Часть первая. Глава 5. Буря (1/1)

Библиотека всегда была для Артурии местом своего рода сакральным. Здесь всегда можно было побыть наедине с собой, в тишине и спокойствии, сидеть за столом, укрывшись от мира книжными полками, и вдыхать ни с чем не сравнимый запах старины: кожаных переплётов, давно выцветших записей, которые когда-то с любовью выводила чернилами чья-то уверенная рука, и, конечно, книжной пыли, которую, сколько ни убирайся, невозможно стереть до конца. Да и нужно ли лишать библиотеку её строгого, задумчивого очарования? Казалось, этот запах сам по себе приводит мысли в порядок, усмиряет любое душевное волнение и создаёт надежное, теплое ощущение гармонии с собой. Слуги прекрасно знали о привычке хозяйки проводить здесь вечера и старались не прерывать её уединения. А когда приезжал отец, это место становилось самым прекрасным в мире: можно было расслабленно сидеть в кресле, глядя, как пейзаж за окном постепенно погружается в матовые сумерки, а огонёк свечи, будто смелея, разгорается все ярче, и неспешно беседовать обо всем, что стряслось за время разлуки. Утер всегда был хорошим собеседником: рассудительный, спокойный и эрудированный, он мог поддерживать разговор практически на любую тему. А ещё он не переносил слепого доверия дочери своим словам, считая, что в споре истина раскрывается лучше, нежели в мирной беседе. И Артурия охотно вступала в дискуссии, которые зачастую затягивались до поздней ночи, а утром члены семьи Пендрагон щеголяли синевой под глазами, однако всё равно бы не променяли подобные моменты на какой-то там сон.Только сейчас, вместо того, чтобы почувствовать здесь привычное умиротворение, принцесса Вестфилда ощущала, как нервы с жалобным пением натягиваются, будто струны гитары, которой все сильнее подкручивают колки. И если незадачливый музыкант не остановится, струны попросту лопнут от перенапряжения. Приходилось усилием воли сосредотачивать внимание на чтении, делая вид, что надоедливого кронпринца не существует. Однако у Гильгамеша не было чувства меры, зато был талант находить самые больные точки.Но, в общем-то, у Артурии совсем неплохо получалось абстрагироваться, так что до открытого противостояния пока не доходило. По крайней мере, до того момента, когда на раскрытую книгу в ее руках не шлепнулся небольшой томик. Девушка, столь бесцеремонным образом вырванная из относительного душевного равновесия, вынуждена была перевести взгляд в сторону, откуда этот томик прилетел.—?Что это было, Гильгамеш? —?холодно поинтересовалась она.Кронпринц даже не обернулся на возмущенную реплику?— устроившись в кресле напротив, так, что их с Артурией разделял стол, он невозмутимо обсуждал что-то с Энкиду, временами указывая пальцем на строчки в массивном фолианте. Два прилежных юноши, грызущих гранит науки?— картина была воистину идиллической, вот только не верилось в неё ни на секунду. Не с неба же свалилась книга!—?Я заметил, что ты в шестой раз перечитываешь одну страницу, значит, тебе скучно читать военные трактаты. Вот и нашел для тебя романтические сонеты?— они больше подходят женщине. Можешь не благодарить,?— наконец ответил Гильгамеш, когда напряжение в воздухе, казалось, уже можно было резать ножом.У Артурии действительно была привычка перечитывать каждую страницу по нескольку раз?— но лишь для того, чтобы информация отпечаталась в памяти. От жанра книги скорость прочтения не зависела, но, если на то пошло, военные трактаты и истории о приключениях всегда интересовали принцессу Вестфилда намного больше, чем сентиментальные сказания менестрелей. И даже в доме Вивиэн Артурия, в отличие от того же Ланселота, больше интересовалась подробностями подвигов храбрых рыцарей, чем романтическими вздохами прекрасных принцесс под луной. А потому замечание кронпринца не было справедливым.—?Считаешь, что у меня не хватает ума на изучение стратегии? —?осведомилась она. Уголки губ Гильгамеша расползлись в змеиной улыбке.—?Считаю, что нет необходимости производить на меня впечатление и демонстративно читать то, что для женского ума тяжко. Поверь, то, что ты наконец одумалась и решила спросить мнение своего короля, говорит о твоей разумности намного больше,?— с убийственной снисходительностью одобрил он.Артурия мысленно помянула черта. Нужно было злиться на Гильгамеша с его убежденностью в ее глупости и в стремлении произвести на него впечатление, однако досадовала она почему-то исключительно на себя. Фраза прозвучала очень двояко, и собеседник вполне мог подумать, что она интересовалась его мнением о том, подходит ли ей столь сложная наука или нет. Но ведь это было совсем не так!—?Когда ты уже усвоишь, что твоё мнение интересно далеко не всем? —?устало спросила она, в который раз осознавая, что эту битву ей не выиграть. Любые ее доводы, как бы трезво они ни звучали, разбивались о сияющую броню самоуверенности Гильгамеша, и убеждать его в том, что мир не крутится вокруг него, было занятием поистине безнадежным.—?Мнение короля интересно всем, поскольку именно оно определяет судьбу государства. Тебе тоже стоит это усвоить,?— назидательно и даже добродушно проговорил кронпринц.—?А если оно неправильное?—?Неправильным может быть мнение плебса, но не короля. Правитель сам диктует, что есть правильно, а что нет. Он?— судья в своем государстве. Разве может быть неправильным вердикт судьи?—?Из-за такой слепой самоуверенности правителя и низвергаются империи,?— возразила Артурия. Хоть все эти дни она изо всех сил старалась не вступать в перепалки и даже научилась игнорировать остроты, но когда Гильгамеш начинал с видом ментора поучать вещам, которые шли в разрез с её убеждениями, молчать становилось невозможным. То, что он говорил, было словами настоящего тирана, и сейчас было страшно даже представить, до чего он способен довести свою страну. Не говоря уже о Вестфилде, который ему так великодушно норовят вручить!—?Империи низвергаются из-за глупых королей, которые не умеют править твёрдой рукой и выжигать под корень любую скверну. Тот, кто оспаривает мнение судьи, должен быть изгнан из зала. А тот, кто идет против божьего ставленника, должен быть наказан,?— жестко ответил Гильгамеш, в один миг утративший свою расслабленную веселость. Он не привык встречать отпор, и уж тем более не принимал чужое мнение, если оно хоть немного отличалось от его собственного. Но девушка тоже отступать не планировала: в душе гремучей смесью вскипело глухое раздражение и фамильное упрямство, свойственное всем представителям династии Пендрагон.—?Гил, ты меришь Вестфилд по себе,?— прервавший спор негромкий, лишенный всяких красок голос явился неожиданностью для обоих. Энкиду, казалось, их и вовсе не замечал, даже глаз от книги не поднял, однако продолжил, будто бы ни к кому не обращаясь,?— Здесь король не имеет ни титула божьего ставленника, ни безраздельной власти верховного судьи: если и участвует в заседании, то решение выносит вместе с верховным жрецом как гласом Создателя.Артурия, удивленная вмешательством неразговорчивого, склонного избегать жарких споров Энкиду, даже забыла о том, что хотела сказать. Ей показалось, или он сейчас встал на ее сторону? Признаться, сейчас она ожидала, что Гильгамеш попеняет другу на это. Но непрошеная поправка была великодушно прощена, и это в очередной раз убедило принцессу Вестфилда в прочности уз, связывающих этих двух юношей. Как и в том, что ее будущий… возможный жених допускает наличие собственного суждения только у Энкиду. Даже любопытно, как тот смог такого добиться? Продал душу Падшему? Вряд ли, скорее, причина кроется в его феноменальной чуткости, позволяющей прекращать дискуссию на корню. И несмотря на то, что невысказанное замечание о кровавых тиранах на троне жгло язык, Артурия с удивлением ощущала, что продолжать спор почему-то уже не хочется. Эмоции улеглись, оставив после себя вполне резонные сомнения: не лучше ли закончить это противостояние ничьей, чем погрязнуть в нём на добрый десяток лет?Успокоившись, она вернулась к чтению трактата и совсем перестала обращать внимание на Гильгамеша. Некоторое время был слышен лишь шелест книжных страниц да скрип кресла, когда кто-то из посетителей библиотеки менял положение, и Артурию такая обстановка вполне устраивала. Настроение поднял еще и тот факт, что в помещение проскользнула молоденькая горничная, толкающая перед собой тележку с чайным сервизом и тарелкой сладостей. Значит, отведенное на самообразование время подходило к концу, а после чаепития должно было начаться занятие по фехтованию. И пусть даже от юношей не удастся избавиться до вечера?— какая разница? Когда в руках зажат меч, а сильное, тренированное тело повторяет давно заученные движения, можно забыть о любых неприятностях. А к вечеру жизнь станет и вовсе прекрасной: на ужин сегодня должен быть сочный ростбиф и восхитительный медовый пудинг, конёк семейного повара. Конечно же, мысли об ужине разбудили аппетит, и непослушный разум вовсе не желал сосредотачиваться на книге, а потому Артурия флегматично наблюдала, как горничная расставляет на столе посуду: чайные чашки с простым орнаментом по краю, мелкие тарелочки с выложенными на них тонкими ломтиками консервированных фруктов и украшенными сливками крохотными пирожными. Конечно, следовало бы дождаться окончания сервировки, но, стоило принцессе Вестфилда узреть любимые ею сладости, как желудок настойчиво заявил о своих правах. И, улучив момент, она утащила-таки с тарелки небольшой эклер и, жмурясь от удовольствия, съела его. А юноши на противоположном конце стола были поглощены беседой и, казалось, вовсе не замечали расставленного перед ними великолепия.—?И эти шавки еще считают нас варварами,?— донесся до Артурии обрывок реплики кронпринца. —?Ты знал, что эта их ?святая? религия запрещает мыться, а также советует истреблять тех, кто верит больше, чем в одного бога? А падение Милесской империи преподносится ими как наказание за то, что боги каждого из завоеванных народов имели в ней равный статус! Вот ведь тупая чернь.—?Запрета на купание придерживаются лишь служители Создателя. Здесь ведь есть ванны. И в Камелоте тоже,?— возразил тот, как и всегда, мягко и спокойно, в противовес явной насмешке в голосе наследника Истфилда. —?А вера в единого бога, если так рассудить, может быть очень полезна с точки зрения управления массами.—?Полезнее, чем убежденность подданных в родстве правителя с богами? Ты не ту религию защищаешь, Эн: вспомни, сколько войн уже было развязано из-за нее. Когда Вестфилд станет частью моей империи, я верну в него веру в истинных богов. И ликвидирую этот богомерзкий совет, без которого король даже чихнуть не смеет,?— высокомерно уронил Гильгамеш, глядя почему-то на Артурию?— ведь именно в ней он видел средство для обретения желаемого. Или просто, как и всегда, пытался вывести из себя? Неважно.—?Не любишь ты лёгких путей. Людей очень сложно заставить верить во что-то, им чуждое,?— с мягкой улыбкой ответил Энкиду, как и в прошлый раз, будто бы не обращаясь ни к кому. Артурия понимала, что он снова пытается сгладить резкость друга, видя, что тот перегнул палку, как и понимала, что при посторонних ругаться не следует, однако молчать больше была не в силах. Да и, как ни стыдно потом было признавать, не думала она в тот момент о присутствующей здесь горничной. Не замечая насмешливого ожидания во взгляде Гильгамеша, она холодно отчеканила:—?Сомневаюсь, что тебя встретят с распростертыми объятиями.—?Привыкнут,?— с ухмылкой ответил кронпринц сразу обоим. —?А если будут противиться воле короля, значит, ничего кроме смерти и не заслуживают. К тебе это тоже относится, но не переживай, я дам тебе время передумать самой. Скажем, до конца этой недели,?— обратился он к Артурии, заставив ее возмущенно стиснуть кулаки. И этот человек убежден в том, что ее государство достанется ему! Ему, кто так весело рассуждает об истреблении несогласных, да еще преподносит это как свое достоинство!—?Предлагаешь мне добровольно отдать тебе Вестфилд, чтобы ты утопил его в крови? —?в запале воскликнула она. —?Да как тот, кто бездумно истребляет своих подданных, вообще может называться королем? Мне страшно за судьбу того государства, в котором ты будешь править.Машинально девушка отметила, как потемнел взгляд Гильгамеша, как поджались тонкие губы, а также как напрягся Энкиду. Но почему-то в тот момент ее нисколько не волновал возможный конфликт?— напротив, как никогда, переполняло ощущение собственной правоты. Пусть даже ее неосторожные слова вызовут бурю, которая закончится дракой, все равно правда останется за ней, Артурией.Кто бы знал, что буря грянет совсем по другой причине?Горничная, мышкой копошащаяся у стола, ощутила назревающую ссору и засуетилась, рассчитывая побыстрее исполнить свои обязанности и ретироваться подальше от хозяйского гнева. Однако, как это часто бывает, именно спешка её и подвела: благополучно разлив чай по чашкам, девушка развернулась в сторону тележки, однако запнулась о собственный подол. Чайник с остатками чая выскользнул из пальцев и со звоном, показавшимся Артурии просто оглушительным, упал на пол, разбиваясь на множество осколков. Горячие капли брызнули в стороны, большей своей частью осев на стопах и на подоле одеяния Гильгамеша. Воцарилась напряженная тишина, в которой четыре человека, замерев, будто ведьмы над кипящим котлом, лицезрели, как на белоснежной ткани медленно проступают отвратительные темные пятна.—?Криворукое отродье! Да ты знаешь, сколько эта ткань стоит? В сотню раз больше, чем твоя жалкая душонка! —?разорвал тишину яростный возглас.Горничная невольно попятилась, лепеча извинения и не сводя с Гильгамеша полного ужаса взгляда?— так мог бы смотреть загнанный в угол мышонок на опасного эришского кота, готового располосовать его острыми, как бритва, когтями. Откуда ей, всю жизнь прожившей в глуши и не ведавшей традиций других стран, было знать, что в Истфилде под страхом наказания запрещено смотреть в глаза царственным особам без их на то разрешения? Для Гильгамеша подобное незнание не было аргументом?— схватив со стола свою чашку, он выплеснул чай девушке в лицо. Вскрикнув, та упала на колени и закрыла лицо руками, и этот вскрик стряхнул с Артурии ледяное оцепенение, овладевшее ей в момент, когда разбился чайник.?— Не смей столь нагло смотреть на короля, шавка! Тебя в этой дыре не учили, что чернь должна упасть в ноги и нижайше молить о прощении, раз уж посмела так оплошать? —?холодно произнес кронпринц, без капли сочувствия наблюдая за тем, как жертва силится стряхнуть горячие капли, прочерчивающий на белой коже розовые дорожки. Больше всего на свете Артурии сейчас хотелось заставить его замолчать?— желательно долгожданным ударом в это высокомерное лицо, и неважно, если это разрушит всякие отношения между странами… однако сейчас был человек, нуждающийся в ее поддержке.—?Гил, хватит,?— раздался спокойный голос Энкиду, однако подняться он даже не попытался. ?И это всё?!??— возмущенно подумала Артурия. Да, он попытался вмешаться, но что его вялое ?хватит? для разбушевавшегося Гильгамеша? Неудивительно, что он вырос беспринципным тираном?— с таким-то окружением.И, решительным шагом обогнув стол, девушка опустилась на пол перед захлебывающейся сухими рыданиями горничной. Погладила судорожно сжатые пальцы, отнимая руки служанки от лица, и придирчиво осмотрела обожженную, все сильнее наливающуюся красным кожу. По счастью, всё оказалось не очень-то и страшно: глаза, хоть и покраснели, зрения не утратили?— видимо, у жертвы хватило ума зажмуриться. Но болеть ожоги будут еще несколько дней.—?Встать сможешь? —?мягко поинтересовалась принцесса Вестфилда. Подопечная судорожно кивнула. —?Иди и возьми у дворецкого мазь от ожогов, сегодня можешь попросить выходной. А сюда позови другую горничную. Пусть уберет осколки.Девушка покорно позволила хозяйке поднять себя на ноги и с лихорадочной поспешностью метнулась в сторону двери, оглушительно громко захлопнув ее за собой. Или так только казалось Артурии с ее истрепанными нервами? Нужно будет спросить у госпожи Вивиэн какой-нибудь успокаивающий травяной сбор, что ли…Веселое хмыканье заставило вскинуть голову и обратить внимание на кронпринца. Кажется, его гнев испарился вслед за звуком закрывающейся двери, будто бы не было только что безобразной сцены. Взгляд сочился прежним весельем, только теперь в душе Артурии будто что-то надломилось. Она не могла без дрожи отвращения смотреть на этого деспотичного и жестокого юношу, который был способен спокойно издеваться над слабым из-за какого-то пятна, и при этом был убежден, что весь окружающий мир ему что-то должен.—?Знаешь, я думал заставить ее поцеловать мои сандалии в знак раскаяния, как и положено извиняться перед королем в Истфилде… но после зрелища тебя, коленопреклоненной, так и быть, готов забыть про эту безрукую макаку. Быть может, не все потеряно, и из тебя со временем получится разумная жена, знающая, как успокоить мужа?Неизвестно, какой реакции ожидал Гильгамеш на свои слова: гнева, смущения, попыток спорить?— но явно не того, что его прервет удар кулака в лицо, иначе успел бы уклониться или блокировать. Из разбитого носа на одежду закапала кровь, расплываясь темными пятнами на испещренном узорами одеянии?— красное на красном. В глазах кронпринца на миг мелькнуло удивление, и раньше оно наверняка бы бальзамом пролилось на душу, но только не теперь.—?Значит, это и есть проявление твоей королевской власти?— обижать тех, кто слабее? Вот поэтому, именно поэтому я никогда не отдам тебе Вестфилд и своих подданных, чего бы мне это ни стоило,?— прорычала Артурия, сгребая его за одежду и рванув на себя. Душу наполняла жгучая ярость, горчащая едким чувством вины: да как этот самодовольный идиот посмел мучить в ее доме беззащитную жертву?! А самое главное, как это допустила она, наследница государства и защитница своих подданных?К сожалению, Гильгамеш опомнился слишком быстро: перехватил руки оппонентки, сжав их до боли и тем самым заставив ее ослабить хватку. Сдержать невольный стон стоило немалых усилий, на миг Артурии даже показалось, что сейчас противник сломает ей пальцы, но она заставила себя успокоиться. Ситуация очень напоминала ту, предыдущую, закончившуюся очень неприятно?— вот только сейчас все было намного хуже. Если в тот момент Гильгамеш просто веселился, то теперь он был попросту в бешенстве.—?Как ты посмела ударить короля, женщина? По глупости была уверена в своей безнаказанности? —?без тени привычной надменности поинтересовался кронпринц. Ногти впились в кожу, оставляя неглубокие борозды. Из разбитого носа к подбородку текла алая струйка, но Гильгамеш не обращал на это внимания?— он был сосредоточен на своей жертве, глядя на нее с яростью и каким-то жестоким, испытующим любопытством.—?Король никогда бы не позволил себе издеваться над подданными, к тому же чужими,?— звенящим от гнева голосом произнесла Артурия, оставив попытки вырваться?— в этот раз кронпринц был настороже и контрприемы не принесли никакого результата.—?Ну-ну. Хотелось бы мне посмотреть, как твоя мягкотелость и манера прислушиваться к мнению черни приведёт тебя к краху, и как те, кого ты столь яростно защищаешь, утратят всякое к тебе уважение и без колебаний вонзят тебе в спину нож. Ты просто-таки напрашиваешься на это, и такой финал очень для тебя вероятен?— мне достаточно всего лишь не вмешиваться…—?О своем поведении лучше бы подумал. Невоспитанный, грубый, жестокий и деспотичный пижон,?— с яростью чеканя каждое слово, оборвала его Артурия. И момент, в который ее руки оказались на свободе, явился для нее полной неожиданностью. Удивленная такой внезапной капитуляцией противника, она, к вящему своему стыду, пропустила тот момент, когда мощный удар под дых заставил согнуться пополам. Артурия хрипло выдохнула, но, не успела она прийти в себя, как сильная рука сгребла ее волосы, заставив распрямиться и запрокинуть голову.—?Ты еще более глупа, чем я думал,?— прошипел Гильгамеш ей в лицо. —?Шавка, которая может только тявкать и абсолютно не понимает хорошего отношения, не заслуживает ничего, кроме наказания.Новый удар пресек попытку к сопротивлению и заставил Артурию схватиться за живот. Несмотря на то, что от боли помутилось в глазах, а волосы безжалостно оттягивала чужая рука, приходилось с отчаянностью утопающего просчитывать варианты. Как назло, онемевшие после грубой хватки руки утратили силу и координацию, постепенно наливаясь монотонной, пульсирующей болью. Даже если пальцы не сломаны, из-за боли любая атака окажется менее эффективной, чем обычно. Тогда что же делать?..—?Прекратите. Или вам так нужен политический скандал? —?раздался бесстрастный и ясный голос?— так, что оба вздрогнули, не сразу признав в обладателе этого голоса Энкиду. Юноша, остававшийся столь равнодушным на протяжении всей схватки и не особо-то стремившийся вмешиваться, неспешно закрыл лежащую перед ним книгу и плавным движением поднялся на ноги, оказавшись за спиной друга.—?Да плевать я хотел на скандал! Считаешь, я должен прощать всяким шавкам попытки меня укусить? —?высокомерно уронил Гильгамеш, не спеша отпускать Артурию. Впрочем, краткой паузы ей хватило на то, чтобы перевести дух и, воспользовавшись заминкой противника, резко вывернуть его руку. Простой, казалось бы, захват заставил мышцы отозваться тянущей болью?— стальная хватка не прошла даром. Кронпринц успел вырвать руку, не позволяя завершить контрприем, но и этого оказалось достаточно, чтобы девушка смогла освободиться и отойти на пару шагов. Вслед ей полетело ругательство, но броситься за жертвой юноше помешал Энкиду.—?Лучшее качество короля?— это умение избежать конфликта,?— повысил он голос, сжимая локоть друга?— на первый взгляд мягко, однако все попытки того освободиться оказались безуспешными. —?Почему бы вам просто не сесть за стол и не поговорить?—?Если эта девка извинится передо мной за себя и свою прислугу?— так и быть, окажу милость,?— хмыкнул Гильгамеш, явно провоцируя?— он ведь прекрасно осознавал, что она ни за что на это не пойдет.—?После того, как ты чуть не искалечил мою служанку, у тебя хватает наглости на такие заявления? —?с яростью возразила та и обменялась с кронпринцем далекими от взаимной нежности взглядами. Однако слова Энкиду возымели свой эффект: гнев в душе утих, сменившись едким чувством вины. Нет, Артурия совсем не жалела о том, что наконец проучила этого жестокого кронпринца, которого по недоразумению, не иначе, прочили ей в мужья?— вот только какой из нее дипломат после этого? Она, наследница государства, которая держала себя в руках все эти дни, только что перечеркнула целую дипломатическую миссию. Можно ведь было сказать отцу, Идрису, или и впрямь поговорить, в конце концов…—?А между тем, сесть за стол все равно придется. Чай-то уже почти остыл, и эти пирожные выглядят довольно вкусными,?— оптимистично заявил Энкиду, увлекая друга к столу?— и кто мог бы понять, из-за страстного желания выпить чаю или не менее страстного желания развести оппонентов по разные стороны комнаты. Но, несмотря на всю его беззаботность, у Артурии возникло стойкое подозрение, что отказаться им просто не позволят.—?Аппетита нет. Еда, должно быть, столь же отвратительна, как и сервис,?— скривил губы Гильгамеш, и неясно было, сказал он это потому, что действительно так думал или желая позлить наследницу Вестфилда? Она бы и разгневалась, но с удивлением ощутила, что ей попросту безразличны его поддевки. Эмоциональное напряжение столько раз чередовалось с временным спокойствием, что все эмоции выгорели, ссохлись, подобно траве засушливым летом, и драка только ускорила это выгорание. Артурия лишь невесело хмыкнула, ощущая только одно чувство: голод. Истерзанные нервы просто-таки требовали сладкого, и никакой Гильгамеш не мог бы испортить этот аппетит.—?Не хочешь?— не ешь. Насильно никто не запихивает,?— пожала она плечами, первой усаживаясь за стол?— естественно, на максимальном расстоянии от кронпринца, и накладывая в плоскую тарелочку целую гору эклеров и цукатов. Гильгамеш только высокомерно хмыкнул: похоже, его гнев тоже угас. Хотя, судя по мрачному взгляду, он вовсе не забыл нанесенного ему унижения. И Артурия с несвойственной ей жестокостью надеялась, что забудет он его совсем нескоро.Звенели чашки. В воздухе, подобно отголоскам лопнувших струн, разливалось ледяное молчание. Новая служанка, более опытная и расторопная, нежели та несчастная, которая разбила чайник, споро вытерла разлитый напиток и убрала осколки, ретировавшись так же бесшумно, как и вошла. И вскоре о разыгравшейся здесь сцене напоминали только подсыхающие кровавые пятна на одежде Гильгамеша и посиневший кончик его носа, а также израненные руки Артурии с проступающей на них синевой гематом.Недавние противники даже не смотрели друг на друга, однако это вовсе не было попыткой замять конфликт?— наоборот, отступать не собирался ни один из них.***Ночь укрывала бархатом гобелены, набрасывала темную вуаль на белые утёсы стен, пугливо прятала лицо от лунных лучей, старательно избегая пятен света на полу. Ночь кралась по коридорам вслед за Энкиду и медленно сеяла в его мыслях семена сомнения?— она всегда любила тех, кто склонен к душевным метаниям. И тот, повинуясь овладевшей им нерешительности, замер перед входом в гостевую спальню.—?Заходи, Эн,?— раздался из-за двери голос, и юноша невольно вздрогнул от неожиданности, однако послушался и ступил в небедно обставленную комнату, освещенную дрожащим огоньком свечного огарка. Гильгамеш с бокалом вина и книгой возлежал на широкой кровати, из-под смятого покрывала выглядывали босые ноги. Отсалютовав бокалом, кронпринц жестом пригласил друга присоединиться к нему и удивленно вздернул бровь, когда тот направился к собственной кровати?— значительно менее роскошной. —?Эй, что с тобой? Увиливаешь от разговора, топаешь в коридоре, будто слон, забываешь перешагнуть скрипящую половицу… Стареешь, что ли?—?Устал за день,?— пожал плечами ночной визитер, скорее упав, чем усевшись на жесткое ложе. —?Как ты понял, что это я?—?Ну, эта девица из служанок только что ушла, и вряд ли вернется?— я приказал не беспокоить. А кто еще может потревожить меня в такой час? —?небрежно ответил Гильгамеш, любуясь игрой теплых бликов в рубиновом напитке. —?Хотя с нее станется: прислуга здесь выучена?хуже некуда,?— подумав, добавил он.Преломляясь в вине, неровный свет красил лицо и волосы алым, и кронпринц, казалось, сейчас был соткан из огня: рыжий отлив на жестких светлых волосах, и без того напоминающих языки пламени, трепещущий огонек в глубине глаз, золотое шитьё на багряной одежде, стилизованно изображающее огонь… Золото и багрянец, одинаково подходящие как восточному королю, так и дремлющему на горе драгоценностей дракону. Образ был столь ярким, что Энкиду с трудом отогнал желание запечатлеть друга в виде коварного и мудрого мифического существа. Сил на творчество не осталось совсем, больше всего на свете хотелось зажмуриться и помолчать?— конфликты всегда выпивали из Энкиду силы, и неважно было, участвовал он в них лично или нет. Наверное, это было хорошим задатком для дипломата: чем хуже чувствуешь себя в условиях открытой конфронтации, тем больше усилий прилагаешь по ее устранению. Вот только этот сомнительный талант юноша с удовольствием бы променял на умение безошибочно выбирать между долгом дружбы и собственной честью.—?Ходил проверять эту криворукую шавку? —?вырвал из тяжких мыслей голос кронпринца. Но прежде, чем застигнутый врасплох Энкиду собрался с мыслями, чтобы ответить, оборвал его. —?Подожди, не отвечай. Знаешь же, что я ненавижу ложь?— а у тебя буквально на лице написано, что ты сейчас будешь врать.—?Прямо так и написано? —?заинтересовался юноша.—?Ну, не совсем так,?— Гильгамеш сделал узнаваемый пасс свободной рукой, явно подражая высокопарным ?мистическим? жестам провидиц, которые пророчествовали при храмах Солнца. —?Скажем… ?Готов соврать лучшему другу и побратиму ради того, чтобы защитить незнакомую девку?. Вполне в твоем духе!Энкиду с трудом подавил вздох.—?Хорошего же ты обо мне мнения… Да, я ходил к служанке,?— спокойно ответил он, без тени веселья глядя в хитрые глаза друга. Он прекрасно знал, что тот шутит?— в этом был весь Гильгамеш, интуитивно подмечающий в людях малейшие сомнения и ради смеха задевающий эти тонкие струны, будто игривый кот, выпуская когти раз за разом, на грани боли и веселья… вот только если и сам задаешься вопросом о правильности своих поступков, и совсем не в шутку, такие ?игры? вовсе не кажутся смешными. —?И можешь злиться сколько угодно, но ты перегнул палку. Кипятком можно и ослепить человека. Люди хрупки, Гил,?— добавил юноша, со странной легкостью озвучив то, что терзало весь остаток вечера.Гильгамеш, не ожидавший столь внезапного перехода, удивленно скосил глаза на друга. В неровном свете свечи, грубыми мазками наносящем на лицо зловещие тени, тот казался намного более уставшим и озадаченным, чем выглядел в течение этого тяжелого дня. Скажи это кто-то другой, и кронпринц и впрямь бы взбесился, проучив наглеца. Но разве можно злиться на такого, как Энкиду? Человека, который только в присутствии него, Гильгамеша, забывал про свою раздражающую тактичность и дипломатическую косноязычность, и всегда говорил правду, сколь бы горька и нелицеприятна она ни была. Правда, непременно наказывал себя за подобную открытость тысячей терзаний. Было бы из-за чего.Одним глотком допив вино, наследник Истфилда поднялся и подошел к окну, чтобы налить себе еще. На миг он пожалел, что отослал свою постельную игрушку?— вот кого бы послать за стоящей на подоконнике бутылкой, не пришлось бы самому шлепать по выстывшим половицам! Впрочем, у окна было восхитительно: поднявшийся к ночи ветер приятно обдувал лицо, возвращая ясность мыслей, а доносимое им тончайшее благоухание яблоневого цвета наполняло душу искорками непонятного восторга. Энкиду бы оценил, если бы не пребывал сейчас в мрачном ожидании ответа, свойственном всем излишне совестливым людям. И, мгновение подумав, кронпринц разделил остатки вина на два бокала.—?Забавно. Учить пытаешься меня, а съесть почему-то готов себя,?— весело протянул он, усаживаясь рядом с другом на кровать и сунув тому в руки один из бокалов. Только тогда Энкиду соизволил вынырнуть из собственных размышлений и, кивнув в знак благодарности, залпом выпил сразу половину. —?Как ты с такой неспокойной совестью дипломатом-то стал?—?А у меня был выбор?—?Что я слышу! —?притворно возмутился кронпринц. —?Да тебе будущий император?подносит вино?— и даже за дерзость тебя не ругает, хотя считает, что ты слишком много внимания уделяешь всяким не стоящим этого шавкам. При такой протекции ты мог бы стать кем угодно?— от художника до жреца!—?Да? Польщён тем, что у меня такой демократичный повелитель. Лояльный и великодушный, как и сам Эа, потомком коего он является,?— высокопарно произнес Энкиду и шутливо поклонился, не забыв увернуться от тычка в бок. От выпитого в груди разлился приятный огонь, а слова друга разогнали остатки задумчивой мрачности. Будто бы в отместку за недавнее уныние нахлынуло вынужденное, больное веселье, и юноша ожидал ответной шутки?— скажем, сетование на то, что великодушие божьего потомка всегда остается незамеченным. Однако Гильгамеш поморщился, будто от зубной боли.—?Не надо мне тут упоминать про демократию и лояльность. После сегодняшнего разговора с этой принцесской слышать про нее не могу.—?Неужели слова Артурии тебя настолько задели? —?удивился Энкиду.—?Задели??Вовсе нет! —?надменно фыркнул Гильгамеш, чем окончательно убедил друга в обратном. —?Меня просто вводит в бешенство то, что она не сознает своей глупости и спорит даже тогда, когда не права… Да о чем я: она даже не чувствует, когда нужно замолчать, а не тявкать и уж тем более не лезть кусать хозяина! Право слово, невоспитанная женщина хуже невоспитанной собаки. Если собаке достаточно получить пару ударов, чтобы вспомнить своё место, то жену не так-то просто заставить слушаться. Особенно… такую.—?Что-то мне подсказывает, что послушание?— не лучшая тактика в общении с тобой,?— поддел Энкиду, удостоившись раздраженного взгляда. Однако, несмотря на недовольство Гильгамеша, с души будто камень свалился: разговор свернул на вполне привычную стезю. И пусть даже сюзерен злился сегодня чуть сильнее, чем раньше, причин беспокоиться не было?— ему это полезно. Для столь деятельной натуры нет ничего губительнее спокойствия и рутины: изнывающий от скуки и недостатка эмоций Гильгамеш был настоящим бедствием. В таком состоянии он отчаянно искал способы развлечь себя, гневался на всех, кто попадется под руку и столь же стремительно объявлял им опалу, бросался в любые авантюры и втягивал в них Энкиду, каким-то чудесным образом умудряясь выходить целым и невредимым… Так что, как бы эгоистично это ни звучало, втайне юный дипломат был даже рад сегодняшней ссоре. Кронпринц смог развеять свое праздное умиротворение, губительное для окружающих, а что до Артурии… казнь ей не грозила, бросить ее в темницу не позволил бы ни Идрис, ни сам Энкиду, а сегодняшняя сцена должна была напомнить ей о том, что царственные особы на востоке рыцарственностью не страдают. Урок, конечно, жесткий, но ценный. И, если хватит ума, наследница Вестфилда приобретет разумную осторожность. А если нет… что ж, глупые люди, как говорит Гильгамеш, жалости не заслуживают.—?Ты на стороне этой девки, что ли??Ты вообще видел, что она меня ударила? Только идиот оставил бы подобную дерзость безнаказанной! —?возмутился тем временем кронпринц, недовольный безразличием друга. Тот только фыркнул и пригубил вино, медля с ответом.—?Ты прекрасно знаешь, что я всегда на твоей стороне,?— без тени иронии произнес он. —?И не спорю, что она сама позволила себе лишнее.—?То есть ты сейчас не будешь меня убеждать в том, что не стоило бить женщину, к тому же принцессу??—?Царь сам наказывает своих подданных. И уж тем более?— своих женщин…—?А, значит, надеешься искупить свою вину, повторяя мои же слова?—?…но женщины всё же слабее, будь к ним снисходителен,?— невозмутимо закончил Энкиду, не поддаваясь на провокацию.?—?О, наконец-то вернулся наш дипломат! Я уже успел соскучиться по твоим бесконечным ?но?. И одобрил, и пнул, и оставил сомневаться в том, верно ли я тебя понял! Рано я обрадовался тому, что ты наконец научился прямолинейности,?— закатил глаза Гильгамеш. Кажется, он больше не злился?— а значит, несмотря на его сомнения в выборе профессии, Энкиду был хорошим дипломатом. Покуда он может парой фраз усмирить буйный нрав будущего императора и донести до него что-то важное, то не променяет свою должность даже на вожделенную роль придворного художника, о которой мечтал столько лет.И что-то ему подсказывало, что в художники удастся уйти очень нескоро?— особенно если свадьба друга всё-таки состоится. Ведь непохоже, что Гильгамеш, несмотря на недавний его гнев в адрес Артурии, собирается отказаться от такой строптивой, но притягательной игрушки.Луна ползла по темному бархату неба, будто огромный светлячок, собирая по пути испуганно перемигивающиеся звёзды. Огонёк свечи всё сильнее трепетал от беснующегося за окном ветра, грозя вот-вот погаснуть, а друзья всё сидели бок о бок, отставив пустые бокалы, и неторопливо обсуждали, что нужно сделать по возвращению в Урук. То ли планы получались на редкость скучными, то ли давала о себе знать усталость, то ли разморило от выпитого вина, но вскоре Энкиду заявил, что сейчас готов согласиться устроить что угодно, даже конец света?— лишь бы дали поспать хотя бы шесть часов. И даже вполне серьезное предупреждение Гильгамеша, что не стоит бросаться такими словами, ведь на этом самом слове могут и поймать, не вызвало должного возмущения.Пусть ловят?— лишь бы не будили до утра.