Глава девятая. Воспоминание. (1/2)

Пальцы проходились по старым бумагам, пытаясь вычитать что-то конкретное. Хиггс не помнил, сколько времени провёл в своём помещении, но общий беспорядок и большое количество вырезок, прикреплённых к стене, точно сообщали о долгом промежутке.

Он бесконечно много запускал руки в короткие волосы, каждый раз перекладывая маску с места на место, затем отбрасывал свой плащ на кровать, пытаясь освободить стол ещё больше. Мужчина ничего не сказал Эстер, но здесь было намного больше данных, чем она сама принесла ему. Он также не сказал, что ему пришлось самому проникать в старые хранилища, лишь бы достать ещё немного информации.

Огромный чертёж изобретения, в котором и создали Семару, теперь занимал добрую часть его стены, пока чёрными разводами там были написаны какие то цифры.

?...Sese mare — отданная берегу...?

Хиггс вздернул одну бровь, пытаясь раскрыть уставшие глаза ещё ненадолго. Он пообещал себе, что просидит с этим не более двух дней, а затем наконец-то отправится спать. Но даже Монагану было дано ошибаться.

?...День первый. Моя дочь, Эстер Мёрфи, в Бриджесе занимала должность курьера и иногда помогала мне с выездными исследованиями...?Почерк был корявый, мужской, неаккуратный. Писавший его определённо был правша.

?...Уж не знаю, что связывало ее до этого с этим мерзавцем Хиггсом...? — Кто из нас ещё мерзавец, — прокомментировал мужчина, перелистывая найденный дневник отца Мёрфи на следующую страницу. Читать было сложно, но Монаган хотел узнать правду слишком сильно, чтобы сейчас останавливаться.

?...но он ее и прикончил...?В мужчине резко появилось желание справедливости. Да, может быть он и... был излишне жесток временами, но он всего лишь освободил Эстер, это было ложью. Он сжал руку в кулак, готовый вот вот разорвать дневник в клочья, но сдержал себя.

?...Когда ее тело привезли, я долго не мог смириться с мыслью, что она мертва. Это была не моя девочка - так показалось мне на первый взгляд, но стоило только коснуться ее руки, как я понял, что это все ещё моя дочь. И мне предстояло вернуть ее к жизни...? — Классика, — продолжал комментировать мужчина, перелистывая страницу, — Учёный, не выдержавший смерти своей дочери, сошёл с ума и пошёл на все, чтобы вернуть ее в этот мир. Только вот не учёл, что с нынешними законами мира так просто сделать это не получится. С того Берега не возвращаются безнаказанно.

?...Мы называли это изобретение Орионом, и выходец из него должен был стать Охотником. На тварей или людей — решать только тем, кто стал бы вкладывать что-то новое. Его суть состояла в нахождении Ка моей дочери на Берегу и добавления в ее организм хиралия. Это было очень трудно, но у нас, кажется, получилось!...?Хиггс вновь перевернул страницу. Она была полностью испачкана темными пятнами и прочесть почти ничего не получалось. Он пытался разобраться в сути Эстер. Понять, кем она является. И кем ей предстоит стать.

?...На второй день ее раны начали затягиваться. Я разговаривал с ней каждый день в надежде на то, что она ответит, но ничего не выходило. Мне оставалось только верить в то, что моя дочь выкарабкается. Потому что это Эстер. Она сильна, достаточно сильна, чтобы затмить всех присутствующих. И я все ещё верю, что у неё и у нас все получится. Когда в твоих руках последняя надежда Америки - становится не по себе...? — Твою Ка не вырывали с берега, — начинал понимать Хиггс, вздергивая брови и тихо усмехнулся. Это его по настоящему удивляло, — Она связана с берегом, но находится в теле. Мёрфи просто дал Ка материальное тело, позволяя жить за счёт Берега. Но...

?...у нас все получилось, но мы не учли, что Берег автономный. Он развивается, он существует так же, как и все остальные люди. Мы не учли законы Нового Мира, не учли, что вернуться оттуда просто так не получится. И когда я посмотрел на то, как на спине моей дочери вырисовываются золотые метки, я понял, что имя ей Семара — отданная берегу...?Хиггс был прав. Однако для него правота не была открытием. Больше всего ему хотелось узнать, что было дальше.

?...Моя дочь, скорее всего, не будет помнить ничего о последних событиях, как вернётся в наш мир. Это будет совершенно другой человек, с другими привычками и мышлением. Она будет воспринимать Берег и Тварей отлично от нас. И это неплохо. В ее теле будет самое высокое содержание хиралия. Есть одно но. Семара будет новой личностью, и как долго она пробудет взаперти, зависит только от окружения Эстер. Если Бриджес догадаются не будить Ангела Смерти, то Эстер сможет спасти Америку. Если же на ее пути встанет Человек в золотой маске, то ее настоящая сущность будет пробуждена. А самое ужасное в этом только то, что основное предназначение Семары как Берега — добиться нового Выхода Смерти. Я надеюсь, что у Бриджеса хватит сил. Я надеюсь...? — Вот оно что, — прошептал Хиггс, откладывая дневник в сторону, — У Амелии появилась конкурентка. Два Фактора Вымирания для одного хрупкого мирка - не так уж и спокойно.

Мужчина откинулся на спинку стула. Сейчас ему казалось, что только он мог отличить Эстер от Семары. Даже для его тела это было слишком лёгкой задачей.

Независимо от того, что его чувства к Мёрфи были весьма противоречивы, он с легкостью отличал прикосновения. Мёрфи давала ему тот запас нерастраченной нежности, а он с большой жадностью ее принимал, забирая в свою истосковавшуюся по девушке грудную клетку.

?...я так и не забыл твоей доброты...?

Всё здесь, от набора слов на его стене до кожи, что помнила ее прикосновения, возвращало его в тот самый день, который Хиггс не мог забыть.

Он пытался смыть все водой, но это было безрезультатно.

*** — Дай угадаю, синица, — мужчина стоял на горном выступе.

Погода была просто отвратительной. Из-за дождя толком ничего не было видно, а тучи, застлавшие все небо, погружали окрестности в непривычную тьму. Самый лучший день для похорон, пронеслось в голове Хиггса, и он невольно усмехнулся.

Тогда Тьмы в его сердце было немерено. Где-то вычитал: ?Не дайте скорби перерасти в агрессию, иначе она никогда не пройдёт, а будет напоминать о себе болезненными спазмами?. Он не принял этот совет на свой счёт, предпочитая жить в ненависти даже к самому себе.

?Я очень боялся за неё?, — признавать подобное было очень трудно, но Хиггс старался никогда не смотреть в женские глаза, полные искренности, когда думал о таком, — ?Она давала мне столько света, что ей не хватало самой. А я проглатывал его, как посланник тьмы, и не давал ничего взамен. Она отдавала мне всю свою искренность и тепло, а я взамен - ничего, кроме боли. Боль, ещё боль. И так день за днём. Я боялся, что однажды ее света не хватит. Я боялся, что однажды ее поглотит моя тьма?.И тогда внезапно появившееся желание спасти синицу превратилось в отторжение ее от себя. Хиггс закрывался с каждым новым днём, образуя вокруг себя скорлупку, разбить которую было больше никому не под силу.

— В Бриджесе больно сделали, ко мне прибежала? — он смотрел на девушку сверху, протягивая ей руку, которую принимать было все равно что ступить в реку, глубины которой не знаешь.

Он был в маске, но Эстер точно знала, что Хиггс скалится подобно собаке.

Держа рану прикрытой, она едва ли дошла до него, прихрамывая. Кто мог знать, что пули, которыми ее гнали из Бриджеса, задели позвоночник? Кто мог знать, что в один прекрасный день от Мёрфи предпочтут отказаться так же, как от бесполезного, испорченного груза?

Эстер было больно. Больно возвращаться к своему единственному врагу и любовнику, больно осознавать, что теперь все встали против неё: Бриджес, даже собственный отец, который поверил в ложь Дайхардмэна. Она знала, что это он рассказал всем про морфий, которого никогда рука Эстер так и не коснулась.

— Я не смогу спасти тебя, — произносил он хрипло, когда укладывал девушку на операционный стол, избавляя от костюма Бриджеса, — Но смогу избавить тебя от мучений.

?Моя синица...? — проносилось в его голове голосом дрогнувшим, пока он смотрел на израненное тело, не подлежащее спасению. Было задето слишком много, чтобы пытаться ее спасти. Хиггс расставил руки по обе сторону от ее головы, заглядывая в женские глаза.

Полностью заполненные слезами, они по-прежнему сияли добротой и теплом, с которым она на него смотрела. Хиггс поджал губы, вздрагивая от пронзившего его желания прижать тело Синицы к себе. Забрать ее в грудную клетку, запереть там, чтобы никто не тронул. Но все это было бесполезно: она умирала.

А Монаган лишь хотел посмотреть на то, как Эстер наступит на шею своей гордости.