Глава третья (1/1)

***—?Прекрати командовать, ты меня раздражаешь! —?крик Кроули, кажется, было слышно во всем крыле корпуса, в котором жил Азирафаэль. Ангел щелкнул пальцами, убирая не понравившийся Кроули диван, и возвел очи к потолку, мысленно моля Создателя, чтобы он пришел и помог ему. Даже ангельского терпения не хватало, чтобы несколько часов подряд пытаться создать демону удобное пространство для жизни. Если бы Азирафаэль и в самом деле не хотел помочь ему, он бы давно бросил эту затею и отправил Кроули в жестокие объятия Гавриила.—?Я тебе сейчас коврик наколдую и будешь спать на нем,?— огрызнулся Азирафаэль, тотчас устыдившись своего порыва, когда Кроули вдруг шагнул к нему, глядя с легким прищуром.—?Может быть, мне и хватит подстилки, буду твоей ручной зверушкой,?— он опасно осклабился, выставляя клыки. Азирафаэль недовольно поджал губы, стараясь не смотреть в блестящие желтые глаза. Ему было неловко и стыдно, что он вообще об этом заговорил, хотя из кожи вон лез, чтобы показать, что он не такой, как остальные ангелы. Но Кроули и правда умел выводить его из себя?— он как будто знал, на какие точки надавить, чтобы это сработало, подобно катапульте для негативных эмоций.—?Ну почему, почему ты такой вредный? —?Азирафаэль увернулся от Кроули, который попытался схватить его за маховые перья, и устремился в свою комнату, разве что не хлопнув перед носом демона дверью, но в последний момент устояв перед соблазном.—?Ну давай поменяемся, хочешь? —?фыркнул Кроули, по наитию делая вслед за Азирафаэлем несколько шагов, но тут же останавливаясь у порога и хватаясь пальцами за косяк. —?Мне магию и крылья, а тебе?— кандалы и чердак,?— он демонстративно попытался расправить крылья в своем небольшом отведенном уголке, но едва смог сделать это хотя бы в половину их длины.—?Это не чердак,?— неуверенно сказал Азирафаэль, оборачиваясь и встречаясь с недовольным?— как всегда?— Кроули взглядом. Кроули усмехнулся так, что от этой усмешки по коже пробежали неприятные мурашки. Азирафаэль тут же отвернулся вновь, пробираясь к своему любимому креслу, чтобы спрятаться в нем, как в убежище и притвориться, что это сработает.—?Давай еще и из-за этого поссоримся,?— ехидно предложил Кроули, изящным движением упираясь плечом о дверной косяк и скрещивая руки. —?А то как-то мирно живем, не находишь?—?И правда, какая разница,?— подхватил Азирафаэль и упал в кресло, в последний момент выпрямив над головой крылья. —?Почему бы нам не использовать эту причину, если суть наших ссор в самих ссорах?—?Я уже устал от тебя,?— Кроули закатил глаза и стремительно дернулся, будто хотел уйти назад к себе в комнату, но передумал. —?С тобой покой мне может только сниться. Не надо мне помогать?— просто не обращай на меня внимание!—?Ты невыносим!—?Ну уж какого выбрал. Если хочешь, поменяй на другого, вдруг там акция,?— Кроули развел руками, раздраженно отпихивая ногой начавшую закрываться дверь, и с прищуром посмотрел Азирафаэлю в глаза. —?Только сегодня: возьми двух демонов и адский котел в подарок!—?Что за глупости ты говоришь? —?недоуменно спросил Азирафаэль, отворачиваясь от него в сторону ровных книжных полок, взирающих на него будто бы с пониманием, и дергая крыльями, словно пытаясь сбросить с плеч нелепость их очередного спора. —?У меня такое ощущение, что ты это намеренно… —?уклончиво проговорил он, почти обиженно, потому что, в самом деле, неужели он был настолько неприятен Кроули?—?Конечно, намеренно,?— тут же согласился Кроули, подходя к нему ближе в несколько уверенных шагов и тоже приподнимая крылья. —?Иначе было бы невыносимо скучно, и я бы сошел с ума,?— ехидно добавил Кроули, чуть ли ни наваливаясь на Азирафаэля сбоку и заглядывая ему в глаза?— Азирафаэль раздраженным движением крыльев стряхнул с себя демона и снова отвернулся.—?А ты не мог бы как-то иначе себя развлекать? —?Азирафаэль прикрылся крылом, недовольно взирая с него на откровенно смеющегося над ним Кроули. Теперь, когда демон сказал, что поступал так специально, до Азирафаэля вдруг дошло, что, по большей части, так оно и было. Кроули был у него не так долго, но они успели поругаться решительно из-за всего, даже из-за лености Азирафаэля относительно ухода за своими перьями. Но это были неестественные ссоры, они никогда ничем не заканчивались, кроме как недовольством?— Азирафаэля, и удовольствием?— Кроули. Когда же они ругались на самом деле?— они будто бы бились до последнего, не зная ни усталости, ни пощады.—?Не мог бы, ты же здесь,?— совершенно невинно проговорил Кроули, улыбаясь до ушей и снова хватая пальцами Азирафаэля за плечи. Его руки прошлись по предплечьям и поднялись обратно; большие пальцы чувствительно упирались в ключицы?— Кроули достаточно было нажать чуть посильнее, чтобы причинить ему боль, но он этого не делал.—?Да что за привычка-то такая? —?Азирафаэль резко опустил крыло и уставился в лицо Кроули, оказавшееся неожиданно слишком близко. Желтые, немигающие глаза гипнотизировали его, призывая к волнению, и Азирафаэль невольно подчинялся, чувствуя, как сворачиваются в узел внутренности. —?Прошу тебя, убери руки, пока я не ударил тебя по лицу крылом, я не шучу,?— Азирафаэль угрожающе ткнул кончиком крыла в щеку Кроули и прищурился. —?Вот мое крыло, вот твое лицо, считаю до пяти.Кроули послушно отстранился, все еще с завидным изяществом, но сделал это настолько медленно, что Азирафаэлю показалось, будто он испытывал его терпение на прочность?— и, видит Бог, еще мгновение физического контакта, и он действительно бы ударил Кроули крылом. Но эта мысль исчезла быстро, не успев даже окончательно сформироваться, вместе с руками Кроули на его плечах. Демон сразу же отошел в сторону, провожаемый пристальными взглядами Азирафаэля, который каждый божий день пытался понять, чего хотел добиться Кроули, но никогда не приходил к каким-то определенным выводам.—?Какой же ты зануда,?— с нарочитым презрением произнес Кроули, недовольно падая на диван и закидывая ногу на ногу?— Азирафаэль никогда не видел, чтобы так сидел хоть кто-то из ангелов, а потому был уверен, что это очередная привычка, которую Кроули унаследовал от общения с людьми. И пусть она была весьма незавидной, Азирафаэль все равно мысленно жалел, что ему не довелось побывать в людском мире до того, как они его уничтожили. —?Земля бы тебя исправила,?— добавил он, словно прочитав мысли Азирафаэля и заставив его тем самым с удивлением обернуться.—?Но я не был на Земле, так что придется тебе терпеть меня такого,?— огрызнулся Азирафаэль, тут же осекаясь и прикусывая губу. Он не был образцовым ангелом, но в повседневной жизни редко реагировал так бурно, всегда был вежливым даже с теми, кто пытался ему угрожать, и никогда не переходил границы. Но Кроули?— взрыв, сметающий все условности; и вот, Азирафаэль в который раз обнаружил себя генерирующим ответные взрывы, в которых не было необходимости, но которые приносили постыдное удовольствие.—?И не будешь, потому что вы ее разрушили,?— тут же услужливо напомнил ему Кроули, сжимая пальцами край пера. Ехидная улыбка окончательно сползла с его лица, и он отвел взгляд, вновь недовольный и расстроенный.—?Ну разумеется, я ведь так об этом мечтал, всю войну, считай, подготовил собственноручно, чтобы это случилось,?— Азирафаэль с досады оттолкнул лежащую на краю стола книжку рукой и отвернулся почти полностью, оказываясь к Кроули спиной. —?Ты ведь просто не можешь промолчать, да?—?Если ты не хочешь, чтобы я говорил, почему ведешь со мной диалог? —?спросил Кроули уже неспокойным тоном голоса, и эта разница между тем, каким он был несколько минут назад, и тем, каким он был сейчас, до тянущей боли сдавила горло. —?Ты не думал, что просто хочешь, чтобы тебе наконец высказали всю правду? Раз ты сам не можешь.—?Какую правду? —?Азирафаэль снова повернулся к Кроули, раздраженно встряхивая верхними крыльями и не понимая, каким образом они успели перейти от незначительного спора к подобной ссоре. —?Что я не смог это остановить? Что я мало старался? Что я испугался? Эту правду? Можешь меня ей хоть насквозь проткнуть, но ничего нового ты не заденешь.—?Что ты убивал своих братьев, убивал моих братьев, что ты такой же, как все остальные, и нет в тебе ничего особенного,?— злобно перебил его Кроули, поднимаясь на ноги, не в силах отвести взгляда от изменившегося лица Азирафаэля, и сжимая руки в кулаки, будто это могло бы привести его в чувство?— могло, но не приводило. —?Просто скопированный под остальных ангел, который отчего-то решил, что может понять демона.—?Откуда ты можешь это знать? —?Азирафаэль вцепился руками в подлокотники кресла, отчетливо помня каждого демона, которого ему пришлось убить под пристальным взглядом Гавриила. Их было немного, всего трое, но они были, и это причиняло ему боль, сильную, прожигающую его изнутри до пепла. —?Ты просто… Ты просто…Азирафаэль задохнулся, замер, и вновь отвел взгляды, прячась за крыльями, как за щитом. Он действительно такой же, как все остальные, только еще хуже?— ведь он понимал, что происходит, и он знал, как далеко они зашли, но добровольно пошел в Ад, будто это могло что-то изменить. Если бы он отказался в этом участвовать, он хотя бы не стал молчаливым соучастником геноцида, к которому они все пришли.—?Что я просто? Скажи мне, давай, выскажи, наконец, какой я отвратительный,?— подначивал его Кроули, снова подходя ближе и, когда Азирафаэль никак не отреагировал и только сильнее запахнул крылья, схватил его за руки и резко развернул. —?Почему ты молчишь, Азирафаэль, тебе же есть, что сказать мне, скажи! —?он грубо встряхнул его, и Азирафаэль резко отбросил его руки, сжимающие запястья слишком крепко?— почти больно.—?Мне нечего тебе сказать! —?он снова оттолкнул Кроули, все еще намеренно не применяя магию, но уже приближаясь к той точке, когда это становилось все сложнее. —?Ты жалок, ты просто жалок, раз не можешь признать, что не только мы в ответе за то, что произошло! Разве ты не убивал моих братьев ради той же идеи, что и все остальные демоны?—?Я виноват! —?неожиданно вскричал Кроули, заставив Азирафаэля удивленно замереть. —?Я убивал, на моих руках кровь десятки, может даже сотни ангелов, и за смерть каждого я в ответе, но я бился не ради победы, не ради Храма,?— продолжал он почти отчаянно, едва не плача. —?Я бился ради того, что было мне дорого, я защищал Землю, Ад, а ты? Что ты сделал?—?Ничего! —?выкрикнул ему в лицо Азирафаэль, и опустил голову, закрывая глаза, чтобы не видеть отчаянную злость, проступившую в острых чертах лица Кроули. Все еще не глядя на него, ангел добавил срывающимся шепотом:?—?Я не сделал ничего, я не бился ради Земли и не сражался ради Рая, я только говорил, говорил и говорил, умолял прекратить, но ничего не добился. Кто скажет, что я хоть раз оправдывался перед тобой за это, пусть первым бросит в меня камень.—?Прекрати жалеть себя,?— сказал Кроули с проступившим отвращением, и Азирафаэль, все еще не открывший глаза, поджал губы. —?Ты сам делаешь себя слабым, Азирафаэль, ты даешь мне шанс ударить тебя больнее, разве тебе это нравится? —?спросил он отчего-то уже спокойнее, но когда Азирафаэль наконец осмелился посмотреть на него, Кроули находился на пороге в свою комнату. —?Если ты думаешь, что мне не жаль, что я не виню себя, то ты ошибаешься, но в этом вся разница, понимаешь? Я не даю тебе возможности ударить. А ты даешь. И с Землей также получилось.—?В этом разница, Кроули,?— в голосе Азирафаэля практически не было жизни, когда он это произнес, и ни одна эмоция, бушующая внутри, не нашла в нем отражение. —?В том, что я желаю, чтобы ты меня ударил как можно больнее. Можешь вписать это в свой мысленный список ?почему я здесь?.Кроули обернулся на него, и его взгляд, очень утомленный, прошелся по ангельским крыльям.—?Я здесь, потому что ты пожалел меня,?— сказал Кроули совсем тихо. —?А мне это оказалось не так нужно, как тебе.Азирафаэль промолчал. Он устал от этого спора, устал от постоянного сожаления, от напряжения, сжимающегося внутри, от необходимости как-то исправить то, что они совершили; ему все время казалось, что он за это в ответе, но не так?— будто он один, а так?— будто бы вина каждого ангела ложилась на его плечи. Не потому, что он этого желал, не потому, что эмпатировал, а потому что все они были связаны, все они были единой сущностью, по непостижимой случайности разделенные на сотни осколков.В чувствах Азирафаэля не было ничего похожего на обычные угрызения совести, он будто слышал сразу миллиарды голосов, и все они напоминали ему, что они свернули с праведного пути.Могли быть десятки причин, по которым Кроули оказался его ответственностью, но среди них не было жалости?— ни тогда, ни сейчас. Кроули был прав: то, чего он никогда не позволял, так это ударить себя побольнее, а значит, стать уязвимым, требующим жалости. Нельзя было жалеть того, кто отказывался быть сломленным.Дверь в комнату Кроули закрылась с тихим стуком о косяк, обозначающим, что они снова по разные стороны и что эта дверь, как вечная граница, всегда будет лежать между ними. Они сами отделяли себя друг от друга, прочерчивали черту так далеко, что из-за нее ничего не было видно, и сознательно принимали решение не понимать друг друга?— они априори считали, что не смогут этого сделать, поэтому даже не пытались. Между ними не было даже малейшего шанса на понимание, как и света, как и чего-то, что связывало бы их?— ведь даже горе, которое они оба испытывали, было у каждого свое.Кроули пожертвовал почти всем, что у него было, чтобы оказаться здесь, сейчас, ни с чем, отделенный от своей так долго искомой свободы всего лишь несколькими метрами ввысь и от Азирафаэля?— деревянной полоской двери. Он был как препятствие, как тот виток, который невозможно обойти и который приходится проходить пешком, лишь бы прийти к финишу. Вынужденная мера, опасная и сложная, и держать себя в руках?— последнее, что умел Кроули, иначе не был бы сейчас демоном. Возможно, и просто бы не был?— не существовал, останься он ангелом, сгинул бы на поле боя, как все те ангелы, что считали, что борются за правое дело, уничтожая на своем пути все живое. Что было лучше?— умереть, слепо веря в Господа, или жить, зная, что верить нельзя никому?Кроули не верил даже себе, порой?— ни единому своему слову, и когда Азирафаэль, так рьяно его слушающий, принимал его обвинения, Кроули чувствовал, как обрыв между ними, растет. Как становится шире, отдаляя их друг от друга, и как крики Кроули, обращенные то ли к Господу, то ли к нему самому, растворяются в пустоте, созданной его же руками.Азирафаэль тоже это чувствовал, хоть и не понимал до конца, отчего его терзала такая тоска; но дверь закрывалась?— раз за разом,?— Кроули прятался от него, стоило только им задеть что-то важное, что-то особенное, что могло бы им обоим помочь, а Азирафаэль не останавливал его. Он боялся правды ровно настолько, насколько ощущал вину, и просто смотрел на то, как увеличивалась с каждым днем пропасть между ними, ничего не делая для того, чтобы начать строить через нее мост.Азирафаэль забрался в кресло с ногами, оборачиваясь в крылья как в кокон, и опустил голову на колени, устало закрывая глаза. Он прислушивался к шебуршанию в соседней комнате, отталкивая от себя ворочающиеся в груди тяжесть, желание пойти туда, попросить прощение, сделать хоть что-то, хоть раз. Но он не знал, за что ему просить прощение, да и чувствовал, что Кроули это не нужно?— он никогда его не дарует, ведь Азирафаэль никогда не перестанет нести ответственность за то, что случилось с Землей. Даже если это было на самом деле не так, для Кроули он был олицетворением всех ангелов, которые разрушили его свободу.И хотя Кроули понимал, что винить одного ангела в грехах всех остальных было неправильно, ему нужно было винить хоть кого-то еще, кроме себя, потому что при мысли, что Азирафаэль мог это остановить, мог попытаться, мог приложить чуть больше усилий?— и ничего бы этого не было,?— у него неприятно саднило в горле, а на языке оставался горький привкус?— то ли потери, то ли желания вернуть остатки этого потерянного во что бы то ни стало. Кроули сам не знал, чего от себя хочет, и тем более не мог знать, что ему может дать Азирафаэль. За каждым его ехидным комментарием?— соленые слезы, за каждой ссорой?— мольба о прощении, об иной жизни, которой у него теперь никогда не будет.Все будто специально упиралось в одного лишь Азирафаэля?— он оказался тем, кто мог стоять с ним, с Кроули, плечом к плечу в борьбе за жизнь всех миров, и теперь он стоял против него?— за жизнь самого Кроули. Которая не так уж была ему и нужна.Он боялся об этом думать, боялся верить, что больше не видел смысла жить, поэтому боролся, грубил, бросался на копья ангелов, поэтому в нем было столько жизни внешне?— потому что внутри он едва ни умирал от горя. И никто об этом никогда не узнает, пока он сам не решится сказать. А Кроули не скажет, его так не учили.Кроули устало опустился на пол и уперся затылком в стену возле двери, снова?— снова дверь и снова он у грани, которую никак не мог стереть, которая как штык, как каменная преграда мешала ему видеть, которая как веревка обматывала его горло и душила, которая как цепи тянула его вниз?— нет, не к земле, ее уже давно нет, она тянула его на дно, много ниже, чем был когда-то Ад, в темноту, у которой не было ни начала, ни конца, и эта темнота?— не бесконечность. Но это вечный мрак, в котором ему суждено сгинуть, в котором ему положено было умереть, потому что он не смог, не защитил, потому что он в который раз оказался слишком слаб.Больше ангелов и демонов, которые боролись не за то, что было правильно, Кроули ненавидел только Господа, а сильнее Его?— только самого себя. И это было, пожалуй, самым ужасным из всех чувств, которые он когда-либо испытывал. Осознавать собственную вину, знать, что ты практически ничего не сделал для того, чтобы избавить себя от нее. Не сделать ничего.Азирафаэль не был ни в чем виноват. Он просто слеп, и в этом не было его вины. Вся вина, которую можно было представить, всегда лежала и будет лежать на плечах Кроули. Но перекладывать ее на другие плечи, хотя бы на словах, было легче, чем нести ее в одиночку, и Азирафаэль просто неудачно попался ему под руку.Кроули попросил бы у него прощения, если бы умел. Но кто бы простил его?Пожалуйста, хоть кто-нибудь.Он стоял на краю обрыва и ничто?— ничто?— не могло его спасти. Да и Кроули не желал спасения, как бы не пытался уверить в этом самого себя. Он просто устал. И был согласен на любой покой, который ему уготовила жизнь. Даже если он означал смерть.Но смерть ему никто не дарует. Он не заслужил ее и обязан был продолжать, раз за разом пытаться, барахтаться в своей жизни как в патоке, увязая в ней все больше и больше, даже не понимая, зачем и кому все это было нужно.Кроули несильно ударился затылком о дверь, откидывая голову, и глубоко вздохнул. У него просто не было выбора, с этим нужно было смириться: и с зудящей внутри болью?— тоже. Особенно с ней.На той стороне двери послышалось подозрительное шуршание, совсем рядом, и Кроули уже было решил, что Азирафаэль сейчас откроет дверь, и даже напрягся в ожидании, но прошло несколько секунд, а она так и не открылась. Он слышал легкое дыхание Азирафаэля, шуршание его крыльев и?— почти?— прикосновение его спины к спине; нелепый ангел сел точно также с другой стороны, видимо, не желая переживать свою вину в одиночку или?— что скорее было так?— не желая оставлять Кроули, когда ему было так тяжело.Кроули мимолетно подумал, что может быть, дело было вовсе не в жалости, и слабо улыбнулся. Горечь, скопившаяся в горле, немного отступила, и за это он презирал самого себя?— за то, что ему достаточно было даже такого маленького жеста принятия, чтобы почувствовать себя немного лучше.—?И ничто не способно тебя спасти… Но послушай меня, обычно все не так уж и плохо.Вслед за словами он вспомнил Бентли?— свою любимую, единственную машину, словно обладающую характером, которая каждый раз включала ему нужные песни, чувствуя его настроение, она была его лучшей подругой, она была его спутницей по жизни, он любил ее, и она будто бы любила его в ответ. Никогда и ни с кем он не чувствовал себя настолько на своем месте, как на сиденье этой машины.—?Что с тобой? —?непонимающе спросил Азирафаэль через дверь, и Кроули дернулся, будто очнувшись.—?Как много я бы ответил тебе на этот вопрос,?— негромко хмыкнул Кроули, поворачивая голову и касаясь двери виском. —?Смотря что ты имеешь в виду.—?Ты говорил как-то по-другому, как будто… будто… —?Азирафаэль замялся, подбирая слова, которых в его арсенале не было вовсе. Кроули вдруг понял, что ангел никогда не слышал песен, ему была непонятна музыка, он не знал даже о таком концепте; такая маленькая деталь, которая разделяла их сильнее, чем океан разделял два острова на разных полушариях Земли?— они даже говорили на разных языках.—?Ох, ангел, это музыка, песня, понимаешь? —?Кроули провел ладонями по коленям, вдруг остро жалея, что никогда не сможет поделиться с ним этим. —?Люди создавали ее, когда не могли выразить свои чувства словами, когда их становилось так мало, что они больше не чувствовали свою душу, пока не перекладывали ее на ноты.—?Звучит весьма странно,?— честно ответил Азирафаэль и почти одновременно со своими словами услышал насмешливое фырканье за стеной, у Кроули. —?Я сказал что-то смешное?—?Нет, просто я никогда не смогу тебе это объяснить, вы же тут только музыку сфер слышали,?— Кроули говорил вроде как несерьезно, но в его голосе напропалую сквозили грусть и боль, которыми он не мог поделиться с Азирафаэлем?— и на этот раз не потому, что не хотел, а потому что не знал, как это сделать. —?А все отличные музыканты были у нас,?— добавил он тише, запинаясь на ?нас?, с резким осознанием, что никаких ?их? уже нет и не будет?— и Ад уничтожен, и демоны в цепях.Он с горечью подумал о том, что Блок или Шекспир обязательно смогли бы написать об этом что-нибудь невероятное, красивое, изложили бы лирикой его мысли так, как он сам никогда бы не смог?— и все их строчки пульсировали бы в нем, как его собственные мысли, и он никогда бы не догадался, что это было не так. Потому что так выражать чувства умели только люди.Но проблема была в том, что они умели.Азирафаэль глубоко вздохнул, подтягивая к себе ноги, и опустил голову. Он уткнулся лбом в колени, больше всего на свете желая спрятаться от раздора внутри себя, от горечи и боли Кроули, которому он не мог помочь?— ведь прежде стоило бы помочь себе, а это он тоже не способен был сделать.—?Мы всегда будем к этому возвращаться,?— тихо сказал Азирафаэль. —?Но мы ничего не можем сделать, чтобы вернуть людей, или музыку, или… что угодно.—?Я буду помнить,?— сказал Кроули, когда Азирафаэль уже подумал, что их первый за долгое время более-менее спокойный диалог закончится вот так. —?Песни, стихи, самих людей. Тебе бы понравились их книги.—?Уверен, что так бы и было,?— Азирафаэль вдруг улыбнулся, вспомнив, как мечтал о Земле. Это было так давно, что теперь он сдувал пыль со своих мыслей, открывая эти драгоценные коробки с чаяниями и надеждами. —?Я хотел открыть книжный магазин, хотел собрать все книги мира в одном месте, зная, что никто меня за это не осудит и не лишит крыльев. Я бы хотел хотя бы одним глазком увидеть хоть что-то из придуманного людьми…Кроули криво улыбнулся, внезапно поняв, что он мог поделиться с Азирафаэлем кое-чем?— тем, что он, возможно, поймет. Может быть, это не сократит пропасть между ними, но, по крайней мере, он сделает первый шаг в нужном направлении.—??Мы созданы, чтобы помогать друг другу. Это цель каждого человека. Мы должны радоваться человеческому счастью, а не наживаться на страдании. Мы не должны ненавидеть и презирать друг друга. В этом мире найдется место для каждого, наша Земля необъятна, и она накормит каждого?,?— Кроули замолчал, переживая приступ острой тоски и баюкая внутри себя боль, подступившую вместе со слезами. —??Мы можем жить свободно и счастливо, но мы забыли, как это делается. Человеческие души отравлены жадностью, мир полон ненависти, которая толкает нас на кровавый путь. Мы изобрели быстроходные машины, но заперли в них свои души. Техника, которая должна была дать изобилие, привела нас к нищете. Знание сделало нас циничными, ум?— жестокими и злыми. Мы слишком много думаем и слишком мало чувствуем. Мы нуждаемся не в машинах?— а в человечности?,?— Кроули жил на Земле шесть тысяч лет и видел, как меняются поколения, ничуть не меняясь внутри, оставаясь одновременно и самыми великими праведниками, и самыми гнусными злодеями. —??Вы не машины!.. Вы люди! В ваших сердцах?— любовь к человечеству. Вы не ненавидите; ненавидят только лишенные любви, лишенные любви и человечности. В главе семнадцатой Евангелия от Луки сказано: ?Царство Божие внутри вас??— не одного человека, не группы людей, но во всех людях, в вас…?Он говорил и говорил, хотя его голос давно перешел на странный гортанный хрип, давящий на связки. Кроули хотел бы увидеть реакцию Азирафаэля, но, может быть, так было даже лучше?— он бы не пережил его безразличия или непонимания. Кроули в самом деле любил человечество больше, чем сами люди ценили себя; и он хотел бы признать, что Азирафаэль не хуже, ведь он больше всех из ангелов?— да и демонов тоже?— был похож на человека.—?Это действительно придумали люди? —?с каким-то врожденным сомнением спросил Азирафаэль, удивленно оглядываясь на стену и только спустя несколько секунд бессмысленного взгляда в книжный шкаф понял, что Кроули не видел его непонимания. Но, возможно, он чувствовал.—?Да, это было в фильме про Чарли Чаплина,?— сказал Кроули таким голосом, будто бы Азирафаэль должен был знать, кто такой Чарли Чаплин и что это вообще за фильмы.—??В этом мире найдется место для каждого?,?— негромко повторил Азирафаэль, который понятия не имел ни о чем из культуры, о которой говорил Кроули, но все равно чувствовал, что это важно, и чувствовал сильнее, чем мог бы лишь из ангельской сущности. Он провел руками по крыльям, подавляя дрожь, и глубоко вздохнул, пытаясь привести мысли в порядок. —?Спасибо, что разделил это со мной, Кроули.В этом мире больше ни для кого не было места. И Божье царство больше не занимало никого, даже ангелы потеряли его, может быть, в тот миг, когда решили уничтожить его вместе с людьми. Стереть с лица Земли личностей, способных сочинять и придумывать такие фантастические вещи, способных так глубоко чувствовать и мыслить было самой огромной ошибкой, которую только можно было совершить. Даже подумать об этом?— уже камень, упавший на плечи всем ангелам. Азирафаэль не думал об этом, он отгонял эти мысли, но подсознательно уже знал, что если все это правда случилось по воле Господа, то он не достоин сострадания.—?Знаешь, они любили жить,?— продолжил ни с того ни с сего Кроули, и Азирафаэль услышал его долгий тяжелый вздох, который словно эхо прокатился по всему Раю. —?Как же они любили жить. И все вокруг себя тоже любили. Ледяной дождь, осенние листья, запах скошенной травы, и ветхих страниц книги, и только что приготовленного пирога. Я понял, за что Бог их любил, только когда познакомился с ними лично. Возможно, это нам всем и нужно было с самого начала. Просто узнать друг друга получше.Азирафаэль потерял смысл его монолога где-то на середине, потому что яркой вспышкой вдруг взорвалась мысль, что Кроули говорил не только о людях. Он словно перекладывал эти слова на всех ангелов, и демонов, и, более того, на них двоих. Они сидели по разные стороны границы и не знали ничего друг о друге, кроме того, что было известно всем, а такая информация никогда не могла быть истинной.Им всего лишь нужно было сделать шаг навстречу, познакомиться. Но они сознательно не делали этого, сознательно отказывались от знакомства, раз за разом, стоило только занавесу приоткрыться, пугаясь и отталкивая свои чувства, они закрывались вновь, хотя во всем мире не оставалось больше других существ, менее похожих на врагов, чем они?— друг другу.—?Возможно, тогда и не было бы войны,?— ответил Азирафаэль и повернулся боком, касаясь двери рукой, но не смея ее открыть. Да и что он мог сделать, если бы открыл? Никто из них еще не был готов к тому, чтобы оставить битвы в прошлом, даже сейчас, когда они говорили так естественно, будто делали это всегда. Азирафаэль чувствовал, как внутри ворочалось непонятное, глубокое чувство; какое-то трепетное ощущение наполняло его разум, и, лишь приложив усилия, он понял, что это признательность и симпатия, которые он прежде не испытывал извне?— он был ангелом и любил всех вокруг априори, но никогда еще прежде ему не приходилось ощущать, как это чувство появлялось постепенно.—?Возможно,?— тихо согласился Кроули, и в тоне его голоса не было ни злости, ни отвращения, которые обычно проскальзывали, когда они говорили на эту тему.?Не было даже боли?— лишь всепоглощающая усталость. Это возможно было таким далеким и одновременно близким, как будто они вот-вот могли ощутить на своих ладонях легкость этого возможного будущего, как оно исчезло, растворилось в воздухе?— навсегда.Горечь осознания осела на языке. Сложно не начать жалеть себя, не винить себя, когда все вокруг,?каждое слово и каждая деталь?— о том, что они потеряли.Азирафаэль просто не мог выкинуть это из головы, не мог чувствовать по-другому, не мог притвориться, что ничего не происходило; даже если бы Кроули здесь не было, он бы все равно постоянно думал о собственной вине, втирая ее под кожу, пока боль не свела бы его с ума. Он не хотел забывать свою боль, потому что тогда, когда он делал выбор, он не смог пойти против всех. Он воин, это часть его сущности, и он пошел на войну, потому что никогда не был на Земле, и не знал, что можно иначе, что есть свобода воли и что он мог выбирать. Он пытался, но ведь он ангел, и он наивно надеялся, что не будет отвечать за общие решения, за решения, как ему казалось, самого Бога, но все равно отвечал?— и ничего не мог изменить.Если все, кому ты верил и кого любил, говорят одно и тоже, сложно пойти против них. Азирафаэль старался, но не смог, и простить себе это было очень сложно, хотя для любого ангела достаточно было уже и того, что он засомневался. Усомниться в правильности войны?— уже значило усомниться в Боге.—?Ничего еще не закончено,?— вдруг сказал Азирафаэль, вспомнив ненависть, которую все они друг к другу питали. —?Нет, это только начало.—?А что еще осталось? —?спросил Кроули через дверь, приглушенно, как будто из прошлого, из первых столетий своего существования?— с Падения, с начала жизни на Земле, с Потопа, со смерти Христа, со сгоревших обломков Содома и Гоморры, с Апокалипсиса, с разрушенного Ада. Из всех этих событий одновременно как будто доносились его громкие крики, сливаясь в один едва слышный шепот.—?Война все еще продолжается, хоть мы этого и не видим, и может быть, еще можно хоть что-то спасти,?— еле слышно произнес Азирафаэль, не смея просить Кроули бороться за мир, в котором он не находил себе места. Но он не мог не думать, что, возможно, Кроули станет бороться за свободу других демонов, за свою свободу, а это то, о чем думал Азирафаэль, когда представлял себе справедливый мир. И это то, что он надеялся спасти.В глубине души он лелеял надежду, что Господь увидит их старания, великодушно создаст для них новых людей, и все повторится снова. Разве мог Он оставаться безучастным, когда они так страдают?—?Можно спасти души,?— проговорил Кроули практически на грани слышимости, словно только в своей голове.Кроули еле говорил, но Азирафаэль все равно его слышал. Ему казалось, что он способен услышать его откуда угодно, и это новое чувство удивляло его все то время, что они были знакомы. Как будто они по сути своей должны были ощущать друг друга, будто бы так было задумано Богом, но судьба распорядилась иначе и раскинула их в разные стороны.—?Это все, что у нас осталось, только наши души,?— еще тише ответил он, когда, казалось, уже и не надо было отвечать. —?И если их можно спасти, то стоит хотя бы попытаться.Может, Кроули что-то отвечал ему, может, думал об ответе, но до Азирафаэля больше не донеслось из его комнаты ни единого слова?— только на грани слышимости вздох и шевеление крыльев.Некоторое время они молчали, погруженные каждый в свою вечность. Тишина затягивалась, но когда Азирафаэль уже было подумал оставить Кроули в покое и тихо поднялся, стараясь не шуршать крыльями, демон все-таки произнес:—?Ты правда веришь, что мы могли бы что-то изменить, если бы были на Земле вместе? Даже несмотря на План?—?Может быть,?— уклончиво ответил Азирафаэль, замирая с приподнятой над крыльями рукой. Он не хотел говорить о вещах, в которых не разбирался, и не стремился делиться с Кроули своими странными ощущениями касательно них обоих. —?Просто если бы я был там, мне кажется, мы смогли бы повлиять на ход войны. Вместе.Кроули многозначительно замолчал, словно эта мысль, эти слова вдруг резким толчком проникли в самую его суть, как горькая пилюля отрезвили разум и встряхнули тело?— он посмотрел вдруг на ангела совершенно иными глазами, и эта возможность, которой у них никогда не было, изменить мир, остановить войну, встала Кроули поперек горла. Он едва не поперхнулся отчаянием, которое внезапно накрыло его с ног до головы, потому что, возможно, просто возможно, все могло быть иначе. Они могли бы остановить Апокалипсис, они могли бы спасти Землю, Ад, Рай, самих себя, свои души?— абсолютно все было бы по-другому, просто если бы на месте всех ангелов, которые приходили на Землю, был Азирафаэль.—?Но ты не был,?— голос Кроули прозвучал так тихо, что на мгновение Азирафаэлю показалось, что он ослышался.Не было смысла думать о том, что могло бы быть, если бы обстоятельства сложились иначе, потому что это в любом случае было в прошлом?— и в этом прошлом Кроули был один против всего мира, против двух миров, Ада и Рая, которые хотели лишь победы любой ценой. И каким бы хорошим?— другим?— ангелом ни был Азирафаэль, все так, как должно было случиться, они пришли к тому, что имели, Кроули?— в кандалах, а Азирафаэль?— его надзиратель. Всю жизнь Кроули боролся за свободу, которую раз за разом у него отнимали, и сейчас он тоже продолжал бороться, даже если его крылья были стянуты веревками, он верил, что своими силами сможет привести все к тому, что однажды его ничто и никто наконец не смогут удержать.—?Что ты хочешь услышать? Да, я в это верю, но вера теперь ничего не значит,?— сказал Азирафаэль и прикусил губу, понимая, что вновь и вновь говорил неправильные вещи. Кроули за дверью тяжело вздохнул, подтверждая опасения Азирафаэля, но в этот раз ничего не сказал, будто бы не верил, что очередной спор что-то изменит. —?Но Господь не позволил нам этого, а значит, это не входило в его План.—?Ангел, который не верит,?— фыркнул Кроули насмешливо, распаляясь снова на каждое ангельское слово. —?Тебя не раздражает, что все упирается в План? —?спросил он с раздражением, как будто сама мысль о Боге, само упоминание о Плане выводили из него всю его демонскую сущность, выжигали в нем святость и праведность, как когда-то выжгли гнев. —?Все ваше ангельское существование?— все ради Бога. ?Он создал, он правил, и мы ему поклоняемся.? А пожить для себя ты не хочешь? Хоть раз думал об этом?—?Даже если бы хотел, теперь это невозможно,?— Азирафаэль отошел от двери, кутаясь в мягкие крылья в попытке защититься от мыслей, которые не должны были преследовать его день за днем, но преследовали, цепко ввинтившись в раздробленную душу. —?Я знаю, чего ты добиваешься, но этого никогда не будет. Да и нет у нас жизни, Кроули. Это?— не то определение. И предназначения теперь нет.—?Ты ничего обо мне не знаешь,?— глухо сказал Кроули, и хотя в его голосе не было злости, он был до краев наполнен разочарованием, усталостью, болью, презрением; каждое чувство?— острие многогранника, полностью состоящего из шипов. —?И не можешь знать, к чему я стремлюсь. Вы все можете у меня отнять, но стремление к свободе?— никогда. Свобода и есть жизнь.—?Она не имеет значения, если ты даже не знаешь, для чего тебе эта свобода,?— повысил голос Азирафаэль, сам того не желая. —?Мы никогда не будем свободны, мы не можем быть свободными!—?Да кто ты такой, чтобы рассуждать о свободе?! —?дверь за спиной Азирафаэля распахнулась, и он вздрогнул, не ожидая резкого звука. Он не обернулся, но это ему и не надо, он всеми своими глазами видел, как болезненно озлоблен Кроули. —?Ты, сидишь здесь, в этой… в этом своем убежище, рассуждаешь о всяких высоких вещах, рыдаешь, стоя передо мной на коленях, как будто это тебя все должны утешать, такого несчастного… В то время как мои братья и сестры живут в условиях, которые даже в концлагерях сочли бы за дикость! Ты, да ты… И это ты несвободен? С вершины мира, наверное, очень просто страдать, а, Азирафаэль?Азирафаэль смотрел на него со странным, смешанным чувством негодования и беспомощности?— Кроули словно наступил ему на горло, отрезая сразу и кислород и возможность выплакать свое горе, невозможность сделать то, ради чего, он думал, созданы ангелы?— помогать. Глаза остро щипало, и Азирафаэль взмахнул крыльями и, будто бы злобно этому радуясь, коснулся кончиками перьев руки Кроули?— тот с нескрываемым недовольством отошел на несколько шагов.Естественно, ему не будут приятны прикосновения ангела, который заточил его здесь, который разрушил его дом, и, естественно, он сам бы никогда не стал ждать от себя милосердия или какой-либо защиты, даже если его намерения были искренними. Это было внутреннее чувство, интуиция?— она никогда не позволит Кроули доверять тем, кто заведомо, априори вытирался его доверием. И пусть дело было не конкретно в Азирафаэле, он отвечал за поступки братьев, когда решил остаться ангелом. Ангелы?— одно целое, единый организм, одно существо.И разве мог он рисковать всеми ангелами ради одного демона? Стоило ли оно того? Мог ли он так рисковать, имел ли на это право?—?Но я же страдаю, Кроули,?— ответил наконец Азирафаэль, поднимая на него глаза и сжимая пальцы в кулаки в попытке скрыть дрожь и волнение. —?Разве имеет значение, откуда?— с вершины мира или у самого его порога? Разве ты имеешь право умалять чье-либо страдание?—?А ты имеешь на это право? —?тут же отозвался Кроули приглушенным голосом, и Азирафаэль, непроизвольно заметив, как дернулись уголки демонских губ, отвернулся. —?Я ошибся, когда подумал, что ты поймешь.—?Я никогда так не поступал,?— Азирафаэль повернулся к нему, прикрываясь крыльями, чтобы проще было избегать его взгляда. Прятать столько глаз одновременно было не такой уж простой задачей, но он все равно старался. Его губы едва шевелились, когда он нашел в себе силы сказать:?— Они… Мы поступаем несправедливо к демонам, и мы просто продолжаем воевать, не с вами, с собой, пока мы еще можем…В общем эфире, витающем между ангелами, Азирафаэль иногда ощущал искры просветления, но они были столь хрупки и ненадежны, что каждая такая искра лишь напоминала о том, как далеко они ушли от божественного. Ему хотелось кричать, но он только молча смотрел на то, как рушится уже этот мир, который он и прежде не ощущал своим, а теперь?— тем более.—?Зачем ты мне это говоришь? —?вспылил Кроули, наступая и заставляя Азирафаэля распахнуть крылья и отпрянуть от неожиданности. —?Почему ты не говорил это до того, как вы все разрушили, почему не пошел против всех? —?Кроули злобно схватил его за края одежды, но тут же отпустил, словно обжегшись, словно ангельская святость, как болячка, передавалась через прикосновения.—?Я не понимаю, ты хочешь сказать, что я должен был поднять мятеж, как Люцифер? —?Азирафаэль удивленно посмотрел на мечущегося Кроули, который, в очередном гневном порыве, снова сократил между ними расстояние.—?Да, должен был! —?его слова горячим дыханием коснулись кожи и тут же растворились в пространстве, оседая в сознании. —?Боже мой, Азирафаэль, мятеж?— это не плохо, это доказывает, что ты можешь думать своей головой, а не…—?Как ты смеешь упоминать Отца, здесь, на Небесах, от которых отказался, будучи демоном? —?он злобно коснулся его плеча, как бы отталкивая от себя, и вся злость Кроули мгновенно исчезла, сменившись изумлением, которое не давало ему сказать ни слова в ответ.Стоило только странному, резко вспыхнувшему раздражению молнией блеснуть перед глазами и погрузить разум в темноту, Азирафаэль испугался. Он отступил тоже, снова не глядя на Кроули, и обхватил себя за локти, судорожно сжимая их ладонями и впиваясь в кожу ногтями.—?Как ты смеешь предлагать мне предать моих сестер и братьев, бравируя Его именем? —?дрожащим голосом продолжил Азирафаэль, но с каждым мгновение его голос звучал все тише и тише. —?Едва ли ты ходил по Аду и отговаривал демонов, едва ли ты устроил мятеж и уничтожил всех несогласных. Ты такой же беспомощный, как и я, и не надо притворяться, что это не так…—?Ты должен понять…—?Нет, Кроули, нет, я не должен,?— перебил его Азирафаэль, все еще не в силах скрыть раздраженность, разочарование, непримерение. —?Это ты должен понимать меня, потому что ты был когда-то ангелом, а я демоном?— никогда.—?Видимо, в этом и дело,?— ответил Кроули, и Азирафаэль, будто поджидая его ответа?— любого?— несколькими широкими шагами пересек комнату и вышел за дверь, закрывая ее за собой с таким контрастным спокойствием, будто бы любой хлопок мог оглушить Кроули.Кроули еще несколько долгих минут смотрел на дверь в ожидании, что она распахнется и за ней появится Азирафаэль, который скажет, что все в порядке, он не обижен и Кроули не виноват, или Гавриил, который заставит его искупать все грехи, или сам Господь Бог, который одним мягким движением отправит его куда-нибудь в вечность, где его не будут волновать ни плененные демоны, ни сошедшие с пути ангелы, ни погибшие люди.Прочерчивать раз за разом границы оказалось много раз сложнее, чем можно было представить,?— Кроули словно рисовал их собственной кровью, выкладывал своими перьями, вырывая их с корнем из крыльев, будто он сам был этой границей, будто он был и решеткой, и цепью, и каменной стеной к своей свободе. Взмах, движение, вздох?— и резкая боль по телу, он снова падал в пустоту и бился в силках, которые сам обмотал вокруг своих ног. Вздох, движение, слезы. Их нет, и плакать он не умеет.И он помнил времена, когда был ангелом и когда быть одним целым с Небесами было не больно. И, возможно, поэтому так тупо ненавидел всех, кто избежал его участи.***За стенами своего убежища Азирафаэль не мог плакать, поэтому он сглатывал стоящие в горле слезы, улыбался каждому встречному ангелу и давил в себе чувства, от которых не смог бы убежать также легко, как от Кроули, даже если бежал бы достаточно долго. Он откидывал в сторону пугающие, наполняющие его до самого края мысли, но они возвращались к нему, настойчивые и уверенные. Азирафаэль пытался убедить себя, что ничего хуже того, что уже произошло, не будет, но страх острыми когтями сдавливал его грудь и царапался изнутри; хуже?— знать, что он никогда не вернет Бога, ведь он уже заступил за край. Теперь он понимал других ангелов, понимал, потому что тоже чувствовал эти страх, и ярость, и ненависть?— ощущения, которые прежде ему были практически недоступны, а если и доступны, то совершенно в другой форме. Даже если эта мысль тревожила его и разрушала его жизнь, он не мог не думать о том, что это похоже на то, как если бы Он подчищал за собой следы; уничтожить все, что было создано, чтобы спокойно уйти, найти себе новое пристанище и создать новый мир, более совершенный, чем тот, который они могли наблюдать. Но зачем было оставлять их, ангелов и демонов, на произвол судьбы, если Ему достаточно было взмахнуть рукой? Это было похоже на самое жестокое наказание, которое они могли понести, но Азирафаэль не понимал, за что они успели так провиниться.Ему хотелось сбежать, спрятаться, притвориться, что ничего не происходило, как делали это все остальные ангелы, но он знал, что так нельзя, что он так не смог бы, поэтому не закрывал глаза, как бы страшно ему ни было. Азирафаэль боялся забыть ту боль, которую все это ему причиняло?— то, что Кроули называл жалостью к себе, было беспрестанным напоминанием об ошибках, которые больше нельзя было повторять.Самое неприятное, самое разрушающее было то, что он верил каждому слову Кроули; он боялся своего глупого и неоправданного доверия, и срывался, тыкая Кроули в его вину, хотя никогда раньше не поступил бы так ни с одним живым существом. Он был неправильным ангелом и не умел карать других за неправильные шаги, даже когда это было необходимо. Но теперь все менялось. Что-то произошло в одночасье, но он не заметил, когда это случилось, и не хотел смиряться.Ноги сами принесли его к той части Рая, где держали демонов. Азирафаэль шел туда почти сознательно, но все равно удивился, обнаружив себя у тщательно охраняемых ворот. Ему без вопросов открыли путь, почтительно поклонившись, что вызвало в нем новую волну раздражения. Он не был здесь прежде, стараясь обходить стороной этот комплекс из ровных, крошечных домиков, но правда оставалась правдой, даже если закрывать на нее глаза. Демоны жили здесь, в этих бараках, в самых скверных условиях, которые только ангелы могли им предложить, и хотя никому из них не должно было быть дела до телесных надобностей и они не были людьми, им все равно требовалось свое пространство. Для демонов оно предусмотрено не было.Азирафаэль испытывал к этому месту много чувств, но среди них не было ни одного доброго. Пламенная ярость, охватывающая его, была несоизмеримо огромной; ему казалось, что стоит ему открыть рот, как он выжжет дотла все эти убогие домики. Знал ли Господь, когда создавал Рай, что здесь будут как скот держать Его детей? Или это и был Его замысел, так и должно было быть? Как чудовищно было бы построить тюрьму для своих созданий еще до того, как они Пали. Как чудовищно было заведомо обрекать их на это.Азирафаэль спрашивал себя, зачем надо было сбрасывать ангелов с Небес, если Господь заранее знал, что это произойдет и мог предотвратить, и чувствовал себя так, будто бьется в зачарованную невидимую стену. За эти мысли он и сам мог слететь Вниз, но он почти хотел этого. Оставаться здесь с каждым днем было все сложнее, но и уйти он тоже не мог. Что еще ему оставалось, кроме как сойти с ума?Он думал об этом, и сразу же пугался своих мыслей; повторял себе, что просто устал, запутался, что это он неправильный, а не все остальные, что он зря сомневался?— и все-таки продолжал сомневаться.—?Не присоединишься к нам, Азирафаэль? —?вкрадчивый голос Гавриила выдернул его из пагубных размышлений; эти слова крюком ухватились за его шею, передавливая ее, ломая хребет, проникая в самую суть?— туда, где судорожно бились мысли о предательстве и о воле Божьей, в чью логику он с ужасом верил все меньше и меньше.Азирафаэль с испугом обернулся, втайне даже надеясь, что Гавриил прочитает его мысли, все поймет и прямо сейчас сбросит его с Небес, лишь бы больше не томиться в непонимании и незнании своего будущего, которое, возможно, даже не наступит, ведь Падать больше было некуда. Он встретился глазами с безразличным взглядом Михаил, недовольно сжимающей руки у талии, и та почти сразу отвернулась в другую сторону, будто Азирафаэль был каким-то прокаженным, больным, и смотреть на него было неприятно, находиться рядом с ним не было желания, будто он не был ангелом, не был им братом. Азирафаэль давно должен был привыкнуть к этому чувству, но оно каждый раз, как в первый, больно отдавалось где-то в груди и неприятно ныло в легких.—?Конечно, я был бы рад,?— ответил тише положенного Азирафаэль и неловко прокашлялся, когда взгляд Метатрона прошелся по нему, как острием ножа по коже. Ощущать его присутствие было сродне близости Бога?— только с обратной стороны.—?Все в порядке, Азирафаэль? —?Гавриил положил руку ему на плечо и чуть сжал; этот жест должен был говорить о поддержке, но был больше похож на утверждение власти. Он, Азирафаэль, никто перед ними, и должен был знать свое место. Это было так отвратительно, что он едва не дернул плечом, желая избежать прикосновения, но вовремя остановил себя. —?На тебе лица нет.—?Спасибо за заботу, Гавриил, я в полном порядке,?— Азирафаэль через силу улыбнулся и неловко прошелся пальцами по руке Престола, все еще сжимающей его плечо. —?Просто мне не нравится это место, такая близость демонов и их негативной энергии… Разве вы не… Ну… Не чувствуете, что все изменилось? —?Азирафаэль и сам не понимал, что говорил, но ему нужно было срочно оправдаться. Он ждал, что его спросят, почему он здесь, но никто не стремился это узнавать, либо все и так все прекрасно понимали и лишь ждали момента, чтобы покарать его.—?Разумеется, Азирафаэль, все мы это чувствуем,?— Гавриил приобнял его и выпустил, подталкивая ближе к остальным. —?Наверное, жизнь рядом с демоном только усугубляет это чувство.—?Да, кстати, Азирафаэль,?— Михаил, которая, казалось, не собиралась открывать рот где-то еще век, вдруг посмотрела на него строгим, острым взором, и скривила губы в подобие легкой улыбки. —?Как там твой демон, этот Кроули? Ты больше не приводишь его на общие работы.Рот Азирафаэля приоткрылся в попытке придумать ответ, но тут же закрылся, как если бы он вдруг обнаружил себя немым. Какой ответ устроил бы ангелов? Что Кроули бунтует? Не заберут ли они тогда его, решив, что Азирафаэль не справляется? А если сказать, что все хорошо, не сочтут ли они, что он им лжет? Не попадет ли он под еще большие подозрения?Старательно изворачиваться, недоговаривать, порой лгать, просто чтобы выжить, находясь в обществе ангелов, было отвратительно.В таких ситуациях, как эта, правильным решением было сказать то, что ангелы хотели бы услышать. Азирафаэль сглотнул и, чтобы как-то скрасить паузу, чуть улыбнулся, поправляя пальцами рукав своего пиджака.—?Я решил, что ему пока лучше быть со мной и не встречаться с остальными демонами,?— проговорил он осторожно, старательно подбирая слова, но все равно чувствуя всеобщие недоверие, внимание, настороженность. —?Чтобы не допустить повторения прошлого инцидента, естественно,?— добавил он скромно, снова коротко улыбаясь и смотря то на одного ангела, то на другого. —?Он весьма послушен, когда рядом нет его собратьев.—?Это разумное решение,?— подал голос Метатрон, не мигая глядя на Азирафаэля. Он будто пытался заглянуть прямо ему в душу, залезть в его голову, будто бы близость с Богом позволяла ему видеть неправильные мысли Азирафаэля напрямую, чувствовать его отступничество.—?Поведение этого демона вызывает беспокойство,?— вкрадчиво заметил Гавриил, все еще стоящий за спиной Азирафаэля, отчего ему казалось, будто его окружили. —?Но нам не о чем беспокоиться, пока ты сдерживаешь его стремление к свободе, верно?Слово ?свобода? Гавриил произнес так, будто бы оно нанесло ему личное оскорбление. Презрение в его тоне ясно дало понять, что он думал о тех, кто когда-то дерзнул мечтать о свободе; Азирафаэль все чаще думал о том, что, может быть, Падение?— это всего лишь шаг от ложного сна, в котором они все увязли как в паутине.—?Ты не прав, Гавриил,?— Метатрон повысил голос. —?И дело не только в Кроули. Нахождение здесь демонов опасно, они могут начать новый бунт, хуже первого. И некоторые из нас… —?он почему-то посмотрел на Азирафаэля. —?…могут оказаться слабее, чем в прежние времена.—?Считаешь, Отец хотел, чтобы мы создали второго Люцифера? —?бросил с какой-то злостью Гавриил, делая шаг вперед, к Метатрону, и распахивая сильнее крылья?— Азирафаэлю снова пришлось наглым движением удержать его за рукав, и Гавриил удивительно послушно сложил крылья обратно, даже не обернувшись.—?Может второго Люцифера и не будет, а вот второе Падение?— вполне,?— ответил спокойным голосом Метатрон, как будто и вовсе не заметив выходки Гавриила. Его вид выражал крайнюю степень противоречивого безразличия, как будто он не желал ни в чем участвовать, но просто не имел права игнорировать происходящее.—?Тот, кто сомневается в Отце, и начинает такие бунты,?— сказала Михаил раздраженно, и Метатрон резко обернулся в ее сторону, заставив ее крылья нервно дернуться.—?Я ближе к Богу, чем все вы, вместе взятые, так что сомневаюсь, что вы можете судить о моей вере,?— процедил он четко, практически выделяя каждый слог, и напряжение между ангелами, как молнией, рассекло пространство, разделяя их, отдаляя друг от друга. —?Присутствие демонов принесло разлад в ангельские взаимоотношения,?— подтверждая ощущения, добавил Метатрон. —?Демонов не должно быть на Небесах.Азирафаэль посмотрел на него с поразительным пониманием, и хотя он разделял далеко не все его мысли, ему было удивительно это чувство?— разделить с кем-то эти странные чувства, даже их толику, было словно глотнуть холодной воды в пустыне.Осознание, что он не один ощущал, как разваливается их ангельская связь, принесло облегчение. Он не сошел с ума, не видел то, чего не было, это не он сломался, а все вокруг ломалось, и если уж об этом говорил Метатрон, им стоило прислушаться. Но никто не спешил с ним соглашаться, а Азирафаэль скромно молчал, предпочитая не лезть на рожон сейчас, когда его положение и так было слишком шатким.—?Это сказал тебе Господь? —?Гавриил пригвоздил его недовольным, недоверчивым взглядом, и Азирафаэль почувствовал, как на мгновение дрогнуло в нем сомнение, увидел страх, мелькнувший в фиолетовых глазах, почему-то метнувшихся к Азирафаэлю. Острая жалость пронзила его сердце, и он едва удержал себя от того, чтобы протянуть руку и сжать ладонь Гавриила; но он знал, что этот жест здесь никто не оценил бы, что уже много веков между ними не было той родственной близости, присущей им по природе, и все они давно отвыкли от братской нежности. Может, если бы они любили друг друга чуть крепче и не скрывали свои мысли от самых близких существ, ничего подобного никогда не произошло бы.—?Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять это самостоятельно,?— Метатрон говорил бесстрастно, и как бы Азирафаэль ни желал, он не мог понять, какие чувства одолевали его, когда он говорил о Боге.—?Мы не должны понимать самостоятельно,?— отрезала Михаил, и Сандальфон, молчавший так же, как и сам Азирафаэль, вдруг положил ей на плечо ладонь, заставляя ее замолчать, но этот жест будто только добавил ей уверенности, потому что она грубо сбросила его руку и вскинула подбородок, внимательно смотря на Метатрона, как на одного из подчиненных ей демонов. —?Мы не для этого созданы.—?Покажи мне доказательство этого, хотя бы одно, и я признаю свою неправоту,?— тут же сказал Метатрон, который за время разговора не сдвинулся даже на сантиметр, лишь поворачивая голову в зависимости от того, с кем говорил. —?Назови мне тот день и час, когда Бог сказал тебе об этом. Ведь это ты, Михаил, глас божий, так расскажи же нам, когда наш Отец выдал нам конкретный список того, что мы должны делать и чего не должны.—?У нас нет права на выбор, а ты говоришь так, как говорил когда-то Люцифер,?— сказала Михаил.Все ангелы замолчали, резко, оборванно, будто кто-то неожиданно выключил звук, и Азирафаэль испуганно взглянул на все также безэмоционального Метатрона, боясь то ли его гнева, то ли его спокойствия. Неужели подобные мысли действительно привели ангелов к Падению? Неужели? Если это так, то Азирафаэль никогда еще не был так близок к краю, как сейчас.Когда стало понятно, что никто не желает нарушать повисшее молчание, Азирафаэль снова посмотрел сначала на Метатрона, а потом на непривычно бледного Гаврила, сжавшего кисть своей руки.—?Не уверен, что мы можем рассуждать о подобном, не зная картины в целом,?— проговорил он, чем привлек всеобщее внимание, и уголки его губ неловко поднялись, желая снизить градус напряжения, и, кажется, у него получилось, потому что Михаил покорно опустила голову и тихо выдохнула, позволяя Сандальфону увести себя в сторону главного офиса, а Гавриил, напоследок одарив Азирафаэля нечитаемым взглядом, удалился вслед за ними, оставив его наедине с Метатроном.—?Ты с ними не согласен,?— напрямую сказал Метатрон, даже не дав Азирафаэлю перевести дыхание. —?Ни с одним их словом. Но ты никогда не высказывал свои мысли напрямую. Интересно было бы понять, как далеко ты зашел.—?Не понимаю, о чем ты,?— лживые слова слетели с губ Азирафаэля так легко, будто бы он и правда не понимал. Все внутри него застыло, блестя оплавленным янтарем, и превратилось в камень. Он улыбнулся. —?Такие рассуждения не для моего чина.—?Прежде мы не обращали внимание на чины,?— Метатрон не ответил на его улыбку. —?Разве это не то, что тебя тревожит? Нельзя не заметить, как ты смотришь на всех вокруг, Азирафаэль: будто мы все твои невольные враги, которых ты не желал.—?Я и в самом деле не желаю иметь врагов,?— сказал осторожно Азирафаэль, аккуратно начиная шагать куда-то в сторону, подальше от демонского пристанища, и взглядом призывая Метатрона присоединиться к нему.—?Но ты боишься,?— Метатрон, после секундного колебания, последовал за ним. —?Настолько, что подбираешь слова, уходишь подальше, если понимаешь, что тебя могут услышать. Боишься быть ангелом, таким, каким желал видеть нас Господь.—?Может быть, демоны тоже боялись,?— сказал Азирафаэль, не подумав, и эти слова потоком ледяной воды окатили его с головы до ног?— он, боясь быть одновременно непонятым и услышанным, прижал крылья к спине и нерешительно продолжил, зная, что Метатрон этого ждет. —?Боялись разочаровать Его однажды и решили не тянуть…—?Ты думаешь не о том, о чем следовало бы, Азирафаэль,?— Метатрон по-отечески сжал пальцами его локоть, придерживая, и взгляд его ярких синих глаз словно коснулся самой его сути. —?Демоны сами решили Пасть, и не потому, что Бог отверг их, а потому, что они не потрудились спросить его о том, что их пугало. Ведь он наш Отец. По-твоему, он не ответил бы на их вопросы, не простил бы их за бунт? И я не думаю, что он когда-либо желал им смерти.В ушах зазвенело. От напряжения, стянувшего все внутренности тонкой пленкой, он едва чувствовал свое тело. Широко распахнув глаза, Азирафаэль уставился на Метатрона и нащупал его руку, чтобы убедиться, что это он, а не демон в ложном обличии. Он думал о том, что все это наказание за то, что они не задали правильные вопросы, но не предполагал, что нежелание обращаться к Богу за правдой могло привести к таким последствиям. Он хотел спросить, что будет, если ему не удастся докричаться до Бога, чтобы задать вопросы, но вместо этого в нем родились совсем другие слова.—?Но кто тогда сказал их убить? Я думал… Думал, война… И все это?— воля Божья,?— Азирафаэль прикусил губу, с трудом выговаривая слова. —?Почти все.—?С одной стороны, Бог?— милосердие, а с другой,?— Метатрон, будто переключившись, отпустил Азирафаэля и легким шагом направился дальше, зная, что тот последует за ним,?— раз он всеведущ, мог он позволить убить своих детей?Азирафаэль непонимающе посмотрел в пространство перед собой. Слова вертелись на языке, готовые вот-вот сорваться, но это было похоже на шаг с обрыва; он буквально готовился разбежаться и прыгнуть, хотя еще несколько минут назад боялся даже взглянуть в ту сторону. Это пугало его, но темнота неизвестности пугала гораздо больше.—?Значит ли это,?— Азирафаэль почти прислонился к нему, говоря так тихо, словно даже стены могли иметь уши,?— что ты давно не слышал Его?—?Когда ты закрываешь глаза, ты перестаешь верить в свет? —?вопросом на вопрос ответил Метатрон, и его голос, непривычно мягкий и бархатный, приятно коснулся слуха Азирафаэля, словно убаюкивая, даря покой. —?Мне не нужно слышать Бога, чтобы знать, что Он есть, и верить в Него, Азирафаэль. Я верю в Него, в его любовь, и я знаю, что Он не причастен к тому, что произошло. И всем ангелам стоило бы делать то же самое.—?Я никогда не сомневался в Боге, лишь в том, что он знает, к чему мы пришли,?— тихо ответил Азирафаэль, вытирая вновь подступившие, освобождающие слезы, но больше не пряча их. —?Прости мне мою наивность, но разве нет никакой возможности рассказать ему об этом?—?Возможность была и есть всегда, Азирафаэль,?— Метатрон посмотрел на него так, будто Азирафаэль сказал самую величайшую глупость. —?Просто ангелы о ней забыли,?— когда он не встретил какого-либо понимания со стороны Азирафаэля, он тихо добавил:?— Молитвы.Азирафаэль отвел глаза, рассеянно улыбаясь стайке ангелов, помахавших ему рукой. Метатрон проследил за его взглядом и одобряюще погладил его локоть, будто его очень радовала связь с другими ангелами, которая оставалась у Азирафаэля. Горько было осознавать, что это одобрение незаслуженно. Это копилось глубоко внутри, лишь больше подталкивая к неправильным мыслям?— он очень давно не чувствовал привязанности к другим ангелам.Азирафаэль боялся сказать, что дело тут вовсе не в том, как усердно они молятся, а в том, что он больше не чувствовал присутствия Бога. Это то, о чем не следовало знать даже Метатрону, раз тот верил, что их никогда не покинули бы. Азирафаэль не мог поверить, что слепая вера настолько затмила разум его братьев и сестер, что никто больше, кроме него, не видел неправильность происходящего, искажение мироздания. И это, пожалуй, только сильнее заставляло его сомневаться?— а было ли все так уж неправильно?—?Я никогда не забывал,?— все же еле слышно сказал Азирафаэль и поймал умный, внимательный взгляд Метатрона, иных приводящий в замешательство, а его успокаивающий. —?Прости мне мою дерзость, но почему ты сказал Михаил, что Бог не прописывал ангелам правил, что они должны делать, а что нет?Мысль эта была до невероятной степени простая, но Азирафаэль все равно желал понять. Он верил, что у них никогда не было свободы, но теперь, когда Метатрон сказал, он начал понимать, что оковы их?— искусственные, череда беспощадных правил, повторенных столько раз, что они стали второй натурой.Азирафаэль некстати вспомнил, что отдал свой Пламенный меч людям, и понял, что правда всегда была у него перед глазами, просто он не желал на нее смотреть.—?На самом деле, прописывал, но не правила, а простые истины, которые никогда?— никогда?— не должны были подвергаться сомнению ангелов, никогда не должны были ими нарушаться,?— голос Метатрона значительно стих, когда он произносил эти слова, и Азирафаэль внимательно посмотрел на него, ожидая продолжения, но Метатрон не спешил продолжать, и ему пришлось подтолкнуть его.—?О каких истинах ты говоришь?—?О тех, что он прописывал и людям,?— сказал Метатрон, и понимание начало зарождаться в Азирафаэле еще до того, как тот продолжил:?— Но они, так же, как и мы, не особо их придерживались. Самая простая истина: не убей ближнего своего; но и ее все измяли и забыли.—?Тогда почему… почему… —?Азирафаэль замялся, не понимая до конца, хотел ли он задавать свой вопрос. Метатрон не торопил его, глядя со спокойным интересом, как на неразумного птенца, только что вылупившегося из скорлупы и отчаянно бьющегося клювом о все вокруг в поисках опоры. Наконец, он сдался, сжимаясь под пристальным взглядом и прикрываясь крыльями:?— Нет, не могу. Прости меня.—?Азирафаэль, Бог никогда не говорил, что мы не можем задавать вопросы,?— Метатрон провел ладонью по его крыльям, безмолвно прося вновь открыть их. —?Или что мы не можем иметь своего мнения или принимать какие-либо решения. В конце концов, мы дети, а не игрушки.—?Я просто не понимаю,?— еле слышно сказал Азирафаэль. —?Почему он не остановил нас, когда мы принимали такое решение? Почему мы вообще его приняли?—?Если мы не будем ошибаться, откуда мы узнаем, что правильно, а что нет? —?Метатрон успокаивающе погладил его по перьям, и хотя это все еще казалось Азирафаэлю нереальным и непривычным, он прильнул к этой ласке. —?Эта истина?— не высокий забор с колючей проволокой, а правда, в которой нам завещал жить Отец. Такими Он желал видеть своих детей, но Он не оттолкнет нас за ошибки, которые мы совершаем. Сомневайся во всем, Азирафаэль, кроме Бога, потому что тогда и только тогда?— в ту же секунду?— ты забудешь, что значит быть собой.***