II (1/1)

По итогу мы задержались на острове еще на целый час. Пока мои соратники перетаскивали раненых, я занялся подготовкой корабля к отплытию. Но перед этим я обратился к своей команде с пылкой речью, суть которой заключалась в том, что я их всех спас, и поскольку иного варианта на пост капитана не было, то я спрашивал, примут ли они меня? Вернее, я орал какую-то чушь, способную, по моим убеждениям, зажечь их сердца. ?Вас обрекли на смерть английские псы… И если вы желаете отмщения, то будьте мне командой, потому что и я страстно желаю этого… Мы?— нечто большее чем свора морских волков…? и т.д. и т.п. На удивление, команда приняла меня с теплотой. Впрочем, как я понимаю теперь, у них и правда не было капитана. Он умер под пытками, а его труп мы позже нашли в кубрике. Покойного завернули в простынь, зашили, и предали его тело морю. После того, как мы сняли корабль Шевалье с мели (и перебили успевших завладеть им солдат), мы двинулись к Ахиллесу Дэвенпорту, нашему Наставнику. У него было имение на восточном побережье Северной Америки, где он проживал со своей женой Абигель, сыном Коннором, целым штатом прислуги и дюжиной собратьев по Ордену. Это место в те года было ассасинским штабом. Но я относился к нему как к дому, уверен, что и Лиам тоже. И хотя мы уже предвкушали возвращение и последующий отдых, а значит слегка расслабились, путь наш приятным не был: мы попали в шторм около Нью-Йорка. Это отодвинуло наше прибытие еще на сутки, но в итоге мы наконец причалили в маленькую бухту, тоже принадлежавшую Ахиллесу. Это случилось в марте того же года, едва сочная, зеленая трава выглянула из-под редкого снега. В воздухе еще витали отголоски зимы: дышалось легко и свободно, по-особенному ?морозно?, как бывает только в погожий солнечный день на границе времен года. Мне нравилась такая погода, хотя, признаться, я любил похолоднее. Для меня, привыкшего к дубящим порывам Атлантики, это было все равно что нежным бризом. Долгие странствия закалили меня… Но обитатели особняка?— то есть все американское Братство! —?явно не разделяли моих предпочтений: они кутались в длиннополые плащи и натягивали капюшоны поглубже. Бедняжки! Я ожидал от своих компаньонов большего. Вздохнув полной грудью, я спрыгнул на твердую землю. Перебросившись парой шуток, мы с Лиамом двинулись в путь, благо идти было недолго. Я видел крышу особняка, выстроенного на вершине холма. Его черепичные скаты нависали над тихим проливом. Сколько раз я сидел у окна и глядел на спокойную воду, на корабли, мне не принадлежавшие… Я страстно мечтал заиметь свой собственный, и теперь, когда это наконец случилось, я чувствовал себя другим человеком. И я шел вперед с уверенностью, что теперь вид из окна моей комнаты станет намного краше. Мы прошли где-то полмили по Ахиллесовым угодьям (и как он только стяжал себе такое убранство!), любуясь фермой, лесопилкой, парком, хлевами, огородами и прочими крестьянскими радостями. Дом располагался в центре этого райского сада, и представлял собой прекрасный образчик жилища в новом вкусе: он был сложен из кирпича и дерева, а потому был холодным и скрипучим на ветру. Помимо этого, в наличии был чердак, подвал, дымовая труба и большая веранда. Именно там мы и нашли нашего учителя, завтракавшего в одиночестве за круглым столом. —?О, вот вы наконец и вернулись! Я уже начал скучать, право слово! Ахиллес встретил нас как родных?— он всегда был добрым и честным человеком, хоть это и скрывалось под налетом суровости и старческого брюзжания. Конечно, тогда он еще не был старым, но ворчать ему это не мешало. Говоря о возрасте нашего наставника, нельзя не отметить, что тот пребывал в самом расцвете мужских сил. У него были короткие густые волосы, завивающиеся по натуре его нации, и темная кожа ей под стать. Ахиллес носил короткие густые усы по моде времени и ослепительной белизны рубашки. Многие красавицы Нью-Йорка вспоминали Ахиллеса как отчаянного красавца и Дон Жуана. Однако мне это совсем не мешало думать об Ахиллесе как о древнем старике, причем старике не того же рода, что седобородые мудрецы древности. Нет, это был именно старый ворчливый пень. Мы обменялись с ним крепкими объятиями, улыбнулись. Ахиллес выглядел очень усталым. Он позвал кухарок, которые накрыли стол еще на две персоны. Сегодня подавали кофе. Я внутренне обрадовался, так как всегда любил этот напиток. Но с толикой рома на дне он пился легче, так что я попросил бутылку. Лиам на все это лишь страдальчески закатил глаза. Он-то предпочитал ром чистым. После кофе принесли полуденную трубку. И только наполнив легкие дымом, Ахиллес заговорил о деле. Он спрашивал о наших успехах и заставлял вспоминать каждую мелочь, что, признаться, мне не составило сложности. Я отвечал бездумно, механически, погрузившись с головой в воспоминания. Но то не имело отношение к нашему заданию, я видел перед глазами картины прошлого и предавался чувству дежавю. Сколько раз мы сидели вот так, обсуждали разные вещи. Что-то не меняется никогда, и я надеялся, Ахиллес тоже меняться не будет. Мне нравилось разговаривать с ним на веранде, в этом было что-то, навевающее спокойствие. Кроме того, я чувствовал себя хозяином положения. Мне всегда было просто предугадывать дальнейшие слова Наставника, благо тот был прост и бесхитростен. Вначале он всегда будет молчать и хмуриться, а если и спросит какой-то пустяк, то сделает это лающим, отрывистым голосом. Изредка?— возможно тут замешаны лунные циклы и расположение звезд?— Ахиллес даже посмеивался над моими остротами. Только здесь, на залитой солнцем веранде, я наконец почувствовал, что оказался дома. Моя жизнь вошла в привычное русло. Был у нас и другой ритуал?— собираться вечером в кабинете Ахиллеса, и слушать его рассказы об истории Братства. Много лет назад Ахиллес поведал нам о тамплиерах и ассасинах?— двух противоборствующих орденах, сражавшихся за мир во всем мире. Высокие идеалы, однако! Но несмотря на общую цель, их сходства на том и кончались. Ассасины ставили превыше всего свободу воли, а, следовательно, эволюцию человечества. Она была нужна, чтобы люди сумели распорядиться свободой себе во благо. А тамплиеры выступали за тотальный контроль. Лично я считаю, что оба мнения друг другу равноценны, но будучи младше, я стеснялся это сказать, а став старше?— попросту расхотел. В конце концов, вся история ассасинского Братства складывалась из великих людей, не отличавшихся ортодоксальностью взглядов, так что оригинальностью бы я не стал. А мне страсть как не хотелось бы за кем-то повторять. Бог с ним! Когда мы выросли Ахиллес стал потчевать нас дневниками Альтаира, философией Эцио, а также байками об Эдварде Кенуэе, чей сын потом стал тамплиером, и о нем немного тоже. Иными словами, он внушал нам жизнеописания ассасинов прошлого. Тех самых, что неоднозначных взглядов. Но при этом не любил когда мы ?сворачивали с тропы?, то есть, не поощрял отклонения от догм Ордена. Хорошая иллюстрация тому, что можно превратиться в обрюзглого старика раньше времени если идти по проторенной дорожке. А если проложить свою?— станешь легендой и память о тебе не умрет. Естественно, этого я тоже никогда не говорил этого Ахиллесу. Я просто слушал его рассказы, а рассказчиком Ахиллес был превосходным. Сидя на подушках на дощатом полу и уставившись на трещащий каминный огонь, мы с Лиамом впитывали мудрость нашего ордена. Много времени было посвящено и священным реликвиям прошлого?— Частицам Эдема, или, как называли их тамплиеры, Артефактам Предтеч. Якобы эти предметы были наследием Тех-Кто-Пришел-Раньше?— цивилизации, что была задолго до возникновения людской,?— и таили в себе могущество, недоступное простым смертным. С помощью Яблока Альтаир мог подчинять людей своей воле. Но Ахиллес считал, что это далеко не все, что такие предметы были ключами в некие места силы. Они упоминались в древних текстах как Святыни и Храмы Эдема. Одной из таких была Обсерватория, которую разыскал легендарный Эдвард. Если верить Ахиллесу, то это место было наблюдательным пунктом особой силы. Эдакой подзорной трубой, способной показать любого человека в мире. Но меня больше привлекали Артефакты, чем Святыни. Их хотя бы можно положить в карман! А еще они казались мне похожими на Молот Тора и Копье Одина. В детстве отец часто рассказывал мне легенды и мифы о наших древних богах, так что сходство я обозначил сразу же. Жаль, что Ахиллес не разделил моего энтузиазма! Впрочем, не одними рассказами питается дух. Иногда в этой комнате Ахиллес выдавал нам поручения. Тот день был первым на моей памяти, когда привычный распорядок был нарушен. Ахиллес не позвал нас вечером к себе и ни словом не обмолвился о наших дальнейших заданиях. Мы были просто предоставлены себе безо всяких намеков на работу в Ордене. Наверное, в тот момент я и понял, что нечто, чему я не мог подобрать названия, ушло безвозвратно. Кончилась ли пора моей юности, или после долгой разлуки учитель охладел к своим ученикам? А может, он не был доволен нашей работой? Пока мне не открылись ответы, я проживал на редкость скучные дни! Как-то раз Ахиллес сообщил, что на самом деле мы ждем человека по имени Адевале. Я соглашался, кивал, но сам никого не ждал. Зачем беспокоиться о том, на что нельзя повлиять? Я бродил по лесу, охотился, тренировался. Одним словом, наслаждался затишьем перед бурей. Хотя, каюсь, мой интерес всколыхнул слух о морском прошлом Адевале. Узнав, что он моряк, да еще и ходил под парусом Эдварда Кенуэя, я проникся к нему особым уважением! Предварительным. Это когда начинаешь думать о человеке хорошо, но не слишком, чтобы в случае чего сменить милость на немилость. Очень полезный образ мысли. —?Как я понял, раньше Адевале был рабом, но сбежал,?— рассказывал мне Лиам,?— и освободил сотни своих чернокожих братьев. Настоящий борец за свободу. Живое воплощение нашего Кредо. Голос Лиама был полон восхищения, и оттого мне хотелось быть скептиком. В моей голове роилось много вопросов без ответов. Например, о каком же Креде речь? О том, что мы давеча нарушили? Хотел бы я поглядеть, как Адевале освобождает рабов, не поражая невинных, да еще и оставаясь в тени. Однако я решил оставить Лиама в приятном заблуждении. Тем более, было о чем поговорить еще. И с кем. Этот разговор состоялся спустя шесть дней после нашего возвращения в Ривер Вэлли. В тот день у костра собрались все наши. То есть я, Лиам, Кесеговаасе из племени малеситов и Хоуп Дженсен?— женщина, к которой я был весьма неравнодушен. Говоря о последней нельзя не отметить, что Хоуп была весьма хороша собой. Она имела хорошенькое личико с высокими скулами, тонкие губы и мушку, делавшая ее похожей на Шекспировскую интриганку. А кроме того, Хоуп была представительницей так называемого нового поколения американцев. Иначе говоря, не будучи из племени индейцев, она считала себя коренной американкой, так как родилась на этой земле и считала ее своей по праву. Но прежде чем Хоуп пришла к этой мысли, на ее долю выпало немало испытаний, что, как я думаю, и повлияло на ее мировоззрение. Она родилась в небогатой семье британцев, кои приехали в Нью-Йоркскую колонию за лучшей долей. Но их жизни унесла болезнь, и Хоуп осталась совсем одна, горемыка. Естественно, она попала в приют, откуда дорога ровно одна?— в беспризорники, а затем на виселицу. Хоуп уверенно пошла по скользкой дорожке, где получила необходимые в жизни навыки карманника. Но до эшафота не дошла, ее усыновили какие-то немцы. Хваленое национальное трудолюбие дало свои плоды, и вскоре семейство Хоуп разбогатело. Должно быть с тех времен Хоуп и сохранила любовь к пышным платьям, драгоценностям и ботинкам на высоком каблуке. Так бы и быть ей приличной леди и выйти замуж по расчету, однако приемный отец в скором времени пропал. А затем семейное дело отняли его партнеры, в чем я вижу определенную закономерность. Мать не вынесла этого, заболела и отдала Богу душу на руках приемной дочери. Хоуп осталась сама по себе, тогда-то ее и приметил Ахиллес. Это было еще до того, как я попал в Братство. Хоуп стояла в иерархии выше меня и выступала для меня наставником. От нее я перенимал искусство сливаться с толпой и сражаться на мечах. Кесеговаасе же?— совсем другой фрукт. В отличии от Хоуп он был коренным американцем, и со спокойствием, достойным его краснолицых предков, не пытался кому-то что-то доказать. Эту выдержку он приобрел во Французской армии, когда нес службу в качестве наемника. Это распространенная практика: пользоваться услугами местного населения, которое хорошее знает местность. Разумеется, индейцы предпочитали французов, хоть и скрепя сердце, как выбирают меньшее зло. С тех времен у Кесеговаасе осталась любовь к французскому языку, облагороженные манеры, да любовь к одежде. Не к какой-то определенной, а к любой. В отличие от многих своих соплеменников, он и не думал ходить полуголым. В остальном же?— ничем от них не отличался. Он подолгу мог сидеть неподвижно, изъясняться туманно и всем своим видом излучать таинственность, составившую бы честь даже базарным фокусникам. Кесеговаасе учил меня охоте, в чем я, без ложной скромности, достиг немалых успехов. Как и в табакокурении?— нашей общей страсти. —?Значит, Лиам, ты уже все об Адевале выведал. А вот откуда ты это узнал? —?задал я очевидный вопрос. —?И самое главное, когда ты это разнюхал? Но прежде чем Лиам ответил, его перебила Хоуп: —?Только что. И это я ему сказала. Неожиданно, правда? Я рассмеялся. Мне нравилась речь Хоуп. Она всего говорила несерьезно о серьезном, и вибрато ее голоса были полны тонкой иронии. Этот звук казался мне музыкой. А уж как прекрасна она была во время наших фехтовальных поединков, когда ее щеки пылали и глаза сверкали как сталь! —?Ты бы тоже это услышал, не опоздай ты, Шэй. —?заявил Кесеговаасе, сидящий на бревне как сущий истукан. Возможно, пытался слиться с природой. В ответ я воскликнул, что он скучен и налил ему чаю. —?Правильно, Шэй,?— ухмыльнулась Хоуп,?— раз проштрафился, то наливай! Будешь нашим дворецким. Я застыл с чайником в одной руке, и чашкой в другой. —?А когда это я проштрафился? —?Опоздал ты к началу чаепития. —?сказал Кесеговаасе. —?Прошу заметить, чаепитие еще не началось, вы ведь даже не разлили чай. —?Разлили бы, не ожидай опоздавшего. А ты все никак развлекался? Не забывай, наше дело важнее веселья, и мы должны неустанно упражняться, чтобы… —?Не сотрясай воздух,?— махнула рукой Хоуп и, подобрав оборки пышной юбки, спрыгнула с огородных перил. —?Для Шэя совершенствование, что для кошки?— ошейник. Она подошла ко мне, ступая как упомянутая кошка?— мягко, изящно покачивая бедрами. Одну руку она приложила к сердцу и бархатно рассмеялась, а второй очертила в воздухе мой подбородок. Я едва не подался вперед, но ее рука так меня и не коснулась. Хоуп лишь поддразнила меня и сказала шепотом, так будоражащим сердце любого мужчины: —?Как жаль, у мальчишки (это она про меня) определенно есть талант. А дисциплины ему недостает. Мальчишки! Да мы были почти ровесники. Я усмехнулся и поспешил отпить чаю. Меньше всего мне хотелось отвечать на ее колкости. Тем более, что я и сам весьма остер на язык. Еще бы, я оттачивал это искусство годами, так что мог бы составить Хоуп конкуренцию не только в фехтовальной тренировке! Но вряд ли розжиг костров в наших душах привел бы к чему-то хорошему. Я молчал в продолжение всего чаепития, дав и Лиаму блеснуть своими успехами, которые, больше частью, сводились к описанию моих успехов. Немудрено, мы же друзья, не разлей вода, и все время проводили вместе. Да и по правде львиную долю работы всегда выполнял я. Так что мне совсем не претило, что Лиам отзывался обо мне хорошо, да еще и с такой частотой. Это производило впечатление на Хоуп, и мне не было нужды пятнать себя нескромностью. Благослови боги таких друзей! Однако в тот день нашу шайку мало заботили мои приключения. И хоть Лиам пересказывал последние вести добросовестно, но я заметил, что ему не удалось завладеть вниманием банды. Кесеговаасе и Хоуп перебрасывались взглядами, смешками и перемигиваниями. Я приналег на трубку. Затевалось что-то необычное. В конке концов Хоуп удалось прервать распалившегося Лиама прежде, чем он затянул новую историю. Она встала и достала из-за дерева сверток в коричневой бумаге. Кесеговаасе достал похожий из-под пончо, а Лиам, только сейчас опомнившись, из кармана плаща. Видать, слишком увлекся моими похождениями! Ничего, я его не винил. Все трое улыбнулись и подошли ко мне. —?Шэй,?— кашлянула Хоуп так, как обычно это делают в торжественных случаях,?— Лиам сказал мне, что Ахиллес закончил твое обучение… Из моей груди едва не вырвался возглас. Так вот что значила Ахиллесова игра в молчанку?— это он закончил мое обучение! Хорош учитель, ничего не скажешь! Но Хоуп, должно быть, приняла мое возмущение за всплеск радости, и потому продолжила как ни в чем не бывало: —?В честь этого, ну и потому, что ты вечный героя дня,?— она подмигнула мне,?— мы решили, что тебе полагаются подарки! Первым она подарила свой. Хоуп развернула бумагу, и я увидел два меча разной длины в вишневых лакированных ножнах. С замиранием сердца я принял их, и тут же вытащил длинный из ножен. Это была узкая серебристая сабля великолепного качества, бритвенно острая, отражавшее солнце, игравшее на волнистой линии около самого лезвия. У меча была странная рукоять, длинная, оплетенная черным и красным шнуром. На обоих мечах возле гарды?— очень чудной, надо сказать, в виде цветка,?— был выбит знак ассасинов: два изогнутых клинка, стоявших домиком и напоминавших треугольник. Все застыли в немом восхищении. —?Спасибо, Хоуп! Лиам подарил мне пару однозарядных, украшенных слоновой костью и позолотой, пистолетов. Длинные, изящные, прекрасно отлаженные?— они были произведением оружейного искусства. И якобы когда-то принадлежали Эдварду Кенуэю. Но эту чушь я отмел сразу. С чего бы Лиаму делать мне такие подарки? Да и где бы он их нашел? —?Теперь ты хоть попадать начнешь, правда, Шэй? —?Ага,?— хмыкнула Хоуп,?— начнешь попадать, Шэй. Но только если не будешь обращать внимания на подтрунивание этого идиота. А ты, Лиам, попридержал бы язык! Мы все желаем Шэю добра и не должны насмехаться над ним! —?А, да? —?Лиам состроил удивленную мину. —?Так мы желаем ему добра! Прошу прощения, запамятовал! —?Спасибо, друг! Я вмешался не из доброты душевной, просто мне хотелось скорее развернуть третий подарок. Кесеговаасе же не показал ни малейшего признака нетерпения. Видимо, единение с природой помогло. Он преподнес мне изящную кожаную портупею, но прежде чем отдать ее, спросил, важно и величаво: —?Шэй, скажи, помнишь ли ты первого зверя, коего убил на охоте? —?Да. Это был лось. Ты еще сказал тогда, что не ожидал увидеть в моем лице такого способного ученика. —?Верно,?— кивнул он. —?И, как ты, наверное, помнишь, после у нас был урок свежевания шкур. Я сохранил ту старую поделку, друг мой, и своими руками пошил это. Смотри, тут петли для твоих мечей, а эти?— для пистолетов. В культуре моего народа считается, что все живые существа связаны друг с другом. С Хоуп ты связан через сталь клинка. С Лиамом через свинец пуль и запах пороха. А со мной через теплую кожу животного, без жертвы которого весь этот арсенал был бы бесполезен. Ведь ты бы даже не сумел взять его с собой. Но теперь сможешь. И подобно твоему оружию в петлях, мы связаны друг с другом, Шэй, и связаны навек. Это тебе. Носи с честью, и путь сегодняшние дары послужат тебе хорошую службу! —?Спасибо тебе! Всем вам! Мы обнялись, а улыбка не сходила с моих губ. Казалось, они так и норовят задушить меня и сломать мне ребра?— настолько крепки были объятия. —?Друзья, друзья,?— я малость осадил их пыл,?— а как же главный подарок? Шайка-лейка переглянулась, и у меня екнуло сердце. —?О чем ты говоришь, Шэй? —?спросил Лиам виновато. —?Как о чем? О скрытых клинках, конечно! О главном оружии ассасинов. Да, не вы должны мне преподнести его, а Ахиллес, тем более, что он закончил мое обучение. Но этого случилось почти неделю назад, а своих клинков я не получил. Это вы их взяли, чтобы устроить мне сюрприз? —?Шэй… —?протянул Лиам, почесывая затылок. Я почувствовал, как улыбка сползла с моих губ,?— Ахиллес ничего не говорил о скрытых клинках. Вернее, говорил, но не собирался их тебе дарить. Сказал, что это произойдет чуть позже, когда… Молчание затягивалось, Лиам понял, что сболтнул лишнего. Наконец, я не вытерпел: —?Ну и когда же? —?Позже. Просто позже. —?ответил Лиам, но я уже закусил удила, и когда я готовился разораться, он сказал,?— Будь покоен, Шэй, за Ахиллесом не заржавеет. Как змея в моей душе поднялась ненависть и зависть. Да, может быть я и не был таким уж прилежным (вернее, дуболомным) учеником как Лиам, но все то, что я делал, подчинялось Креду Братства! Я заслужил право на эти клинки, и не сейчас, а уже очень, очень, черт возьми, давно! Мне хотелось выплюнуть это в глаза Лиаму, но вместо этого я просто рассмеялся. Наполовину даже искреннее. Мне было смешно от всего этого фарса, от представления с подарками, призванного замаскировать отсутствие самого главного?— подарка от Наставника. Но я смог обратить все в шутку. Я заверил всех, что меня это происшествие ничуть не заботит, и пусть Ахиллес будет готов когда готов. В самой глубине души я сумел ухватить мысль, что… может быть они просто хотели сделать мне приятно? И нет у их замысла двойного дна. Я любил своих друзей и мне не хотелось портить им настроение. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было правильное решение. Нам недолго суждено было быть вместе. Очень недолго.