Пролог. Лоскутное одеяло (1/2)
Хорошее одеяло - как ковер-самолет –
путешествует само(Д.Соколов, ?Психотерапия в стиле дзэн?)Валет не был бы Валетом, если бы не предусмотрел пути отхода на случае неблагоприятных обстоятельств. Это было так же необходимо, как прятаться от Ворона для Труляля и Траляля, как когда-то для него самого, Илосовича Стейна - слушать донесения Додо.
Именно Додо и помог ему – кто, скажите, способен заподозрить большую добродушную птицу, которая только и думает, что о собственном неумении летать, в кознях и интригах? А между прочим, именно Додо и Черепахе Квази удалось протащить под белым эмалированным тазом, который Квази, якобы из белокоролевского патриотизма, приспособил на спину вместо панциря, маленькое Кривоватое зеркало. Теперь оставался второй пункт плана – заманить в тюремную клетку, где его держали, Алису. Это удалось также довольно легко – Стейн сыграл на ее жалостливости, чувстве, которое он ненавидел. Жалость Алисы напоминала ему разбухшее вымя давно не доеной коровы. И сейчас Стейн не сомневался, что вымя как раз в нужной кондиции для доения.Лягушата все на одно лицо, и, конечно, Алиса не заметила, что перед ней сейчас не Джимми, а Джонни. А Лягушонок, после обычных приветствий, как бы между прочим рассказал о бедственном положении Валета, которого избивают каждый день ради удовольствия белые королевские Пешки. Валет со своей стороны достаточно потрудился над тем, чтоб даже невозмутимая белая Ладья – капитан стражи – воспылала к нему ненавистью. А потому, когда пришла Алиса, его физиономию разукрашивали синяки и ссадины разной степени живописности, а до ребер было больно дотронуться. Стейн стонал вполне натурально и морщился от якобы героически сдерживаемой боли тоже довольно убедительно.- Я хочу попросить у тебя прощения, Ам, - начал он слабым голосом, словно не видя Шляпника, который не пожелал отпускать Алису одну.
***
?Когда я что-нибудь тут беру, обязательно случается что-нибудь интересное?, - подумала Алиса, доставая спрятанное под одеждой зеркальце, которое Валет сунул ей украдкой. Не прямое, не кривое, как сказал Стейн – а Кривоватое. Сначала в зеркальце не было видно ничего, а потом проступил густой лиственный лес, и даже запахло лесной свежестью. По еле заметной тропинке шел темноволосый юноша. И глаза его были зелеными, как лес. Он шел, унося с собой все звуки и запахи леса, он был этим лесом. И Алисины локоны, как намагниченные, потянулись за ним, повинуясь дуновению ветра, который тоже уводил за собой зеленоглазый.
Разве у меня может быть все просто, подумала Алиса, осаживая непослушные локоны и собирая их в хвост, чтобы знали свое место. Но это не сработало, потому что вслед зеленоглазому теперь повернулся нос.
- Жалко, что он слишком мягколапый для своего мира и не умеет отбрасывать хвост, - послышался писк. Алиса повернула голову и увидела на стене прямо над собой большого бело-розового геккона в берете с помпоном и клетчатом килте.
- Билль, - представился геккон и взял берет на отлет. А ведь это он совершил тот воздушный отлет… то есть полет из печной трубы, вспомнила Алиса, – и все из-за нее.- У него, по-моему, вовсе и нет хвоста, - пробормотала она, глядя вслед удаляющемуся юноше.- За ним тянется хвост легенд и преданий, - напыщенно проговорил Билль неожиданно низким голосом. - Ему бы их отбросить и в щель!- Я хочу туда, - сказала Алиса. - Там гораздо интереснее, чем в саду.
- Не проще ли доставить интересное в сад? – глубокомысленно изрек Билль. Алиса покраснела – может быть, она становится похожа на тетку Имоджену, мечтающую о прекрасном принце?
- А это можно?- Можно, только осторожно, - ответил Билль, - и в обмен. Честный бартер маори.Алиса не могла догадаться, при чем тут маори и почему бартер, но промолчала.
- Голову на шляпу! – рявкнул Билль. - То есть – шляпу на голову!- Чью голову? И чью шляпу? – не поняла Алиса.- Одноглазую голову на двуглазую, - ответил Билль.***Последняя стрела ушла в небо. Робин поднял голову и посмотрел на окрашенные всеми оттенками алого и багрянца тучи – не иначе, завтра будет сильный ветер. А его, его в этом завтра уже не будет, ветер развеет, размечет по этим камням, над лесом понесет, над лугами и заплесками лесной речушки…
Не больно, успел удивиться Робин, когда багряные небеса вокруг него завертелись все быстрее и быстрее.Вращение остановилось, багрянец сменился ненатуральной голубизной и яркостью летнего неба, на котором, казалось, вовсе никогда не бывает туч. Робин огляделся – незнакомый зеленый луг, поодаль кусты и деревья, тоже до того густые, зеленые и блестящие, будто каждый листик и травинка натирались воском.
Тело… несомненно, его, живое и здоровое. А от вида присевшей перед ним на траву русоволосой кареглазой девушки Робин почувствовал себя гораздо более здоровым, чем там, на серых камнях шервудского холма.
Девушка, ничего не сказав, взяла его за руку, вынуждая подняться. И у Робина тоже сразу пропало желание что-либо спрашивать. Если это рай – пусть будет рай, если ад или чистилище – тоже… пусть будет. Ничто сейчас не имело значения – он уже перешел ту грань, за которой остались действительно важные вещи. Он хотел было спросить о Марион и Маче, но вдруг понял, что даже их судьба его больше не тревожит.