаешься, подтянув под себя ноги, случайно оказавшись почти вплотную со мной; как склоняешь голову набок, царственным жестом откидывая со лба темную челку. Точно большая хищная кошка, в которой плавные грациозные движения, усыпляющие бдительность, затаили в себе неукротимую мощь.— Д-да… — прекратив созерцать тебя, выдавил я. Почему-то у меня перехватило дыхание от твоей близости. И это было явно неправильно. Совсем неправильная реакция по отношению к старшему брату. Но меня это не беспокоило, почему-то…— Ты, наверное, проголодался? — с легкой тенью улыбки на тонких губах, произносишь ты.— Ну да, есть маленько, – неохотно соглашаюсь я, хотя есть на самом деле хочу зверски. Уже без четверти пять, а я только легко перекусил утром. Заметив неуверенные нотки в моем голосе, ты треплешь меня по непослушным вихрам, не желающим поддаваться никаким методам укладки. Я делаю вид, что возмущен, и с напускной неприязнью стряхиваю твою узкую ладонь, украдкой поглядывая на то, как ты отреагируешь. Однако, к моему (уж не знаю с чего бы это) разочарованию, ты даже бровью не повел: все та же неизменная улыбка, с едва заметно подрагивающими уголками тонких губ, и пристальный, чуть изучающий взгляд черных глаз, подернутых мечтательной поволокой. Вновь и вновь заглядывая в глаза обожаемого аники, я тонул в смешанных чувствах и эмоциях, от которых спирало дыхалку и кружило голову; каждый раз натыкаясь на некую преграду, не пускающую меня в святая святых его души. Это было и томительно приятно и до невозможного интересно – каждый раз заново открывать для себя его с новой стороны – но в то же время и невыносимо тяжело, ведь я даже смутно не мог представить, что творится у нии-сана в голове, какого рода мысли и чувства переполняют его на данный момент. Только после всего, тщательно перебрав каждый жест и незначительные изменения в мимике, я решался судить, как он отнесся к той или иной ситуации. Вот и сейчас я мог только гадать, насколько далеко распространяется его терпение и спокойствие.— Как прошла игра? – снова переводишь тему ты. Я просто поражаюсь, как легко и непринужденно ты это делаешь. Вообще есть очень много вещей, которые заставляют меня восхищаться тобой и которым мне бы стоило у тебя поучиться. Такту, например. Заметив на себе твой осуждающий взор, я несколько раз удивленно моргнул.— Что-то не так? – ты поджимаешь губы, пряча улыбку.— Да нет, просто я уже не чаялся вновь привлечь твое внимание к более приземленным темам, — с легкой, едва заметной иронией отвечаешь ты. Я фыркаю и пихаю тебя локтем в бок.— Ну тебя, в баню… — беззлобно бросаю я и нехотя отрываюсь от земли. – Ты, кажется, что-то про обед говорил, нэ?Я, затаив дыхание, смотрю как на твоем лице заиграла улыбка, как твои черты смягчились, а в глазах появилась озорная смешинка.— Уже почти ужин, — поправляешь ты меня, на что я закатываю глаза и ворчу себе под нос что-то о «занудных батанах» и полном пренебрежение мною этикетом и уж тем более распорядком. Ты заливаешься своим заразительным мелодичным смехом и легко поднимаешься на ноги. – Пошли, вредный старикашка! – подкалываешь. Я деланно обижаюсь и довольно ощутимо дергаю тебя за длинный хвост, вновь сорвав с твоих губ беззаботный смешок.***Трапеза прошла довольно тихо, если не учитывать тот факт, что я умудрился разбить кружку с горячим чаем, тем самым вылив все на тебя и себя. Это невинное происшествие вынудило меня покраснеть от стыда и, взвыв не своим голосом, с тихим шипением выскочить из кухни. Я не видел твоего лица, но примерно догадываюсь, что ты был развеселен сложившейся ситуацией. Уже после мне стало нестерпимо совестно за свою неуклюжесть, и я, полный самоедства и досады, сел делать уроки.Дела с домашним заданием продвигались не очень: капризная история никак не хотела укладываться в моей голове, ерничая и кривляясь, она вновь и вновь то путала даты местами, то опережала события или искажала их до неузнаваемости, то вообще напрочь стирала некоторые особо важные моменты. Когда до меня наконец дошло, что «крестовый поход» никак не связан с завоеваниями Александра Македонского, я оттолкнул ненавистный учебник и принялся методично растирать виски. Вроде помогло… Мне кажется, или я действительно сегодня переутомился. Я, конечно же, все понимаю, но совместить нечто подобное мог только конченный кретин. Я бросил быстрый взгляд на электрические часы не без удивления отметил, что уже довольно поздно. Даже не заметил, как село солнце, хотя старался не пропустить ни одного заката – уж такая у меня чудная привычка.Раздевшись, я выключил свет и упал в объятия мягкой кровати. По-привычке натянул одеяло чуть ли не с головой, поудобней устраиваясь на своем ложе. Как на зло сон не шел в голову, поэтому я не нашел себе лучшего занятия, чем повторять теоремы и формулы на завтрашний день. Дойдя до второго признака равенства треугольников, не заметил, как начал постепенно погружаться в сон. Вот кому барашков, кому слоников интересного розового окраса, прыгающих через заборы, а мне – школьную программу прокрутить в голове было достаточно для того, чтобы отрубиться.***Видимо, какую-то формулу я плохо выучил, и она не давала мне покоя даже во сне, потому что спал я чутко. Настолько, что услышал тихие шаги и то, как практически бесшумно отворилась дверь в мою комнату. Решив, что Итачи просто что-то забыл у меня в вещах, я притворился спящим. Однако, его дальнейшие действия меня весьма удивили. Внезапно я почувствовал, как прогнулась кровать от тяжести второго тела – он сел на самый край и замер. Я не мог понять, что нии-сан делает в столь неурочный час у меня, да еще и смотрит на то, как я сплю. Сквозь сомнительную преграду одеяла я явственно ощущал тепло, исходящее от аники, что заставляло меня сотрясаться мелкой дрожью. Интересно, зачем он здесь? Хм… может, ему что-то было от меня надо, а я тут, понимаешь ли, спать лег?.. Или он уже не первый раз вот так приходит и сидит рядом со мной, сторожит мой сон?.. От этой мысли на душе почему-то сразу потеплело, а голову приятно вскружило ощущение того, что ко мне не безразличны, что я ему нужен.Твоя теплая рука касается моего лба, и я едва сдерживаюсь, чтобы не открыть глаза и не кинуться в твои объятия. Тысячи тонких иголочек впиваются в тело в тех местах, где его касался ты. Я слышу, как ты тяжело вздыхаешь, но не придаю этому особого значения, сейчас я пытаюсь унять детский пьянящий восторг, обуревавший мною. Ты так давно перестал обращать на меня внимание, либо проявлял его как-то по-своему, так, что для меня оно оставалось незамеченным. А сегодня ты сидишь тут, так близко, и я тешу себя надеждой, что это не в первый раз. Ощутив на лице твое свежее прохладное дыхание, я невольно приоткрыл рот, желая поймать слабое дуновения и попробовать его. Тут же что-то сухое и теплое коснулось моих губ, оставив горьковато-приторный привкус и шлейф легкого запаха корицы и гвоздики. В шоке распахиваю глаза, как оказалось только для того, чтобы обнаружить пустующую комнату, с творческим беспорядком во всех мыслимых и немыслимыхуглах. Я резко сел на кровати и глубоко вдохнул. В воздухе до сих пор витает твой пряный аромат, который я тут же поспешил сохранить в памяти, дабы потомв полной мере им насладиться. Сейчас меня больше интересовало неуловимое прикосновение твоих губ к моим и твое исчезновение. Сколько эмоций и волнений нахлынуло на меня с головой. Но нужно собраться и догнать тебя, чтобы спросить, что это было. Или не нужно?.. Сомнения, точно голодные псы, кидаются на меня, грозя растерзать наместе. Если я побегу за тобой, то могу спугнуть, и ты больше никогда не будешь навещать меня по ночам. Однако, если я этого не сделаю, вопрос жизни и смерти останется неразрешенным!.. Решительно отметая все размышления в сторону, я выскакиваю из постели и бегу сломя голову к тебе.К моему удивлению комната пуста. Да, тебя нет. Ни за письменным столом, ни в высоком старом кресле около стены, ни в кровати, ни даже на широком подоконнике — твоем излюбленном месте. И это настораживает. Еще раз обследовав каждый уголок в помещении, подмечаю, что постель заправлена да и вообще выглядит так, будто ее не расправляли с утра. Створки шкафа открыты, а на столе нет ни одной книжки. После некоторых колебаний я подхожу к шкафу и заглядываю внутрь. На вешалке сиротливо покачиваются несколько костюмов, будто бы брошенные на произвол судьбы. Уже нисколько не смущаясь, в два прыжка оказываюсь перед письменным столом и резко дергаю на себя выдвижные ящички, обнаружив полное отсутствие твоих документов. Картина постепенно начинает собираться из отдельных кусочков, небрежно разбросанных по уголкам моего сознания.Ушел. Ты ушел. Оставил меня одного. Бросил… лицом к лицу с жестокой реальностью, в которой мне никогда не достичь твоих высот и не получить тепла со стороны окружающих, потому что я являюсь лишь твоей тенью, кем-то, кто так и не смог ни в чем превзойти тебя, обычным мальчиком по имени Учиха Саске.Стоило мне осознать эти прописные истины, как у меня подкосило ноги, и все что я мог сделать, это проковылять к кровати Итачи и плашмя рухнуть на нее. Подтянув к себе подушку и позволив слезам обильно поливать наволочку, сохранившую пряный аромат корицы, смешанный с терпким и горьковатым гвоздики, я внезапно понял, что теперь остался действительно один. Совсем. И больше нет рядом нии-сана, готового в любой момент подставить свое хрупкое плечо или поддержать заботливой улыбкой и спокойным уверенным взглядом угольно-черных глаз. Тогда я, наверное, в полной мере познал всю многогранность и непредсказуемость слова «одиночество».