Пролог. Лоскутное одеяло (2/2)
Они шли вроде и не очень скоро, но пейзаж вращался назад так быстро, будто кто с усилием толкал ролик с наклеенными на него картинками. Робин видел такое как-то на ярмарке у бродячих актеров-кукольников. Только у них-то барабан с намалеванной картинкой был совсем маленький, а тут он все не кончался – лес и поле сменилось болотами, почему-то нарядно-серебристого цвета, а потом возник большой нарядныйзамок с алыми крышами. Но и это Робина не удивляло – скользило только где-то по окраине сознания и только. Девушка, ведущая его, тоже напоминала рождественский базар – лягушиный распяленный рот, грубоватые черты, словно неудачно сработанная ярмарочная игрушка, залежавшаяся на лотке торговца.И непроходящее, неоживающе серьезное выражение страдающего несварением ребенка, застывшее на ее лице, делало ее еще старше и еще некрасивее.
***?- Да, милорд!? - услышал Стейн. Комната пахнет так, как надо. И дышит так, как надо. Это зеркало могло завести его невесть куда, но у него не было выхода. Лучше бежать через сомнительное зеркало и неизвестно куда ведущую червоточину, чем быть прикованным к изгнанной Червонной Королеве. Здесь, если повезет, можно обрести телесность - даже в призрачном состоянии у него оба глаза появились, значит, можно рассчитывать на крылья или еще что-то полезное.Мрачный высокий молодой блондин сопровождал несшего зеркало мальчика-слугу. Мальчишку надо устранить – когда зеркало было уже внесено и поставлено к стене, Валет протянул тонкие пальцы, погладив мальчика по руке. Этого было достаточно, чтобы паренек с воплем отскочил, налетев спиной на высокого, перекрестился и вылетел вон.- Гисборн? – вспомнив как обращались к блондину и стараясь придать голосу таинственную глубину, прошипел Стейн. От души пожелав, чтобы этот местный валет был похрабрее своего слуги.
Блондин подошел ближе и присел на корточки, всматриваясь в глубину зеркала.
- Не бойся меня, Гисборн!– он не убегает, уже хорошо.- Кто ты?
- Мое имя Стейн. Я пришел с миром…Белобрысый, не отрываясь, смотрел в странно светлые, почти прозрачные глаза по ту сторону зеркала, пока Валет рассказывал свою историю. Рассказ вышел долгим – тем более, что рассказчик все чаще прерывался, разглядывая лицо неподвижно сидящего перед ним рыцаря. В это лицо с неправильными, жесткими чертами, казалось, можно было смотреть бесконечно, но синие глаза временами темнели и становились почти черными, а черты изменялись, словно по глади пруда пробегала легкая рябь.
- Ты должен мне помочь уйти! Зеркало не отпустит меня без человеческого слова … - Стейн прервался, облизнув губы. И добавил, понизив голос: - И без человеческого дыхания. Приблизь свое лицо к зеркалу и скажи троекратно ?Уходи с миром!?, а потомпроизноси:Так смелей же вперед - ибо Англия ждет! Мы положим врага на лопатки!Кто чем может, себя оснащай! НастаетЧас последней, решительной схватки!*Послушно приблизив лицо к гладкому металлу, рыцарьтрижды произнес ?Уходи с миром!?, а потом так же послушно начал шептать, повинуясь подсказкам Валета. Поверхность зеркала помутнела и словно растворилась, а комната перед глазами Стейна стала четкой, выступив из рамы. Не так быстро, с усмешкой подумал Валет – он привык брать, что хотел. Тонкие губы прервали рыцаря, коснувшись его губ неожиданно теплым поцелуем. Удар, треск молнии – Валета едва не отбросило внутрь зеркала, и только врожденная быстрота атакующей кобры спасла его – Стейн разорвал поцелуй и, оттолкнув рыцаря, метнулся к выходу…… Гисборн очнулся на полу и поднял голову. Зеркало стояло, прислоненное к стене – большое дорогое зеркало. В нем отражалась привычная обстановка, и не было странно светлых глаз на бледном лице, обрамленном черными как смоль волосами и напоминающими покойного барона де Беллема. Проклятье, вот не стоило столько пить, подумал помощник шерифа. Мерещится невесть что.***
Очень трудно взрослеть, когда тебя записали во взрослые до срока. Света Ишенова об этом знала больше, чем кто-либо еще. После несостоявшегося космического полета и трагической гибели Сашки Иваненко в ней что-то переломилось – ушло распахнутое ясноглазое существо, безусловно доверчивое. Полиняла и стала мала эта доверчивость – так же, как полиняло и стало мало сиреневое платьице, в котором она поздравляла Сашу с победой в автогонках. Она превратилась в твердый шар, - иногда, лежа ночью, она почти ощущала, как твердо лежать на шаре. Шар касается поверхности лишь одной точкой – так и Света касалась мира каждый миг лишь одной точкой своей души.
В новой школе, куда перевели их с Сашей и Федьку Дружинина сразу после того эксперимента, сначала было тяжеловато. Но скоро Света втянулась. То, что в их классе ее не очень приняли девочки, Свету не слишком беспокоило. Ей всегда было с кем поговорить, с кем пойти погулять или сходить в кино.
?- И вообще…? - так заканчивала Света рассказы о школьном вечере, на котором танцевала с Сашей. Отец выглядывал из-за очередного толстого тома дореволюционного Брокгауза и Эфрона, который в обязательном порядке читал по вечерам для расслабления, имногозначительно цитировал Грибоедова:Что за комиссия, создатель,Быть взрослой дочери отцом!
И вот Саши, Сашки нет… нигде. Первый месяц после катастрофы Света ловила себя на том, что ищет его. То ей казалось, что Сашкины серо-синие глаза и темно-русый чуб мелькнули в хвосте очереди, то в толпе у кассы кинотеатра. А то в абсолютно пустом школьном коридоре Света иногда замирала от холодка, ожигавшего низ грудины, самое схождение ребер – ей казалось, что Саша сейчас выйдет из-за исцарапанной колонны красного уголка, где таращился гипсовый Ленин, смущенно, едва заметно улыбнется из-под намечающихся усиков на верхней губе и бросит ?Привет!? уже ломающимся подростковым тенором.
А потом прошло. Словно Саша исчез, растворился в той звездной дали, куда им троим так и не довелось попасть.
В эти дни Федя Дружинин следовал за ней, как безмолвная охраняющая тень. Он не был для Светы настолько своим, как Саша – и все же он был лучшим другом. Настоящим и надежным. И была заканчивающаяся осень, а потом зима. И Света танцевала у школьной елки с Федором – вдруг оказалось, что он, неизвестно как, ухитрился научиться прилично танцевать вальс. Она не знала, конечно, что Федя специально приходил встречать мать, тренера по фехтованию, с работы, чтобы в пустом фехтовальном зале немного повальсировать с ней. Мать не спрашивала ничего, только загадочно улыбалась и, наконец, оставила свою привычку шутливо лохматить Федору волосы. Иногда только Федя замечал в большом зеркале фехтовального зала сдержанную, гордящуюся им материнскую улыбку.Шар продолжал катиться. Света снова плотно занялась почти брошенными полгода назад шахматами и вскоре получила разряд кандидата в мастера.Сегодня Федька пригласил Свету на новый фильм ?Стрелы Робин Гуда?. Собираясь, девочка наткнулась в шкафу на свое старое сиреневое платьице – то самое, в котором она поздравляла Сашу с победой в соревнованиях по картингу. То самое, в котором она кружилась с ним на сентябрьском школьном вечере. Теперь платье ей чуть тесновато в груди и очень коротко. А главное – оно осталось там, в прошлом, там же, где мечты о космосе, сине-серые глаза в темных ресницах и веселая беготня под дождем. Свете вдруг до ужаса захотелось изрезать платьице на куски, но вместо этого она аккуратно – преувеличено аккуратно, - сложила его и засунула в самый дальний угол шкафа.
- Учитесь властвовать собой, - повторила она в зеркало любимую папину фразу. Из зеркала смотрела сероглазая девочка-девушка с темными волосами ниже плеч. Все девочки стремятся отрезать косы, подумала Света, оттягивая концы и проверяя, насколько отросли волосы, а ей, которую мама с детства стригла под пажика, наоборот хочется отрастить.
Света обулась, накинула пальто и выбежала за дверь – Федька уже ждет, он всегда приходит раньше.