22. "Ты взвешен на весах..." (1/2)
Вспышка длилась ничтожные доли мгновения, а потом ясно и четко, словно в детском сне, стены Красного замка осыпались. Бесшумно и медленно, будто лепестки роз после венчания. Валились остроконечные башенки, красная черепица, сыпались стены, в проломах возникали высокие красные колонны с золотыми капителями, обитые пурпуром коридоры – и все это тоже валилось, рушилось и бесследно исчезало.Робин, Мирана и Террант этого не видели – они бежали, бежали изо всех сил подальше от дворца Червонной королевы. Зеленые стриженные газоны словно кто-то выдергивал из-под их бегущих ног и скатывал в рулоны, сминал, как гофрированную бумагу. А за их спинами, там, где вот только что были залы Красного замка,из ослепительной вспышки родилась черная вихревая воронка, в мгновение ока втянувшая в себя и осыпавшиеся стены, и зеленые газоны, и когда-то фигурно подстриженные, а сейчас успевшие обрасти кусты. Со всхлипом втянув все это, воронка словно захлопнулась и бесследно исчезла. На месте, где когда-то возвышался Красный замок, сейчас был пустырь с содранной до самого грунта травой. Крутилась маленькими вихрями и оседала желто-серая сухая земля. Ни Алисы, ни Додо, ни Квази, ни Орленка с Попугайчиком Лори, ни лягушат, ни ящерки нигде не было видно. Только Робин, Мирана и Террант стояли на холме под деревом.
Воронка словно утянула в себя почти все краски Зазеркалья – расстилающийся перед взорами пейзаж был тускл и безжизнен, только кое-где ярко вспыхивали оставшиеся в живых цветы. Да на самом краю израненого поля одиноко горел огнем розовый куст, на котором почему-то были розы сразу двух цветов – белые и алые.- Столкновение двойников закрыло червоточину, - вполголоса проговорила Мирана. Даже голос ее изменился – стал менее звенящим, более тусклым. И сама девушка уже не походила на ту Белую Королеву, которая поразила Робина в самое сердце – ее белоснежные волосы словно присыпало пеплом, они стали светло-русыми, а кожа приобрела розоватую живую матовость. И губы были уже не багряные, а просто румяного цвета закатного солнца. Она перестала быть королевой, и Робин замер, не в силах осознать, кто же теперь перед ним. Мирана, почувствовав его состояние, виновато улыбнулась.- Я убила… - тихонько сказала она, - впервые… убила. Вот так.- Я посажу розы, - с упоением произносил Шляпник, ковыряя носком башмака сухую землю, - посажу розы, выведу новые сорта! И самый прекрасный, чайный – с ароматом нежным, как поцелуй младенца, и сильным как первая любовь, - назову ?Алиса?В тоне Шляпника не слышалось ни горя, ни боли, словно исчезновение Алисы не произвело на него никакого впечатления. А Робин вспомнил угловатую девушку со светлыми пакляными волосами и почувствовал, как боль отдалась куда-то под ребра.Мы в нежных розах ценим аромат,В их пурпуре живущий сокровенно.*- продекламировал Шляпник, устремив взгляд в серое бледное небо, где солнечный свет едва пробивался сквозь тонкую облачную пелену.
- А как же Али... как же шляпы? – спросила Мирана. Очевидно, и ей было больно.- А на шляпу нашью желтую розу, - ответил Террант, не прерывая своего восторженного созерцания.***
Шериф де Рено никогда еще не чувствовал себя таким усталым. Впрочем, нет, это чувство было знакомо ему по шахматным поединкам – когда каждый ход натыкается на железную логику и продуманную стратегию умелого противника.Очнувшаяся от своего обморока Кларисса де Сен-Клер – он, старый дурак, и не подумал, что эта девочка может быть таким жестким игроком. Смерть де Карнака и итальянского экзорциста отца Ремеджио заставила де Рено всерьез опасаться за свое шерифское кресло. И помощник казался ему отличным козлом отпущения. Суеверный король Джон ценил своего крокстонского ?целителя?, и сданный с потрохами убийца аббата Мартина, как надеялся шериф, вполне удовлетворит и утишит гнев монарха.Приказав перенести находящегося в беспамятстве Гисборна в один из нижних казематов, шериф не ощутил никакого душевного движения. Бросил взгляд на обожженную, покрытую белесыми волдырями щеку, висок и левую сторону головы Гисборна, на иссиня-багровую левую руку, и брезгливо отвернулся – щенок теперь не стоит сожаления, в нем не осталось ничего ценного, даже красивое личико попортили. И то сказать, Гисборн стал слишком своевольным в последнее время, у него даже начало что-то получаться без шерифского зоркого глаза и направляющей руки. Словно исчезновение Робина из Локсли сняло с него какое-то заклятье на невезение.Но де Рено не учел некоторых вещей. И прежде всего – Клариссу де Сен-Клер, которая явилась к нему в тот же вечер, как Гисборн был водворен в каземат.Де Рено, давно подозревавший, что помощник крутит шуры-муры с его воспитанницей, ожидал просьб и слез, закатывания глаз и упреков в бесчеловечности, но никак не холодного делового разговора.- Я послала письмо одной особе, которая весьма близка кругу архиепископа, - начала Кларисса, - с подробным изложением событий касательно деятельности братьев Крокстонского монастыря. Письмо подкреплено свидетельствами многих. Если понадобится, согласных подтвердить свои показания устно. Они подтвердят, что сэр Гай Гисборн сделал все от него зависящее, чтобы гнездо еретиков и слуг диавола было стерто с лица земли."Она послала..." - однако! Шериф дернул себя за бородку: этого он не учел... Архиепископ – человек новой супруги государя, Ее Величества Изабеллы Ангулемской, и уж он-то не упустит случая выгородить того, кто помог устранить соперников в борьбе за влияние на короля. А тут еще смерть итальянского экзорциста, а тут еще и странные обстоятельства этой смерти. Прибавьте похищение Клариссы теми же черными братьями, вспомнил шериф. Это совсем скверно – могут сказать, что милорд де Рено открыто покровительствует черным братьям. Что позволено королю – не позволено его подданным.И где это она все узнала, про подковерные интриги и борьбу у трона? Или раньше знала? Девчонка не так проста, недаром хорошо играет в шахматы. Он с подозрением поглядел на леди Клариссу – прямая и тоненькая, с холодным и замкнутым выражением лица, она стояла сейчас перед шерифом, сверля его взглядом. За что-то его ненавидит, с удивлением подумал шериф, а он-то вроде не успел ей сделать ничего плохого. Ах, ну да - Гисборна в каземате запер!
- И что вы от меня хотите? Как шериф, я не могу покрывать убийцу, пусть это даже мой помощник, - попытался обострить игру де Рено.- И вы будете вместо этого покрывать сатанинское гнездо,приносящее в жертву детей? – холодно улыбнулась Кларисса.Повесить все на мальчишку не получится, понял шериф. Тут еще кто-то разболтал окрестным крестьянам, что помощник шерифа Ноттингемского наказал похитителей детей. И хотя живымудалось найти только одного мальчика из Рутфорда, жители окрестных деревень подозрительно быстро начали менять своем мнение о рыцаре Гае Гисборне. Попробуем урвать с этого хоть что-то, подумал де Рено.
- Вы правы, мое дитя, - решил он попробовать другую тактику. - Нижний каземат не слишком подходящее место для раненого, пусть даже он и находится под подозрением в совершении столь тяжкого деяния, как убийство аббата. Я распоряжусь перевести сэра Гая в… верхний каземат. И пошлю к нему моего цирюльника – он неплохой лекарь.
Цирюльник шерифа был известен своей любовью к кровопусканиям и различным сильнодействующим средствам. А еще тем, что кое-кто из его пациентов и даже просто клиентов умирали при загадочных обстоятельствах. Впервые что-то дрогнуло в глазах девушки. Де Рено внимательно наблюдал, сознавая, что умение торговаться – не самое сильное ее качество, если на карту поставлена жизнь того, кто ей небезразличен. А в последнем шериф был теперь почти уверен.- Давайте говорить прямо, милорд, - лицо Клариссы вернуло прежнее жесткое выражение. - Во что вы оцениваете свободу и безопасность сэра Гая Гисборна?- Двести акров земли с единоличным правом владеть, пользоваться и распоряжаться, - не моргнув глазом ответил шериф.
- Мое приданое, вы хотели сказать? – почти ласково спросила Кларисса. В ее лице не дрогнул ни единый мускул – шериф с удивлением понял, что она испытала облегчение, и спросил себя, не продешевил ли он. - Думаю, его половины будет достаточно.Показываешь зубки? Де Рено ухмыльнулся.- Я думаю, пора послать за цирюльником – рана под лопаткой сэра Гая может воспалиться, а уж ожоги и вовсе вещь опасная, - таким же ласковым голосом ответил шериф.- Документ на документ, милорд, - без промедления отозвалась Кларисса. На вопросительный взброс шерифской брови последовал прямой и откровенный ответ:- Вы пишете признание в том, что в деле с Крокстоном сэр Гай Гисборн действовал по вашему приказу, а я подписываю задним числом согласие пожертвовать причитающееся мне приданое в пользу вашего покойного брата, аббата Хьюго. Как мой опекун и наследник вашего брата, вы сможете распоряжаться им.
***У боли глаза белые, раскаленные как полоса металла, вынутая из горна. Боль… горячая, как кипяток… дергается и орет привязанный... все ниже цепь, на которой его опускают в кипяток… боль, заливающая половину лица и руку.
- Куда плюешь? – голос, негромкий и мягкий, сейчас словно впивается в мозг.
- Дак разрезать надо пузыри, ваша милость… - другой голос, похож на кваканье. Кваканье, лягушки, болото…пить… как хочется пить!- Пузыри протыкать нельзя… - что-то касается его рта, кисловатая жидкость проникает в пересохшую гортань и больно щипит искусанные губы.Пузыри, боль вскипает багровыми пузырями, жжет… Тело легкое-легкое... он сейчас взлетит… ?Appensus es in statera, et inventus es minus habens?** - раздается голос в его раскалывающейся от этой страшной легкости голове. Голос черного аббата,и наверное, его же руки касаются сочащегося болью лица и половины головы… Но нет, эти руки тянут его вниз, не пускают, удерживают. Так знакомо, так до дрожи знакомо касание этих рук, что надо разомкнуть веки и посмотреть. Чего бы это не стоило. Даже если после этого смерть.Серьезные серые глаза в полукружьях недосыпа, огромные на похудевшем лице. В третий раз его удерживают на земле эти руки. Господь любит Троицу, думает он…- Господь любит Троицу? – выяснить это надо сейчас. Чтоб потом не надеяться зря.- Гай… - это не ответ. Это и не вопрос. Это просто его собственное имя, которое не дает улететь вверх ему, ставшему слишком легким. - Гай, ты меня слышишь?
Эхо отдается в нем, как в пещере… он пещера, пустая и темная… со сводов льется ледяная вода, она охлаждает тело и делает его тяжелее. Вода стекает с него потоками, рубашка мокра. Холодные потоки приводят в чувство, сил еще маловато, но сознание проясняется.- Кларисса…- Это кризис, - произносят губы, чуть вздернутая верхняя, чуть припухшая нижняя. Рука трогает его лоб – справа, стараясь не задевать левую сторону, где уныло плещется затихающая боль.- Пей, тебе сейчас надо много пить.
Снова кисловатая прохладная жидкость струится в горло. И он падает в пещеру, падает вверх...- Сколько… прошло… - с трудом произносит Гай, опустившись. Эти руки не дают ему улететь, и даже получается снова открыть глаза.- Неделя, - руки снова коснулись его плеч, теплом сквозь мокрую рубаху. - Теперь все пойдет на лад, ты молодец, ты справился, Гай! Ты весь мокрый, надо переодеться.
Гаю с трудом удалось приподняться, тупой давящей болью отозвалась левая лопатка. Так уже было, вспомнил он – после того выстрела в сарае. Кто из аутло попал в его спину из арбалета – он так и не узнал. Не пришлось. И как он выбрался с заряженным кроссбоу в руках, как навел его на чертова Локсли, который двоился у него в глазах, Гай тоже не помнил. Только после того, как его почти бездыханным привезли в Ноттингем, он очнулся на вторые сутки, словно просто всласть выспался. На теле не было ни шрама, ни царапины. Де Рено мало озаботило чудесное воскрешение помощника – тогда были заботы и посерьезнее. Но сейчас чудес, похоже, не случилось.
- Тебе еще повезло, - говорила Кларисса, натягивая на него чистую рубаху и стараясь не задевать забинтованную кисть, - Мальямкин сказала,на тебя сразу плащ набросили и огонь погасили. А рана на спине оказалась не очень глубокой.
- А где де Карнак? – не удержался Гай от вопроса. В его представлении Кларисса уже была влюблена в королевского посланника, и сейчас все ревнивые мучения вернулись с новой силой.- Не знаю. Как будто погиб, - удивленно ответила Кларисса. Она, видать, и не думала про де Карнака. – Да, верно, его аббат Хьюго убил, из-за этого милорд шериф и бесится.В голосе Клариссы не было сожаления. Видимо, смертей было много, если даже ей не доставало сил пожалеть погибшего королевского посланника.
- Ты все время был без сознания, - продолжала Кларисса, - но это даже хорошо, ожоги не так болели.Гай вспомнил свои бессознательные заплывы в кипящем масле… Конечно, могло быть и хуже, подумал он. Левая кисть была забинтована, от нее шел острый запах какой-то мази. Вошла Кэтрин с миской чего-то горячего, источающего мясной аромат.- Хорошо хоть, твоя рубаха была выстирана в чем-то… словом, она не горела. От котты осталась половина, а рубаха была цела,- Кларисса проворно надела на него чистую камизу, собрав ее хомутиком, чтобы не задеть обожженой части головы. - Руку осторожно! Руке не повезло больше всего.- А что до рубахи, дак наша Милисент все белое завсегда в источнике стирает. Вода там горячая, да такая вонючая, что ее и свинья бы не пила. А вот белье хорошо чистит, - вставила Кэтрин. – Вот, ешьте, ваша милость. Курий навар кровь бодрит, тело крепит, самая полезность – так старики говорят!