Глава 6. Старое и новое (2/2)

— Около двух лет, — глядя прямо ей в лицо, ответил Макс.

Присвистнув, Домингез приложилась к бутылке и сделала несколько глотков. Макс последовал ее примеру.— Для тебя ведь это внушительный срок, да? — отворачиваясь, женщина заправила за ухо прядь волос.— Ты хочешь знать?

— Я и так знаю достаточно, — самоуверенно усмехнувшись, она поставила бутылку в песок.

— Ни хрена ты не знаешь, — пробормотал Уильямс достаточно громко, чтобы Моника могла расслышать.

— Что, прости?! — нахмурившись, бросила она в ответ.— О, да, брось! — Макс рассмеялся. — Давай оставим все это вежливое дерьмо для другого случая, ладно?! И не нужно делать вид, что ты охуительно рада за мою неебически прекрасную личную жизнь! Крепкие, мать их, серьезные, блядь, отношения!..

Моника закусила губу и умолкла. Ее буквально переполняло желание ответить. И оставалось лишь подождать, пока эту чертову плотину прорвет.Некоторые вещи никогда не меняются.

— И это все? — закуривая, Уильямс бросил на бывшую возлюбленную взгляд, полный непонимания.— Я думал, мы поговорим о том, какой я козел. О том, что все твои подружки валялись со мной. Или о том, что я просто неправильно живу. Черт! Ты меня разочаровала, дорогая...Резко дернувшись, Моника набросилась на него и несколько раз ударила по лицу. Макс упал на спину и растянулся на песке, громко смеясь. Домингез поспешила подняться, но было уже слишком поздно. Сильные руки Уильямса держали ее, подавляя всяческое сопротивление. Женщина крепко зажмурилась, пытаясь сдержать слезы, которые уже начали жалить глаза.

Ее частое возбужденное дыхание и тихий стон, вырвавшийся из груди, заставили Макса приподняться. Обхватив рукой ее шею, мужчина проговорил:— Моника, посмотри на меня!..— Иди к черту! — голос ее дрожал, как и все тело, такое внезапно близкое и доступное.

— Посмотри, мать твою! — он тряхнул ее с такой силой, что сам испугался, не сделал ли больно женщине, которой меньше всего на свете хотел причинить боль.Она медленно подняла длинные темные ресницы, позволив слезам оставить на щеках несколько влажных дорожек, и прошептала:— Прости меня... Прости, если вообще когда-нибудь сможешь простить.

Где-то вдалеке играла музыка, были слышны голоса и смех людей, торчащих в барах и ресторанчиках на побережье. Солнце скрылось, но жизнь продолжала бурлить вокруг. Да, это была жизнь... Здесь и сейчас.И когда она уткнулась в его грудь, захлебываясь слезами, которые должны были пролиться гораздо раньше, Макс, наконец, почувствовал себя по-настоящему живым. Плечи Моники дрожали, а он продолжал держать ее в своих руках, кожей чувствуя влажность ее печали и жар сбитого дыхания.

— Макс!.. — размазывая по лицу потекшую тушь, она обвила руками его шею и прижалась всем телом. — Прости!..

Прошло еще несколько дней. Крис, как и прежде, был недосягаем. Он звонил лишь для того, чтобы спросить, как дела у Сиенны и не нужно ли им чего.

Все попытки Робин разговорить его или узнать о том, когда он планирует вернуться, Мартин резко обрывал. И после очередного такого разговора Уильямс со злостью швырнула в стену свой ?айфон?.

Как же ее все достало!

Еще и его дети ошивались в их доме. Эппл засыпала Робин вопросами, когда заезжала, чтобы поиграть с Сиенной, а Робин не знала, что ей отвечать, и выглядела в глазах хитрого подростка полной дурой.Начиная задумываться о том, не слишком ли большую цену ей приходится платить за свой ненамеренный проступок, Уильямс чувствовала, как внутри ее все закипает от злости.

Оказалось слишком просто сбежать в Лондон и оставить ее один на один со всем этим дерьмом. Пресса заедала, его дети и бывшая жена спрашивали ее о том, что происходит, ей даже пришлось отключить комментарии в своем сраном инстаграме, чтобы не читать все эти гадости. Люди, как и прежде, оставались всего лишь людьми. Жестокими. Люди, как и прежде, были жестоки с ней.Однако Робби не могла позволить себе сломаться под давлением общественных взглядов. Не теперь, когда у нее была Сиенна. Ни за что на свете она не позволила бы всему этому подобраться к ее семье настолько близко, чтобы это каким-то образом могло коснуться малышки.

И она продолжала. Усердно занималась спортом, все свободное время проводила с дочерью, выслушивала нескончаемый поток дерьма от своего брата, который записал ее в ряды людей, которым необходимо лечиться от алкоголизма, работала, если нужно было работать.

И лишь вечером, уложив Сиенну, она устраивалась в гостиной, включала музыку и с грустью разглядывала фотографии, на которых они с Крисом еще были счастливы. Робин плакала каждую ночь. Плакала из-за того, что по-прежнему оставалась слишком слабой, чтобы разом закончить то, что было уже кончено. Плакала потому, что любила Криса слишком сильно, чтобы так просто отпустить. Она не могла его отпустить. Не могла и не хотела.Взять в аренду тачку и прокатиться по залитому солнцем Лос-Анджелесу оказалось неплохой идеей. Доминику все это наскучило. Он хотел бы вернуться, но зная, что в Лондоне будет только хуже, продолжал рассекать по улицам города ангелов, спрятав глаза за темными стеклами своих Ray Ban.

Он стал курить гораздо больше. И выпивать. Черт возьми, он уже и не помнил, когда в последний раз засыпал в трезвом сознании.

Нередко Купер просыпался не один. И эти женщины, все как на подбор типичные мечтательницы из Санта-Моники, они готовы были остаться с ним. Только его по утрам часто тошнило. Похмелье делало невыносимым присутствие рядом кого-либо.

Поэтому он блевал, принимал душ, пил кофе, завтракал и дальше пил до вечера в полном одиночестве. Компанию ему составляли лишь пластинки Сью и ее книги, большую часть из которых он уже читал.Ему хотелось вернуться к работе, хотелось вернуться к своей жизни. Но репетиции в театре начинались только через два месяца, и Доминик задумывался о том, что, пожалуй, лучше проведет все это время здесь, пытаясь окончательно посадить свою печень, чем столкнется с Рут в Лондоне.

Припарковавшись возле супермаркета, Дом вылез из машины и, захлопнув дверцу, оглянулся. Совсем рядом громко плакал ребенок. Он отыскал глазами молодую высокую женщину, которая прижимала к себе капризную малышку. На вид ребенку было около трех лет. Приглядевшись внимательнее, Купер снял очки.Она стояла возле белого ?Кайена?, прижимая отчаянно вопящую девочку в ярко-желтом платье к себе. Не могло быть ошибки. На ней были короткие шорты и широкая футболка, спадающая с плеча. На лице ни грамма косметики, но ей это было и не нужно. Даже в образе девчонки с пляжа, в этих голубых резиновых тапках, она выглядела не менее соблазнительной, чем на вечеринке в Rated R.

И она тоже заметила его.Купер подошел, улыбаясь и выставляя вперед руки:

— Только не убегай, ладно?

— Уходи, пожалуйста, — Робин качала малышку, которая выворачивалась из ее рук и продолжала истерить.— Сейчас не лучшее время, чтобы…— Давай я помогу, — перебив девушку, Доминик забросил два небольших пакета из продуктовой тележки в багажник ее машины и осторожно захлопнул его.

— Я бы и сама это сделала, — проговорила Уильямс, — но спасибо.

— Без проблем!

Сиенна, заинтересовавшись тем, с кем разговаривает ее мама, на несколько мгновений забыла о своей истерике и обернулась.

— Привет, — посмеиваясь, Купер посмотрел на заплаканное личико Сиенны. — Как тебя зовут?Девочка, стесняясь, вновь уткнулась в грудь Робби и начала хныкать.— Не понимаю, что с ней сегодня, — обеспокоено проговорила Уильямс, нежно целуя дочь в кудрявую головку. — Утром все было хорошо, а теперь...

Доминик внимательно посмотрел на Робби и спросил:

— А у тебя самой? Ты в норме?

— О, Господи!.. — губы девушки дрожали. — Ты последний человек, с кем я захочу это обсуждать!

Сиенна повернулась и с интересом посмотрела на Купера.

— Не хочешь со мной знакомиться, да?

Малышка смущенно хихикнула и сильнее прижалась к Робин.— Я ей нравлюсь, — довольно усмехнулся мужчина. — А тебе все еще нет, значит?Закатив глаза, Уильямс тяжело вздохнула. Затем вдруг предложила:

— Прогуляемся?

— Когда?

— Сейчас, если поможешь вытащить ее коляску, — Робби нажала на кнопку, и багажник ее автомобиля снова открылся.

Они немного прогулялись вдоль побережья, и пока Купер всячески развлекал Сиенну, которая совсем забыла о своих слезах, Робин думала, стоит ли ему все рассказать. Кому от этого станет хуже? К тому же он замешан во всей этой истории. И, быть может, тогда он, наконец, оставит ее в покое.Девочка уснула в коляске, и Робин устало опустилась на одну из скамеек, стоявших вдоль аллеи. Был отличный солнечный день. Она повернула к себе коляску и, прикрыв Сиенну тонким одеялом, перевела взгляд на Доминика.— Присаживайся, — тихо проговорила Уильямс.— Хочу тебе сказать кое-что...

Мужчина сел рядом и пробормотал:

— У тебя очень красивый ребенок. Она похожа на свою мать.Робби устало улыбнулась.

— Спасибо, что развеселил ее, — вновь заговорила девушка. — Крис уехал, и она скучает по нему. Только вот ему, похоже, плевать…— Значит, он просто мудак, — заключил Купер, пытаясь заглянуть Робби в глаза. Пытаясь не встречаться с ним взглядом, Уильямс надела темные очки.

— Он обо всем знает, — Робин вытащила из коляски бутылку воды и, открутив крышку, сделала несколько глотков. Протянув бутылку Куперу, продолжила: — Я рассказала ему все про Париж. Про то, как мы трахнулись. Ну, естественно, не уточняя, что я именно с тобой ему изменила. Так что он уехал, и я теперь даже не знаю... Черт…Робби опустила голову на руки и тихо расплакалась.

Дом, который еще даже не успел запить водой все, о чем ему поведала Уильямс, наклонился к ней и, поглаживая по плечу,спросил:— Зачем ты ему рассказала?

Резко обернувшись, она сняла очки и, смахивая с глаз слезы, произнесла:

— Все, что было у нас той ночью — моя самая большая ошибка. И поэтому я еще раз прошу тебя, оставь меня в покое.

Это было последним, что он хотел услышать от Робин, но она была так откровенно сломлена, что мужчине ничего не оставалось, как пообещать больше никогда к ней не приближаться.

Вечером, сидя у себя в квартире, Доминик думал о том, что, пожалуй, он ошибся в ней. Она не была его приключением на одну ночь, иначе какого черта он никак не мог выкинуть ее из головы. И он сам все испортил. И если была хоть малейшая надежда на то, что она позволит пригласить себя на ужин и доказать, что он не так уж и плох...

Но, кажется, она уже все решила.

Купер взял в руки телефон. Немного помедлив, он нашел инстаграм Робби. Других контактов у него не было. И вряд-ли она дала бы ему свой номер. Набрав сообщение, он отправил короткое, но емкое:?Я вел себя, как мудак. Поужинаем завтра??

Она ответила спустя пару часов. И ее ответом было короткое, но не менее емкое:?Оk?С Шенноном все прошло слишком гладко. Не то чтобы он опять стал едва ли нее ее лучшим другом, нет, между ними все еще висело вполне ощутимое напряжение и натянутые улыбки, но, по крайней мере, в этом огромном мире стало на одного ненавидящего Патрицию Бэйтман человека меньше. Такой успех мог окрылить кого угодно, только не ее. Вместо этого девушка думала, как бы трусливо свернуть на попятный, потому что следующим в ее списке шел Кристоф Дюруа. В случае чего этот провал не был бы таким критичным, как прочие, но с ним уже давно надо было поговорить. До смешного долго Патти бегала от Криса, на его собственной выставке несколько недель назад избегала даже брошенного мельком взгляда. Трусиха.Припарковав машину у галереи на задворках ЛА, тех из них, которые сейчас по примеру Бруклина стали местом обитания настоящих художников, Патти все еще сомневалась. Здесь выставлялись работы для истинных ценителей искусства, и стоили они ничуть не меньше, чем те, которые скупали безмозглые богатые наследники для того, чтобы похвастать перед такими же безмозглыми и богатыми. Она посмотрела в зеркало заднего вида и вздохнула, прикрыв лицо ладонями. Выглядела Патриция Бэйтман отвратительно: строгий макияж, аккуратный пучок на голове и деловой костюм за несколько тысяч долларов. Утром у нее была съемка для пресс-релиза. Все вокруг и так гудели об удачной для молодого дизайнера сделке с крупной компанией, но от официоза с пожиманием рук и формирования позитивного делового имиджа еще никто не уходил, даже если помада, названная в твою честь, будет выходить в оттенке ?Не твоя ебучая проблема?.

Волнение, скрытое за непрошибаемым бич-фейсом, тоже не заслуживало дополнительных бонусов. Да и вообще бонусы — это о финансовых сделках, а не о разговорах с бывшими.Зайдя внутрь, она опять потерялась. Кристоф был чертовски хорош еще тогда. В нем была первобытная необузданная энергия, страсть исследователя и гребаный мешок таланта. Все это осталось в нем и сейчас, простая неподкупность и откровенное бунтарство. А еще все их разговоры далеко за полночь о Кандинском и Мондриане, Фриде Кало и Ремедиос Варо. Он воплотил их мечты в реальность, в то время как сама она отложила их в ящик с воспоминаниями и растраченными иллюзиями юности.

Очень скоро Патти и вовсе забыла, зачем сюда пришла. Она неспешно переходила от картины к картине, в суете вспышек фотокамер и шныряющих туда-сюда молодых критиков из псевдо-андеграундных журналов невозможно было уделить им заслуженное внимание. Воспоминания перестали отдавать горечью. Кристоф уже не прятался за полотнами, она отчетливо видела, как он смешивал краски, брал кисть или мастихин, а когда не находил нужного инструмента, то рисовал пальцами. Патриция часто подтрунивала над ним, говорила, что ему просто больше нравится пачкать руки, прикасаясь к искусству. Он всегда так спешил, будто боялся забыть, где должен лечь следующий мазок. И так забавно прикусывал губу вместе с языком.— Кристоф?!. — в изумлении воскликнула она, оборачиваясь на отголоски шагов по металлической лестнице. Девушка совершенно забылась и уже давно не ожидала, что автор картин снизойдет к ней из плоти и крови.— Когда Элис сказала, что какая-то серьезная блондинка в деловом костюме заинтересовалась моими полотнами, следовало догадаться, кто она, — улыбка Дюруа застыла, едва достигнув отметки предупредительная вежливость, и осеклась, точно мужчина сам себя отчитал за неуместные эмоции.Взгляд его метнулся к перилам, на которых смазанным отпечатком пальцев осталась киноварь, ничуть не смутившись, он тут же вытер руки о задние карманы джинсов. Жест, отработанный задолго до их знакомства. Вот он смотрит на ладони. А в следующее мгновение для пущего эффекта размазывает краску о джинсы спереди.— Ты ничуть не изменился, — мимо воли Патриция улыбнулась широко, искренне, как старому другу. Возможно, внутри своего творческого мира Кристоф и остался прежним, увлекающимся бунтарем, который оставлял краски на всем, что считал своим. А что не было его, тут же таковым становилось после соприкосновения с Дюруа. Зато внешне в нем мало что осталось от угловатого милого парня, в которого она когда-то влюбилась. Он до сих пор был очарователен настолько, что, завидев его, особо впечатлительные особи противоположного пола тут же выкручивали трусы, только худощавая угловатость пропала под окрепшей мужественностью. Высокий, крепко сбитый кучерявый мужчина с тем самым дерзким блеском в глазах, который лишает дам дара речи. Кристоф был настолько хрестоматийным персонажем дамских романов, где герои-художники трахаются, как боги, что даже смешно. Когда-то они бы вместе посмеялись, расскажи ему Патти о своем неутешительном диагнозе.

— Зато ты изменилась, — ответил он, помедлив, и пригвоздил своим тяжелым препарирующим взглядом к месту. Она давно отвыкла от таких взглядов, хотя раньше частенько ловила его где-то между реальностью и ее отражением глубоко в его мыслях. Он охотно ими делился, но почти никогда не объяснял.— Ну да, — с усмешкой ответила Пи, — раньше никто в трезвом уме не спутал бы меня с арт-дилером.— Я не о твоих кричаще дорогих шмотках, — бросил он с презрением, которое сменилось сожалением, оно и застало Патрицию в полушаге от того, чтобы хлопнуть дверью, предварительно зарядив ему пощечину. — Ты больше не летаешь.?Ты летаешь?, сказал он ей в одно погожее калифорнийские утро в залитой светом аудитории и исчез за мольбертом в мучительной недосягаемости. Никогда еще занятие не казалось ей таким длинным. Она успела передумать сотни объяснений его словам, пока девчонки вокруг перешептывались и засыпали ее вопросами. Кристоф так и не объяснил ей, что он имел в виду. Какова ирония! Годы спустя она знала ответ, но настолько погрязла в лавине своих и чужих проблем, лжи и самообмана, что вместо крыльев оставалось только слабое ?Возможно, когда-то…?— И не рисую, — ответила она резче, чем хотела. — Неужели мы и дальше будем продолжать список того, что я не делаю?— Когда-то я думал, что знаю все твои никогда от ?а? до ?я?. Но потом ты трахнулась с Джеком Уайтом, хотя мы не составляли никаких списков знаменитостей, которые в случае чего не считаются изменой. Ты изменила мне, Пи, а потом прибежала вся в слезах, разбитая и до последнего осколка печальная, вывалила на меня все свое католическое дерьмо и, не дав и слова сказать, сама прекратила все, что между нами было. Тебе ведь никогда не было важно, что думают другие, ты всегда была главной, боссом.Кристоф был до жути спокоен, когда говорил все эти ужасные вещи. Ужасные, но правдивые. Она командует окружающими, католическое дерьмо командует ею. И все же она до сих пор считала, что поступила тогда правильно. Сразу призналась себе и Крису, что это конец. Не то что сейчас, сейчас она сама на себя не похожа. Не спит по ночам и дрожит от страха, как маленькая трусливая зайчиха. От страха, что ее маленькая притворно идеальная жизнь рухнет, как домик из сказки о трех поросятах.— И ушла спать с женатым мужиком. Просто пиздец как по-католически, — Дюруа всегда доставляло особое удовольствие отпускать шпильки в адрес ее вероисповедания. Когда предоставлялась такая возможность, он мог очень удобно забыть по случаю и свою хваленую канадскую воспитанность, и собственное протестантское воспитание.— Как видишь, ничего из этого в конце концов не получилось. Наверное, мне стоило послушать свое религиозное воспитание, которое просто вопило не спать с мужиком, у которого есть жена, — съязвила Патти в ответ.

Все его слова были справедливы, но было так чертовски больно и неприятно получать ими наотмашь. Тогда она совершенно не задумывалась, что из этого могло бы получиться. Рядом был Джек, она была глупа и влюблена. А измена? Что ж, она уже ступила на скользкий путь и запятнала себя в глазах церкви и морали, так зачем цепляться за жалкий шанс прощения, если этот новый путь предвещал столько удовольствий. Но теперь все было иначе, теперь она боялась, что действительно ничего не получится. И если она не выпутается из отношений с Беном, это будет настоящий конец.

— Ничего? — переспросил он, криво ухмыльнувшись. — А как же ребенок, чьего отца так рьяно искал Макс не там, где надо? Орал, как одержимый, и грозился оторвать яйца. Живет где-то в приемной семье, видимо, ведь идеальная Патриция Бэйтман не могла допустить в своей биографии такой маленькой оплошности, как незапланированная беременность.Звон пощечины долгие минуты был единственным звуком, запутавшимся в загустевшем воздухе галереи. Патти хотела развернуться на каблуках и уйти, лихо хлопнув дверью, но не могла, она словно прикипела к месту. Их взгляды прикипели друг к другу. Как же она ненавидела его в этот момент, как он ненавидел ее в ответ.— Но сейчас ведь все хорошо, правда? Твой новый почти неженатый уже познакомился с родителями. Еще одно твое никогда.Видимо, я просто был недостаточно хорош. Не так, как Бэтмен.

— Я не хотела этого! — разозлившись, Патти не контролировала то, что говорила. Она говорила правду.— Ты изменилась намного больше, чем я думал. Раньше ты не делала того, что не хочешь.Открыв глаза, Крис тихо вздохнул и перевернулся на бок. В это же мгновение нежная женская ладонь осторожно коснулась его плеча, лишая его последней надежды на то, что ему все это приснилось.

— Доброе утро, — шепот и поцелуй. Она прикрыла глаза и улыбнулась. Точно сытая кошка, которая собирается вздремнуть. Этим утром Аннабелль Уоллис выглядела очень довольной.

—Доброе утро, — промычал мужчина, несколько отстраняясь от нее под одеялом.

Ему хотелось бы оправдать свой поступок тем, что злость, ревность и обида опьянили его вчера гораздо сильнее, чем водка, которой, по сути, он не так и много выпил. Лежа в постели с женщиной, которая когда-то была ему дорога, а сейчас абсолютно ничего для него не значила, Мартин пытался мысленно восстановить картину прошлого вечера.

Если говорить о времени, которое он провел в Лондоне, все складывалось вполне неплохо. Чем дольше он находился вдали от своей жены, тем меньше думал о ней. И о том, что она сделала. Крис не был ни эгоистом, ни законченным идиотом, он готов был признать, что сам помог Робин совершить то, что она совершила. В конце концов, он и правда отсутствовал слишком долго. И слишком часто. Удивительно, что Робби продержалась так долго. Продержалась, изображая верную ебаную жену!Лицемерная блядь шлюха!Крис мог бы простить ей измену, он был почти готов взять билет на ближайший рейс и вернуться в Калифорнию. Он скучал. Он скучал гораздо сильнее, чем мог себе представить. Каждый раз после телефонного разговора с ней мужчина ощущал такую тоску и опустошение, что хотелось взять пример с долбанутого брата Робин и пить все, что горит.

Но по-настоящему напиться ему захотелось вчера вечером, когда публицист Coldplay прислала ему фотографии, которые Мартин и сам уже успел увидеть. Его жена, его любимая чертова жена и их маленькая дочь гуляют по побережью в компании Доминика Купера. Крис понятия не имел о том, кто этот парень, но стоило ему лишь увидеть, с каким нескрываемым интересом этот мудак смотрит на его женушку, в животе все подвело. И этот кретин играл с его дочерью! Держал на руках его, блядь, малышку! А Робби, она просто улыбалась. Она улыбалась, чтоб ее!А дальше… Он даже не понимал, что именно орал в трубку, пока Робин, всхлипывая, пыталась вставить хоть слово. Она умоляла выслушать, но единственное, на что он был способен, послать все это к черту и закончить разговор прозвучавшим, как ебаный взрыв, ?развод?.

Теперь, лежа на кровати в своей лондонской квартире, глядя на то, как улыбается Аннабелль, вспоминал каждое слово, произнесенное вчера в пылу ревности, на которую, как музыкант думал раньше, он не способен. Он называл Робин шлюхой, говорил, что жалеет о том, что женился на ней, что жалеет обо всем, что между ними было.Твою мать!

— Что-то не так? — будто прочитав его мысли, Уоллис приподнялась и попыталась заглянуть Крису в глаза.

— Все не так, — на пределе честности ответил мужчина. Он посмотрел на Аннабелль и, закрыв глаза, произнес: — Мы не должны были делать этого…

— Тссс, — ее палец на губах Мартина. Посмеиваясь, женщина наклонилась и поцеловала музыканта.

— Беллс, — начал Крис, но тут же осекся. Когда-то он уже называл ее так. Ничего не вышло. И сейчас не выйдет. Поднявшись, он огляделся и поднял с пола свои джинсы, натянул их, пытаясь сделать это как можно скорее. Глядя на сладко потягивающуюся Аннабелль, вновь проговорил: — Я женат.

— Брось, Крис, — прикрывая одеялом обнаженную грудь, Уоллис села. — Вчера ты сам сказал мне, что этому браку конец.— Я не должен был поступать так, — пробормотал мужчина, натягивая мятую футболку. — Это неправильно.

Аннабелль рассмеялась и бросила на музыканта взгляд, полный презрения.

— Еще вчера ты говорил, что разведешься, — продолжала она. — Рассказал мне всю эту историю о том, как она тебя предала. Черт возьми, Крис! Все знают, что она никогда не была святой. К тому же, кажется, она уже утешилась… Я тоже видела те фотографии.

— Это ничего не меняет, — он присел на край кровати и устало потер шею. — Ничего не меняет между мной и тобой.

— Не меняет?! — актриса удивленно вскинула брови. — То есть, хочешь сказать, ты будешь и дальше позволять этой девчонке из Санта-Моники вытирать об себя ноги?!

Он промолчал. Затем добавил:

— Тебе лучше уйти.

И она ушла. Ничего более не говоря. Хотя что еще можно было сказать?

Вчера вечером они случайно столкнулись у входа в бар, из которого Аннабелль выходила со своими друзьями. После они вдвоем отправились ужинать в новый ресторан в Баттерси. Хорошая еда, хорошее вино и много разговоров. Она призналась, что скучала. А он признался, что думал, будто она все еще с Джаредом Лето.

И чем больше он выпивал, тем очаровательнее становилась ее улыбка. Ему хотелось говорить. Хотелось выговориться.

После ужина Уоллис предложила поехать в какой-то новомодный бар в Сохо. Это они и сделали. Тайны приоткрылись ближе к полуночи, когда Крис рассказал ей о том, что его второй брак потерпел ебаное фиаско. В свою очередь Аннабелль выглядела печальной из-за того, что до сих пор не может понять, на кого ее променял этот чертов Лето. Она даже успела немного всплакнуть на плече у Мартина, которому к этому моменту хотелось ощутить ее влагу совершенно иного типа.

Было во всем этом что-то такое, что казалось ему вчера чертовски справедливым. Они целовались на глазах у всех, как влюбленные подростки. И наконец он не думал о Робин. Он не думал о Робин, стаскивая с Уоллис одежду. Не думал о Робин, укладывая эту милую блондинку на широкую кровать в спальне своей лондонской квартиры. Не думал о Робин, покрывая поцелуями обнаженное тело другой женщины, так сильно отличающейся оттой, к которой он пристрастился сильнее, чем джанки к наркоте.

Он трахал Уоллис, точно ему это было положено по закону.Будто он, и правда, имел право изъебать хоть весь гребаный Лондон из-за того, что его гребаная супруга раздвинула свои ноги перед каким-то мудаком в Париже.

Ночью все казалось совсем другим.

После того как Аннабелль ушла, мужчина проспал несколько часов. К обеду он бесцельно бродил по улицам родного города и пытался найти оправдание для всего, что совершил. Ему хотелось позвонить Робби, но в Лос-Анджелесе было всего пять утра. Да и что бы он ей сказал? Особенно после всего, что он уже наговорил накануне.

Возвращение в Калифорнию было единственным, что могло спасти их обоих и изменить все.

Вечером, сидя в своей квартире наедине с китайской едой и тошнотворным чувством вины, Мартин бронировал билет до Лос-Анджелеса. Если бы был рейс, который вылетал прямо сейчас, музыкант хотел бы оказаться на его борту. К черту все! Они не могли вот так закончить все. Он не мог.

Где-то рядом завибрировал телефон. Звонила Робин. На экране смартфона высветилась ее фотография, и Крис почувствовал, как внутри него все сжалось.

Сняв трубку, он впервые за эту долгую неделю тихо произнес:

— Привет, любимая…