Часть первая. Глава 6. Искра (1/1)

В воспоминаниях Утера она была лирически печальна, скромна и полна смирения?— в точности прекрасная дама с истертой гравюры замка Камелот. Она никогда не улыбалась в высшем обществе, считая, что такие вольности не приличествуют замужней леди, и тем более?— королеве, на приемах всегда стремилась слиться тенью, и из-за этого казалась совсем невзрачной и бледной на фоне придворных красавиц. Впрочем, роль тени вполне ее устраивала?— несмотря на титул королевы, обязывающий блистать, Игрейна никогда не любила внимания к своей персоне. Утер безропотно принимал эту ее привычку к скромности, привитую строгим северным воспитанием, и все же столь редко видел улыбку жены, что за десятилетие вдовства практически успел ее позабыть.А сейчас по чистой случайности наткнулся на спрятанный в ящике стола портрет?— и вспомнил, буквально захлебнулся воспоминаниями, согревающими сердце и вместе с тем тревожащими уже поджившую рану. Здесь, на эскизе, сделанном впопыхах углём и акварелью, Игрейна улыбалась той самой лукавой улыбкой, какая бывает лишь у сказочных созданий, но никак не у людей?— наполненной светом и волшебством. Слишком настоящей, чтобы Утер и дальше мог делать вид, что забыл свою потерю. Слишком хрупкой и нежной, чтобы принадлежать этому миру. Фейри не место среди живых?— может быть, поэтому его северная леди и ушла так рано?А Утеру осталась только дочь?— безумно похожая на мать и вместе с тем полная её противоположность. Та, которая всегда зачитывалась историями о подвигах и не желала быть принцессой в башне. Которая не жаловалась, когда на неё обрушились все тяготы подготовки к правлению, что должны были достаться её будущему мужу?— наоборот, с восторгом впитывала все новые и новые знания. Утер радовался каждому достижению Артурии, азарту в ее глазах, когда она, склонившись над картой в уютном полумраке библиотеки, отмечала печеньем диспозиции войск и чертила направления контрударов. Но шли годы, утекало сквозь пальцы детство единственной дочери, восторг в её глазах сменялся серьёзностью и рассудительностью, и короля Вестфилда не могла не терзать временами мысль: а что же дальше? Как Артурии править, если незамужней девушке сидеть на престоле просто не дадут? По счастью, из-за того, что жизнь вестфилдского короля всегда протекает в тайне от придворных, о настоящем имени и даже поле ребёнка Утера знали лишь немногие приближенные. В совете таких было двое, вряд ли больше: ни Персиваль, ни Гавейн не заводили речь об Артурии, терпеливо дожидаясь её совершеннолетия и последующего официального представления ко двору. И, как бы оно ни произошло, они бы решение Утера непременно поддержали.Но поддержала бы его покойная Игрейна или опять смиренно промолчала бы? На похвалы и одобрение по отношению к близким она никогда не скупилась, а вот несогласие высказывала крайне редко. Просто безропотно принимала решение мужа, как и завещал Антар. А может, Утер и желал сейчас услышать от нее возражения! Упреки, замечания о том, что он собственноручно сделал из дочери кронпринца, а потом сам швырнул её на политическую арену не как короля и даже не как ферзя, а как разменную монету…Может, будь она жива, и изменила бы в столь неординарной ситуации своим привычкам. Но, увы, глупо ожидать такого от портрета.—?Отец.Легка на помине. Утер даже не слышал, как открылась дверь: слишком был поглощен воспоминаниями и разговором с женщиной, застывшей на холсте в вечном танце среди нежных мазков акварели, столь живой, что, казалось, вот-вот сойдет с него сюда, на дощатый пол кабинета… Друг Гильгамеша прекрасно рисует, и Идрис слишком хорошо знает старого приятеля. Знает, что ему подарить. Вздохнув, король прикрыл портрет жены бумагами и предложил её более молодой копии занять пустующий стул. Не нужно было лишний раз напоминать Артурии о матери. Та села, смиренно сложив на коленях ладони и почти до хруста расправив плечи. Выправка, свойственная либо военным, либо аристократам?— и у Игрейны, и у Утера была такая же осанка, и свойство с первой только усилилось… и рассеялось без следа, когда девушка взглянула на отца спокойным, но далеким от робости взглядом. Воительница, но никак не фея.—?Ты ведь помнишь, что осенью у тебя обряд совершеннолетия? —?начал Утер, глядя, как дочь упорно пытается не щуриться от утренних лучей. Солнце красило золотом бледную кожу, оставляя на ней пятнышки веснушек?— такие в детстве украшали нос Утера, за что Идрис дразнил его. Видеть такие на нежном лице дочери, так похожем на лицо Игрейны, было… странно?—?Помню, отец,?— ровно произнесла девущка.—?Так вот,?— Утер позволил губам растянуться в улыбке,?— я договорился с его святейшеством. Мы проведем обряд не в Мэрильен, а в главной церкви столицы?— там, где проходили его все предки. Там же ты будешь представлена ко двору как наследница.—?Почту за честь пройти испытание там же, где и все мои предшественники,?— высокопарно произнесла Артурия, склоняя голову. В глазах ее мелькнула детская радость?— за маской серьёзной, рассудительной наследницы на миг поступила та озорная фейри, которую напоминала Игрейна, и король с трудом удержался от того, чтобы улыбнуться в ответ. Он знал, что дочь начала готовиться ещё два года назад: учила по ночам толстый псалтырь на древнемилесском языке, расспрашивала мэрильенского пастора и отца об обряде, а еще с каждым днём все усерднее вникала в жизнь государства, готовясь принять бразды правления.Древний, как сама Милесская империя, обычай проходили все дети по достижении шестнадцати лет, и с того момента с полным правом могли именоваться взрослыми. Ничего особенного?— всего лишь молитва длительностью в несколько часов, среди истекающих воском свечей у расписного алтаря, под печальными взглядами святых и строгим?— создателя. Когда Утер проходил свой обряд, пастор строго-настрого запретил отвлекаться от молитвы, но, естественно, всех тянуло оглянуться: в гулком ночном храме с его мистическим полумраком любые звуки отдавались подобно грому, а тени зловеще колыхались на стенах, и постоянно казалось, что статуи святых вот-вот покинут свои ниши и сойдут посмотреть каменными глазами на того, кто потревожил их сон. В Истфилде, в котором Артурии, возможно, предстояло жить, все было по-другому: достигшим совершеннолетия подросткам требовалось пройти с востока на запад по безлюдной дороге, повторяя путь отца-солнца, а затем, войдя в город, принести его статуе на центральной площади сакральные дары. Такое испытание было намного опаснее: можно было встретить лихих людей, а то и дикого зверя?— потому молодые люди обычно собирались группами. Впрочем, этот обряд проходили только юноши, но никак не девушки?— да и какое испытание для становления личностью может быть у вещи, которая будет внесена в записи исключительно после вхождения в семью мужа? Что ни говори, а в Вестфилде женщинам живется намного легче.—?Отлично,?— величественно кивнул Утер и поднял руку, привлекая к себе внимание. —?После бала в честь представления тебя ко двору состоится помолвка. Мы с его величеством Идрисом уже договорились: Истфилд пришлет делегацию. Заодно потренируешься принимать послов. Хорошая практика перед восшествием на престол… Мгновение она сидела, будто осмысливая услышанное, но потом вскинула подбородок и, почти успешно изобразив равнодушие, поинтересовалась:—?Ваше величество, вы сами верите, что моё слово будет хоть что-то значить? Я прочла очерки о традициях Истфилда?— у них женщины не имеют права говорить не то что в присутствии послов, а просто в присутствии посторонних мужчин! Разве мне так просто позволят управлять моей страной?—?Все зависит от тебя,?— слегка прохладно ответил Утер, не желая в очередной раз обсуждать опостылевшую тему. Все давно уже было оговорено и перемолото: и политическая выгода, и угроза войны со стороны Маравии, и их слабость перед её ликом по сравнению с уже павшей Милесской империей… И, как бы Утер ни любил дочь, государство было важнее. Она это знала?— и придерживалась точно таких же взглядов. —?Все-таки все мы люди. А человек всегда сможет договориться с человеком.—?А с потомком небожителей? —?с легкой долей скепсиса подняла бровь Артурия,?— Вряд ли любимый сын богов будет хорошей парой для рабы господней. Да и понтифик ни за что не признает брак…—?Антарианством только не прикрывайся. Это?— самая сильная партия, которую ты могла бы составить, Артурия, и даже мнение церкви здесь вторично,?— посоветовал король, хотя в душе всколыхнулось непрошеное веселье: в то, что Артурия и в самом деле наконец-то заинтересовалась мнением религии, верилось с трудом. Как ни пытался он приучить её посещать хотя бы воскресные мессы, не говоря уже о ежедневных богослужениях?— тщетно. Если бы он не знал, что у дочери нет чувства юмора, подумал бы, что она шутит. Однако с души будто упал пудовый камень, и Утер уже мягче добавил:?— Что между вами тогда произошло?На какой-то миг дочь замялась, будто бы что-то настолько жгло её изнутри, что молчать становилось попросту невозможным, и хотелось плюнуть на этикет и по-детски высказать все, что накипело. Он понимал её, но, начни она жаловаться, самолично сделал бы ей замечание: король не может позволить себе проявлять эмоции. Но она, к счастью, об этом прекрасно знала. И никакой упрямый и деспотичный жених не затмил бы ее нежелание подвести отца.—?Не сошлись в своём отношении к подданным,?— ответила она. Так, как должна ответить наследница и его дочь.—?Ну что же, я не удивлен,?— кивнул Утер и нашел в себе силы улыбнуться,?— Я был в Истфилде, Артурия, знаю их традиции и понимаю твои опасения… Но все же выхода у нас нет. И впрямь нет.—?Понимаю. Если того требует благополучие Вестфилда, то я не буду возражать.Она коротко поклонилась и вышла, оставив отца задумчиво смотреть ей вслед. И как же он в тот момент радовался, что она даже в этом не похожа на хрупкую Игрейну, непременно затосковавшую бы! А Артурия никогда не станет сидеть в башне, уповая на чудо?— скорее вскочит на коня и вырвет это чудо у судьбы из рук. А значит, выдержит любую ношу.Но кто сказал, что он сам не может облегчить её участь и преподнести заклятому другу небольшой сюрприз?***Стоило бы, наверное, печалиться по поводу того, что столь долгожданное событие для любого подростка, как церемония совершеннолетия, будет омрачено близостью постылой помолвки, но почему-то пребывать в унынии и досаде совсем не получалось. В моменты, когда, казалось бы, бороться с судьбой невозможно, наша психика, устав от постоянного напряжения, начинает искать светлые моменты во всем, что нас окружает. Даже самые простые радости, которым мы не уделяем внимания в обычное время, в моменты эмоционального пика вызывают у нас чувство эйфории. Вот и Артурия пребывала в состоянии радостного предвкушения, которое приятно сжимает сердце, в котором мгновения растягиваются в года, а часы не приближают радостное событие, а наоборот, отдаляют. Хотя, может быть, во всем была виновата весна? Да, ещё недавно, беснуясь от отчаяния в четырёх стенах, Артурия чувствовала себя несчастной и абсолютно беспомощной в своем противостоянии с кронпринцем, но, сидя на залитом солнечным светом обрыве, переживать становилось просто невозможным. Разве можно предаваться мрачным мыслям, когда все вокруг поёт о юности и свежести, и самому хочется смеяться и петь одновременно? Чем холоднее и пасмурнее была зима, чем томительнее были грезы о весне, тем ярче потом ощущается её приход. А когда молодеешь и свежеешь в душе, захлебываешься пьянящим восторгом, который не находит выхода, все невзгоды кажутся лишь дурным сном, слишком серым и мрачным, чтобы о нем думать. Артурия и не думала, упиваясь обилием света и цвета, радостным щебетанием птичьего хора и трепетной нежностью и вместе с тем лёгким озорством мотива, выводимого флейтой в умелых руках Ланселота. Жаль, конечно, что наследницу Вестфилда не считали нужным обучать музыке?— но она, зачарованная серебристыми переливами нот, и сама не заметила, как пальцы нырнули в карман бриджей за давно уже забытой флейтой. Честно сказать, после слов Ланселота о том, что инструмент волшебный, она ожидала чуда, но извлеченный на выдохе звук получился на редкость неприятным?— нервным, рваным и чересчур резким. Настолько, что Артурия ощутила, как охватывает её привычный азарт. Значит, волшебная флейта, на которой не обязательно уметь играть? Чего бы это ни стоило, она непременно сыграет.То ли флейта испугалась и наконец-то решила подчиниться новой хозяйке, то ли в Артурии запоздало проснулся талант к музицированию?— но бойкая, жизнерадостная трель, вторящая веселым руладам птиц в лесу за спиной, оказалась приятной неожиданностью и девушку вполне устроила. Разумеется, мотив не был столь изысканным и затейливым, как тот, который выводил инструмент в пальцах друга, но какая разница, три ноты ты играешь или тридцать, если они льются из самого сердца, увлекая за собой страх и тревоги, очищая мысли и оставляя лишь приятное умиротворение? А Ланселот, на миг скосив на подругу полный любопытства взгляд, внезапно заиграл быстрее, и теперь его мелодия каким-то чудом гармонировала с простеньким мотивом Артурии, вплетаясь в неё, будто редкий и прекрасный цветок в простой венок сельской травницы. Магнолия в венке из одуванчиков…Играть вдвоём на флейтах оказалось непривычно, захватывающе, но совершенно потрясающе.В какой-то момент принцесса Вестфилда опомнилась, что не слышит больше переливов чужой музыки, и оборвала ноту пронзительным визгом, от которого Ланселот дернулся, да и она сама испугалась не меньше. Артурия ошарашенно взглянула на друга, но к своему изумлению увидела на его лице только еле сдерживаемую улыбку. Хотела обидеться, но ощутила, как на собственном лице расползается такая же, вопреки желанию хозяйки… и расхохоталась, вторя смеху Ланселота, столь редкому в последнее время?— отчаянно, до колик, до полного исступления и эмоционального безразличия.—?Неужели у тебя все наладилось? —?отсмеявшись, поинтересовался Ланселот. —?Так играть может только счастливый человек.—?Ты про имитацию чаячьих криков? Тогда я самый счастливый человек на свете: сколько ни берусь за инструмент, получаются исключительно они,?— устало усмехнулась Артурия.Грудь распирало веселье, но сил на смех больше не было, и оставалось только выдохнуть, как учили её на фехтовании, и привести себя в равновесие. Даже жаль: она уже и не помнила, когда в последний раз так искренне смеялась. У нее даже возникло подозрение, что навязанная другом флейта и впрямь была волшебной: обида на весь мир, владевшая принцессой Вестфилда все это время, схлынула, уступив место эмоциональному опьянению. Свежий после прошедшего ночью дождя воздух наполнял лёгкие, кружил голову, и будто очищал ее изнутри от тягостных мыслей, оставляя наедине с ощущением всемогущества, какое бывает свойственно только молодости. И не имело значения ни то, что трава под подростками была мокрой, а земля скользила под ногами, ни то, что небо вновь начало затягиваться пеленой тяжелых туч, ни недавние разногласия с лучшим другом, ни даже то, что на горизонте зловеще маячил призрак помолвки. С последней мыслью Артурия сроднилась настолько, что она была для неё вроде воды в сапоге: неприятно, но по прошествии времени перестаешь замечать.—?Да уж, я ожидал от чудесной флейты лучшего,?— с убийственной честностью произнёс Ланселот. Но обидеться на него было невозможно: Артурия и сама знала, что её антиталант к музыке способен переспорить любой, даже самый сказочный инструмент. Кроме того, после вчерашней стычки при малейшем движении в руках отдавалась боль, и хорошо хоть, что Ланселот не спрашивал, лишь нехорошо покосился на разукрасившие бледную кожу синяки. —?И все же ты играла с душой. Лучше, чем когда-либо.—?Ну, а почему мне и не быть счастливой? —?пожала плечами девушка, подавив желание узнать, что же все-таки в этом инструменте особенного. Выяснить, что историю о чудесной флейте Ланселот выдумал, чтобы приободрить её, Артурию, было бы неуважением к его стараниям. Все-таки, как говорил кто-то из милесских поэтов, сказка остаётся сказкой до тех пор, пока в неё верят. —?Вот уж не думала, что буду так радоваться окончанию своей первой дипломатической миссии!—?Я тоже. Позволь угадать: узнала про церемонию совершеннолетия? —?покосился на неё Ланселот тем тёмным, бесконечно проницательным взглядом, которым Вивиэн смотрела на своих посетителей, коим вздумалось обратиться к ней за исцелением всяческих хворей.—?Уж не в матушку ли ты такой догадливый? —?фыркнула Артурия. —?Ты прав, отец сказал, что церемония состоится этой осенью в главном храме Камелота, перед ликами всех двенадцати великих пророков.—?Надо же: может быть, мне тоже начать гадать помаленьку, как и она? —?пошутил Ланселот. Разумеется, он прекрасно знал, когда у нее день рождения. Нетрудно было догадаться и о дате обряда, проводимого вскорости после того, как юноше или девушке исполняется шестнадцать. Неожиданностью оказалось то, что разлука наступит так скоро. Друзья всегда обходили этот момент в разговорах, и без того зная, что Артурии рано или поздно будет суждено поехать в Камелот, равно как и ему придется оставить родителей и податься в сквайры, чтобы потом дослужиться до рыцаря, и их пути, вероятно, на время разойдутся. И сейчас ожидание разлуки обрушилось, придавив своей неотвратимостью и оставив молча размышлять над грядущим. На один краткий в сердце принцессы Вестфилда всколыхнулась робкая надежда на то, что лучший друг поедет в столицу вместе с ней?— но она безжалостно задавила это постыдное желание. Было бы очень эгоистично предлагать ему ехать вместе. Разумеется, Ланселот вернется к ней во дворец, уже как рыцарь?— значит, надо всего лишь набраться терпения и подождать. Все же, что бы их ни связывало в детстве, но оно заканчивается, и у каждого из них появляется своя судьба. И король не должен привязываться к кому-то сильнее, чем к остальным подданным, иначе этот король утратит объективность… Но, право, как запретить себе привыкать к людям, с которым провел в своей жизни лучшую пору?— пору детства и юности?Юноша бросил взгляд в небо, медленно, но неотвратимо затягивающееся серым покрывалом облаков. Бьющие в лицо лучи сменились бледным, рассеянным светом, влажный воздух, согретый за целый день лучами южного солнца, обволакивал теплым маревом, оседал каплями на висках и спине. Слабый ветерок, беззаботно трепавший травинки, незаметно стих, заплутав где-то там, среди буков и осин. В лесу отстукивал простенький ритм дятел?— если верить приметам, ожидается дождь.—?Не просто дождь, а настоящая гроза. Нужно бы вытащить сети, пока совсем не полило,?— произнёс Ланселот, когда Артурия сообщила ему о своих предположениях. Как он понял, что именно несут с собой тучи, такие безобидные на вид, она не стала: Вивиэн когда-то рассказывала им приметы, но друг, кажется, слушал намного внимательнее. Нет, конечно, она и сама поняла, что собирается дождь, но так точно предположить, настоящая гроза ли ожидается или обычный весенний ливень, не смогла бы. Впрочем, от человека, почти шестнадцать лет прожившего в доме Вивиэн, иного ожидать не приходилось.Артурия задумчиво смотрела, как ловко друг снимает сети, довольно споро шагая по дну и один за другим выдергивая из вязкого ила колышки. С каждым разом у него получалось все быстрее, и если изначально подруга Ланселоту помогала, то теперь он в помощи совсем не нуждался, почти автоматически делая всю работу. Отец его нередко ловил рыбу, забрасывая невод в воду со всей своей немалой силой, а потом тут же подтягивая к берегу, однако для Ланселота, имевшего более изящное сложение, такая рыбалка представлялась довольно затруднительной. Впрочем, и установка сетей на день-полтора позволяла получать хороший улов?— чете дю Лак хватало как на собственные нужды, так и на продажу. Вивиэн каждое утро ехала на рынок продавать рыбу и травы, заботливо укутанные в несколько слоев ткани, а то, что не продавала, солила или вялила. Обычные, ничем не примечательные и устоявшиеся будни средней провинциальной семьи, в которые и наследница государства порою окуналась с удовольствием, помогая этим добрым людям. Что же будет, когда их надежда и опора, единственный сын, подастся в столицу на поиски славы? Сам Ланселот в привычной манере заверял, что озерные феи отличаются редкостным пониманием и не цепляются за человека, если судьба велит его отпустить… однако в глубине души наверняка задавался тем же вопросом.—?Какая встреча. Да я смотрю, сама судьба толкает тебя в мои руки,?— раздался за спиной голос. Заставший врасплох, как и всегда, прекрасно узнаваемый, а еще осточертевший до зубовного скрежета.—?Только знать бы, в наказание за какие грехи,?— прорезавшиеся в ее собственном голосе нотки злого отчаяния удивили и саму Артурию. Почему он оказался именно здесь, в месте, придирчиво выбранном Ланселотом, в райском уголке? Встречать Гильгамеша в особняке, когда готова к противостоянию, было делом уже привычным, хотя почти каждая их встреча и превращалась для принцессы Вестфилда в войну за ее идеалы и отношение к подданным… Однако видеть его здесь было равносильно тому, как если бы пропахший серой Падший явился в Сад Создателя и с хохотом заявил, что в огненной бездне ему не подходит климат, а потому он собирается обосноваться среди ангелов и апостолов!И ?Падшему? явно не понравилась реакция на его внезапное появление.—?Пытаешься тявкать в ответ на мою доброту, шавка? Не в твоём положении провоцировать меня: я еще не забыл о твоей вчерашней дерзости,?— в голосе за спиной мелькнула угроза, и принцесса Вестфилда поднялась на ноги, развернувшись к оппоненту лицом. Видит Создатель, она терпела целую неделю, но любому, даже ангельскому терпению, приходит конец!—?Надеюсь, не скоро забудешь. Я тебе не шавка и не бессловесная наложница. И если думаешь, что я буду мириться с твоей манерой поведения и отношением к подданным, то ошибаешься,?— холодно отчеканила Артурия. Не только Гильгамеша изменило противостояние: она больше не боялась испортить отношения. Еще неделю назад она бы укорила себя и напомнила, что со столь важными гостями стоит быть дружелюбнее, однако всё то, что произошло между ними за эту неделю, заставило ее задуматься: а так ли хорошо следовать правилам этикета? Ведь не только разбойники с большой дороги, но и короли могут быть циничными, эгоистичными и жестокими, и оставаться с такими вежливой?— значит, предать свои идеалы. Конечно, стоит держать себя в определенных рамках, но не более того.—?Вот как? Ты не понимаешь, что стоит мне лишь только захотеть, ты станешь и наложницей, и даже рабыней… впрочем, прибегать к этому нет необходимости. Даже будь ты моей женой, есть множество способов помимо боли,?— в его голосе зазвучали странные, низкие и вместе с тем мягкие нотки. Он не угрожал?— просто констатировал факт, и, кажется, даже не злился, но у Артурии не было ни малейшего сомнения, что он и впрямь может поступить с ней так. А еще чего-то… ждал? Девушка приподняла бровь, ожидая разъяснений, но ее собеседник, не дождавшись подобающей реакции, только хмыкнул. —?Боги, как же ты ещё неопытна… Ничего, у нас ещё будет время это исправить, моя королева.—?Прекрати говорить загадками, Гильгамеш,?— оборвала его Артурия, ощущая в душе смутное раздражение: да что за непонятные намеки? Наверняка он снова ведет речь о чем-то неприятном, вот только она в упор не могла понять, о чем, и, глядя на то, как веселится собеседник над тщетностью ее попыток понять, злилась еще больше,?— Либо скажи ясно, либо вовсе молчи.—?До чего же ты невоспитанная шавка?— имеешь наглость говорить со мной таким тоном,?— вздохнул кронпринц. —?Я старался поговорить мирно, понимая, что у вас в Вестфилде абсолютно не занимаются воспитанием женщин, но начинаю думать, что тебе просто нравится грубое обращение. Может, стоит дать тебе его? —?в голосе кронпринца промелькнули нотки раздражения, а после он резко подался вперед, схватив девушку за запястье.К счастью, Артурия ожидала подвоха и отпрянула, заскользив сапогами по свежей грязи. Сердце испуганно замерло, когда она потеряла устойчивость и, взмахнув руками, будто пытающаяся взлететь птица, с трудом удержала равновесие. Чтобы не упасть, ей пришлось нырнуть в бок?— к счастью, это получилось сделать вполне благополучно. Противник усмехнулся при виде конфуза жертвы и смерил ее полным презрения взглядом.—?Отстаньте от нее! —?раздался чей-то крик, и Артурия на миг застыла, лишь в последний момент избежав цепкой хватки Гильгамеша. Ланселот! Разумеется, рыцарская честь не позволила ему остаться в стороне, когда подруга от кого-то убегает, и Артурия тоже вмешалась бы, окажись она на его месте. Вот только как же хотелось, чтобы он ушел и не ввязывался в обреченное на провал противостояние! Ее-то защищает титул кронпринцессы?— но что будет с простым сельским мальчишкой, если он окажется в немилости этого тирана?—?О, это еще что за червяк? —?насмешливо обратился к ней Гильгамеш, и Ланселот, похоже, прекрасно его услышал. Он ловко, будто серна, взбежал по склону, увязая в грязи, однако не поскользнувшись ни разу. Были тому причиной постоянные тренировки или просто придавшая силы злость, Артурия не знала?— хотя вряд ли друг был зол. Во всяком случае, голос его звучал довольно спокойно.—?Червяк тот, кто может опуститься до драки с женщиной,?— с легкой насмешкой произнес он. Лицо кронпринца потемнело, хотя Артурии непонятно было, какого еще ответа он ждал. Ланселот ведь не ведал, насколько нетривиальная личность стоит перед ним.—?Ты, верно, не знаешь, с кем говоришь, пёс? —?осведомился Гильгамеш, но полный ярости ответ Ланселота не смутил.—?Я никогда не видел столь грубых аристократов. Вы ведь аристократ, верно? —?истолковав уничижительный взгляд как согласие, юноша невозмутимо продолжил:?— Так как ваша рыцарская честь могла позволить вам бить женщину, к тому же наследницу престола?Артурию всегда немного умиляли рыцарские замашки Ланселота по отношению к ней, способной за себя постоять?— что ни говори, а практически любой женщине, сколь бы сильной она ни была, лестно иметь того, кто всегда заступится за нее. Однако сейчас ей хотелось закрыть лицо руками от ужаса или пойти хорошенько встряхнуть друга. Он явно нарывался на драку, и спор лишь чудом в нее не перешел, хотя все шло как раз таки в этом направлении. Да как этот храбрый идиот не понимает, что с таким, как Гильгамеш, ему не справиться?! Артурия, конечно, встанет на его сторону, вот только из-за деревьев показался Энкиду и быстрым шагом направился к ним. До сей поры принцесса Вестфилда не сталкивалась с этим юношей в открытом противостоянии: тот по своей натуре дипломата избегал любых конфликтов; однако в спаррингах на уроках фехтования ей удавалось взять над ним верх в лучшем случае четыре раза из десяти. Вечная тень кронпринца, неотступно следующая за ним?— не возникало даже сомнений, чью сторону он займет в случае драки. Пожалуй, лучшее, на что можно было рассчитывать с его стороны, так это невмешательство.—?Нашли время выяснять отношения. Что опять случилось? —?Артурии почудились в его голосе напряженные нотки, когда он, беглым взглядом оглядев ситуацию, обратился к своему другу и повелителю. Энкиду?— и нервничает? Уже это было странным, однако Гильгамеш не обратил на вопрос внимания, и это могло означать лишь одно: он в бешенстве.—?Я смотрю, твои друзья наглостью пошли в тебя,?— высокомерно бросил он Артурии. —?Уйми своего любовника, иначе он первым отправится на виселицу по моему восшествию на престол.—?Да послушайте же меня… —?снова начал было Энкиду, но теперь уже принцесса перебила его, обращаясь к Гильгамешу:—?Если с его головы упадет хоть волос, я самолично тебя прикончу.—?Это как же, интересно знать?—?Я хотел сказать, что сюда идет медведь, но, похоже, он сейчас скажет об этом сам,?— возвысил голос Энкиду, и три пары глаз в тот же миг воззрились на него. Неизвестно, что подумали остальные, но Артурия хотела убедиться, что она не ослышалась, и в голосе погруженного в себя и неизменно вежливого дипломата действительно могут звучать столь жесткие интонации.—?Какой еще медведь? —?раздраженно произнёс Гильгамеш?— но Артурия и Ланселот уже увидели то, о чем вел речь юноша. Да и сам кронпринц, заметив, что друг застыл натянутой пружиной, рывком повернул голову в направлении его взгляда?— в сторону мирного осинника шагах в тридцати от них, откуда вальяжно косолапил здоровенный зверь, покрытый бурой шерстью. Худой, медлительный, настороженно принюхивающийся к влажному, пропахшему тиной и рыбой воздуху. И наверняка голодный.—?Проснувшийся и пришедший по медвежьей тропе полакомиться рыбкой,?— ответил Энкиду, вновь становясь невозмутимым. При этих словах Ланселот, стоящий бок о бок с Артурией, ощутимо вздрогнул и бросил в сторону реки быстрый взгляд. И девушка готова была ручаться, что они подумали об одном и том же: о сети с рыбой, опрометчиво оставленной на берегу. Кажется, она воочию видела метания Ланселота: рискуя собой, забрать рыбу или убежать и оставить семью без улова? Она собиралась одернуть его, сказать, чтобы не смел рисковать собой, однако ее опередил спокойный приказ Гильгамеша:—?Как можно медленнее отходите к лесу.Артурия недоверчиво покосилась на недавнего противника: это точно говорил он? Гильгамеш, который думает о ком-то, кроме себя?— неужели в этом несовершенном мире такое возможно? Впрочем, все мы меняемся в минуту опасности: кто-то начинает паниковать, а у кого-то в голове наоборот проясняется, и все разногласия для них уходят на второй план, уступая место холодному расчету. Гильгамеш, как будущий король, относился ко вторым: он, не спрашивая, принял на себя обязанности лидера и явно ожидал, что его будут слушаться?— Артурия и не собиралась спорить, впервые в жизни она была абсолютно солидарна с его решением. Она сама бы поступила точно так же, не опереди он ее. Вот только возражения поступили с неожиданной стороны.—?Отец меня убьет,?— сдавленно простонал Ланселот, зачарованно глядя, как зверь, пока не замечая людей, крадется по направлению к откосу, где на влажном песке барахталась в сетях живая еще рыба.—?Не вздумай. Отступаем,?— отрезала Артурия. В ответ ей достался хмурый взгляд: наверняка друга оскорбил приказной тон, но ей в тот момент было безразлично его состояние. Что значит потрепанная медведем сеть в сравнении с опасностью быть задранным голодным зверем? Однако девушка не пожелала тратить время на разъяснения, а просто совершила поступок, за который потом не раз винила себя: схватив друга за рукав, она решительно потащила его за собой, в сторону, куда уже отступали Гильгамеш и Энкиду: на первый взгляд неспешно, но будучи настороже, внимательно следя за реакцией зверя. Ланселот же из чистого упрямства, дернулся, пытаясь вырваться, и, к удивлению обоих, у него это получилось. А потом Артурия будто со стороны услышала свой испуганный возглас, когда друг потерял равновесие и медленно, словно в кошмарном сне, навис над пустотой, размахивая руками, а затем упал в вязкую грязь, кубарем покатившись по склону.Крик, разорвавший тишину, заставил зверя испуганно дернуться и издать предупредительный рык. Маленькие, глубоко посаженные глазки встретились с испуганным взглядом Артурии?— а потом медведь осторожно двинулся в ее сторону, навострив уши и явно ожидая агрессии.—?Не беги: лучше говори с ним,?— донесся до ее слуха негромкий голос Энкиду. Девушка послушно замерла на месте?— убегать она даже и не пыталась, ей было прекрасно известно, что в случае с медведем это бесполезно. Да и как можно бегать, если ноги будто бы свинцом налились от ужаса?—?Привет,?— голос дрогнул, но Артурия взяла себя в руки и громко продолжила, сама не понимая, что именно говорит: разум, кажется, потерял всякую гибкость, выдавая привычные, пустые фразы. ?— Ты здесь живешь, да? Я тоже живу неподалеку, в особняке, за этим перелеском. Как же тебя занесло сюда, бедняга?Хищник замер на месте, поводя носом и в упор глядя на девушку из-под низкого лба. Секунды, кажется, растянулись в часы, а Артурия говорила и говорила, старательно глядя куда-то поверх звериной головы: не стоит смотреть хищникам в глаза. Страх, естественный для всякого живого существа, она пресекала на корню, через силу заставляя опустевший мозг снова и снова просчитывать варианты. В свое время отец Ланселота рассказывал сыну и его друзьям о том, как вести себя при встрече с дикими зверями, равно как и Утер говорил Артурии то же самое, а потому в нужный момент знания просто всплыли в голове. Если зверь посчитает, что на него нападают, следует упасть на землю, сжавшись в комочек и не подставлять медведю живот и лицо ни в коем случае; если атакует, придется кричать и по возможности подняться на возвышение, чтобы казаться выше, ибо если агрессивный зверь почует слабость, то непременно нападет…А потом медведь развернулся, не дойдя до девушки каких-то семь шагов, и неспешно потопал вниз по склону.—?Теперь спокойно отступай к лесу,?— раздался голос Гильгамеша. Артурия послушалась было, однако, сделав с десяток шагов на дрожащих ногах, снова замерла и оглянулась вниз, на берег. Да, невкусный человек медведя не интересовал, куда больше его привлекала еще живая, бьющаяся в сетях рыба… Вот только от желанной еды зверя сейчас отделял сидящий на песке Ланселот, перепачканный в грязи до неузнаваемости. ?Почему он не встает??,?— подумала девушка, глядя, как хищник медленно подходит к ее другу, не спешащему убираться с пути этой голодной меховой громады.—?За рыбой пришел? —?весело произнес Ланселот, будто продолжая адресованную медведю недавнюю речь подруги. —?Да пожалуйста, не нужна она мне?— отойду, когда встану, и забирай… —?он попытался подняться?— неловко, явно через боль, но, поморщившись, сделал шаг и мешком осел обратно. А зверь поднялся на задние лапы, заслонив собой сидящего рядом с желанной добычей юношу?— и только тогда с Артурии спало болезненное оцепенение.—?Ланселот, не двигайся! —?в панике крикнула она, совершенно забыв о том, что вообще-то не стоит пугать и провоцировать и без того недовольного зверя. Тот прижал уши и обернулся на звук, и это позволило Ланселоту немного отползти прочь. Вот только медведь снова обернулся: движущаяся жертва пробудила в нем охотничий азарт, и зверь, опустившись на все лапы, медленно пошел за ним, игнорируя рыбу и предупреждающе скаля зубы. И нервы девушки не выдержали: она бросилась прочь от безопасной опушки, еще толком не зная, что будет делать наедине с огромным животным, однако в этот момент она не думала ни о себе, ни о чем-либо еще. И очень удивилась, не сразу осознав, что она уже не бежит, а бьется в чужих руках. Судя по тому, что противник был почти на голову выше нее, держал ее не кто иной, как Гильгамеш.—?Отпусти немедленно! —?прорычала Артурия, пытаясь локтем ударить его под дых. Промазала, попала куда-то в бок, и удерживающий ее кронпринц охнул, но хватку не разжал.—?Эн, да помоги же мне, я эту идиотку не удержу! Прекрати брыкаться,?— потеряв терпение, приказал он. —?От тебя одной столько шума, что вполне хватит, чтобы медведь кинулся на мальчишку.—?Он уже кинулся! Посмотрю я на тебя, когда Энкиду будет в такой же опасности,?— с яростью выпалила Артурия, однако все же замерла и с опаской взглянула вниз.Всё было не так уж и страшно: ни крови, ни разорванных внутренностей, которые она себе навоображала по страшным рассказам господина дю Лак о встрече незадачливых лесорубов с медведями. И все-таки сердце испуганно пропустило удар, стоило ей увидеть, что Ланселот лежит на песке лицом вниз, а зверь пытается перевернуть его лапой. Разумеется, медведь хотел проверить, действительно ли человек умер или только притворяется. Да как можно было оставаться спокойной в такой ситуации?—?Энкиду не полез бы умирать из-за рыбы. Но пока твой дружок притворяется мертвым, все в по… демоны! —?притихшая было Артурия со всей своей силой пнула Гильгамеша по голени, практически одновременно острым локтем ударив в живот, и, воспользовавшись тем, что кронпринц приходил в себя, ловко вывернулась и бросилась туда, где скользкий склон переходил в пологий спуск. Она опасалась, что ее будут преследовать, однако никто этого не делал. Было похоже, что Гильгамеш в ярости ушел к лесу, оставив строптивую девчонку разбираться с хищником самой, и в этом были свои плюсы. Все же его присутствие напрягало?— в особенности то, что он, негласно приняв на себя обязанности лидера, требовал от нее невозможного: бездействия. А сейчас, когда надеяться можно было только на себя и слушаться только своего разума, Артурия снова оказалась в своей стихии. Несмотря на то, что тревожно сжимающееся сердце требовало бежать вниз и немедленно действовать, делать хоть что-то, девушка привычно подавила эмоции и остановилась, цепким взглядом оценивая обстановку.Сверху обзор был лучше, однако и отсюда медведь практически полностью загораживал Ланселота. Первой мыслью было спуститься и швырнуть рыбу, за которой зверь и пришел, но очень вероятно, что разозленный и испуганный хищник предпочтет сначала устранить опасную жертву, а потом уже лакомиться. Напрашивался лишь один выход: если медведь принял Ланселота за противника, то нужно отвлечь его на себя.И, подняв с земли камень, Артурия решительно начала спускаться.***—?Кажется, она решила бросаться в медведя камнями,?— произнёс Энкиду таким тоном, будто комментировал тренировку солдат перед боем, а не попытку пятнадцатилетней девушки переключить на себя внимание огромного зверя. Гильгамеш только отмахнулся: разозлившись на Артурию за побег, он принципиально не смотрел на происходящее на берегу. Вот только Энкиду было не обмануть?— друг то и дело прислушивался к звукам, которые доносил до него речной бриз. Кажется, будь он котом, непременно поводил бы ушами и нервно вилял хвостом.—?Все, что было нужно, мы уже сделали. Если этой шавке хочется подохнуть в расцвете лет, то я не собираюсь ей препятствовать,?— не принимающим возражения тоном ответил он, явно давая понять, что не собирается присоединяться к самоубийцам внизу.Та же Артурия со свойственной ей категоричностью и предубеждением наверняка бы посчитала его безжалостным, но Энкиду, знавший кронпринца как никто другой, прекрасно видел: он нервничает. Упрямый, эгоистичный и нетерпимый к возражениям, игнорирующий голос совести в угоду своим желаниям, коим привык потакать, все же Гильгамеш был воспитан как король с вытекающим из этого статуса чувством ответственности за подопечных. И несмотря на то, что Артурия разозлила его, споря с ним и норовя отправиться на верную смерть, он не был так равнодушен к ее судьбе, как старался показать. А еще… еще за его демонстративным равнодушием почудилось нечто большее, чего Энкиду никогда раньше у Гильгамеша не замечал. Не любовь, нет, и даже не одержимость собственника, какая овладевала им в последние дни в разговорах об Артурии?— но яркое, острое восхищение. Потому что ради собственного друга кронпринц Истфилда поступил бы точно так же, даже не задумываясь. Два настолько разных человека с диаметрально противоположными взглядами на жизнь неожиданно для себя оказались невероятно похожи, хоть и яро отрицали это, и сам Гильгамеш в глубине души наверняка тоже это осознавал. Впрочем, лезть в душу другу Энкиду не собирался. Он прекрасно знал, когда стоит промолчать.—?Как знаешь, Гил,?— мирно проговорил он, глядя на то, как Артурия в очередной раз замахивается для броска. Камешек был маленьким, вряд ли он мог причинить хоть какой-то урон толстой шкуре медведя, но отвлечь был вполне способен. И у неё это получалось, вот только что она планирует делать потом, так и осталось загадкой. Рассчитывает убежать? Наивно?— медведь, к тому же разъяренный намного быстрее любого человека. Энкиду на ее месте остался бы на обрыве и бросался камнями оттуда, а потом, пользуясь неповоротливостью зверя, отбежал к лесу и маневрировал бы среди деревьев…Впрочем, Артурия поступила иначе: когда хищник, недовольно заворчав, развернулся в ее сторону, она быстро подняла с земли тяжёлые сети и отшвырнула их от себя. До медведя не добросила, они шлепнулись шагах в трех от цели, но зверь тронул лапой недвижимого юношу, проверяя, жив ли он, а потом, развернувшись, пошел к новой мишени. На миг девушка испугалась, что он проигнорирует сети?— но, остановившись, медведь принялся осторожно принюхиваться к подачке: все же он был голоден, а рыба, должно быть, дурманила его разум аппетитными запахами. А потом Артурия осторожно и, кажется, едва дыша, начала обходить медведя по дуге, у самого обрыва, медленно, но верно, продвигаясь к Ланселоту.?— Самоубийца. Зверь слишком напуган для того, чтобы есть, и пока не устранит угрозу, не успокоится,?— раздался над ухом комментарий Гильгамеша: он подошел к краю и протянул другу массивный заостренный сук, старательно очищенный от тонких веточек. А потом, ни слова ни говоря, споро направился вниз, держа это подобие копья наготове. Энкиду придирчиво оценил баланс?— весило импровизированное оружие килограмма три, не меньше, и последовал за кронпринцем след в след.—?Что, согласен, что без нас они погибнут? —?поинтересовался он. Гильгамеш только фыркнул, не оборачиваясь.—?На этих шавок мне совершенно плевать. Но не хочется объясняться перед королем,?— произнес он. Вот только Энкиду прекрасно знал, что за его словами скрывается целая буря чувств, и ему только предстояло в них разобраться?— но не сейчас. Друзья никогда не били медведей, ограничиваясь пока дикими кабанами и горными львами, но всё когда-то бывает в первый раз.***Артурия и сама не верила в то, что ее тактика сработает?— но она сработала! Девушка бесшумно кралась за спиной старательно рвущего сеть зверя к лежащему на земле другу?— весь путь занял с десяток секунд, но ей казалось, что они растянулись в бесконечную полосу. Сколь бы смелой она ни считала себя, в душе разливался удушающий, леденящий страх от близкой опасности?— вот она, в нескольких шагах, и неизвестно, насколько ее задержит приманка. Впрочем, страх увидеть растерзанное тело Ланселота был сильнее: из-за спины хищника Артурия так и не смогла разглядеть, жив ли вообще друг. Но, к счастью, юноша оказался относительно цел: он лежал на животе, закрыв руками шею и не шевелясь, а потому отделался малой кровью. Должно быть, зверь все же обманулся и принял его за мертвого. Рубашка на спине была разрезана и виднелось лишь несколько набухающих царапин.—?Ланселот,?— еле слышно позвала Артурия, хватая его за плечи и помогая подняться. К счастью, он оказался на ногах без проблем, вот только дрожал, как осиновый лист, да сильно подволакивал ногу. Плохо, но не так ужасно, как успела себе вообразить принцесса Вестфилда.—?Зря ты это. Мы не сможем убежать,?— произнес он, опираясь на подставленный локоть.—?А то я не знаю. Но это не значит, что не стоит хотя бы попытаться,?— мрачно произнесла Артурия, оборачиваясь?— скорее по велению шестого чувства, нежели осознанно.И вовремя.Медведь, видимо, решил, что еда подождет, а угроза никуда не делась и наверняка лишь выжидает время для нападения. И теперь своей огромной тушей он разворачивался к ним, скалясь во все четыре десятка зубов. Артурия только и успела отпрянуть в сторону, когда на нее обрушился сокрушительный удар лапой. Уклонилась, на миг замерла, пока разворачивался в ее сторону страшный хищник?— и увидела, как юркой лисой метнулся к нему невысокий юноша, а затем, припав к земле, с размаху нанес удар длинной палкой в мягкое брюхо. И тут же выпрямился, когда медведь заревел от боли, поворачиваясь к новому врагу. Однако это было опрометчиво со стороны хищника: Гильгамеш нанес зверю удар прямо в морду, а потом юноши брызнули в разные стороны, отгородившись от медведя длиной палки. Как они успели подкрасться так близко? Артурия заметила их в последний момент, зверь, видимо, тоже?— должно быть, после долгой голодовки рыба перебивала для него остальные запахи, хотя, быть может, конкретно этот медведь потерял осторожность, решив, что угроза исходит только с одной стороны. Ланселота трясло, Артурию, как она полагала, тоже, ибо ноги как-то подозрительно ослабли, но приходить в себя было некогда. Гильгамеш и Энкиду отвлекали внимание зверя, давая им с Ланселотом фору, чтобы убраться, и было бы глупо упускать этот шанс. И, после секундного колебания вновь подставив другу плечо, Артурия повела его прочь, к пологому склону. Остановилась, оглянулась и, усадив незадачливого рыбака на землю, начала собирать камни, выбирая те, что побольше.…— Сильный, сволочь,?— прошипел Гильгамеш, делая очередной выпад палкой. Попал в лоб, лишь раззадорив хищника, но успел уклониться от удара и отступить к склону?— шаг, еще шаг, обманное отступление, рассчитанное лишь на то, чтобы заманить разъяренного медведя к склону и с высоты нанести удобный удар в шею.—?Целься в желудок или нос. Как и с любым другим зверем,?— ответил Энкиду, вновь отвлекая зверя на себя. Впервые столкнувшись со столь опасным животным, они действовали больше по наитию, нежели по опыту?— и, тем не менее, невольно избрали верную тактику. Острия палок уже пропитались темной кровью: юношам удалось нанести хищнику несколько колотых ран. Медведь прятал морду, не позволяя ударить себя в нос, а чтобы попасть в мягкое брюхо, следовало оказаться в зоне удара лапой?— однако боль зверя изматывала, с каждой секундой повышая их шансы. Вот только раненый хищник, как известно, становится в разы опаснее и осторожнее. Медведь больше не лез на рожон: он кружил, делал обманные выпады и непрерывно рычал, и, не будь рядом Энкиду, отвлекавшего противника всякий раз, когда тот пытался нанести Гильгамешу сокрушительный удар, тому пришлось бы несладко. А так неповоротливость зверя играла им на руку: они успешно парировали, переключая внимание медведя с одного на другого, чередуя выпады с отступлением, целясь в незащищенные места и заставляя обезуметь от боли и ярости, потерять осторожность.И все-таки силы были чудовищно неравны.—?Гил, осторожно! —?раздался отчаянный крик. Мощный удар пришелся на палку, выбив ее из рук Гильгамеша?— не сломалась, поскольку кронпринц вовремя разжал пальцы, в противном случае имея неплохие шансы и вовсе лишиться их. Несмотря на то, что самого юношу не задело, все же он не удержался на ногах и упал на спину, прямо под ноги медведю. Энкиду бросился вперед, занося палку, готовясь ударить куда угодно, однако понимая, что ему не хватает целой доли секунды?— прежде, чем он добежит, одним мощным ударом медведь успеет раздробить противнику ребра.Однако помощь пришла с неожиданной стороны. Голова зверя дернулась: в висок его ощутимо ударил крупный камень. Человеку такой бы давно размозжил череп, но в случае с медведем он лишь упал на землю, отскочив от крепкой кости. Конечно, будучи разъяренным, зверь не собирался бросать столь удобно попавшего в его лапы врага, и прежде, чем расправиться с более дальними противниками, вполне мог отвлечься на то, чтобы прикончить ближнего, причинившего ему такую боль. И очень удивился, должно быть, когда сильный удар в брюхо заставил его зарычать от боли и невольно сделать шаг назад?— а сам Гильгамеш сделал отчаянный рывок к палке и с размаху ударил заостренным концом в глаз. Раздался мерзкий хруст, по рукам хлынула кровь и кронпринц, оттолкнув ногами бьющуюся медвежью тушу, смог подняться. Ему повезло избежать быть придавленным ею, и даже опрокинуть на спину?— в идеальное положение, чтобы добить. И, не давая все еще слабо шевелящемуся, залитому кровью медведю даже мизерного шанса, юноши вонзили сразу два острых палки зверю в живот.Раз.Другой.Третий.В последний раз дернувшись, медведь затих. Всё было кончено.Воцарившаяся вслед за этим тишина показалась просто оглушительной. Из осинника доносились птичьи голоса: беззаботным птахам, кажется, было нипочем даже развернувшееся по соседству побоище. Гудели комары?— наверняка их привлек запах пота и свежей крови. Небо окончательно затянуло тучами, готовыми вот-вот разразиться проливным дождем. Не решаясь поверить в случившееся, трое людей синхронно сделали шаг назад, с каким-то благоговейным ужасом глядя на распластавшуюся на грязно-желтом песке мохнатую тушу. Сейчас медведь вовсе не казался таким огромным?— наоборот, он выглядел жалким, лежа на залитым кровью песке, будто какой-то жуткий коврик?— только набитый плотью. Глядя на него, Артурия отстраненно подумала, что никогда в жизни не согласится иметь у себя ковер из шкуры, по словам отца, столь модный в столице. В голове с трудом укладывался тот факт, что это жалкое создание еще минуту назад могло их убить! Только сейчас до принцессы Вестфилда дошло, насколько глупой и жестокой могла быть их смерть. Идиоты, лезущие на рожон. Вот кому-кому достанется первому, так это Ланселоту за его глупые попытки рисковать собой. А еще где-то на краю души, пока еще неосознанные, пробивались ростки благодарности к этим двум юношам, пришедшим на помощь, несмотря на все разногласия и неприкрытую вражду. Артурия бросила короткий взгляд на Гильгамеша, измазанного грязью, потом и кровью, в разодранном одеянии?— правда, сегодня оно было значительно короче и дополнено широкими штанами и тяжелыми ботинками?— будто бы он намеренно готовился к бою. Надо же, а она сначала и не заметила, что он сегодня изменил привычным длинным одеждам, похожим на древние наряды Милесской империи… А Энкиду, кажется, и не пострадал вовсе?— неудивительно, его-то не валял по земле медведь. Он выглядел уставшим и задумчивым, но, встретившись с девушкой взглядом, ободряюще ей улыбнулся. А Гильгамеш, развернувшись к Артурии, жестко спросил:—?Какого демона ты не ушла?На миг опешив от столь внезапного перехода, Артурия ощутила, как в душе поднимает голову привычная злость. Благодарность? Да, она была благодарна, но она ведь тоже его спасла! А Гильгамеш со свойственным ему нахальством фактически выставляет ее виноватой в том, что она смогла вовремя прийти к нему на помощь.—?Только попробуй меня в этом упрекнуть! Если бы я не осталась, ты был бы трупом! —?рявкнула она в ответ, глядя на него полным ярости взглядом.—?Не помчись ты выручать этого идиота, который был готов променять свою жизнь на сеть с рыбой, нам вообще не пришлось бы лезть в драку. И потом, я, между прочим, не забыл, что ты посмела меня ударить.—?Я бы пришла к Ланселоту на помощь в любом случае, даже не будь здесь вас.—?И оставила бы государство без наследницы? —?последовал насмешливый ответ.?— Лучше умереть в борьбе и оставить государство, чем предать свою рыцарскую честь.—?Я думал, ты, как никто, понимаешь, что жизнь одного человека?— ничто по сравнению с оставшимся без главы государством,?— поднял бровь кронпринц, позабавленный ещё больше. Гнев его утих, испарившись так же внезапно, как и возник,?— Где твое чувство долга, Артурия?—?Хочешь сказать, что был бы не рад захватить оставшееся без наследника государство? —?парировала та. Энкиду отвернулся, скрывая усмешку: кажется, в силу своей наивности девушка не понимала, что Гильгамеша ей не переспорить. В основном потому, что для нее было важно непременно доказать свою точку зрения, тогда как ее собеседнику доставлял удовольствие сам процесс?— азарт ради азарта, борьба ради борьбы. В какой миг схлынуло напряжение от противостояния последних дней, а злость от воистину ослиного упрямства Артурии переросла в восхищение? Когда она, сломя голову, бросилась на помощь другу или когда рыцарская честь не позволила ей уйти и оставить юношей одних возле разъяренного зверя? Сейчас это уже имело значения.—?Ну уж нет, захватить государство без возможности долго играть с тобой?— сплошная скука,?— благодушно хмыкнул Гильгамеш. Поперхнувшись возмущением, Артурия изумленно вскинула брови, а он упиваясь ее изумлением, весело добавил:?— Иди в особняк, женщина. Так и быть, можешь вечером принести мне вина в покои, а заодно и поблагодарить.О, Артурии сейчас хотелось сказать в его адрес много всего, причём слова благодарности стояли в этом списке далеко не на первом месте. Несколько долгих мгновений она перебирала в голове варианты, размышляя, с чего бы начать?— но в итоге лишь тяжело вздохнула, успокаивая себя привычным образом, и махнула рукой. Они только что пережили целую битву?— и, право, как же блекло смотрелись на её фоне попытки Гильгамеша досадить Артурии непонятными намеками!—?Спасибо тебе за помощь, но катись в бездну с такими предложениями,?— без обиняков произнесла девушка и, развернувшись, зашагала прочь?— туда, где на пологом склоне остался сидеть раненый Ланселот. В её ушах ещё долго звучал обидный смех Гильгамеша.***…Должно быть, у человека и впрямь есть определенный лимит эмоций, и в один прекрасный момент, когда нервное потрясение становится чрезвычайно сильным, мозг попросту притупляет переживания. Еще утром Артурия пребывала в таком состоянии, но сейчас, видимо, психика решила, что с нее хватит, и отказывалась хоть сколько-нибудь тревожить свою хозяйку. Полагалось бы злиться на друга за безрассудство, однако Артурия равнодушно сообщила ему, что чете дю Лак важнее видеть сына живым, но без рыбы, нежели наоборот. Потом она сдала его с рук на руки родителям, будто нашкодившего ребёнка, и отрывисто объяснила, что произошло. Без вопросов приготовила и поднесла Вивиэн заваренный корень валерианы и цветы пустырника, и уже хотела распрощаться, но та, отпив лишь глоток?— на пробу, протянула стакан ей.—?Выпей,?— велела она, вмиг растеряв все свои загадочные интонации. Озадаченная такой переменой в этой мечтательной травнице, Артурия послушно выпила, устроившись на краю невысокого стульчика?— а потом почему-то оказалось, что Вивиэн стоит перед ней на коленях и обнимает ее, мягко привлекая к себе за плечи.—?Я очень рада, что у моего сына есть ты,?— просто сказала травница. И потом, много позже, уже уехав в Камелот, Артурия еще долго помнила этот запах: от Вивиэн пахло травами и солью, а еще выпечкой и чем-то сладким, фруктовым?— неудивительно, сегодня она готовила пирожки с вишней. Их она и всучила подруге сына?— целый узелок. Хватить должно было минимум на три дня, никак не меньше.А по возвращению в особняк Артурия вновь подверглась нападению, только уже со стороны разъяренного гувернера в компании с камеристкой: охая, они осмотрели девушку на предмет ранений, и лишь убедившись, что все в порядке, гувернер поспешил выгнать свою напарницу и долго, очень долго отчитывал непокорную подопечную. Гильгамеша и Энкиду Артурия так и не увидела, чему несказанно обрадовалась: слишком разителен был контраст между капризным мальчишкой, ошпарившим кипятком горничную и королем, который столь храбро дрался с медведем. Эти два образа в воображении принцессы Вестфилда никак не хотели сливаться воедино: казалось, Гильгамеш разделился на две личности, не связанные между собой, и заставить себя воспринимать их как одного человека не представлялось возможным.Одно Артурия могла сказать точно: теперь ей было нелегко воспринимать его как врага.…Уезжали гости рано утром, когда солнце только-только выплыло из-за горизонта, робко алея в прорехах облаков. Вечером начался дождь, растянулся на всю ночь и прекратился лишь за пару часов до отъезда. Потому утренний воздух был чист и свеж, и даже весьма прохладен, заставляя людей плотнее кутаться в плащи. Осинник, видневшийся вдалеке, был подернут маревом тумана, еще таившегося в низинах, и эта белая дымка придавала небольшому лесу вид таинственный и сказочный, но совершенно безобидный. При взгляде на такой скорее поверишь в живущих на опушке фей или в существование зачарованного озера, нежели в то, что вчера там был убит настоящий хозяин леса, опасный и сильный хищник.Когда Артурия, украдкой зевая в кулак, спустилась к крыльцу, роскошная повозка уже была готова тронуться в путь: били копытами застоявшиеся в стойле кони, торопясь размять ноги, вещибыли погружены. Дожидались лишь пассажиров. Дремлющий на ходу кучер при виде появившихся из двери хозяев соскочил с облучка и услужливо распахнул двери, согнувшись в поясном поклоне. Идрис, попрощавшись с принцессой привычным уже жестом, первым забрался в экипаж. Утер решил ехать вместе с гостями?— да и не могло быть иначе, ибо этого требовал долг короля. А Артурия, вечером едва дошедшая до кровати, так и не успела с ним попрощаться. Словом, на прощание ей досталась лишь теплая улыбка, а она склонилась в положенном по этикету поклоне и просто произнесла, вложив в интонации всё то, что не было сказано:—?Счастливого пути, Ваше величество.—?Буду бесконечно счастлив сопроводить тебя на твой обряд, Артурия. И с радостью представлю подданным достойную наследницу государства,?— одобрительно кивнул Утер и, легко вскочив на ступени, занял свое место в повозке.Тогда Артурия и подумать не могла, что видит его в последний раз.Гильгамеш, к огромному облегчению девушки, тоже почти не заговаривал с ней: он вышел из дверей в компании Энкиду и, казалось бы, прошел мимо нее, но повернул голову и высокомерно улыбнулся:—?Увидимся на нашей помолвке, моя королева.—?Никогда в жизни,?— машинально произнесла Артурия, прежде, чем осознала, что не стоит вести спор при слугах. Однако, не обратив ни малейшего внимания на ее ответ, Гильгамеш без предупреждения взял ее руку в свою. Не успела она опомниться, ловко зацепил на запястье тяжелый золотой браслет, инкрустированный огромными рубинами и, на взгляд девушки, ужасно безвкусный. И прежде, чем она успела содрать столь вызывающую драгоценность и вернуть ее кронпринцу, все гости уже забрались в экипаж, и он неспешно покатил по камням дороги по направлению к Мэрильен. Там к королям должны были присоединиться охранники, расквартировавшиеся в небольшой гостинице. Энкиду попрощался с Артурией тем же жестом, что и Идрис, а затем, одним слитным движением вскочив в седло, пустил лошадь иноходью следом за повозкой. Должно быть, несмотря на дружбу с кронпринцем, ему не дозволялось ездить вместе с королями?— но не было похоже, что он из-за этого хоть немного переживал.—?Миледи, поздравляю, это ведь помолвочный браслет! —?выдохнула над ухом экономка: не будь Артурия так раздосадована выходкой Гильгамеша, она бы заметила в этом голосе неприкрытую зависть и злость. Вот только принцесса Вестфилда, знай она о чувствах обделенной девушки, с радостью отдала бы ей ?подарок??— у нее ему было бы определенно лучше, чем в самом дальнем углу ящика стола, куда Артурия в тот же день его закинула, чтобы непременно вернуть Гильгамешу при встрече.А ближе к вечеру, когда дневные занятия закончились, а тем для разговора накопилось столько, что молчать становилось невозможным, Артурия пришла проведать Ланселота. Тот, с прибинтованной к шине лодыжкой, мог передвигаться только прыжками или с помощью самодельного костыля, так что о прогулках не могло быть и речи. Но они и не скучали, обсуждая грядущий обряд, гостей, неожиданный жест Гильгамеша, содержимое письма от Бедивера, которое принёс крохотный почтовый голубок. О случившемся вчера они не заговаривали: должно быть, Ланселот в глубине души стыдится своей выходки, в результате которой подверг опасности подругу, а та и не собиралась напоминать ему об этом.До осени, навсегда перевернувшей их привычную жизнь, оставалось еще целых пять месяцев.